Мы, марсиане

Любовь

– И забирайте ваши сандали к чёртовой матери! – Эрлик с детской обидой снял с себя крылатый дар Неба и выкинул вниз. Тенгри уныло поглядывал им вслед, провожая вплоть до облаков.

– Ну и чего ты этим добился? – скривил лицо Тенгри. – Что ты мне хотел доказать?

– А то, что надоело! Понимаешь? На-до-е-ло! Сидеть в этом паршивом подземелье и смотреть, как насильники, убийцы и богохульники катают без конца гранитные глыбы, гоняя моего голодного пса из угла в угол! Смотреть, как былые развратники заигрывают с моей женой и подозрительно косятся на детей! Ты думаешь, мне нравится давиться обглоданными костями проклятых иноверцев? Хватит. Лучше глотать лягушек, чем пережёванный на тысячу раз костный мозг!

Перед ними появилась ступенчатая дорожка, уводившая далеко в голубую высь.

– Так ты со мной? – протянул руку Тенгри и кивнул Умай. Та смело подошла к мрачному гиганту и обняла его за широкие плечи.

– Пойдём. Ты давно с нами не был.

Эрлик слегка засомневался, чуть ли не размяк, но через мгновение его лицо приняло обличающий вид.

– Который уже раз вы меня подкупаете? Нет!

Тенгри виновато почесал затылок и повёл Умай прочь.

– Ничего не поделаешь, – вздохнул он. – Любовь.

– Любовь, – с сожалением повторила жена.

Эрлик в ответ лишь широко усмехнулся и просто спрыгнул на грешную землю.

То было неописуемое чувство! Ради этого бог был готов не только претерпеть все невзгоды долгого перелёта, все мучения и тревогу, которые доставляла его видавшая виды жизнь, но и забыть всех своих близких, которые пытались оторвать от самого прекрасного, что когда-либо может встретиться на пути. Впрочем, как можно копаться в своей душе, когда вокруг находится такое!?

Огромный, широколиственный лес по-хозяйски раскинулся до самого горизонта. Его безмерные просторы завораживали, мутили рассудок зелёной девственностью и мрачной дикостью; его приглушённые голоса манили к себе, обещая подарить бешеные схватки с невиданными зверьми; его неспокойное дыхание каждого листочка, каждого живого существа веяло неясными приключениями, смутными фантазиями, безмолвными сомнениями.

Река, подобно скользящей серебристой змее, разрывала благодатные земли на сотни изумрудных островов, и в каждом из них горела своя тайна, свой незыблемый секрет. Узнать его невозможно, так же невозможно, как и не попытаться его разгадать.

Кроваво-красное небо, разодетое в тёплые закатные лучи солнца, сливалось с багровой землёй. Парящие в поднебесье журавли снизошли до пленительного света умирающего светила и с необъяснимой мягкостью уложили его в кровать на своих пушистых, как снег, крыльях…

А воздух! Нет, в его душных покоях такого никогда не сыщешь. Им наполняется чувство свободы, полной свободы, безграничной свободы! Здесь забываешь обо всём – и лишь ласковый ветер едва касается твоего лица.

– Природа, – прошептал с трепетом Эрлик. – Позволь мне признаться в любви. Позволь трогать твои чёрные локоны, целовать твои нежные губы, ласкать твою божественную грудь. О, природа, ну почему ты не женщина?

Птичья тайна

Родилась Айсулу в ту самую ночь, когда на летнем небе исполин Тенгри зажёг целое созвездие. Восемь мигающих точек расположились так причудливо, что напоминали два крыла вспорхнувшей над степью ласточки. Старики хором говорили тогда о знамении и об избраннице Неба, появившейся в ауле в славный час. Глаза малышки сверкали, как черные бусинки, и плакала она по-особенному, без слез…

– Ну, ажека, это ты уж совсем! – весело засмеялась Айсулу, забравшись на бабушкины колени. – Так не бывает! Когда я плачу, нигде в окрестностях сухого места не найти!

Райхан-аже поудобней усадила внучку.

– Если бы это было действительно так, то хану Борыку больше никогда не пришлось бы спасать наши земли от страшной засухи.

– Расскажи, расскажи мне!

