Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1

Как это работает: создание концептуального инструментария

Метод построения нашей аналитической структуры для изучения анатомии посткоммунистических режимов можно разделить на три части. Сначала нам нужно выделить принципы, в соответствии с которыми мы решаем, какие концепты следует включить в наш инструментарий, а какие – нет. Помимо обычных принципов, таких как понятность и лаконичность^[67], основными критериями отбора, которые мы использовали, были (1) эмпирическая значимость и (2) внутренняя согласованность теории. Что касается первого критерия, то мы хотели включить концепты для каждого социального феномена, имеющего отношение к посткоммунистическим режимам, а не имеющие отношения к данному региону были отбракованы. Например, гибридологи описывают так называемые режимы опеки, где «власть избранных правительств ограничена невыборными религиозными (как в Иране), военными (как в Гватемале и Пакистане) или монархическими (как в Непале 1990-х годов) властями»^[68], но такие режимы можно найти только за пределами посткоммунистического региона, поэтому в нашем инструментарии упоминаний о них нет.

Теоретическая согласованность связана с тем, что ни одна из существующих категорий не является «чистым листом»: у них у всех есть история использования, и, соответственно, даже если они не употребляются в своем первоначальном значении, есть набор неявных, базовых коннотаций, которые косвенно определяют их. Хорошим примером является термин «правящий класс». Первоначальный контекст этой категории можно понять, если принять во внимание тот факт, что он описывает правителей как «класс», фундаментальный экономический феномен марксистской, а также веберианской классовой теории^[69]. Использование слова «класс» немедленно помещает ученого в контекст этой традиции и подразумевает принятие огромного множества допущений классовой теории, начиная от вышеупомянутой экономической природы и классового сознания и заканчивая классовой борьбой^[70]. Поэтому, если мы хотим построить стройную аналитическую модель, такие понятия, как «правящий класс», могут быть использованы только в том случае, если другие понятия не противоречат этому. Соответственно, для каждого феномена, который, по нашему мнению, относится к посткоммунистическим режимам, мы отвергаем концепты и связанные с ними теории, не согласующиеся с остальной частью инструментария. Мы описываем эти феномены с помощью концептов и теорий, которые в дальнейшем формируют единый согласованный концептуальный подход.

После отбора категорий следует второй этап – определение категорий. Если мы отвергаем уже существующие концепты для некоторых феноменов, а других концептов, которые подошли бы для инструментария, нет, мы создаем новые. Например, для посткоммунистических правящих элит мы отвергаем понятие «правящий класс», в то же время другие концепты кажутся нам еще менее подходящими, поэтому мы вводим термин «приемная политическая семья» (для конкретной формы правящей элиты в регионе). Как только концепты отобраны, мы выбираем одну из этих стратегий:

1. Полное принятие концепта, то есть мы принимаем понятие как оно есть, с его текущими значением и определением.

2. Ограниченное принятие, то есть мы принимаем понятие, но, сравнивая с тем, как оно использовалось ранее, ограничиваем его определение более узким диапазоном случаев.

3. Расширенное принятие, то есть мы принимаем понятие, но для описания его подтипов расширяем определение, чтобы включить в него некоторый диапазон случаев.

Примером полного принятия может служить термин «партия-государство», который широко используется для описания коммунистических диктатур. Понятие «кронизм» можно привести как пример ограниченного принятия. Как мы упоминали выше, одна из базовых предпосылок этой категории заключается в том, что участвующие стороны являются друзьями, то есть равными партнерами, которые добровольно вступили в отношения (свободный вход) и по желанию могут их прекратить (свободный выход). Подобные отношения присутствуют в посткоммунистическом регионе, поэтому мы включаем понятие «кронизм» в наш инструментарий. Однако мы выявляем эти скрытые допущения и поясняем, что в нашем понимании кронизм относится только к случаям добровольной коррупции. Наконец, в качестве расширенного принятия можно упомянуть понятие «перераспределение» в том смысле, как его понимает Карл Поланьи^[71]. Поланьи использовал его только для описания перераспределения товаров или ресурсов в экономике. Мы же считаем такое определение одной из разновидностей перераспределения и расширяем его, чтобы включить в него другую разновидность, которую обозначаем как «реляционное перераспределение рынка» (касающееся распределения рынков, а не ресурсов).

