Похождения Геракла. Или 12 шагов к олимпийскому успеху

Третий подвиг. Стимфалийские птицы

Наскоро собравшись, Геракл и Иолай отправились в Стимфал, уютно расположившийся на берегу одноимённого озера. Рыбаки регулярно приносили богатый улов, обеспечивая городу стабильный приток денег в любое время года. Стимфал богател и прихорашивался, а цари и богачи всё чаще присматривали себе участок покрасивее да поближе к рыбным местам. Идиллия, конечно, не могла длиться вечно, и поток золота из города стал убывать. Направленные для наведения порядка отряды присылали бессмысленные отчёты о каких-то волшебных птицах, что вызывало бешенство у лишившегося рыбалки Эврисфея.

Искатели приключений застали Стимфал в удручающем состоянии. Вместо живописных набережных, ажурных беседок и украшенных гирляндами улиц, типичных для любого древнегреческого курортного города, их взору предстало скопление крыш и укрытий, тесно прижавшихся друг к другу. У Геракла возникло ощущение, что жители панически боятся выходить под открытое небо. Дядя с племянником молча переглянулись и направились в казармы микенских солдат, где застали десяток пехотинцев настолько оборванного вида, что Харон из жалости перевёз бы таких бесплатно. Во взгляде десяти пар мрачно смотрящих на героев глаз ясно читалось всё, что военные думают о своём задании, о царе и о попадании в древнегреческие мифы вообще.

– А что, служивые, – бодро начал знакомство Иолай. – Герои в вашем городе есть?

– Кому и Геракл – герой, – бросил в ответ самый здоровый из солдат и тут же исполнил шестерное боковое сальто, получив в ухо от упомянутого сына Зевса, стоявшего рядом.

– Теперь у вас есть герои, – торжественно сообщил забившимся в угол после такого вступления Геракл. – Рассказывайте, что тут у вас случилось. Будем наводить порядок. Кто у вас главный?

Девять указательных пальцев, появившихся из-за импровизированного укрепления за опрокинутым столом, указали на громилу, растянувшегося на полу в позе звезды. Для выяснения, что тут собственно творится, пришлось его отпаивать и возвращать из страны сладких снов. Описанная картина оказалась ещё более унылой, чем городская архитектура. Как оказалось, налетающие на город птицы ни в грош не ставят ни имя царя Эврисфея, ни доблесть местной стражи.

– Нам надо срочно что-то предпринять, – заявил Геракл, когда они оказались на пустынной улице, а за их спинами громко захлопнулась дверь гостеприимных казарм, и стражники, судя по звукам, подпёрли её всем передвигаемым и отрываемым, чтобы гости, не дай боги, не вернулись.

– Предлагаю их прогнать, – тут же начал планировать племянник. – Поставим пугала и…

– Ни в коем случае! – воспротивился сын Зевса. – Они прилетают потому что голодные и хотят кушать. Представь, как они будут переживать, если мы их выгоним! А если они певчие?! Ты представляешь, какой мы ущерб природе нанесём, если они из-за стресса петь перестанут?!

– Дядя, – серьёзным голосом сказал Иолай. – Ты солдат слышал? Как ты думаешь? То, что эти певчие птички вытворяют, для природы менее вредно?

– Что ты такое говоришь, Иол? – поразился Геракл. – Они же природой созданные…

– Повреждённые они природой, а не созданные! – выругался племянник. – Не должны птицы на виду у всего города устраивать…

– Помогите! – вмешался в дискуссию искателей приключений третий голос.

Принадлежал он крестьянину почтенных лет, с роскошной бородой, которая развевалась подобно серебристому плюмажу, пока её обладатель с неожиданной прытью нёсся по пустой улице, поднимая облака пыли. Не рассчитав тормозной путь, искатель помощи слишком поздно стал замедляться и, врезавшись, едва не опрокинул своих потенциальных защитников.

– Помогите! – вновь заорал он уже вблизи, вызывав у дяди с племянником звон в ушах. – Птицы мою тёлку крадут!

Путешественники замерли, тупо глядя на умоляющего о помощи простолюдина. К такому повороту в поведении пернатых они готовы не были.