– Это случилось три года назад. Трава, не успев напиться влаги, сгорала под палящими лучами. Вместо зеленых ковров табуны лошадей видели лишь черные равнины, уходящие далеко за горизонт. Тысячи отборных скакунов гибли у всех на глазах, и никто ничего не мог с этим поделать. Не найдя другого выхода, люди решили обратиться за помощью к духам. Но призвать их было не так-то просто – требовалась большая жертва.

– Они собрали всё золото и отдали последних лошадей?

Женщина в ответ грустно улыбнулась, а потом и вовсе на её лице появилась тень.

– Духи не ценят украшений и мяса. Издревле платой за помощь была судьба одного человека. Ребенка, родившегося под знаком ласточки. Мучимые жаждой и голодом, они нашли его, твоего ровесника, и отправили по водному пути в небо, в царство великого Тенгри, чтобы он рассказал могучим Небесам о наших страданиях.

И водные духи услышали крики посланника о помощи. Из рек и озер выбрались они на сушу, три дня длилась их битва с огненными демонами, пока последний из людских защитников не пал, испарившись в раскаленном воздухе. Узнав о больших потерях, разгневался Повелитель дождя, собрал невиданную армию и направился в наши края…

– А где же была я? – удивилась девочка.

– Помнишь, как однажды мы долго скрывались с тобою в пещере от палящего солнца? – обняла она внучку. – На исходе седьмого дня небо стало черным-черным, мы спрятались в самую дальнюю часть, разожгли огонь, вот как сейчас, и не спали до поздней ночи, пока громыхала гроза.

– Уж лучше бы я помогала хану Борыку, – Айсулу насупилась, понимая, сколь редкого приключения лишили её.

– Зачем помогать тому, кто об этом еще не просил? – возразила бабушка.

Под натиском столь сильного противника засуха дрогнула, но отступила не сразу. Целая тьма звездных ласточек разлетелась до южных гор и западного моря, чтоб призвать аруахов на битву. Несколько дней подряд продолжалось сражение, носились по черному небу неисчислимые табуны суынов, из-под копыт каждого вылетали молнии и немедленно превращались в разящие стрелы. Сам Борык, сидя верхом на морском скакуне, мечом сшибал врагов, и от каждого взмаха закручивались в тугую воронку тучи, выжимая из себя настоящий ливень.

– Не правда! – не выдержала Айсулу. – Как ласточки могут кого-то позвать, если они даже говорить не умеют? И вообще, почему ласточки служат дождливому хану?

– У птичек, знаешь ли, свои тайны, – загадочно ответила Райхан-аже.

Увидев под утро, что страшный враг обращается в бегство, Борык вышел из боя и неожиданно направил своего шестиногого жеребца к земле. Он нёсся так быстро, что почти никто не мог его разглядеть.

Звеня доспехами, хан остановился у входа в пещеру и назвал твоё имя. Но ты к тому времени уже крепко-прекрепко спала. Тогда Борык рванулся туда, где сопротивление вспыхнуло с новой силой.

Говорят, что не зря Повелитель дождя обратил на тебя внимание. Он вернётся, когда ты будешь нужна больше всего на свете, когда люди потеряют надежду и перестанут верить в чудеса.

– Завтра же расспрошу ласточек, что это там у них за птичьи тайны с этим самым Борыком, – твердо решила Айсулу перед тем, как уснуть на коленях у бабушки.

Третий месяц над степью не проплывало ни единого облака.

Пишите письма

Пишите письма. Я люблю писать письма. С самого раннего детства. Ни одна сказочная тварь не оставалась в Новый год без моего поздравления. «Уважаемый господин Дракула, – писал я в Румынию до востребования. – И хотя вы очень злой и мерзостный тип, спешу поздравить вас со светлым праздником и пожелать вам всего наилучшего».

«Родной Фредди Крюгер, – тут же брался я за следующую открытку. – Вы тоже, если честно, не очень-то мне нравитесь, но мама с папой говорят, что в Новый год надо всех прощать. Я вас прощаю за то, что на прошлой неделе вы приснились мне в лифте на сорок пятом этаже Торгового центра».

«Прекрасная Афродита, – не унимался я. – Это ничего, что вас зачем-то рисуют голой на всех бульварных газетах. Я-то знаю – вы очень добрая и хорошая девушка, и вовсе даже не голая».

