Андрей и Кира встретились на очередном тюремном «свидании» с тогда еще нынешним мужем. Андрей разбирал коробку с передачкой, перекладывая с голубого расщепленного на серые трещинки пластика стола печенье и зубной порошок. Она молча стояла напротив.

–Такие сигареты нельзя.

–Как нельзя?

–Женщина, – пустой взгляд пробился через ледяные линзы очков, опоясанных антрацитовой оправой, и уставился в мраморные, отреченные, находящиеся не здесь и не сейчас, а в соседней галактике оленьи глаза Киры, – девушка, сейчас не положено, новый приказ, – голос смягчился и ржавой арматурой прошелся через высушенное реальностью сердце.

– В том месяце можно было.

– Я вложу свои, не переживайте, возьмите мой номер телефона, в следующий раз звоните, уточняйте.

Спустя две недели Кира позвонила, а через три месяца они скоренько расписались в маленьком загсе на краю города, с трудом выбив развод у отца Иды.

– Мам, – голос Иды разломил воспоминания на двое, как скорлупу грецкого ореха и вернул ядро Кириных мыслей к реальности: в желтую кухню с заляпанными пятнами жира и подсолнухами – обоями, – свозишь меня вечером на вокзал поискать Еврика?

Иде только исполнилось пять лет и семь месяцев, когда забрали отца, украли из теплого семейного ковчега.

– От тюрьмы не зарекайся, – бормотала укутанная в кучерявую черную шаль седовласая маразматичная бабушка, выполнявшая роль смотрительницы за руинами развалившейся семьи, – и ребенок малолетний не остановил, оставили сиротой, жизнь разрушили, из мужиков в доме, вон, только кастрированный пес остался.