Последний этап в построении инструментария – контекстуализация категорий. Изначально мы определяем категории, уже учитывая контекст. Суть данного этапа, однако, заключается в том, чтобы сделать контекст или связь между категориями более явными и понятными. Это нужно для демонстрации того, почему такие понятия, как кронизм и клептократия, не могут использоваться в качестве синонимов. У каждого из них есть свое значение, встроенное в логичную структуру из ряда других категорий и их значений. Сформулированный таким образом контекст можно представить в виде графика, где вершины – это понятия (категории), а ребра – логические связи между ними. Все вершины тщательно «отделены» друг от друга в своих определениях, а логическая связь между ними (независимо от того, является ли одна категория подтипом другой или уже следующей категорией на той же шкале и т. д.) должна сделать описание с использованием этих категорий однозначным.

Действительно, тщательное определение концептов – это то, что мы подразумевали уже на предыдущем этапе, когда речь шла об ограниченном принятии. На данном этапе мы пытаемся показать, какие концепты отражают подобные феномены наиболее четко, и ограничить их значение для описания исключительно этих феноменов, изолируя их от других коннотаций, которые встречаются в литературе. Здесь можно использовать метафору набора инструментов: найдя хорошую отвертку, мы включим ее в наш набор инструментов, но не будем использовать ее как молоток, даже если она использовалась таким образом более или менее успешно. Наличие в концептуальном инструментарии как надежных «отверток», так и хороших «молотков» делает наш терминологический подход лингвистически согласованным.

Как на это смотреть: структурный аспект

Чтобы объяснить, зачем писалась эта книга, выше мы привели две метафоры. Первая метафора – «книга как инструментарий», то есть она не дает готового определения какого-либо явления, а, скорее, предоставляет инструменты для его описания. Во-вторых, мы называем эту книгу «таблицей Менделеева», подчеркивая, что наша аналитическая структура имеет строгий логический порядок, где все существующие и значимые феномены упорядочены, но при этом не сообщается, какое количество каждого такого элемента можно найти в странах или регионах. Мы можем лишь добавить, что в большей части книги будем обращаться к эмпирической реальности лишь для поиска иллюстраций. Следовательно, даже если кто-то не согласен с нами и утверждает, что явление не может быть описано через тот или иной концепт, с которым мы его связываем, это не исключает существования концепта как такового. Состоятельность категорий и согласованность структуры, с одной стороны, и их эмпирическая значимость – с другой, являются двумя отдельными вопросами. Мы утверждаем только, что (1) предоставляем непротиворечивые средства для описания феноменов, (2) которые присутствуют в посткоммунистическом регионе. На основании имеющихся данных мы сделаем несколько предположений о том, где (в каких странах) эти явления распространены, но их точный охват в количественном выражении является предметом будущих эмпирических исследований.

Теперь мы можем привести третью метафору, на которую лишь намекнули: данная книга формирует новый «язык». Когда мы говорим «язык», мы имеем в виду не просто набор слов. Скорее, мы понимаем под этим структуру: набор концептов, упорядоченный в соответствии с большим количеством теорий, охватывающих политику, экономику и общество и составляющих логически единое целое. Из этого вытекают несколько особенностей, раскрывающих дополнительные сведения о цели нашей книги и концептуальной модели. Во-первых, как язык с внутренне согласованной структурой модель свободна от оценочных суждений, но не свободна от традиций. Ее понятия могут быть использованы для описания феноменов и с точки зрения этики, но сами по себе эти понятия не несут позитивной или негативной окраски. Эта книга содержит описание идеальных типов режимов, а не нормативное указание на то, какими они должны быть^[72]. Некоторые предлагаемые нами концепты, такие как «либеральная демократия» и «мафиозное государство», часто несут нравственную нагрузку, но то, как мы их представляем, служит единственной цели – формированию точных средств выражения для описания феноменов рассматриваемого региона. Вопросом, хороши эти феномены или плохи, наша книга не задается. При этом теория не свободна от традиций. Существуют школы социальных наук, на которые мы опираемся, полагая, что они являются наиболее полезными для структурирования большого числа явлений, с которыми мы сталкиваемся, во всеобъемлющую аналитическую модель. Это веберианская социология (особенно ее базовое положение о том, что она занимается интерпретацией социального действия^[73]), а также институционализм и неоинституционализм^[74]. Тем не менее мы не ограничиваемся лишь этими направлениями. Мы рассматриваем и принимаем концепты из других школ социальных наук, а также от ученых левого толка, таких как Иван Селеньи и Карл Поланьи, и правого толка, таких как Рэндалл Г. Холкомб и Фридрих Август фон Хайек, всякий раз, когда находим их конкретное понятие или идею полезными при изучении посткоммунизма.