– Кого крадут? – осторожно уточнил Иолай.

– Тёлку мою! – едва не зарыдал крестьянин. – Помогите, умоляю, я не справлюсь с ними!

Геракл и Иолай переглянулись.

– Тёлка – это святое, – твёрдо сказал сын Зевса.

Племянник молча кивнул, и они двинулись за стариком, который вновь взял такой темп, что герои едва за ним поспевали.

– Быстрее, быстрее! – поторапливал их крестьянин, обдавая облаками пыли из-под сандалий.

– Кто этот мощный старик? – на бегу поинтересовался у дяди Иолай, едва поспевая.

– Понятия не имею, – ответил Геракл, сам едва выдерживая темп бега. – Дед, а ты уверен, что её ещё не уволокли?

– Вы её не знаете! – сказал им крестьянин, не снижая скорости. – Она ещё отбивалась, когда я побежал за помощью,

– А не староват ли ты для тёлки? – поинтересовался у него Иолай, чувствуя, что сбивается с дыхания. – Тебе лет-то сколько?

– Какая разница?! – ответил вопросом на вопрос старик. – Тёлка молодая, это важно! Ну быстрее же! Я без неё помру!

Вылетев на торговую площадь, троица застала похитителей на месте преступления. Несколько птиц неизвестного вида, взмыленных и покрытых пылью с хохолка до лап, упорно пытались взлететь в воздух. Все их попытки проваливались по двум причинам. Первая заключалась в том, что они успели вываляться в грязи и пыли, растеряв полётные свойства. Второй же причиной было то, что с собой они пытались прихватить корову. Животное явно было не радо подобному обществу, а посему активно отбивалось, раз за разом отправляло пернатых злодеев в грязь и вызывая всё более злобный клёкот.

– Вот она! – радостно заорал старик и с голыми руками бросился в атаку. Амфибрахия, я привёл помощь! А вы проваливайте!

Птицы, обернувшись и увидев, что на этот раз воевать им придётся с тремя противниками, поспешили ретироваться. Бегом, по земле. Геракл и Иолай, в свою очередь, привалились к стене ближайшего дома, пытаясь отдышаться.

– Дед. А дед, – тяжело дыша, обратился к крестьянину Иолай. – Сделай милость, скажи, что это не та тёлка, о которой ты говорил.

– Как не та? – поразился старик. – Именно та! Моя Амфибрахочка!

– От души, дед, – благодарно выдохнул Иолай и повалился на землю, потеряв сознание от усталости.

Геракл же, отдышавшись, закинул отключившегося племянника на плечо, направился к пристани.

К моменту прибытия к месту предполагаемой схватки Иолай успел прийти в себя, но не стал подавать виду, наслаждаясь парой минут отдыха. Дядя, правда, вскоре заметил, как племянник косит глазом, разглядывая окрестности, и бесцеремонно скинул его с плеча в ближайшую канаву, откуда тот выбрался, ругаясь на чём Ойкумена стоит.

Берег с роскошными виллами представлял собой не просто жалкое, но и крайне загаженное зрелище. Птицам понравилось кружить над местом, где чаще всего располагались заполненные рыбой рыбацкие лодки. Не меньше пернатым понравились места, наиболее оптимистичные представители знати пытались организовать пышные обеды. Заканчивалось это моральным и материальным ущербом, нередко и древнегреческими жертвами. Во время первой же попытки отогнать наглых захватчиков жители с ужасом поняли, что стрелы попросту отскакивают от их оперения. Более того, после попаданий птицы стали ронять перья, которые неслись вниз как брошенные с большой высоты бронзовые короткие мечи. Результат их встречи с чем-то кроме доспеха или щита тоже был немного предсказуем. Потеряв несколько десятков солдат и стражников, власти издали указ не стрелять по птицам и попытаться разделаться с ними на земле, когда те устанут летать. Эти попытки также провалились, поскольку оперение птиц обеспечивало им прекрасную защиту от любого оружия, имевшегося в наличии у гордых древних греков. Птицы же, поняв, что им на земле тоже ничего не грозит, облюбовали крыши роскошных вилл, терпеливо наблюдая за прибытием очередной рыбацкой лодки. Особенно насиженным местом стала царская резиденция, по периметру которой расселась огромная стая, не оставив на крыше свободного места.

