Глава 30 Спасти маму
Я плохо помню, что было раньше. Знаю, что было холодно, темно и то, что я мог говорить. А потом он меня ударил и бил долго, долго. Почему- то я уснул, а когда проснулся, голова болела и живот, и ноги. Я не мог ходить. А в горле появился камешек. Это из- за него я не могу говорить.
А до этого было что- то хорошее. Я помню, кто- то был рядом, ласковый, с теплыми ладонями, волосы белые, белые. Потом что- то случилось и появилась она. Она и раньше приходила, говорила, что она мама. Тогда она меня не била, а когда ушло хорошее, стала бить меня, но не сильно. Не так больно, как он.
Они всегда громко ругались и плохо пахли. Луком, чесноком и еще чем- то вонючим. Однажды они стали драться друг с другом. Она выбежала во двор, он побежал за ней. Я подбежал к столу и стал есть, быстро- быстро, надо успеть, потом будет болеть живот. И вдруг, я услышал, как какая- то незнакомая тетя кричит на них. Пока эта тетя с ними, я могу поесть еще. Тогда я не знал, что это моя настоящая мама.
Пришла тетя, я быстро обтер руки о майку, убежал в комнату и сел в угол. Тетя пришла следом, я испугался, закрыл голову руками, а она погладила меня и дала мне шоколадку. Наконец- то, моя мама нашла меня!
Мама любит меня, а я люблю ее и собачку. Больше меня никто не бьет. Мама не разрешает гостям громко разговаривать, чтобы я не подумал, что меня ругают. Гости приходят только хорошие, добрые, например, одна тетя всегда приносит мне конфеты и груши. Она меня тоже любит, говорит маме, что хочет такого же как я. Называет меня ангелочком и плачет, когда мамы рядом нет. А еще с нами живет бабушка, она похожа на ту, с белыми волосами.
Камешек в горле становится меньше, он скоро уйдет совсем, и я скажу маме, как я ее люблю. Некоторые слова я и сейчас говорю, мама так радуется.
Утром мы с мамой проснулись, попили чай, съели кашу. Приехал дядя, большой и сильный, мы поехали в огромный дом на красивой машине, потом на ней приехали обратно. Я первый раз катался на машине, она классная, вкусно пахнет, всю дорогу я смотрел, как дядя здоровенными руками крутит руль.
Пришел еще один дядя, подарил маме велосипед, и они ушли вместе. Меня не взяли, мама сказала подождать ее. Еще шепнула мне на ухо, что скоро мы будем жить целой семьей, с папой. Я ей верю, у меня будет настоящий папа, который не бьет, а защищает.
И мама ушла, а я не хотел, чтобы она уходила. Потому что я знал, если она уйдет, я ее больше не увижу. Я слышал, как она по телефону говорила, что ее сто раз хотели убить. Она меня не послушала и ушла.
Я отвязал собачку, и мы пошли за ними. Я уже большой, я ее сын, я не дам ее убить, я ее спасу!
Плохие люди давно ушли и мы с собачкой – его зовут Мальчик – потихоньку пошли к маме. Мама и дядя не шевелились, наверно спали. У дяди к рукам привязана железка. Тикает как часы. Как же нам спасти маму? Попробовали разбудить, не получается. Надо подумать, как найти врача. У мамы кровь. Сейчас, сейчас, я посижу и придумаю, как спасти маму.
Глава 31Похороны
На третий день после взрыва, унесшего жизни дорогих людей, Габит и Константин устроили похороны, на которые мать и бабушка Дины категорически отказались приходить. И мотивировали это тем, что, от тел Дины и ее приемыша ничего не осталось, а хоронить незнакомого им человека, посчитали плохой затеей. Да и похороны происходили не на обычном кладбище, а в саду, у дома, где жила Дина.
