Людей, подобных моей бабушке, никто не любит, «прямотой своих речей» они доставляют неудобства окружающим, в особенности, родным. А мне, наоборот, было с ней легко, только с ней я позволяла себе не притворяться, не подстраиваться под то, что противно душе.
Моя бабушка, человек неординарной судьбы, многое повидала на своем веку и не сломалась. Рано вышла замуж, родила двух сыновей, овдовела, пошла работать на завод, старший сын долго болел, потом сама заболела. Было время, пришлось попрошайничать. Усталость от тяжелой жизни сделала свое черное дело: решила принять предложение выйти замуж от одного настойчивого знакомого. Однажды ночью проснулась непонятно от чего: будто в бок толкнул кто. Мужа рядом не было. Вышла из комнаты, прислушалась, в каморке, где спали дети, какая- то возня. Следуя материнскому наитию, в маленьком коридорчике взяла топор и двинулась в детскую. В лунном зимнем свете, прокравшемся в комнатушку, разглядела, как взрослый мужчина копошится над ее старшеньким.
Первый ее удар был легким и выверенным: оглушить мерзавца и вытащить на улицу, на снег, чтобы не потревожить детский сон. А уж там, в зверином неистовстве, превратила голову супруга в кровавое месиво. На суде не отпиралась, вину признала полностью. Из шести лет, назначенных судьей, отсидела три. Вернулась в родной город, забрала детей из приемника, устроилась на железную дорогу, благо женщин еще брали – контролировала движение на переезде со шлагбаумом – и благополучно вышла на пенсию. Здоровье оставляло желать лучшего, но более всего донимало ее пониженное давление. Кто- то посоветовал ей коньяк, как средство от давления. Бабушка попробовала, ей, действительно стало легче и с тех пор она не расставалась с фляжкой, внутри которой, всегда плескалась спасительная жидкость.
Как- то в гостях, одна из моих тетушек – маминых сестер – обмолвилась, мол, старики показывают плохой пример молодежи, пьют на глазах у детей и внуков. Понятно было, о ком идет речь. Мне тогда было пятнадцать лет. Я подошла и попросила ее уйти и никогда не приходить. Много чего я ей наговорила, зло меня взяло, эта свиристелка бы и двух дней бабушкиной жизни не прожила, загнулась бы, а туда же, осуждает. Никто из гостей, а тем более мама с папой, не одернули меня, хотя было за что. Неслыханное дело, племянница указала старшей по возрасту и выгнала из дома. Бабушке потом рассказали о происшедшем, она прослезилась и тем не менее припечатала:
– Моя кровь, трудно ей будет, всю жизнь в одиночестве промыкается!
Недавно она снова удивила меня, проявила ошеломляющую наблюдательность. Мне позвонил Айдар, мы поговорили, не помню уже, о чем.
Я стояла и в задумчивости сверлила взглядом смартфон в руке, не остывший еще от разговора.
– Эхе- хе- хоу, – вывел меня из оцепенения старческий голос.
– Что с тобой, апа? – встревожилась я, вдруг вспомнив, что бабушке перевалило за восемьдесят.
– Со мной все в порядке, а вот, ты…
Я еле заметно поморщилась: любила бабка эти многозначительные, театральные паузы.
– Что я???
– Плохих девочек всегда тянет к хорошим мальчикам, – сказала и хитро уставилась на меня.
– Да ни к кому меня не тянет, ты про кого или что, маразм подкрался незаметно?
– Сейчас я тебе устрою маразм, – моя бабуля взмахнула тростью, без которой не могла обходиться последние несколько лет, и я отскочила от нее подальше, – а ну- ка, сядь, сказала!
Я, опасливо поглядывая на холодное оружие в ее руках, присела рядом.
– Я говорю тебе про того, – как ни в чем ни бывало продолжила она, – с кем ты сейчас по телефону говорила не своим голосом, при виде которого ты меняешься, становишься кроткой, как овца, гонор свой теряешь напрочь.
– Да- а, а я думала, ты старая и ничего уже не видишь. И давно заметила?