– Может кто-то объяснить, что это? – поинтересовался Геракл, указывая на птиц, переливающихся на солнце всевозможными бронзовыми оттенками.

– Стимфалийские птицы, – вздохнув ответил стражник, не решаясь выглянуть из-за каменного козырька. – Они уже несколько недель сидят над виллой царя и ждут лодки.

– Почему вы их не прогнали? – поинтересовался Иолай, глядя на то, как одна из бестий безуспешно пытается пробиться клювом через бронзовую перьевую броню, чтобы почесаться.

– Да их попробуй прогони! – возмутился в ответ стимфалийский житель, сидя рядом со стражником. – Они же как взлетают, так перья во все стороны летят. Прибьют и не заметят. А если от перьев увернулся, так они…

– Они что? – нетерпеливо спросил у запнувшегося жителя Иолай, но тот лишь показал на старую лодку.

Судёнышко лежало на берегу, давно не спускаясь на воду, и единственным, что предохраняло его от полного распада, было просто неимоверное количество характерных птичьих следов, которыми они так любят отмечать любой памятник.

– То они вот это… – сказал житель, почему-то показав на царскую резиденцию. – А вон там они вообще перьями давно крышу пробили и внутрь…

– Что внутрь? – не понял Геракл, но житель снова замолчал, уводя взгляд.

– Ладно, дядя Гер, давай думать, что делать с птицами, – попытался отвлечь его Иолай, догадавшийся о том, что и в каких количествах скопилось творится внутри здания виллы за несколько месяцев столь пристального птичьего интереса.

– Нет, подожди, племянник, – заупрямился Геракл. – Надо проверить царскую резиденцию внутри.

Иолай похолодел, глядя, как живая легенда всей Древней Греции направляется к дверям виллы, рискуя потерять статус живой. Из-за своего зрения Геракл совершенно не обращал внимания на слюдяные окна, выгибающиеся под давлением содержимого наружу. Зато на это очень внимательно смотрели все жители и стражники, находящиеся возле резиденции.

– Если он откроет дверь, нам всем тут… – тихо начал прячущийся под козырьком стражник, и все остальные, не дослушав, бросились на Геракла, стараясь оттащить от дверей.

Общий энтузиазм, помноженный на панику, и увещевания присоединившегося к жителям Иолая совершили невозможное: Геракл передумал.

– Ладно, – сказал он. – Насколько там всё внутри плохо?

– Там до краёв, – лаконично прокомментировал ситуацию один из стражников. – Каждый молится, чтобы окна лопнули не в его смену.

– Но если эти птички посидят там ещё немного, – добавил второй, указывая на крышу, где расселись бронзовые гады, с интересом рассматривая двуногих сверху вниз. – То об окнах можно будет не волноваться.

– Почему? – на автомате спросил Иолай, уже догадывающийся, каким будет ответ.

– Потому что тогда выдавит двери, – невесело усмехнулся первый стражник.

– Не будем тянуть время, – заявил Геракл, накинув на плечи ставшую уже привычным плащом львиную шкуру и направившись к ближайшей лодке у воды. – Накормим их до отвала, а потом осторожно перенесём в новое место и там покормим ещё. Они там и поселятся.

– Дядя Гер, я не уверен… – попытался возразить Иолай, но тут стена одной из обжитых птицами вилл решила, что с неё хватит роли насеста, и с грохотом рухнула.

Огромная бронзовая стая загалдела и взмыла в воздух, разбрасывая вокруг себя перья и кое-что похуже.

– В укрытие! – заорали стражники, закрывая щитами себя и гражданских и спешно уводя последних под навесы.

Через пару мгновений в деревянную защиту воткнулись первые бронзовые снаряды. Кого-то отбрасывало от попаданий, кого-то ранило. Кому-то повезло ещё меньше, потому что в них прилетели не перья.