Когда прошел первый шок от осознания смерти дочери, там, на месте взрыва, Габит, не обращая внимания на суетящихся полицейских, желтой лентой оцепляющих место преступления, отошел чуть в сторону, сел на валун в траве. К нему поспешил Константин и они оба вздрогнули, услышав хруст. Константин остановился, осторожно приподнял ногу и отставил в сторону, нагнулся и поднял треснутую игрушку – круглую, в виде колеса, пластмассу зеленого цвета, со стеклянными шариками внутри. Габит вопросительно кивнул, парень, не сводя глаз с находки, ответил.
– Это игрушка Бека, я ее дарил ему, он обожает круглые, вертящиеся игрушки.
– Это малыш Дины? Он что, тоже был здесь?
– Я съезжу к Дине домой, может он там.
– Поехали, – Габит тяжело поднялся, – может, и доча там.
Надежда угасла, как только они вошли во двор, там не было даже собаки. Так они узнали, что Бек принял смерть вместе со своей матерью.
Мама Константина одобрила их идею ненастоящих похорон. Так и сказала:
– Правильно, сынок, могилка нужна, как же без нее, чтоб было куда прийти, поплакать. Горе надо выплакать и жить дальше.
Константину позиция матери не пришлась по душе, он помрачнел и возразил.
– Эту муть придумали люди, которые близких не теряли.
– Сынок, это я к тому, чтобы ты сердце не рвал свое. Жизнь- то продолжается. Ты же жениться собрался…
Константин не дослушал и выскочил из дома.
Выбрав лучшее место в саду, они похоронили Айдара, останки которого им выдали в морге, а вместо надгробного камня, Константин установил небольшую металлическую конструкцию в виде двух лебедей, прильнувших друг к другу, а между ними – птенец, его клювик раскрыт и обращен к родителям. Он лично выкрасил импровизированный памятник в белый цвет и принес к дому Дины.
Они сели на траву, перед могилой, каждый погрузился в свои воспоминания об умерших. Наконец, Габит со вздохом произнес:
– Знаешь, Дина так хотела, чтобы мы признали мальчишку своим внуком, а мы упирались, как же, надо, чтобы все как у людей. А теперь, я все бы отдал за то, чтобы обнять мальчонку, единственное напоминание о дочери.
– Не вините себя, Габит Хасенович, Дина всегда говорила, о лучших родителях она и мечтать не могла.
– Бедная моя девочка, всю свою недолгую жизнь воевала с ветряными мельницами.
– Это точно. Воин в юбке, хотя юбок она никогда не носила.
– Лучше бы вышла замуж и родила детей.
– О, что я слышу, вы же были против ее замужества?
– Да, я не хотел, чтобы ей причинили боль, хотел уберечь, а ее просто убили.
Послышался легкое шуршание, Габит лишь слегка повернул голову, а Константин поднялся навстречу новому участнику траурного события. Вновь прибывший молча поздоровался за руку с парнем, затем обошел сидящего на земле человека и протянул руки ему. Тот нехотя вытянул свою, с подозрением оглядев мужчину в дорогом костюме.
– Меня зовут Бексултан. Я муж Дины.
– Чего? Какой муж? Вы с Диной даже не встречались, она бы мне сказала. Или ты сам всю эту канитель замутил? Котлы у тебя, какие приметные.
– А ты, видимо, тот самый названный брат. Часы тут причем? Ничего я не подстраивал, я немного ей помог.
– А ну, шею покажи!
– Ты что, братец Иванушка, совсем с катушек съехал, зачем тебе моя шея?
– Татуировку покажи, гад.
– Твое счастье, что я знаю, как Дина к тебе относилась, а то я тебе кое- что другое бы показал. На, смотри, нет у меня татуировок.
Он слегка наклонил голову, Константин обошел вокруг него.
– Все, доволен?
Константин не ответил и снова сел рядом с Габитом. Бексултан, тем временем, с грустью рассматривал металлических птиц на небольшом холмике.
– Зачем вы их вместе похоронили? Он ей никто.
Постояв немного, он уселся справа от отца Дины.
– Костюмчик не испачкай, муж объелся груш, – с ехидцей обронил Константин.
Габит бросил на него недовольный взгляд и тот поднял руки.
– Все, Габит Хасенович, не буду, простите…
Все трое молчали. Спустя время тишину нарушил низкий, исполненный мукой, голос.