– Ох, глупышка, старость для избранных. Когда поняла, говоришь, еще твоя несчастная подружка жива была.
– Ну, если ты такая всевидящая бабушка у меня, скажи, а он любит меня? – замерла я в ожидании ответа.
– Дитя мое, я жизнь прожила и много что знаю, сделать, правда, ничего не могу. Но могу посоветовать, не связывайся с ним. Он смотрит сквозь тебя, не на тебя. И горемыку твою, покойную, он тоже не любил. Он хороший, вреда тебе не причинит, но измучает. Будешь тешить себя напрасными надеждами. А тебе, ведь, постреленка нашего на ноги ставить надо.
– Откуда ты знаешь, может, Ляку он любил, он сам же, познакомился с ней?
– Думаю, интерес у него есть к ее семье. И запомни. Любить можешь кого угодно, а замуж выходи за того, кто любит тебя. Да- да, не смотри на меня так. Это мужчине для счастья нужна любимая женщина, а мы, умеем приспосабливаться к любым условиям. Умеем терпеть.
– Поняла, мужчине нужно любить, а женщине быть любимой. Пресловутый ключ и замок.
– Вот- вот, теперь беги по своим делам. Голова разболелась. Прилягу.
Я встала и пошла к выходу, но внезапно остановилась и вложив в вопрос весь праведный гнев, кинула его в спину, улегшейся на бок, бабки.
– Так, по- твоему, я плохая???
– Конечно, цыпленок мой, тебе ж человека убить, как плюнуть. С ножом и пистолетом ходишь, в сумочке вместо помады лежат, – полусонным голосом пробормотала старуха и махнула рукой: уйди, не приставай.
Жизнь идет, разменивая время на дни и ночи и мне, кажется порой, что все у меня не то, чтобы плохо, но и не сказать, что хорошо. Лучше, чем у некоторых, но все же хуже, чем у многих. И на этой лестнице материального и духовного благополучия, я нахожусь где- то посередине, а внизу – люди, которым или повезло меньше, или они просто ленивые и глупые. Бомжи, например, мимо которых, мы торопимся пройти, с гадким чувством гордыни, радуясь своей, более успешной жизни. В каждую эпоху существуют такая категория людей. Моя бабушка, к слову, называет опустившихся людей бичами. Когда я пристала к ней с расспросами, она объяснила, что по рассказам ее матери, аббревиатура БИЧ означает «бывший интеллигентный человек». Задумавшись над семантикой этих двух слов, я пришла к выводу, что советское общество, которое застала моя прабабушка, более гуманно относилось к таким людям, ведь, в определении присутствует слово «человек», нежели в современном бездушном: лицо – «без определенного места жительства». Есть новое обозначение такой категории людей – хипстер – но оно мне не нравится, а сколько еще придумают слов, суть от этого не изменится.
Так вот, пропащие люди, думала я о них, пока в один, не самый обычный день в моей жизни, не нашлось никого ближе, чем эти бездомные сограждане. Это они выслушали меня и поняли, как не понял бы никто из близких и друзей.
Уже стемнело, когда я набрела на них, трех личностей непонятно какого пола и возраста. Я стояла и смотрела на них, выуживающих из мусорного бака нужные им вещи, а они негромко переговаривались между собой, беззлобно посылая в мой адрес всякие обвинения- предположения, перемешивая каждое высказывание непечатными словами. Не дождавшись от меня внятного ответа и устав от моего тупо- равнодушного созерцания, обреченно предложили:
– Пошли с нами, дура малахольная, расскажешь, что с тобой приключилось, если ты, вместо того чтобы в теплой постели сладкий сон видеть, стоишь возле помойки и пялишься на нас.
Это не дословно, помню только общий смысл и поскольку других вариантов дальнейшего время препровождения не предвиделось, решила любезно согласиться пойти с незнакомыми людьми, черт знает куда.
Мы спустились, по всей видимости, в подвал, меня радушно усадили на свернутое тряпье. На импровизированный стол – перевернутый ящик – расстелили газетку и выставили нехитрую снедь. По стопочкам разлили огненную жидкость и начались психотерапевтические посиделки.