Иолай бросился к дяде, уворачиваясь и от снарядов, и от солдат, старающихся защитить его посредством перемещения в укрытие посредством пинков. Геракл тем временем, щурясь, старался рассмотреть шевелящееся орущее облако, которое изливалось на площадь бронзовым дождём.

– Дядя Гер, планы поменялись! – закричал герою на ухо племянник, привычно уклоняясь от рефлекторно дёрнувшегося в его сторону кулака. – Надо их ловить. На еду они не купятся.

– Да я уже понял, – проворчал Геракл. – Тащи рыболовные сети.

– Рыболовные? – не понял Иолай. – Зачем?

– Рыбку ловить будем! – рявкнул на него дядя. – Летучую! Живо!

Племянник бросился к валяющимся на просушке сетям, скоростью подобный Гермесу, спешащему за дерево. Схватив ближайшие, он ломанулся обратно, умудряясь уклоняться от летящих перьев и при этом находя время, чтобы понаблюдать, как стрелы рикошетят от львиной шкуры на плечах сына Зевса.

– Дядя, а ты когда-нибудь неводом птиц ловил? – поинтересовался у него Иолай, протягивая сеть. – Знаешь, как бросать?

– Да чего там знать! – ответил Геракл, размахиваясь полученным ловчим инструментом. – Упреждение взял и…

Первая сеть пролетела мимо стаи и упала где-то на противоположном берегу озера.

– Я попал? – уточнил Геракл, щурясь.

– Не совсем, – осторожно сообщил Иолай, протягивая дяде следующую.

– Ты как кидаешь? – заорали на Геракла жители и стражники, морально поддерживающие спасителя из-под навеса и не желающие оттуда вылезать. – Выше надо! И замах шире!

– Кто это орёт? – уточнил у Иолая потенциальный снайпер, удивлённый и смущённый неожиданным вниманием к своей персоне.

– Болельщики. Не обращай внимания.

Размахнувшись во второй раз, Геракл метнул вторую сеть в зависшую в небе стаю. Завертевшись в воздухе, рыболовная снасть едва разминулась с птицами, которые с криками с криками понеслись в сторону.

– Птички, не бойтесь! – прокричал им Геракл снизу. – Я вас вкусно накормлю!

Ответные крики сверху звучали неразборчиво, но в интонациях ясно читалось, что воздушные массы предложение не оценили. Вздохнув, Иолай зигзагами побежал за новым снарядом.

– Геракл, ты что, косой?! – послышалось с закрытой трибуны.

– Косой! Косой! – внезапно послышалось гарканье сверху, отчего даже прячущиеся фанаты неуверенно выглянули из-под каменных козырьков. Некоторые поплатились за это здоровьем, другие – гордостью.

– Ой, Йол, так это ж попугайчики! – Закричал ловец птиц. – Тащи ещё сеть!

– Нет, я ей-Зевсу утоплюсь, – проворчал Иолай, разыскивая подходящие для ловли птиц сетки. – Какую?

– Вон ту, – указал вошедший в азарт Геракл.

– Вот эту? – переспросил шокированный племянник. – Но она же…

– Отойди! – отпихнул его дядя и, схватившись за край сети, стал раскручивать её, словно молот.

Иолай повалился на землю и закрыл голову руками, стараясь не думать, на чистое место ли он упал. Потому что то, что сейчас раскручивалось над ним, было куда опаснее. Сверху снова донеслось «Косой!», и Геракл, внеся поправку, запустил свой ловчий снаряд ввысь. Огромная рыболовная сеть расправилась за счёт балласта и двух лодок, ранее привязанных к ней, а сейчас вместе с ней поднявшихся в небо. Быстро вращаясь, квадрат влетел в самый центр стаи. За пару мгновений, остававшихся птицам на осознание происходящего, края сети понеслись вперёд, превращая всю сеть в огромный плетёный шар с бьющейся пернатой начинкой внутри. Углы сети сблизились друг с другом и сцепились в мёртвой хватке, навсегда соединив два балласта, крепившиеся к нижним углам, и две рыбацкие лодки, к которым сеть и была привязана. Крики пернатых перешли в безудержный панический галдёж, когда шар, захвативший большую часть стаи, рухнул в воду и камнем пошёл ко дну.