– Она обещала прожить со мной жизнь, а сама умерла с другим.
Горе прорывалось в каждом слове, что не осталось незамеченным скорбящим отцом и он с интересом стал рассматривать лицо новоиспеченного зятя. Так, круги под глазами, взгляд больной, вид уставший. Страдал, значит.
– Ты любил мою дочь?
– Почему любил, я и сейчас ее люблю.
Габит качнул головой, словно разрешил какие- то сомнения и протяжно вздохнул.
– Она любила другого, ты знал об этом? – Бросил Константин злорадно.
– Я думал, у нее будет достаточно времени, чтобы полюбить меня, а ее у меня забрали, хоть бы тезку оставили, я его усыновил бы, как она и хотела и растил бы.
К концу фразы он перешел на бессвязный шепот, потом сжал ладонями виски склоненной головы и… заскулил, временами переходя на вой. От услышанного мурашки побежали по коже, мужчины переглянулись, затем Габит осторожно подбирая слова, произнес:
– Ну что ж поделать теперь, ее не вернешь.
Бексултан вскочил с места и закричал.
– Нет! Я не согласен! Пусть вернут. Вернут и ее, и пацана, и даже пса этого безродного. Я требую! Пожалуйста, я прошу- у…
Габит и Константин смотрели на него , как на безумного. Чуть постоял, отдышался и не прощаясь, он побрел в сторону калитки. Придя в себя, Габит зашелестел непослушными губами.
– Знаешь, Константин, когда этот сумасшедший просил небеса о… я просил вместе с ним.
– И я тоже, Габит Хасенович, но вы же понимаете, это невозможно.
– Да- да, я понимаю, конечно, просто подумал, а вдруг… Аллах услышит просьбу влюбленного. Ох, о чем это я? Что же за судьба мне выпала, думал, хоронить детей это самое страшное, а оказывается, хуже, когда хоронить нечего. Ты говорил, Дина хотела, чтобы на ее похоронах играла музыка. Включай!
Молодой человек с ошарашенным видом вытянул из кармана смартфон и после некоторых манипуляций по саду разнеслась негромкая музыка любимой группы покойной. Воображаемые драконы расправили крылья и взмыли вверх, совершая прощальный круг над одинокой могилкой.
– Когда Дина родилась, мы с женой так радовались, имя дали в честь моей матери: Медина. Она была против, боялась, что судьбу ее повторит внучка. Поэтому мы никогда не называли ее полным именем.
Пожилой мужчина прислушался к музыке и словам на незнакомом языке и словно, отпуская- таки свое дитя в иные миры, благословил:
– Может, душа ее где- то рядом, пусть радуется! Прощай, дочь и прости!
Глаза его увлажнились, он закрыл лицо руками.
Искренняя скорбь несчастного отца отозвалась в сердце Константина резким покалыванием, словно он только в эту минуту понял, его любимой сестренки нет на этом свете и повинуясь душевному порыву, заплакал вместе с ним, не сдерживая чувств. Прощай, Динка- балеринка!
Мужские слезы… За ними невыразимая боль, прорвавшая границы стойкости, требуемой обществом от сильной половины человечества. Они настоящие, они оплачены по самой высокой цене!
Глава 32 Жизнь продолжается?
Наступало утро нового дня. По проселочной дороге трясся видавший виды минивэн, вздымая пыль из- под колес.
– Вот какого мы поперлись по этой колее, здесь никто не ездил лет двести, травой все заросло, – не в первый раз, с раздражением, обращался к водителю пассажир.
– Говорю тебе, фара одна не работает, к чему лишние проблемы. Нервишки полечи, а главное – помни, ты не Бог, ты не можешь всех спасти, хоть и хирург ты, конечно, лучший из лучших, я так считаю.
– Ей тридцать пять всего было, мать пятерых детей, а умерла она не где- нибудь, а у меня на столе, – спокойно и вместе с тем с неутихающей болью в голосе, ответил он.
– Этой матери… многодетной, просто срок пришел, ты тут ни причем.