Когда же фантазия и память моя иссякала, я откладывал в сторону приличную стопку конвертов, брал другую ручку, с посеребрённой пастой, раскрывал большой яркий лист и начинал творить самое дорогое мне послание:

«Здравствуй, дорогой мой я! Пишу тебе из далёкого прошлого, оттуда, где ещё верят в Новый год. Как там у тебя дела? Раздобрел, ссутулился, жена опять бросила? Но ничего, не расстраивайся, это только начало. По крайне мере, в сериалах так показывают. У меня тоже всё нормально (даже не по себе как-то от этого «нормально»). На прошлой неделе два соседских гнома напились у гоблина в кафе, так потом вся полиция за ними гонялась, чтобы те не сносили больше городские небоскрёбы.

А три дня назад дядя Джон подарил мне живого единорога. Представляешь! Правда, пришлось отпилить ему рог – дядя Джон лично это сделал ещё до того, как подарить мне, ведь единороги – опасные животные, когда вооружены своей длинной штуковиной. И вообще, мой дядя – самый лучший дядя на свете! Он не обижается, когда я зову его просто Джон, он весело смеётся, когда я зову его Рональд, он делает важное лицо, когда я называю его полное имя – Джон Рональд Роуэл. Знаешь, он каждую ночь водит меня в свой мир. Только не говори родителям, а то они нам всыплют. Я трогал там волшебный меч, тайком надевал девять чёрных колец и видел настоящую принцессу!

Скажу тебе по секрету, эти принцессы на самом деле ничем не отличаются от простых девчонок – до поры до времени ходят со вздёрнутыми носами, а как какая-нибудь опасность, так скорей героя ищут. И не смейся – я правду говорю. Не веришь, сам попробуй…»

* * *

Худой ссутулившийся старик дрожащими руками разрывал письмо. Он стоял посреди огромной улицы, в рваном плаще и помятой шляпе.

– Дурак, – яростно шелестел старик. – Что за бредни? – он развеял бумагу по ветру, затем достал из—за пазухи недопитую бутылку пива. Пару раз глотнув, немного повеселел. – Нет никаких единорогов! – расхохотался он. – Нет никаких принцесс!

Кто—то сильно толкнул его в спину.

– Прочь с дороги, человек, – проворчал седой мужчина, в метр ростом и полтора в ширину. – Ну, чего уставился? Прочь, говорю! – на нём тяжело повисли два рюкзака, оба – в несколько раз больше хозяина.

– Тише, не горячись, – словно песней залился голос его спутницы. Она была высокой и стройной, с чудесными шёлковыми волосами, милым улыбающимся лицом и чуть заострёнными кверху ушами. – По-моему, он в тебя не верит.

– Сейчас я ему пару раз по морде заеду – живо поймёт, кто из нас есть, а кого может и не стать, – пригрозил сердито гном.

Эльфийка сочувственно взглянула на старика.

– Послушай, давай обойдём, а?

Но гном упрямо готовился к драке. Снял с широких плеч увесистую ношу, повыше засучил рукава:

– Я покажу, как в меня-то не верить!

– Принцесса Эли, – всё это время старик был словно в забытьи, и вдруг это видение, странное и необычное, зачем-то вернулось к нему. Оно пришло откуда-то из детства, самого раннего, самого доброго, как отголосок прошлого.

– Эге—гей, Эли! Откуда он тебя знает? – встревожился гном.

– Прежде, чем уйти, я спросил твоё имя. Это ведь была именно ты, да?

Эльфийка долго смотрела на безумного нищего, и постепенно глаза её становились влажными.

– Да, ты прав… – тихо прошептала она. – Но как время меняет людей. Тогда ты верил в меня больше…

– А сейчас я не верю в тебя совсем. Где ты была, когда моя жизнь рушилась? Где вы все были, когда мне нужна была помощь? Вы не пришли, потому что вас нет и никогда не было!

– Это не правда! – воскликнула девушка. – Ты сам закрыл нам дорогу!

– Нет, нет, нет! – старик схватился за голову и больше не хотел ничего слушать.

Но гном притянул нищего за ворот и приподнял вверх.

– Слушай, дурак, что эльфка молвит, возвращайся к нам.

– Не могу! Не верю! Я же не ребёнок!

– Отпусти его, пожалуйста, – глаза эльфы засветились прелестным теплом. – Ему нужен ключ.

– Я потерял свой ключ…

– Не хныч, человек, найдём! – хлопнул старика гном по плечу.

