Избранные нетленки в одном томе

«Есть люди…»

 
Есть люди,
            которым
                     плевать в мою душу
                                                    приятно.
Есть люди,
           которым
                     плевки
                              возвращаю
                                               обратно.
Есть люди,
          для коих
                     мне жалко
                                   бывает
                                              плевка.
Есть люди,
         которых
                   не примет
                                 в себя
                                          и строка.
Есть люди,
         подобные
                    ветру
                            порывами
                                          слов.
Есть люди,
         сравненье с которыми —
                                   скорбь для ослов.
Но есть и такие,
                       которых
                                 осталось
                                           не много;
Для них
         не найти мне
                       достойного слога;
Пойду и в разведку я с ними сквозь пламя огня!
Да вот лишь вопрос:
а возьмут ли
с собою
меня?
 

ПОСЛЕДНЕЕ ЖЕЛАНИЕ

 
Ах, дайте мне уснуть —
Мне хочется забыться:
Моя пустует грудь,
В ней нечему томиться.
Позвольте не дышать
Иль дайте задохнуться:
В меня моя душа
Не думает вернуться.
Закрыв мои глаза,
Меня вмотайте в саван;
Мне нечего сказать:
Мой путь – увы! – бесславен.
На кладбище мой труп
Скорее отнесите
И с теми, с кем был скуп,
Вы рядом положите.
И, стоя на ветру,
В моё упокоенье
Прочтите вслух суру,
Как я себе – забвенье.
 

«Я жалею, что мне довелось…»

 
Я жалею, что мне довелось
Жить в эпоху сплошного упадка,
Когда всё на Земле продалось
С потрохами и без остатка.
Как случилось, что шорох купюр
Заглушил соловьиные трели,
На рассвете кудахтанье кур
И симфонию звёздной метели?
Что проникло в людские сердца?
Завороженность бедного Кая? —
Ведь в чаду «золотого тельца»
Дух любви, как изгой, неприкаян.
И трубач расстаётся с трубой
И уходит, удушьем завьюжен…
Если в мире в опале любовь,
Значит, мир этот вовсе не нужен.
 

О ПРОШЛОМ И БУДУЩЕМ

 
Давай писать стихи
О прошлом и грядущем;
Давай о настоящем
Прискорбно помолчим.
В былом у нас – грехи;
А в будущем – не лучше.
Но всё равно щадящим
Сей выглядит режим.
Давай-ка, вспомним дух
Геройских пятилеток
И планов богатырских,
И веры в «светлый путь»;
Как разлетелась в пух
И провалилась в Лету,
Разбилась, как бутылка,
Несделанного суть.
Закончить – не начать.
Начав же, не закончить.
Как пропита убого
Великая страна!
И нет причин кричать;
Язык всегда уклончив.
А закричишь, к порогу
Приблизится война.
Что было – то прошло;
И даже наша юность,
И даже наши грёзы,
И даже наши сны.
Лишь памяти стекло
Даёт увидеть лунность,
Струящиеся слёзы
Раздробленной страны.
Ты помнишь шум берёз,
Хребты и блеск Кавказа,
И пущи Беловежской
Похожесть на тайгу?
Но сквозь потоки слёз
Ты не окинешь глазом
Проложенные межи
Через глухую згу.
Что было – то прошло.
Но хорошо – что было.
Ведь будет, что воспомнить,
Ругая и любя!
Не обратить во зло
Друг другу то, что «мило», —
Вот в чём грядущий подвиг:
Мы – всё ж – одна судьба.
А будущее ждёт.
И мы там побываем.
Пускай не всё увидим,
Пускай не всё поймём.
Оно нас иль сожжёт,
Иль обернётся раем —
Но мы сейчас не выйдем
Из времени вдвоём!
Посмотрим, что же там;
Загадывать не будем:
Прогнозов экспонаты
Всегда полны трухи.
Пока ж сомнений хлам
Не выметут из буден,
Давай, мой конь крылатый,
Давай писать стихи.
 