Сначала, совсем не обескураженные моим сопящим молчанием, они выстроили свою версию событий. Кстати, один из новоиспеченных друзей оказался женщиной. Я об этом догадалась не по внешнему виду, а следуя внутреннему голосу, шептавшему мне, она такая как я, она меня понимает.
– На чё, забудь ты этого говнюка, ушел и ушел, хрен с ним, – сказал тот, кого называли Начё.
Он произносил «знаешь что?» в исковерканном виде, у него вопрос звучал, как «начё?», благодаря чему, по- видимому, за ним и закрепилось это прозвище.
– А ты что, его в харю видел?
– Кого, Куба, чего пургу несешь?
– Того, кто бросил ее, – человек, в котором я заподозрила женщину, вытянул руку со стаканом в мою сторону.
– Вот вы, тупые головешки, вы что не сечете, раскройте зенки свои, да она сама, кого хошь, бортанет.
– На че, Кабан, ты прям, как слепишь чего- нибудь, она девка четкая, с нами сидит, не брезгует.
– Об чем я и толкую, Наче, вишь, какая она, краля прикинутая, все у нее в ажуре, а с нами сидит в заброшке обоссаной и водяру хлещет, больше проливает, хр- хр, – не то засмеялся, не то закашлялся «вожак», как мысленно его окрестила я, – какие амуры, тут, мозгую я, дела серьезные. Я прав, Красная Шапочка?
– Прав, Серый Волк, – молчание душило меня и слова посыпались из меня, рисуя картину ушедшего дня.
Папа попросил отнести другу одну вещь. Сказал идти по тропинке, чтобы избежать встречи со слугами Закона. Я и пошла, ветерок дул, птички пели над головой, на душе благодать. Как говорится, ничего не предвещало…
По этой широкой тропе машины не ездили, изредка только, какой отчаянный водитель решался сократить свой путь и рискуя закончить поездку в ближайшем автосервисе, мчался по рытвинам и ухабам.
Когда сзади просигналили, я просто отошла в сторону, освобождая дорогу бедолаге. Но машина остановилась, кто- то громко хлопнул дверцей. Я повернулась и остолбенела, не веря своим глазам.
Мои собутыльники внимательно слушали меня, ни разу не перебив. Дослушав до конца, дружно вынесли веское решение:
– Грамотно все слепила, по- людски, а то, что, сопли распустила, так, оно понятно, не для женских ручек дельце.
Не слышали мои нечаянные врачеватели душевных ран, как возражала я им, как криком кричала про себя, что неправильно, нельзя ,нельзя так! Если бы я могла вернуться назад во времени, в тот час, в ту минуту. Я бы сдержала себя, всю ненависть свою в кулак зажала бы, обдумала б все спокойно и…
Наказала бы по- другому, по справедливости. Почему же я поддалась инстинкту хищника? Я же человек. Почему смерть стала для меня единственным выходом из тупика? Кто дал мне право примерить на себя мантию судьи?
До встречи с новыми знакомцами я провела полдня на работе, все валилось из рук. Еще и начальник подлил масла в огонь, вызвал в кабинет и стал песочить за какую- то мелочь. Тут, как назло, и слезы полились, как два ручья, худшее из последствий операции по пересадки кожи. Начальник знал об этой моей особенности, но тем не менее, почувствовал себя неуютно.
– Не плачьте, Дина Габитовна. Вы же знаете, как я вас ценю. Это я так, для дисциплины.
– Вы же знаете, я не плачу. Это вода.
Я направилась к дверям, на ходу набирая номер. На звонок ответили сразу и я забыв о присутствии «лишних ушей», на одном дыхании выпалила:
– Привет, я согласна, сейчас приеду, обсудим детали.
Через час, в состоянии сродни амоку, описанном Стефаном Цвейгом, я сняла квартиру в доме, окнами, выходящими на парк, где Гаухар нервно расхаживала с Адилем на руках. Он плакал. Я прицелилась и выстрелила, мозг дал четкую команду, а рука дрогнула – душа вскрикнула, умоляя не делать того, что не исправишь. Пуля попала в лампу уличного фонаря. От сильного испуга Адиль вздрогнул и потерял сознание.