Во-вторых, язык, который мы предлагаем, состоит из идеальных типов, а также вспомогательных понятий. В нашей книге мы создаем идеальные типы для посткоммунистических режимов, а также для большинства акторов и институтов. Однако чтобы сделать их механизмы и действия понятными, мы должны прояснить, что подразумеваем под такими терминами, как «принуждение», а также определить такие конкретные явления, как «сфера политического действия» или «государственное вмешательство». Эти категории не являются идеальными типами в веберианском смысле, но являются вспомогательными понятиями, то есть нам нужно будет определить их, чтобы иметь возможность дать дефиниции идеальным типам^[75]. Кроме того, когда мы используем идеальные типы или приводим для них примеры, их всегда следует понимать приблизительно. Например, рассматривая Россию и Венгрию как примеры патрональной автократии, мы не подразумеваем, что эти страны в полной мере совпадают с идеальными типами или что они одинаково близки к ним. Скорее, мы помещаем эти режимы в категорию патрональной автократии, потому что в основном, то есть большей частью своих характеристик, они близки к этому типу режимов. Более точное определение может разграничить Россию и Венгрию как «жесткую патрональную автократию» и «мягкую патрональную автократию» соответственно. Чтобы выразить природу отклонения от идеального типа, можно также добавить к патрональной автократии отрицательный префикс. Тем не менее для простоты и ясности языка мы будем игнорировать такие тонкие различия в большей части книги.

В-третьих, концепты, предложенные в книге, работают лучше всего, когда они используются как часть языка. В многомерной структуре понятия приобретают более точный смысл: в предыдущей части мы объяснили, каким образом мы отбираем, создаем, принимаем и контекстуализируем понятия, чтобы сформировать согласованный набор категорий. В результате этого процесса наши определения формулируются таким образом, что подразумевают контекст и согласуются с остальным инструментарием, формирующим язык. Поэтому если кто-то хочет использовать один из наших концептов, это лучше всего сделать, если принять во внимание и контекст, то есть все наши аналитические основания. Если взять один концепт и начать использовать его в другом контексте, велик шанс не достичь оптимальных результатов, каких можно достичь, если теория используется целиком. Например, наше определение «нечестных выборов» выглядит наиболее целесообразно при противопоставлении нашему определению «манипулируемых выборов», или то, как мы определяем понятие «рента», имеет наибольший смысл, если учитывать контекст, в котором мы его используем.

В-четвертых, язык не является закрытой структурой, но постоянно расширяется таким же образом, как новые слова появляются в нашем разговорном языке для описания тех феноменов, для которых у нас раньше не было слов. Эта книга посвящена посткоммунистическому региону и политическим, экономическим и социальным явлениям, актуальным в соответствующих странах и режимах. Однако это не означает, что (a) наши концепты описывают только посткоммунистические режимы, (b) наши концепты могут использоваться только для посткоммунистического региона или что (c) инструментарий не может быть дополнен новыми идеальными типами для других регионов и стран. Что касается пункта (а), инструментарий также включает в себя множество терминов для описания явлений, характерных для режимов западного типа и коммунистических систем, поскольку именно эти понятия мы хотим отделить от специфических понятий посткоммунизма в первую очередь. Касательно пункта (b), мы сделаем несколько предположений о применимости наших понятий за пределами посткоммунистического региона в Заключении. Наконец, пункт (c) означает, что инструментарий должен рассматриваться как сооружение, которое может достраиваться в дальнейшем, то есть дополняться новыми идеальными типами для других регионов. Всегда следует помнить о внутриструктурной согласованности: каждый новый идеальный тип должен быть противопоставлен существующим категориям и интегрироваться во внутреннюю логику терминологической структуры инструментария (или, вероятно, некоторые старые определения должны быть скорректированы, чтобы инструментарий мог вместить в себя более широкий диапазон категорий).

Как это читать: и учебник, и научный труд

С академической точки зрения, у этой книги не совсем традиционный формат во многих отношениях. Во-первых, она написана с энциклопедической целью предоставить подробный «словарь» категорий и теорий для посткоммунистического региона, однако она не говорит нам об их эмпирической применимости. В этом плане нашими образцами для подражания являются две работы: трактат Макса Вебера «Хозяйство и общество», где представлена всеобъемлющая согласованная концептуальная теория идеальных типов, и учебник Яноша Корнаи «Социалистическая система», в котором дается систематическое, структурированное описание политической экономии. Мы также можем упомянуть «Патрональную политику» Генри Хейла, которая послужила источником вдохновения, когда мы формулировали общую направленность книги и некоторые ее нюансы. Эти работы являются, вероятно, тремя наиболее часто цитируемыми источниками в книге.