АЗАРТНАЯ ИГРА

 
Эту жизнь я уже промотал,
В непонятные игры играя.
Ты простишь ли меня, дорогая? —
Но банкрот я, и кончился бал.
Я не шулер. Но хваток азарт!
И в игру я был втянут коварно;
И в раскладе убийственном карт
Я увидел – попытка бездарна.
Но азарт – как взбесившийся конь! —
И я новую делаю ставку:
Всё, что было, поставил на кон;
Вновь расклад и… о, дайте удавку!
Но насмешливый гул казино,
Эти самодовольные туши,
Напоив меня терпким вином,
Предложили поставить мне душу.
О, пьянящий азарт! И на кон
Полетела душа без оглядки…
Эх, увы, не Есенин я: он
Лишь на женщин да зелье был падкий.
И ликующе-зло банкомет
Разметал роковую колоду…
Ну а после всё просто: я – мот.
Даже сил нет повыть на погоду.
Дорогая, хоть слово скажи,
Не казни в эту пустошь и стужу:
Ведь тобою любимую душу
Промотал я, играючи в «жизнь».
 

ИЗДЕРЖКИ МОЛОДОСТИ

 
Мы начали разбег
Во дни, когда пустыня,
Захлёбываясь зноем,
Простёрлась до звезды.
Мы подгоняли век,
Боясь, что он застынет
Бесформенным изгоем
Без мысли и узды.
Мы торопились жить,
Наяривая души;
Мы порывались дерзко
Оставить в дураках
Размеренную жизнь,
И верили, что сдюжим.
Но торможенье – резко
В летящих поездах.
И открывает дверь
Нам проводник тщедушный —
И перед нами снова
Пустыня без конца.
Куда ж идти теперь,
Не знает даже Пушкин;
И не дано иного —
Как остудить сердца…
 

НЕПОДВЛАСТНОЕ ВРЕМЕНИ

 
На переломе
          времён и судеб
Никто не знает,
          что дальше будет:
Кого-то греет
          огонь надежды;
Кому-то лучше,
          как было прежде;
А кто-то в мутной
          воде реформы
Живёт прекрасно,
          как змей проворный.
Но я – всё тот же:
          всё так же каюсь
В своём былом,
          не пресмыкаясь.
 

«К вам обращаюсь я, братья во Пушкине…»

 
К вам обращаюсь я, братья во Пушкине
И во Некрасове, и во Есенине,
Песни сложите, зовущие к лучшему,
Песни сложите тюльпанно-весенние.
Мне всё равно, кто вам видится в Господе —
Будда, Аллах иль триада библейская, —
Лишь бы народы не ведали горести,
И не гноилась бы участь плебейская.
Лиры сомкните в едином звучании
С лирой Вийона и с лирою Байрона —
Ноты пусть льются мажорно-венчальные,
Но никогда, никогда погребальные.
В песнях живительных только спасение
Через любовь сквозь судьбу окаянную!
Братья во Пушкине и во Есенине,
Будьте чисты, совершив покаяние.
 

КОНЕЦ ВЕКА

 
Утерян смысл минувших дней,
Дней настоящих смысл не ясен.
«Телец златой» в сердцах людей
Взлелеян, как младенец в яслях.
Вчерашний вор сегодня князь,
Партийный босс теперь фирмует;
Высокий дух затоптан в грязь;
Поэт угодливо рифмует.
Идём туда, где храма нет,
Где вместо храма – банк да биржа,
Где в правду метит пистолет,
А ложь – возвышенно-бесстыжа.
Теперь народу враг – народ,
Хотя вчера братались кучно;
Эстонец тем уж ныне горд,
Что он не русский иль не чукча.
Чего во имя разошлись? —
Во имя мании величья
Тех, кто случайно вознеслись
Из бессловесного безличья?
Им – наплевать на жизнь людей!
Как и на то, что в миг единый
Утерян смысл минувших дней
Сквозь дедов кровь, отцов седины…
 

«Мы стареем бесшумно и быстро…»

 
Мы стареем бесшумно и быстро
В многолюдном старенье Земли;
И судьба наша – эквилибристка —
Растворяется пылью в пыли.
Мы стареем (исход неизбежен)
Незаметно для мыслей своих.
Бег старенья безудержно-бешен,
Когда видим старенье других.
Мы стареем, но греем надежду,
Что не вся ещё старость пришла.
По ночам не смыкаются вежды;
Лишь сомкнутся – и зорька взошла.
Мы стареем, но вряд ли согласны
С этой поступью строгой времён:
Как мечты наши были прекрасны!
Как звучал васильковый тот звон!
Мы стареем, и вот уже близок
Рубикон между светом и тьмой…
Шторм прошёл… угасание бриза…
Вот и штиль… вот и полный покой…
 

«Раскрепощённая фривольна…»

 
Раскрепощённая фривольна
Небес раскидистая синь;
И мне уже совсем не больно —
Я новых набираюсь сил.
Невозвратимо-непригодна
Куда-то сгинувшая горь.
Душа моя теперь свободна
Для зарождающихся зорь.
Благословенен и прекрасен
Грядущего священный лик.
И сам себе я не опасен,
Как океану – материк.
 