Мы с Гаухар приехали в больницу, его отправили в реанимацию. Врач вышел и сообщил нам, Адиль впал в кому. Не успели мы отойти от этой новости, как доктор огорошил нас следующей.
– Если ребенок выйдет из комы – будем надеяться – у него возможны структурные изменения в мозгу.
– Что это значит, он выздоровеет?
– Вероятность низкая, но она есть.
– Боли уйдут? – не поверила Гаухар.
– Уйдут, – кивнул он.
Врач ушел, а мы стояли, обнявшись, внезапно Гаухар подняла измученное лицо и глядя мне в глаза, спросила.
– Почему ты согласилась?
– Потому что сегодня я переступила черту, – шепотом ответила я ей.
Переварив в уме мой загадочный ответ, она улыбнулась: ничего не понятно, но все хорошо.
Все последующие дни и ночи сестра проводила рядом с сыном. Плакала и молилась. И я тоже… ждала чуда.
Выйдя из отделения реанимации, я шла куда глаза глядят, и не заметила, как оказалась на поле, что Адик показал. Мелькнула шальная мысль, мало ли, при том хаосе, что царит в военных организациях, да и в гражданских тоже, эта земля могла остаться заминированной.
Я решила не церемониться, не переходить полосу, а походить вдоль ее. Так и сделала; прошлась туда- сюда, поменяла направление наискосок, попрыгала немного. Со стороны выглядело довольно глупо. Благо, никто не видит. Только подумала, зрители тут как тут. К полосе бежали двое, в штурмовках цвета хаки. Умереть спокойно не дадут.
Сначала они отвели душу, награждая меня всевозможными эпитетами, означающие, в основном, мои низкие умственные способности, а то и вовсе отсутствие серого вещества в моей черепной коробке.
Определенно, сегодня был не мой день: оскорблений наслушалась на всю жизнь. Наконец, пришло время для нормального диалога.
– И чего ты здесь шлындаешь? Кажись, недавно я тебя видел уже, паренек с тобой был, худющий. Вам, что здесь, медом намазано?
– Это учебный полигон, как вы через ограждение прошли?
– Ответьте, пожалуйста, земля заминирована?
– Фигассе- е, откуда знаешь? – ужаснулся первый.
– Разминировали после испытаний, – спокойно ответил второй.
– А что испытывали?
– Военная тайна.
– Дело в том, что я слышала, что некто Сидорчук был, мягко говоря, не в состоянии сделать это.
– Что ты метешь тут? Наш Максимыч можа и запойный, но совесть у него имеется и дело свое он знает.
– Прапорщик Силорчук разминировал полосу рано утром. Так что покиньте территорию!
– Обманул, значит, Адик.
– Да- да, чеши отсюда, мамзель, подобру- поздорову.
И что мне оставалось делать? Бродить по улицам до сумерек…
Противная боль мечется внутри головы, в поиске выхода стучится в виски, а Константин, напротив, довольный тарахтит о своем.
– Что- то ты не в духе, работа достала?
– Жизнь достала.
– Ты это брось, сеструха. Ты ж молодая, красивая, чем тебе твоя жизнь не угодила?
– Не хочу жить в мире, где каждый день какая- нибудь тварь совершает зло над ребенком.
– О- о- о, Дин, – сразу посерьезнел Константин, – что могли, мы сделали.
– А что мы сделали? Помнишь, ты говорил, не наломать бы дров? Так вот, докладываю: в городе истерия, каждый день кого- то обвиняют в педофилии. Под молот всеобщей травли попали бывшие мужья и работники детских учреждений. И многих уже размазало по наковальне. Хотела обращение на сайте написать: «Простите, кто пострадал без вины. У меня одно оправдание, я хотела защитить детей!». Тогда родители решат, что я оправдываюсь перед насильниками, защищаю их.