– Эля, вытаскивай!

Эльфийка достала из походной сумки маленький свёрток и раскрыла его. В её руках засиял магический ключ к самым дальним уголкам большого мира – мира фантазии. Книга. Старик с волнением взял её и раскрыл первые страницы. Золотыми буквами блистало имя автора – «Джон Рональд Толкиен. Хоббит, или туда и обратно».

– Твой дядя всегда был хорошим проводником, – улыбнулась Эли. – Вспоминай и возвращайся.

– Обязательно вспомню! – старик радостно листал белоснежные страницы. – Обязательно!

Серая завеса дождя, растянувшаяся над городом, стала стеклянно-серебристой, медленно раздвинулась, и перед ним открылась далекая зеленая страна в мягком свете восходящего солнца.

«Теперь ты дома», – услышал он родной голос, и нежная рука потянулась к нему, чтобы увлечь за собой. Крики взволнованных прохожих и вой сирены казались чем—то далеким и уже не важным. Он возвращался домой.

В гавани нет кораблей

На каменных дорогах распустились мраморные цветы. Никому не нужные и никем не понятые, мрачные и уродливые.

Они ничем не пахли, они навевали лишь страшную тоску, ту тоску, от которой люди зачастую кидаются с обрыва или с опущенной головой идут под топор палача. Цветы словно создал неумелый мастер, словно выживший из ума зодчий пытался вырезать лотос в ночи.

Неправильные линии изгибались в ужасные дуги, лениво превращаясь в поникшие лепестки, столь же нелепо вырисовывались контуры сердцевины с её мёртвыми, бесплодными пестиками, тычинками и завязью. Садившаяся в серый бутон пчела вмиг задыхалась от каменной пыли и умирала прямо внутри, маленький трупик её иссыхал и позже уносился ветром.

Конечно, Глупый Принц видел всё это. Не мог не видеть. Но это никак не мешало ему любоваться чужими цветами каждое утро и каждый вечер.

Он садился на своего стройного, тонконогого коня и отправлялся в маленькое путешествие, заканчивающееся небольшим прудом. Принц хотел было узнать, что ждёт его за водой, но всякий раз встречал на пути высокий колючий забор. И смиренно возвращался домой.

По дороге он часто останавливался, изредка ложился на холодные лепестки, порой даже засыпал. И тогда весь королевский двор принимался искать незадачливого царька. Найдя, они со страшной радостью несли его во дворец, кормили там лакомыми яствами, ласкали, расчёсывали, купали в янтарной воде и дружно укладывали спать.

Вот только на рассвете Глупый Принц опять убегал к своим уродливым цветам.

«Глупый, глупый Принц!» – негодующе восклицали придворные и вприпрыжку бежали за неугомонным пареньком. Не знали они, что не цветы манили его в те дальние края. Просто придворные каждый раз настигали Глупого Принца как раз в тот момент, когда он останавливался поздороваться с мёртвыми цветами.

И бесконечное множество раз Глупый Принц сбегал из златоглавого дворца, словно ища кого—то, и бесконечное множество раз его ловили у самых цветов и направляли прямиком в кровать, отпаивая медовой настойкой и кормя цветными пилюлями.

В бреду Глупый Принц повторял, что не успеет, что корабли вот-вот отплывут, что они не дождутся его, Сказочного Принца, если он будет просто лежать и ничего не делать. Потом Принц умолял отпустить его, но заботливая прислуга тщательно охраняла покой юного наследника.

Но однажды Принцу всё-таки повезло. Гуляя в саду, он смог перемахнуть через дворцовые стены и оказаться близ конюшни. Когда внимательные воспитатели заметили отсутствие Глупого Принца, сам Принц уже во весь опор мчался по тем самым каменным дорогам, мимо тех самых мраморных цветов.

Погоня не сразу бросилась вслед за ним, и потому Принц успел добраться до тёмного леса. Здесь заканчивались владения его семьи и начинались Чужие земли. Всего на секунду приостановил он коня у надписи, извещающей об опасности всем, кто пересечёт границы Королевства. Мысленно попрощавшись с домом и родителями, Глупый Принц вступил в незнакомый лес.

Непознанными тропами шёл Принц меж вековых сосен, в темноте которых волки съели его прекрасного коня, но не тронули хозяина, ибо Принц был настолько глуп, что его пожалели даже волки.