ГРУСТНЫЙ ОПЫТ ЖИЗНИ

 
На этом всё! – ни слова о любви!
Пора угомониться, отдышаться;
Пускай других тревожат соловьи:
Зачем теперь покоя мне лишаться?
Любовь – прекрасна! Но, в конце концов,
Она куда-то тихо исчезает —
И ты – как прежде – не глядишь в лицо
Той, кто тебя – уже – не замечает.
О сумасбродство чудное страстей,
Какие сны ты навеваешь властно,
Какое ожидание вестей,
Какую блажь и необъятность счастья!
В такие дни приподнята душа,
И хочется молиться Гименею,
И раем мнится скудость шалаша,
Когда вдвоём ты с ненаглядной, с Нею!
Но срок всему есть! – и редеют сны,
И ты из сказки попадаешь в будни;
Уже не так дурманен хмель весны,
И в шалаше вдруг стало как-то нудно;
Разочарованно ты смотришь вдаль,
Душа пустеет, нет былых стремлений;
И что-то всюду видится печаль,
И ты стыдишься прежних вдохновений.
И чтобы как-то скуки избежать,
Ты новую любовь пускаешь в сердце…
Увы! недолго длится благодать:
Итог всё тот же! никуда не деться!
И, отдружив с печалью и тоской,
Ты, наконец, невольно понимаешь,
Что лучшее на свете есть покой,
Когда любви волнений избегаешь.
К тому же и смешно на склоне лет
Юнцом краснеть пред миловидной девой
И за спиной, смущаясь, мять букет
Иль под её окном рыдать напевы.
…Пускай других тревожат соловьи,
Но я табу накладываю грустно
На все слова и мысли о любви,
На всё, что чем-то беспокоит чувства…
 

«Мне больно видеть, как в твоих глазах…»

 
Мне больно видеть, как в твоих глазах
Из часа в час надежда угасает,
Как прежних дней мечты твоей размах,
Как солнце на закате, убывает.
Мне больно сознавать, что ты не ждёшь
От этой жизни ничего такого,
Способного изгнать из сердца ложь,
В тебя проникшую от друга рокового.
Мне больно слышать, как твой голос-плач
И слабый ветер заглушает просто,
Что ты сдалась на милость неудач
Безропотно, безвольно, без вопроса.
Мне больно чувствовать, что ты во цвете лет
Душой так быстро, резко постарела,
Как будто в жизни больше счастья нет,
Как будто ты навек, навек осиротела.
Мне больно осязать твой медленный уход
Из одиночества в безлюдную пустыню,
Что это я сорвал запретный плод
И осквернил прекрасную святыню.
 

СКАЗОЧНАЯ НОЧЬ

 
Вышел я в сад благовонный
Из дому ночью весенней;
Месяц застенчиво-томный
Нежно плескался в бассейне;
Вкруг его плавали звёзды,
Яблони, розы, сирени;
Ветер медлительно-поздний
Пел, как Синдбаду – сирены;
Тополь ритмично и плавно
Ветру подыгрывал кроной;
И получалось так славно
В этой гармонии скромной,
Что ощутил я волненье
В сердце, наполненном далью,
Будто любви возрожденье
Веет откуда-то тайной.
Видно, не зря полусонный
Вышел я из дому ночью,
Чтобы в саду благовонном
Сказку увидеть воочью.
 

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ

 
Ты когда-нибудь думал о том,
Отчего в этом мире жестоком
Торжествующе – «око за око» —
Зло всегда поощряется злом?
Почему так безвольно добро,
И добро от добра так далёко,
Непривычное «око для ока»
И не ново, и не старо?
Ты подумай об этом сейчас,
Попытайся проникнуть глубоко
В суть явления «око и око»
Под давлением пристальных глаз.
Поспеши! – ибо в мире шальном
Ты состаришься сердцем до срока,
И тогда уже «око от ока»
Твою душу повергнет в надлом.
И тебя не сумеет вернуть
Ни одно откровенье Пророка:
Ты уверуешь в «око на око»
И сойдёшь на погибельный путь.
Разорви на себе эту цепь
И не связывай звенья порока,
Чтобы хищное «око за око»
В вековечную кануло слепь.
 