– Не должна ты ни у кого прощения просить. В этом деле найти бы корень проблемы, откуда ноги растут. Боюсь, копать придется глубоко. Хотя что там копать, воспитание никчемное, алкашня всякая детьми не занимается, отсюда и берется гниль.
– Не в воспитании дело. Бывает, родители хорошие, а дети, будто не у них родились или наоборот. Другой случай: берут ребенка с детдома, учат всему хорошему, а вырастает копия биологических родителей.
– Согласен, с генетикой не поспоришь, – хмыкнул Константин.
– А если глубоко копать, как ты говоришь, то надо смотреть, о чем думает женщина во время беременности? А она вместо того, чтобы намечтать ребенку светлое будущее, боится за него. Всю беременность – одно беспокойство. И это в лучшем случае, когда с мужем, финансами, крышей над головой все хорошо. Это раз.
– Я как- то об этом не думал. Он же маленький, в животе плавает, чего он там понимает?
– Все он понимает, запоминает, чувствует.
– Ну, допустим, а что второе?
– Второе, – повторила Дина, – откуда- то этот замкнутый круг начался. Я думала об этом. И вот что поняла. Однажды, по какой- то причине, какой- то взрослый совершил насилие над ребенком. И он, ребенок, вырос, один на один со своей бедой и стал делать с другими детьми то, что сделали с ним. Понимаешь, жертва насилия сама стала насильником. Это как снежный ком. Нет, не каждый ребенок, конечно, кто- то худо- бедно выбрался из этого, то есть решил проблему. Но, тем не менее, извращенцев стало больше, в геометрической прогрессии.
– И что же делать?
– Вопрос вопросов! Что бы мы ни делали, как бы ни наказывали их, мы, по сути, увеличиваем зло. Мы на зло отвечаем злом! И в результате зла в этом мире становится больше! Смертная казнь, пожизненное заключение. Это все полумеры.
– А как иначе с этими ублюдками?
– Ты меня слушал, они тоже жертвы, с ними в детстве сотворили плохое?
– Короче, выход какой или его нет?
– Есть один, какой не скажу, ты решишь, что я с ума сошла.
– Хорошо, давай разберемся. Замкнутый круг, говоришь? В круге тоже есть начало. Есть тот, кто это паскудство начал.
– Адам, – усмехнулась Дина.
– Тогда уж Каин, он убил Авеля. Кто- то же виноват, черт возьми!
– Никто не виноват!
– Так не бывает, всегда кто- то виноват.
– Бывает, Константин. Я тоже раньше так думала, а бабушка моя сказала мне, что жизнь наша слишком сложна, чтобы в ней все так было просто и случается в ней так, что нет виновных. Я с ней спорила, считала, что виновных найти нетрудно, если искать, но, если подумать, виноваты все. Это в природе человеческой. Так мы, людишки, душонки подлые, устроены. Корчим из себя порядочных людей, а внутри прогнили как старый самовар, а из трубы – черный дым валит.
Константин не отвечал, обескураженно потирая подбородок.
– Чего молчишь?
– Смерть кругом, Ляка умерла, батю ее среди бела дня расстреляли. Страшно стало, реально жить расхочешь, как представишь…
– Тогда лови, вишенку на тортик: виноваты или нет, отвечать, все равно, придется. Каждому.
– Ты боишься, что попадешь в ад, сестренка?
– Глупо бояться неизбежного: для меня там место забронировано.
– Не говори так, кто его знает, вдруг он существует?
– Я знаю. Для каждого ад персональный. Хочешь, расскажу про свой.
– Валяй!
– Наказание, я думаю, будет строго соответствовать внутреннему содержанию человека, его мыслям. Потому для умных людей ад уготован пострашнее, чем глупым. Дураки попадут в рай, в них отсутствует главный грех человечества – гордыня! Правда, есть один тип людей, глупые, но при этом злые, им также рай не светит. Где- то слышала фразу, «гордыня ничтожных людей – всегда говорить о себе». Это про них.