– У нее же дети остались.
– А перед смертью все равны, ей без разницы, есть у тебя дети или нет.
Водитель замолчал, глядя перед собой и едва не оглох в следующее мгновение от бешенного окрика своего спутника.
– Стой! Тормози!
Мужчины выскочили из машины, хлопнув одновременно дверями.
Посреди дороги, на редкой траве, проросшей сквозь песок, в обнимку с собакой спал ребенок, лет шести. Черный пес с рыжими подпалинами предупреждающе зарычал на приближение чужаков и лизнул маленького хозяина по чумазому лицу.
Мальчик поднялся и попятился в сторону, глаз от незнакомцев, при этом, не отводил ни на секунду.
– Малыш, где твои родители? Как ты здесь оказался?
– Странный он какой- то, и псина тоже. Чего она бегает туда- сюда?
– Мне кажется, они куда- то нас зовут.
– Смотри, там деревья растут. Они туда нас тащат.
Они припустили за странной парочкой и вскоре оказались в лесной посадке – деревья, высаженные в два ряда – и перепрыгнули через небольшой арык, по дну которого струилась вода. На другой стороне канавки, в тени дерева, на куске брезента кто- то лежал, бережно укрытый огромными листьями лопухов.
Пока взрослые переговаривались, обсуждая, что делать с неподвижным телом и как оно сюда попало, мальчик, припав к земле, пересохшими губами пытался втянуть арычную воду. Его четырехлапый друг утолял жажду шумным лаканием.
– Так, огнестрельная рана в грудной клетке, задето плечо. Как ее сюда занесло?
– Глянь на этот склон, вот оттуда она, видимо, и скатилась. Вчера на старых складах кого- то взорвали, может…
– Туда полкилометра ходу, кто же притащил ее и укрыл здесь? Вряд ли она сама, с пулей внутри.
Они одновременно повернули головы в сторону, занятых водными процедурами, новых знакомых.
– Ты серьезно, малолетний пацан и дворняга?
– Так, хватит болтать. Несем ее в машину, этих с собой. Накормить бы их, неизвестно сколько дней они тут загорают.
– В какую больницу?
– В нашу. Оперировать буду сам. И не смотри на меня так, да- да, тех деток сиротами оставил, а этому пацанёнку мать верну.
– Да есть ли у нее шансы? Крови, небось, сколько потеряла.
– Пульс есть, хоть и нитевидный, так что мы еще повоюем.
Уже в больнице, оставив ребенка с собакой на попечение медсестры, и перекладывая раненую с носилок на каталку, водитель минивэна, глядя с сомнением на мертвенно- бледное лицо, тоскливо выдохнул:
– Неужели не выживет…
Так и стоял, с печалью взирая на бригаду врачей, быстрым шагом толкающую каталку по длинному больничному коридору, пока не услышал ответ друга- хирурга, громкий и уверенный.
– Жить будет! Слово даю!
Непонятная тяжесть давила на веки, не позволяя им до конца раскрыться. Тело, будто, камень, а душа пушинкой летела, но не вверх, а прямо по какому- то туннелю. Скорей всего, по тому самому, со светом на выходе. И свет был, только мерцал он откуда- то сверху, вдоль туннеля.
«Кажется, я умираю… Или я уже умерла, а душа моя несется на тот свет? Если я жива, то обрадую этим всех, кто меня любит и ждет. Если мертва, есть еще надежда – рано ей на кладбище, мной выдуманное – услышать зов любимого во Вселенной и ответить ему».
И вдруг, слуха коснулось, сквозь неясный гул, эхо недавно слышанной фразы: слово даю… слово даю…
Это же Айдар, значит, он тоже умер, а перед смертью обещал мне, что мы встретимся!
Свет становился все ярче, звуки громче и вдохновенная мысль ее пробила потолок туннеля с вереницей, сливающихся в одну линию, огней и унеслась в небесную ввысь.
– Я ИДУ К ТЕБЕ, МОЙ ГЕНЕРАЛ!
НИКТО
НЕ
ВИНОВАТ