«Во дни, когда иссохнут слёзы…»

 
Во дни, когда иссохнут слёзы
У обитателей Земли,
Я подниму останки розы,
Когда-то брошенной в пыли,
Развею их с высот небесных
На очерствевшую юдоль,
Чтоб воскресить огонь чудесный —
Любви страдания и боль.
Увы! но ныне царь Мамона
Воссел на трон Всея Земли;
Он Человечность свергнул с трона…
А роза… сломлена… в пыли…
 

«Не пытайтесь унизить поэта…»

 
Не пытайтесь унизить поэта:
Он скорее умрёт, чем отдаст
Свою честь на посмешище света
Под плевки свино-денежных каст.
Ведь поэт – это гордость природы,
Это высших миров благовест,
Это раб и хранитель свободы;
Всё, что есть у него – это честь!
Не старайтесь обидеть поэта
Злобно брошенным словом «рифмач»:
Ведь в четырнадцать строчек сонета
Он вместил ликованье и плач.
Он сумел умереть и родиться,
И опять умереть и восстать,
Чтобы вам озаренья частицы
В виде музыки строф передать.
Не гоните вовеки поэта —
Он анафемы не заслужил.
Если пел он порывами ветра,
Значит, Бог эти песни сложил.
 

«И в строках, и в строфах, и в песнях, и в одах…»

 
И в строках, и в строфах, и в песнях, и в одах
Стремленье к свободам, как будто в свободах
Спасенье от мыслей и нудности быта,
Возможность уйти от людей и событий:
Напрасны старанья, напрасны труды —
Пустое усилье – толченье воды.
В заоблачных высях, в надзвёздных мирах
Витают и гений, и люмпенский страх.
И здесь, на Земле, от погоды к погоде
Ты дань отдаёшь несвободной свободе;
И нервные клетки казнишь ежечасно,
И больно тебе, и от боли ужасно.
И вот уже сам ты бежишь от свобод,
Обходишь стремнину, надеясь на брод.
А там уже толпы таких же, как ты,
Тщедушно отвергших опасность мечты.
И, в очередь встав, ты почувствуешь тылом,
Как кто-то тебе уже дышит в затылок.
И вновь на бумагу наносишь у брода
И строки, и строфы, и песни, и оды…
 

ДАБЛРУБАИ

 
Я однажды пошёл к мудрецу-старику,
Чтоб узнать, сколько лет мне дано на веку
И какую мне Бог уготовил награду —
Благоденствия рая иль ада тоску.
И сказал мне старик, наблюдавший в саду,
Как усердно пчела предавалась труду:
«Коль пришёл ты ко мне только этого ради,
Ты – мертвец! и уже пребываешь в аду».
 

«Пронеслось. Улеглось. Отзвучало…»

 
Пронеслось. Улеглось. Отзвучало.
Но душа не смогла отойти
В предрассветный туман и начало
Своего рокового пути.
 
 
Избивали её оголтело,
Издевались над ней, как могли,
Но она не покинула тело,
Но она не ушла от земли.
 
 
Но из бездны мучительной боли
Для души без конца извлекал
Вдохновенье живительной воли
Недоступный любви Идеал.
 
 
И душа, отвергая соблазны
Мимолетных утех и ночей,
Ежедневно летала на казни,
Изумляя своих палачей.
 
 
Потому и в туман, и в начало
Своего рокового пути
Не вернётся она, Идеала
Не сумев чистоту обрести.
 

ПОГОВОРИ

 
Поговори со мною по душам:
Не утаи ни слова, ни печали;
Не уводи в таинственные дали
Ни боль минувшую, ни грусть, ни срам.
Мы все грешны. И я не чист пред Богом,
И я вершил порочные дела,
Но никому не сотворял я зла,
Но никого я не ввергал в остроги.
Я преступал предел добра:
Оно мне возвращалось оплеухой
Или плевком, или развратной сукой,
Или предательством…. Но было то вчера.
Сегодня же, оплёванный судьбою
И оклеветанный самим собой,
Я всё ж стремлюсь поговорить с тобой
О том, что связано во мне с тобою.
Но ты молчишь иль говоришь не то…
Но ты смеёшься иль уходишь взглядом…
Что от того, что я с тобою рядом,
Когда тебя не трогает ничто?
И всё же я через свои мученья
Прошу тебя: поговори со мной.
Так жаждет обессиленный больной
От безнадёжной хвори излеченья.
 