Итак, мое личное чистилище выглядит следующим образом: моя душа бродит по мрачным местам, где лежат осколки разбитых надежд и несбывшейся мечты. Это кладбище, где похоронены мои надежды, могилки повсюду, а на плитах выбиты даты появления и крушения. Душа подлетает к каждой и снова страдает. Ад – страдание души, потому огонь и котлы с кипящим маслом ей не страшны. Как тебе картинка?
– Впечатляет, до печенок пробрало, – Константин потряс головой, будто сбрасывая наваждение, – а почему, мечта в единственном числе?
– Ишь, какой внимательный. Потому что надежда, это такая субстанция, как сказала Ляка, глупая. Она не имеет под собой разумного основания. Да, она может и чаще всего, так и происходит, может вытащить человека из пропасти. Но логики в ее основе нет, никакой. Так, мать ждет сына, когда ей сказали, что он убит и похоронен. Надежда дает ей силы жить. Надежда нужна человеку, это наше топливо на каждый день. Мы каждый божий день надеемся, что завтра будет лучше. А если надежда не оправдалась, она, образно говоря, умерла, тогда человек падает в пропасть более глубокую, чем та, в которой он находился прежде. Надежд много, а мечта одна. И вот она – как паровоз тащит нас к конечной цели. Разумеется, если цель имеется. Мечта придает смысл жизни. Она должна быть глобальной, не лично для себя, для пользы многих. Мелкая мечта не мечта, она быстро сбудется. А на великую мечту можно жизнь положить и не добиться ее. Выбор за человеком.
– Ну ты, завернула, Динка, я заслушался. Грустно стало, у меня мечты нет, а без нее жить нельзя, что ли?
– Почему, живи, не парься, так многие делают? Я ж сказала, выбор за тобой. Жить и радоваться, тоже неплохо, если получится.
– А что там за сумасшедший выход ты придумала?
– Хочу, чтобы пришел какой- нибудь Танос, щелкнул пальцами и уничтожил все человечество.
– Танос, а чего не Бог?
– А Он слишком верит в нас, людей, надеется и ждет, что опомнимся мы, начнем жить по- человечески. Да и трудно это, уничтожить свое творение.
– А в нас не стоит верить? – осторожно спросил Константин.
– Нет! Пока Он будет ждать, будут страдать дети! И только ему под силу, всю Вселенную одним щелчком разнести. Куда до него всяким Таносам? А среди нас есть такие, кто возомнил, что Его нет, это равносильно тому, что бестолковые дети отрекаются от родителей!
– И даже дьявол не может?
– Даже, – передразнила его Дина, – да твой дьявол ничего не может, только мелко пакостить. Он людей провоцирует, а с Богом договориться нельзя! Бог один, а дьявол многолик, по сути, это просто образ, на самом деле, это тысячи мелких сущностей, служащих Злу. И потом, как он может уничтожить то, что не создавал. Мог бы, давно б это сделал. Руки у него коротки. А вот в него нам легче поверить, ведь так, и многие верят и служат ему. Люди изображают Сатану с хвостом и рогами, а как выглядит Бог, никто не знает. Потому что Он понимает, это не важно. Важно, что Он хочет. А хочет Он счастья для своих Детей. И прекратите ставить на одну доску Бога – Творца всего сущего – и многочисленных слуг князя Тьмы.
– Зачем ты так, Дина? Не буду говорить за других, скажу за себя: я хочу творить добро.
– Да не надо творить это чертово добро, надо просто не делать зла! Не желать в мыслях и не делать руками!
После минутного молчания Константин спросил.
– А дядя Баглан, по- твоему, где сейчас?
– А ты, я смотрю, эксперта нашел. В аду, конечно, сидит, меня дожидается.
– Нельзя так, Дин, о мертвых. О них или хорошо, или ничего.
– Ничего, кроме правды! Вот как в древности говорили. А то получается можно жить как паскуда, а умрешь, и живые о тебе слова плохого не скажут. Удобно.
– Лякин батя покойный, нормальный же мужик был.
– А я не о нем, я о себе. Жить надо так, чтобы родным не стыдно было после смерти правду о тебе сказать!