– Попал! Попааал! – заорали восторженные фанаты, спешно подбирая из имеющейся одежды комбинацию цветов, соответствующую одеянию Геракла. – Гаси! Гаси их!

– Псих! Псих! – послышалось с неба эхом, удаляющимся куда-то вдаль вместе с жалкими остатками стаи.

Жители высыпали на берег, восторженно крича и воздавая хвалы герою, который в это время, взволнованно заламывая руки, смотрел на водную гладь и отрешился от суеты смертного мира, поглощённый столь волнующим его вопросом..

– Дядя Гер, ну ты даёшь, – сказал Иолай когда наконец растолкал толпу восторженных фанаток.

– Почему они не всплывают? – спросил Геракл. – Они уже давно должны были выбраться.

– Видишь ли, дядя, – замялся Иолай, подбирая слова и вертя в руке тяжёлое бронзовое перо. – Я не очень понимаю, как они летать-то могли с такими перьями. А в воде у них точно шансов нет.

– Получается, что я их утопил? – спросил сын Зевса, взглянув на племянника глазами, спешно перебирающимися на самое мокрое место в Ойкумене.

– Нет-нет, дядя Гер, – тут же принялся успокаивать его Иолай. – Ты просто сетку бросил. Утонули они сами.

Геракл неуверенно кивнул, но так и не сдвинулся с берега, внимательно глядя на водную гладь. Поразмыслив, жители решили организовать пиршественный стол прямо на берегу, чтобы виновник торжества был хотя бы виден из-за стола, если не присоединился к празднику.

Эврисфей, к тому времени умудрившийся найти подарок для царственной супруги, невероятно обрадовался новостям об освобождении Стимфала от напасти. Радость его была столь велика, что он лично подарил Гераклу новые очки, прямо перед объявлением о срочном сборе отряда для наведения порядка в избавленном от чудовищ городе. Сообщив удивлённым и восторженным горожанам, что он лично возглавит отряд, царь отправился в личные покои готовить доспехи. Надолго задержавшись у ящика с рыболовными принадлежностями. И так и не дойдя до оружейной.

Наведение порядка в Стимфале началось триумфально. Радостные жители приветствовали своего освободителя, исступлённо крича Эврисфею что-то воодушевляющее. Обрадованный столь тёплым приёмом, правитель Микен решил первым же делом проверить, как идут дела в сердце города, на пристани. А лучше всего, конечно, это можно было сделать из царской резиденции. Предусмотрительно разогнавшие зевак и бестолковую местную стражу, элитные микенские воины выстроились в два ряда вдоль прохода к вилле, приветствуя своего повелителя. Под боевые песни Эврисфей в полном парадном облачении приблизился ко входу, желая первым обозреть свои владения после длительного отсутствия. В итоге последним, что он запомнил, был непонятный звук и что-то странное, вырвавшееся из открываемых высшими советниками дверей резиденции.

Откопали его через пять минут, за которые он успел проведать Аида и прабабушку. У последней Эврисфей поинтересовался, за что ему это наказание.

– Потому что ты болван, – ответила прабабушка голосом Геракла, и царь с воплем проснулся в своей кровати, окружённый толпой лекарей.

Геракл в это время как раз отчитывал одного из них, державшего в руках большой кожаный бурдюк с очень подозрительно выглядящим наконечником.

– Как вы смеете так со мной… – начал было врач, но Геракл махнул рукой, затыкая оппонента.

– Если я сказал, что ты – болван, то так оно и есть. Шеф не нажрался ничего, пока лежал там под слоем… Этого. Так что никакую кальзму я ему делать не дам.

– Клизму, – тихо поправил доктор.

– Всё равно не дам! – отрезал сын Зевса.

– Вы что тут делаете? – слабым голосом спросил Эврисфей. – Что случилось?

– Ты… Эээ… – замялся герой освобождения Стимфала. – Ты под волну критики попал.

– Какую волну? – не понял царь.