ПОСЛЕДНЯЯ ПОСЛАННИЦА

 
Настанет день, настанет час —
И ты предашь меня.
За сорок лет горел не раз
Я в пламени огня
Коварства, лжи и клеветы —
И весь сгорел дотла.
Зачем же послана мне ты
В изящной форме зла?!
Не для того ль, чтоб возродить
И, насладившись всласть,
Опять меня испепелить,
Отдав другому страсть?
Или в один прекрасный миг,
Насытившись игрой,
Ты бросишь мне: «Прощай, старик!
Мне скучно быть с тобой».
Предвижу это, но терплю,
Как прежде… и не раз…
Лишь потому, что я люблю
В тебе мой смертный час.
 

«Ты привыкла играть ежедневно…»

 
Ты привыкла играть ежедневно
На кого-то похожую роль:
То маньячку копируешь нервно,
То дублируешь чуждую боль;
То вдруг радость твоя громогласна;
То ты тихо смакуешь обман;
То развязность твоя сверхопасна,
Когда весь путанирует стан.
Понаслышке, по слухам, по фильмам,
По дешевым примерам подруг
Ты живёшь пустотою обильной,
Не вникая, кто враг, а кто друг.
И, тебя наблюдая безмолвно
В окруженье тупых кобелей,
Я рыдаю душою невольно
По бессмысленной жизни твоей.
И сквозь слёзы, текущие в титры,
Через сердце скребущую боль
Я молю: не играй в эти игры,
Эту в корне бездарную роль.
 

«По ухабам ночных звездопадов…»

 
По ухабам ночных звездопадов,
По дороге несбывшихся грёз
Ты идёшь в направлении гроз,
Где гремят в твой помин канонады.
Ты проходишь последний свой круг, —
А за тучами, в Космосе где-то
Твоя песенка молнией спета,
И душа не находит подруг.
Ты отвергнут, отторгнут, отброшен;
Твоё сердце, как плазма, в жару.
Даже здесь, на последнем пиру
Ты – чужак, ты – изгой, ты – непрошен.
И тебе остаётся принять
И пройти скорбный путь без остатка.
Эта жизнь – изначально загадка,
И отгадки не стоит искать.
Потому и гремят канонады,
И дорога ведёт в никуда,
И твоя упадает звезда,
Попадая в поток звездопада…
 

«Поймёшь и ты – настанет срок, …»

 
Поймёшь и ты – настанет срок, —
Как без тебя я одинок,
Как без тебя на склоне дней
Возненавидел я людей.
 
 
И ты поймёшь, как понял я,
Что суть земного бытия —
(Хоть бредом это назови)
Познать восторг и скорбь любви!
 
 
Я верю в то, что ты поймёшь,
Как сокрушительная ложь
Сметает всё в единый миг,
Всё!… даже то, что не постиг.
 
 
Но вот сумеешь ли понять,
Что очень просто потерять
С трудом нажитый капитал —
Души чистейший идеал?
 

«Как долго я старею…»

 
Как долго я старею,
Как долго я терплю
Своё «Совсем не верю»,
Своё «Навек люблю».
Проходят годы глупо,
Проходит жизнь во бред:
Куда не глянь – всё тупо;
Что не скажи – во вред.
Бытует и резвится,
Тревожит и гнетёт,
Что эти рожи-лица
Ничто не проберёт.
Чем дальше, тем не лучше;
Чем дальше, тем черней;
Бесчинствует плюющий,
Отвергнут Гименей.
И лишь одно в спасенье,
И лишь одно во мне
Хранится утешенье
В сердечной глубине —
Что долго так старею,
Что долго так терплю
Своё «Совсем не верю»,
Своё «Навек люблю».
 

«Мне хочется, чтоб ты была со мной…»

 
Мне хочется, чтоб ты была со мной
Во всех моих победах и паденьях,
В моей тоске, в моей тиши ночной,
Во снах моих и светлых пробужденьях.
Мне хочется смотреть в твои глаза
И утопать в их глуби просветлённой;
Поведать то, что не успел сказать
Об одиночестве и жизни утомлённой.
Мне хочется уверенным быть в том,
В чём быть уверенным никто не может…
Я знаю, это – бред! И знаю, что потом
Мои мечты меня же уничтожат.
 

ТЫ ПОЛЮБИЛА!