Во-вторых, книга практически лишена подробных обзоров литературы. Наша цель – построить и представить целостную концептуальную модель. Когда другие ученые предоставляют нам строительные блоки и/или подкрепляют их своими исследованиями, мы ссылаемся на них и интегрируем их идеи в нашу работу. Более того, когда работа ученого содержит особенно важную для нас идею, мы не пытаемся ее перефразировать, а помещаем цитату из этой работы в отдельную рамку сбоку от текста. В редких случаях мы объясняем, почему не поддерживаем принципиально отличные от нашего подходы (такие как «теория правящего класса» [ruling class theory] или неоклассическая экономика). Пожалуй, мы почти никого не упустим: значительная часть фактов и теорий, на основании которых мы строим наши идеальные типы, широко приняты, особенно в литературе о посткоммунизме, опубликованной в Евразии. Мы полагаем, что наш важнейший вклад заключается именно в том, что мы синтезируем эту литературу в единый и связный язык идеальных типов, используя, таким образом, междисциплинарную синергию, а также распознавая и заполняя некоторые существующие пробелы. Но для этого обычно требуется использовать выводы исследований в качестве строительных блоков, а не представлять их академический контекст в отдельных обзорах литературы.

В качестве другого строительного блока выступают наши ранее опубликованные работы, которые включены в книгу без ссылок^[76]. Если мы все же ссылаемся на одну из наших работ, это означает, что мы не хотим детально описывать уже проанализированную нами ранее ситуацию или случай (здесь необходимо отметить, что, разрабатывая инструментарий, мы пересмотрели и изменили несколько наших определений. В каждом конкретном случае следует относиться к представленной здесь версии определений как к окончательной). Кроме того, мы в значительной степени опираемся на проводимые нами с 2013 года исследования, результатом которых стали многочисленные публикации с участием более семидесяти авторов. Мы часто упоминаем и цитируем эти исследования, особенно те, что содержатся в двух англоязычных томах, опубликованных издательством Центрально-Европейского университета: «Двадцать пять аспектов посткоммунистического мафиозного государства» (2017 год; наиболее цитируемые авторы: Золтан Флек, Дьёрдь Габор, Давид Янчич, Эва Вархеди, Имре Вёрёш) и «Жесткие структуры: переосмысляя посткоммунистические режимы» (2019 год; наиболее цитируемые авторы: Сара Чейз, Николай Петров, Михаил Минаков, Думитру Минзарари, Кальман Мижеи).

В-третьих, хотя это может показаться незначительной деталью, важно отметить, что в книге последовательно используется местоимение «он» для обозначения третьего лица единственного числа. Хотя мы создаем аналитическую модель, в которой пол акторов не играет роли, мы решили использовать «он», чтобы подчеркнуть, что в посткоммунистических режимах подавляющее большинство лидеров и важных политических и экономических акторов были мужчинами^[77]. Мы используем местоимение «она», только когда в тексте действительно упоминается женщина (или если цитата содержит местоимение «она»).

Четвертая нетипичная черта нашей книги – большое количество таблиц и схем, обобщающих практически все ее содержание. Главы 2–6 начинаются с таблиц из трех столбцов, суммирующих соответствующие категории инструментария, где каждый столбец представляет один полярный тип из шести идеальных типов режимов нашей треугольной концептуальной схемы. Таблицы размещены в начале глав в качестве путеводителя к тексту, чтобы у читателей сложилось представление о том, что им предстоит увидеть на следующих страницах. Многие подглавы или разделы также резюмированы в таблицах или схемах, как и типологии, которые мы создаем для конкретных явлений (таких как олигархи, партийные системы и т. д.). Для того чтобы подчеркнуть согласованность всей структуры, текст содержит «ссылки» между главами: например, если в третьей главе есть обращение к чему-то, о чем мы рассказываем в пятой главе, мы добавляем в текст значок «[♦ 5]».

Еще одна нетрадиционная черта – постоянное использование жирного шрифта и маркированных списков, что напоминает скорее учебник, чем работу, вносящую явственный вклад в дисциплину. Действительно, хотя мы и намерены ввести много концептуальных новшеств в изучение посткоммунизма, наша цель также состоит в том, чтобы написать работу, которую можно использовать как для исследований, так и для преподавания. Таким образом – и в этом суть четвертой и пятой нетипичных черт нашей книги – мы постарались сделать ее максимально удобной для чтения. Жирный шрифт облегчает беглый просмотр текста, то есть благодаря ему можно получить представление об основной идее без подробного чтения, а также помогает освежить основные моменты после ее завершения. Читатели могут просматривать основные тезисы, выделенные пункты, таблицы и схемы, как если бы они карабкались по ступенькам лестницы: можно упустить некоторые детали, но все же пройти по основным ступеням, чтобы овладеть инструментарием и использовать его для работы, написания статьи и проведения исследования.