– Шеф, – поглядев на тут же притихших врачей, начал Геракл. – Тут такое дело…

Четвёртый подвиг. Керинейская Лань

Уже несколько недель царь был не в духе. Тяжело радоваться жизни, когда тебя перекладывают из одной лечебной ванны в другую до шести раз за день. Ещё тяжелее было оставаться довольным с длинным шлангом на носу, который позволял дышать свежим воздухом из сада, а не содержимым ванны, от которой даже мухи улетали в ужасе. Лекари назвали этот ужас «лечебным раствором», но пахло от него едва ли не хуже, чем от той кошмарной смеси, под которой он оказался погребён. С другой стороны, клизму ему так и не сделали.

Мысленно радуясь тому, что окунающие его в субстанцию слуги и врачи не одарены шлангами и вынуждены дышать запахом из ванны, Эврисфей попытался обдумать сложившуюся ситуацию. Лечиться ему предполагалось ещё месяц, в течение которого этот негодяй Геракл наверняка будет бездельничать и пьянствовать, что было совершенно недопустимо. Эврисфей пошевелился в ванне и этим привлёк внимание одного из помощников, который тут же склонился возле него, внимая каждому звуку.

– Где это аидово отродье? – простонал царь.

– Её величество отправилась в Афины на распродаж… – начал доклад помощник и через мгновение оказался с ног до головы в лечебном растворе.

– Где Геракл?! – рявкнул Эврисфей.

– Ожидает приказаний, – тут же доложил перепуганный помощник, медленно оседая и теряя силы от собственного нового запаха.

– Слушай мою команду!..

Геракл не терял времени даром и, в отсутствие царского семейства, помогал садовникам в уходе за садом, разбитым царицей во дворце. Редчайшие цветы и плодоносящие деревья со всех уголков Ойкумены бережно поливались и подрезались полусотней лучших работников со всего царства Эврисфея. Скромный Геракл вызвался помочь в наименее почётной, но нужной работе – борьбе с угрожающими саду вредителями. Очки, полученные им за освобождение Стимфала, оказались весьма кстати, позволяя заметить самого маленького гада на самом дальнем листке. Собирая жуков и гусениц каждый день, по ночам он выносил мешок с пойманной живностью за пределы города и выпускал в лесу. Садовники не задавали вопросов, потому что это был Геракл. Живность тоже не задавала вопросов, потому что опасалась смены политики. За сбором очередного мешка Геракла и нашёл советник. Слишком увлечённый спасением фауны, великий садовод и не обратил бы внимания на кого-то из царских помощников. Но он ощутил странный запах, от которого ближайшие деревья стали отклоняться назад и даже как будто попытались выкопать собственные корпи из грунта и удрать. Обернувшись, Геракл с величайшим удивлением посмотрел на советника. Одной рукой тот без остановки обтирал себя тряпкой, а второй обливался ароматическими маслами из крошечного кувшинчика.

– Геракл? – коротко поинтересовался советник.

– Я, – столь же лаконично ответил искомый.

– Царский указ, – торжественно объявил сыщик, приняв более торжественную позу, от чего ближайший к нему редчайший саженец краснолистого бегоцвета выкопался и стал оправдывать своё название, улепётывая от двух погнавшихся за ним садовников. – Его величество заказал… Дичь!

– Какую ещё дичь? – не понял Геракл.

– Дикую! – не выдержал советник, всплеснув руками и распространяя вокруг себя непередаваемые ароматы. – С охоты. Или с рыбалки.

– Что это за распоряжения такие? – спросил удивлённый Геракл. – Мне что, рыбаком или охотником для царя заделаться?

– Оракул сказал, что нести царю дичь должен именно ты, – соврал советник, не моргнув глазом. – Тогда он быстро пойдёт на поправку. Или ты не хочешь этого?

Геракл хотел, чтобы царь выздоровел. Откровенно говоря, он хотел побыстрее закончить все его распоряжения и, выплатив долг, сбежать из мегаполиса куда подальше, послав его в созвучном направлении. Но для этого требовалось набрать КПГ. А без царских распоряжений эта задача становилась трудновыполнимой.