 
А я не верил, а я не верил,
Что ты откроешь тугие двери —
Наперекор молве и грусти
Мою любовь к себе допустишь.
Ты так красива и неприступна;
Любить тебя – почти преступно.
Но мне твердили всё время люди:
«Она полюбит, она полюбит!».
А я не верил, я жаждал смерти…
Но был глас Неба: «Терпи и верь ты!
Храни надежду – и счастье будет:
Она полюбит, она полюбит!».
Но я не верил, но я метался
И сомневался, всё сомневался:
«Неужто сны вдруг явью станут?».
Так часто в жизни я был обманут!
Но мне шептали луна и звёзды,
Трава, листва, былые грёзы,
Вершины гор и ветра губы:
«Она полюбит, она полюбит!».
И вот, когда не стало мочи
Быть одному в зиндане ночи,
Ушло терпенье, какое было,
Ты полюбила! Ты – полюбила!
 

«Мне придётся уйти из твоих лабиринтовых буден…»

 
Мне придётся уйти из твоих лабиринтовых буден,
Мне придётся влачить одиночество в дальних краях:
Всё вокруг говорит, что мы вместе отныне не будем,
Даже отблеск в твоих потускневших от сплетен глазах.
Ты боишься людей… и, наверно, их надо бояться…
Не дано угадать, кто из ближних тебе навредит.
Я совсем не хочу, дорогая, с тобой расставаться,
Но не дремлют друзья, да и враг, как известно, не спит.
Мне придётся уйти, как уходят года, безвозвратно.
Я с собой унесу наши светлые дни и беду;
На прощанье скажу что-нибудь торопливо-невнятно
И тебя обниму, как в минувшем осеннем ладу.
Мне придётся уйти: я не вижу иного исхода.
Мне придётся уйти против воли своей и твоей.
И людская молва провоцирует глупость ухода:
Ей вовек не понять, что не входит в порядок вещей.
Мне придётся уйти. Но одна меня гложет тревога:
Что с тобой без меня может что-то произойти;
Оттого не спешу и в раздумье стою у порога,
И жалею о том, что придётся мне всё же уйти.
 

НАВЕРНО

 
Я, наверно, придумал тебя
Из минувших своих поражений
На полях беспощадных сражений
За любовь, за мечту, за себя.
Я, наверно, не понял того,
Что действительность – враг идеалу,
Что фантому любить не пристало
Никогда, никого, ничего.
Я, наверно, твой образ верну
Породившим его заблужденьям
И подвергну себя осужденью
За свою роковую вину.
Я, наверно, забуду твои
Разговоры, глаза, поцелуи
По причине растраченной всуе
Извращённой хулою любви.
Я наверно предвижу итог:
Ты придумана будешь другими,
Но черты твои станут нагими…
То, что я допридумать не смог.
 

НЕИЗБЕЖНОСТЬ

 
Ты будешь всегда надо мной издеваться,
Ты будешь всегда избегать моих слов.
Я был бы готов за тебя передраться
Со всей этой сворой борзеющих псов,
Но ты, не сумевшая выйти из прежних,
Капризно-разнузданных дней и ночей,
Живёшь королевой надменной и снежной,
Не веря слезам обгоревших свечей.
И мнится порой, что на севере дальнем,
В глубинных пластах вековой мерзлоты
Замерзшее сердце в шкатулке хрустальной
Таишь от меня бессердечная ты;
И нет к той шкатулке сквозь тундру прохода —
Иначе б я вынул её из мерзлот,
Разбил бы хрусталь, и ещё до восхода
Сошёл бы с сердечка оттаявший лед.
Но нет никакой на спасенье надежды —
Шкатулка упрятана в глуби глубин.
Поэтому будут насмешки, как прежде,
Сопутствовать горю влюблённых седин.
 

«Ты спросила у моей печали…»

 
Ты спросила у моей печали:
«Отчего хозяин твой в слезах?
Оттого ль, что чайки прокричали
Об утопших в море небесах?».
И печаль ответила, что слёзы —
Памяти солёное стекло:
Сквозь него хозяин видит грозы,
И как море в небо утекло.
Ты у грусти у моей спросила:
«Твой владелец мрачен отчего?
Может быть, неведомая сила
Помутила разум у него?».
И сказала грусть: «Помимо воли
В мире всякое имеет быть.
Кто не испытал душевной боли,
Тот не ведал радости любить».
Ты у горя моего пытала:
«Чем живёт владыка твой теперь,
Почему глядит он так устало
На молчаньем запертую дверь?».
И ответил сам я вместо горя:
«Перестань терзать мои мечты:
Ведь вослед исчезнувшему морю
Мое сердце бросила и ты…».