Через двое суток сосны сменились гигантскими ясенями, а под ногами зашелестела пожелтевшая листва. Склонившись над землёй, Принц разгрёб сухие листья и увидел много лёгких, едва заметных следов, оставленных день тому назад. Принц опаздывал, и ясени тускнели прямо на глазах.

Тропа вела его ещё три дня, пока не закончилась унылой опушкой. Где-то впереди беспокойно зашумело море, спрятанное мощными глыбами скал. Принц перешёл на бег, не желая понять, что безнадёжно опоздал. Он бежал быстро даже в сравнении со съеденным в лесу белогривым конём, но всё равно никуда не успевал. Несмотря на остроту скал, Глупый Принц смог преодолеть их, окончательно разодрав одежду, ушибив плечо и порезав ноги.

В таком вот не сказочном виде оказался он в Серебристой Гавани, которую видел во сне и которая звала его всё это время. Но было поздно. Здесь больше не качался на волнах ни один корабль, способный увезти Принца за Море.

Ещё вчера на этом самом месте стоял белый маг с длинными—предлинными волосами и говорил «Мир с вами!» своим маленьким друзьям-хоббитам. След, оставленный его посохом, до сих пор виднелся на влажной земле.

Ещё вчера скупая слеза Сэма упала и растворилась в солёной воде, а фиал Галадриэль в руках Фродо сиял за пологом дождя.

Ещё вчера последний корабль покинул эту Гавань, чтобы больше никогда не вернуться в мир, где кончилось волшебство. Возможно, вот где—то здесь Сэрдан Коробел молвил о том, что всё готово к отплытию, и стройные эльфы вели за руку престарелого Бильбо на палубу своего корабля.

Всё прошло так быстро и торжественно, что Глупый Принц вдруг осознал потерянность предназначения. Каждый исполнял то, что должен был исполнить, и покинул этот мир. А что сделал он, глупый-глупый Принц, для своей эпохи?

С печальным видом сел он на берегу Моря, пока не умер от голода, ибо был глупым и по глупости своей забыл, что нужно есть.

После смерти Глупый Принц с удивлением слушал, как странные голоса раздаются над его бездыханным телом. Только открыв глаза, он понял, что каким-то образом очутился на последнем корабле, где все были такие же грустные и прозрачные. «Ну вот ты и с нами», – обратился к нему белый волшебник и ласково улыбнулся.

А тело Принца нашли придворные и вернули во дворец. Похороны провели почти в полном молчании. Никто так и не смог понять, для чего же жил безумный Принц и куда всегда стремилась несчастная его душа.

Мы, марсиане

Вернуться домой

Когда над долиной высоко взошли обе луны, а пыль в каньонах зашептала от прикосновения ветра, он вернулся домой. Осторожно открыл люк, снял гермошлем, прошёл гостиный отсек и оказался в спальне.

– Тебя долго не было, – сказала она. Не обиженно, ей никогда не приходило в голову обижаться на него по таким пустякам.

– Я нашёл чёрный монолит, – ответил он, присаживаясь рядом. – Но он такой тяжёлый, что за ним придётся возвращаться на глайдере. Получим за него кучу баллов.

– И чей же он? Кто-нибудь выжил?

– Кажется, корабль с Андромеды. Но там мало что осталось. Я даже не понял, был ли там кто-нибудь – аппарат мог работать на автопилоте.

Она вновь подумала о радиации, но муж перебил её.

– Капсула отклонилась и едва не угодила в каньон. В небе появился росчерк, потом я увидел шар и понял, что посадка идет не по плану.

– Это плохо, – кивнула женщина. – Всегда грустно, когда кто-нибудь разбивается.

В её глазах он прочитал, что, возможно, они сами давно сидят в таком корабле, который многие годы терпит бедствие, но промолчал. Их домик стоял, по меркам цивилизации, на самом отшибе, у каньона Мелас в долине Маринер. До ближайшего населённого пункта – 300 километров, до города и того больше пятисот. Зарабатывали тем, что искали артефакты с кораблей, иногда помогали выжившим и даже получали от правления небольшие бонусы.

Базу проектировали вместе, собирали, как космическую станцию, по частям, по мере того, как накапливали баллы. Вскоре с Земли прилетели два её брата. Работа ускорилась. Правда, оба долго уговаривали родню вернуться назад, он лишь качал головой.