– И какую дичь мне надо нести? – поинтересовался Геракл, выразительно глядя на советника.

Тот завис на несколько секунд, сопоставляя суть вопроса и отданные распоряжения.

– Царь требует лютую дичь! Самую лютую.

– Лютую дичь нести? Это я могу – заулыбался сын Зевса.

– И да, дичь должна быть свежайшая. То есть живая, – заулыбался в ответ советник. Так что убивать тебе не придётся.

– Не понял, – покачал головой Геракл, поглядывая наверх над советником. – Мне что, её ловить, вязать и сюда нести?

– Именно, – кивнул советник. – На что ты смотришь?

– Тебе птичку жалко? – поинтересовался у него Геракл. – Мне вот жалко.

Советник хотел в ответ заявить, что он тоже заботится о живой природе и питается исключительно мясом из оливковой пасты в сети трактиров «Куколдос». Но не успел, потому что ему на голову грохнулась ворона, весь разговор сидевшая на ветке над собеседниками. Надышавшись миазмов, птица решила, что хватит это терпеть, и отпустила ветку, пернатым снарядом приземлившись на голову их распространителя. Геракл хотел задать советнику ещё пару вопросов, но тот в результате близкого общения с фауной оказался в выключенном состоянии, поэтому герою ничего не осталось, как отправиться на охоту.

Два дня спустя Геракл, измотанный бесконечными попытками убедить фауну побыть его дичью, добрался до поляны в лесах Аркадии, где рухнул на траву. Провалившись в сон, он не заметил, как очки соскользнули с носа и сползли по склону вниз на пару метров. Ему было не до этого. Во сне его дипломатических талантов оказалось достаточно, чтобы убедить стать дичью целое стадо оленей, которые радостно выстроились в колонну по одному и маршевым шагом направились с ним в Микены. Прибыв к городу, Геракл принял горделивую позу и осторожно постучал в ворота. Те отозвались странным хрустящим звуком. Пару мгновений сын Зевса не мог понять, почему тяжёлые металлические створки издают звук ломающегося стекла. А затем он проснулся.

В паре метров от него стояла лань с бронзовыми копытами и золотыми рогами, невозмутимо пощипывая травку и нагло игнорируя присутствие столь великого героя. А под одним из копыт герой заметил поблёскивающие искорки. Искорки солнечного света, пробивавшегося через листву и отражавшегося в осколках линз его очков.

В этот момент сильнейший герой Древней Греции понял, что любит животных. Но хорошо видеть он любит больше. Громкий вдох во всю грудь привлёк внимание не только лани, но и всей живой природы в пределах дня езды галопом. Удивлённое бронзокопытное повернуло морду к герою и посмотрело ему в глаза. И тут же поняло, что сейчас предстоит бегать. Много бегать.

– АХ ТЫ КОЗА!!! – заорал Геракл, в одно мгновение оказался на ногах и бросился к лани, забыв о том, что для приемлемого зрения без очков ему надо щуриться.

Силуэт лани чуть изменил очертания, и в следующее мгновение в героя прилетели два задних копыта, даровав ему две секунды полёта и недельную контузию на всю башку. Животное, пробуксовывая на полном приводе, рванулось прочь из леса на север; а Геракл, почесав затылок, схватил свой лук со стрелами и бросился следом.

Щурясь и от ветра, и от необходимости разглядеть стремительно удаляющуюся точку, легендарный охотник стал медленно нагонять улепётывающую во всю прыть рогатую заразу, лишившую его главного счастья в жизни. Орущая в ужасе от картины последствий нежелания смотреть под копыта при прогулках, лань за пару мгновений вылетела за пределы греческих царств и понеслась к Дунаю. Столь же громко орущий от ярости Геракл нёсся следом, вращая над головой найденным по дороге пнём, из которого вышла очень удобная дубина размером с владельца. Обернувшись и увидев пополнение арсенала преследователя, лань мгновенно приобрела серебристый оттенок шерстяного покрова на голове и весь дальнейший путь до Дуная даже орала, заикаясь. Геракл же успел сделать остановку, чтобы сорвать небольшую оливковую веточку с дерева, растущего так далеко на север от привычного ареала обитания. Лань тем временем добралась до берегу Дуная, находясь на пределе видимости и слышимости героя.

