XVII
Участок кухонной стены под моими пальцами ополз вязкой глиной. Я подошла к окну и поморщилась, сжимая в кулаке плотную ткань шторы, – от тяжелых красных яблок распространялся сладкий гнилостный запах. Все, что мне нравилось здесь, в чем я находила успокоение, сгорало в кольце пламени, только попытавшись снова запасть в душу. Вспыхивали в памяти метания Макса, безнадежный взгляд Маришки, отчаянно-злая улыбка Тани, безрадостное шарканье шагов Дмитрия Егоровича. Детский череп под крыльцом, покрытый следами железных кошачьих когтей.
Спасаясь от тошноты, я вышла на знакомую тропинку.
Лес успокаивал. Странное дело – ведь он столько тревожил меня, будучи просто видом из окна. Захотелось распластаться на траве и пролежать так пару сотен лет. «А вдруг клещи?». Я фыркнула в ответ своему внутреннему голосу и продолжала путь. Когда послышалось журчание воды и справа от тропинки в лесу мелькнул старый деревянный домик, я остановилась.
Пережитый когда-то ужас эхом отдался в голове. Замерев, я пару минут прислушивалась к звукам вокруг. Ничего тревожного. Повернувшись, начала продираться сквозь кусты к строению.
Внутри ничего не изменилось с моего последнего посещения. В тени дальнего угла лежал ржавый топор. Сквозь дыры в стенах гулял ветер, хотя некоторые из них уже затянул плющ. После открытого лесного многоголосья звенящая тишина заброшенного дома давила на сознание.
Сдерживая панику, я прошла в свободный угол. Сердце стучало сильно, и его удары, казалось, заставляли пошатнуться стены вокруг. Где-то вдалеке послышался грозный рев. Я сжалась комочком в углу и закрыла глаза. Тишина. Тихо шелестят листья. Тихо перекликаются птицы. Сердце успокоилось. «Раз-два, раз-два». Я отсчитывала удары невидимого метронома, с удовлетворением отмечая, как сознание уплывает в сон.
Сядет кошка на окошко,
Сядет пчелка на цветок.
Дождь покапает немножко,
Семя даст в земле росток.
Я проснулась от тихого напева колыбельной. Понежилась в постели, слушая, как медленно оседает в воздухе перезвон песни. За окном уже опускались сумерки. Я зевнула и вышла из комнаты. В прихожей чуть не запнулась об кота. Чудом не врезалась в дверной косяк, входя на кухню.
Мы с тобой пойдем по свету,
Мы дойдем до дальних гор.
Ты поймешь, что страха нету,
Что живешь ты лишь разок…
– Я ждала тебя, – хозяйка дома тепло улыбалась. – Хотя и не была уверена, что ты придешь.
Она сидела за столом, повернувшись ко мне, и, сложив руки на коленях, медленно теребила плотную ткань красной юбки. Из-под подола выглядывали совсем деревенского вида шерстяные носки. Я хмыкнула.
– Я даже подумать не могла, что вернусь. Но рада, если честно. Не все же мне бегать.
– Хочешь поговорить? Или чаю? – она кивнула на стол. – А можем пойти прогуляться. Ночью в лесу, ох, как интересно.
– Пойдем гулять, буду подсвечивать дорогу, – я давно так широко не улыбалась. – А потом уже чай.
Я сделала еще несколько шагов и обняла ее. За спиной вспыхнули огненные крылья, тело стало легким-легким, а мир вокруг – огромным и даже, наверное, беспредельным.
За горами, за полями,
За лесами, за рекой,
За святыми небесами
Мы найдем себе покой…
«Каждое перо Жар-птицы так чудно и светло, что ежели принесть его в тёмную горницу, оно так сияло, как бы в том покое было зажжено великое множество свеч».