– Не замерз? – спросила она. – Ночью становится все холоднее.

– Чуть-чуть, – ответил он. – И ещё проголодался.

Она улыбнулась и, укутавшись в одеяло, повела его на кухню. Включила свет, диоды неспокойно мигали, предрекая пыльную бурю.

– Утром проверю ромашку, наверное, забилась, – он убрал занавеску, за окном медленно вращались лепестки ветряной установки, собранные из лопастей потерпевших крушение аппаратов.

– Проверь.

Еда показалась ему холодной, но он промолчал. Не спеша стянул кусочки мяса с тонких шпажек, зачерпнул вилкой слипшийся рис, принялся жевать.

– Через месяц будет большой слёт, – вспомнил он. – Наверняка что-нибудь случится.

– Грустно, когда астронавты теряют любимые вещи.

– Знаю.

У них не было счетчика, но почему-то ей казалось, что уровень радиации даже здесь, за пределами каньона, значительно выше нормы. Может быть, поэтому в маленькой семье так и не появились дети. Ей хотелось вернуться назад, к морю, но все как-то не удавалось.

В минуты особо тоскливые она даже принималась собирать вещи. Правда, на мгновенном порыве все и завершалось. Вскоре немногочисленные костюмы возвращались на полку, таблетки-антигравы – в аптечку, бонусные карты – в сферу-накопитель. «И как ты без меня жить собираешься?» – спрашивала она, когда речь заходила об отъезде.

В этот день он нёс ей что-то действительно важное. Маленький контейнер, наполненный воздухом, в котором теплилась жизнь. Она булькала, сканировала небо, передавала сигналы в космос. Только безрезультатно: сто лет – слишком малый возраст для установки связи вне планеты. Да и речь скорее напоминала лепет, чем мольбу о спасении.

– Смотри, кого я нашёл! – он вбежал в дом, но не сразу её нашёл. Она в очередной раз вычищала костюмы в спальне, чтобы уйти. – Да брось! Скоро всё изменится к лучшему.

Он поставил контейнер на стол и открыл его. Синеватое свечение, под стать местному закату, наполнило отсек. Ей пришлось подойти. Снизу три пары зеркально-голубых глаз удивлённо уставились на неё, не мигая.

– Он, должно быть, голоден, – сказала она. – Приготовь еду. И найди в заднем блоке доску.

Вскоре малыш был умыт и одет в детские вещи, которые копились на базе со дня перелёта с Земли. Перед обеденным столом они поставили доску-ретранслятор. Раньше, лет десять назад, этот переводчик был в моде. Но центаврианцы почти перестали посещать человеческую систему, и импульс первого контакта утонул в рутине колонизации.

Они дождались, пока маленький гость переварит всю тарелку, и стали задавать вопросы. На экране вместо ясных образов вырисовывались размытые круги, точки, кривые линии. Центаврианец оказался ребёнком не старше 100—120 лет. Это обрадовало его и совершенно расстроило её.

– Когда он научится посылать свой первый сигнал в космос, нас уже не станет, – грустно улыбнулась она. – Мы должны отвезти его в город.

Он покачал головой.

– Всё, что падает на Марс, остаётся здесь навсегда.

Она попыталась сдержаться, но ей было больно.

– Надеюсь, меня это не касается, – неожиданно выпалила она и вышла из отсека. На доске появились обрывистые линии, словно капли земного дождя – малыш заплакал.

На рассвете она долго стояла у люка с рюкзаком на спине и гермошлемом в руках. Он спал, а ребёнок таращился в окно и пытался поймать волну местной радиостанции. Когда затянувшемуся прощанию с прошлым пришёл конец, она приняла решение.

– Надо вернуть тебя домой, – вслух сказала она, склонившись над контейнером. Все шесть глаз весело заискрились в ответ. – Но только не сегодня. Может быть, завтра. Или даже послезавтра.

Спустя шестьдесят лет центаврианский ребёнок отправит сородичам свой первый осознанный сигнал о помощи: «Это мы, марсиане. Здесь я, мама и папа. Прилетайте за нами. Солнечная система, планета Марс, Долина Маринер, каньон Мелас». Гул чужого корабля станет последним, что услышат его родители на исходе своих дней.