– Да стой ты, курица! – заорал ей вслед Геракл. – Я просто поговорить хочу!

Лань, разумеется, не поверила и в один прыжок перемахнула через полноводную реку. Геракл метнул свою дубинку в преследуемую, но без очков его точность хромала на обе ноги, руки и даже пятой точкой неровно перемещалась. Пень, вращаясь, пролетел в стороне от цели, вызвав следом поток ругательств, недостойных сына Верховного Божества, а посему тут не приводимых. На противоположном берегу стояла уже куда более прохладная погода, но лань твёрдо понеслась на север, в Гиперборею. Крайне везучий охотник перепрыгнул реку следом, безостановочно ругаясь и заодно раздумывая над дальнейшими вариантами плана охоты.

В отличие от солнечных и плодородных земель Древней Греции, в Гиперборее уже началась зима. Лань, забывшая переобуться на зимние копыта, перестала вписываться в повороты и поняла, что бежать с прежней скоростью она здесь не сможет. Стремительно приближающийся Геракл издал победный клич и попытался схватить добычу, как только понял, что та лишилась преимущества в скорости. Попытка завершилась очередной встречей с бронзовыми копытами и коротким полётом, который закончился в сугробе. Выбравшись из горы снега, Геракл подслеповато прищурился и разглядел на горизонте стремительно уменьшающуюся точку лани.

– Я тебя всё равно поймаю, овца! – разнеслось гневное обещание над усыпанными снегом долинами.

Потратив пару секунд, чтобы перевести дух, Геракл вновь пустился в погоню и через некоторое время сообразил, что лань побежала по своим следам обратно на юг. При повторном пересечении Дуная сын Зевса наконец-то вспомнил про свой лук со стрелами, который он захватил с собой и который мешал ему всю погоню. Выбросить столь ценный груз было жалко, поэтому Геракл решил продолжить превозмогать все трудности преследования вместе с ним. О стрельбе по живому существу не могло быть и речи. Тем более, что царю была нужна живая дичь. Живая и очень лютая.

За время погони по застуженным землям Гипербореи Геракл сумел приблизиться к лани настолько, что той стали слышны ругательства героя каждый раз, когда тот поскальзывался. Лань тоже скользила, но перевод её ругательств сын Зевса не знал да и не придавал им особого значения. Зато он обратил внимание на то, что погоня вернулась в Аркадию, а на горизонте вновь замаячили знакомые верхушки деревьев того самого леса, где и начался забег.

Геракл влетел под кроны деревьев мускулистым тараном и оказался буквально в нескольких шагах позади своей добычи. Та, обернулась и проорала что-то на оленьем, широко раскрыв глаза от ужаса. А затем лань понеслась через поляну, но совершила страшную ошибку. Рогатая повторно наступила на остатки очков Геракла, так и лежащие там.

Мир вокруг сына Зевса внезапно стал красным, и он, остановившись, схватился за лук.

– Ну всё, коза, тебе песец! – прорычал он, пуская стрелу.

Смазанный ядом гидры снаряд полетел вперёд, но просвистел почти в метре от лани. Лук Геракла не знал промаха лишь при правильном прицеливании. А затем случилось непоправимое. Из-за дерева прямо на пути стрелы вышла молодая древнегреческая девушка в белоснежном платье и с луком за плечом.

– Шо тут за ор? – спросила охотница, в следующую секунду получила ядовитую стрелу в грудь.

Снаряд зазвенел так, будто врезался в бронзовый щит, и отлетел в сторону, попав лани под ноги. Животное споткнулось о древко и, потеряв равновесие, сошло с траектории, влетело лбом в дерево и тут же перешло в режим «Выключено». А девушка, удивлённо осмотрев сначала стрелу, а затем и лань, медленно перевела тяжёлый взгляд на Геракла. И герою почему-то сразу же вспомнилось, что точно так же на него смотрела царица Антимаха при показе купальника.