Лорд и леди Шервуда. Том 3

Глава тридцать пятая

С мягким перестуком копыта лошадей опускались в прохладную дорожную пыль. Сумерки сгустились, и на темно-синем бархатном небе зажглись первые звезды.

– Как тихо! – вдруг с печалью сказал Вилл. – Ты заметил, Робин? Мы только что миновали внешний рубеж дозоров, но нас никто не окликнул. Шервуд словно вымер.

– Что ж, может быть, Эдрик был прав, – с не меньшей печалью отозвалась Марианна, – но в любом случае нас ждут Тиль и Дэнис.

– Как и те, кто жил в Локсли, – сказал Робин. – Джон и Кэт, Алан с Элис, Эллен, остальные. Им возвращаться некуда.

Уже почти в темноте они доехали до брода через реку. Вилл неожиданно перевел коня на шаг и обернулся к Робину, указывая рукой на берег. Там, спиной к приближавшимся всадникам, на земле сидел человек. Рядом с ним, щипая траву, бродила оседланная лошадь. Вилл узнал Гая и положил ладонь на рукоять меча, но Робин остановил его, отрицательно покачав головой. Услышав стук копыт, Гай оглянулся и больше не сводил с всадников глаз.

– Я ждал тебя, – сказал он, поднимаясь с травы. – Знал, что ты не сможешь не вернуться в Шервуд.

Робин натянул поводья, заставляя Воина остановиться. Гай хотел перехватить повод, но Воин злобно клацнул зубами, и Гай отдернул руку. Запрокинув голову, он заглянул в замкнутое лицо Робина, который молча смотрел на него сверху вниз холодными глазами.

– Ты скоро уедешь в Лондон? – не дождавшись от Робина ни слова, Гай продолжил: – Так вот, тебе лучше там и остаться, хотя еще днем я думал иначе.

– Мне кажется или ты сейчас пытаешься мне угрожать? – спросил Робин насмешливым отчужденным тоном.

– А ты считаешь, что получил помилование и на том для тебя все завершилось? – зло усмехнулся Гай. – Ты мог бы чувствовать себя в безопасности, если бы не отказался подать мне руку, как требовал король. Да, он запретил нам искать смерти друг друга. Но вдруг я найду способ избавиться от тебя, не прибегая к поединку?

– Это в полной мере отвечает как твоим представлениям о чести, так и очень неявной склонности к поединкам со мной, – ответил Робин, пожимая плечами. – Ты опять пытаешься давать мне советы, Гай? Что же до требования короля – я презирал бы себя, коснувшись твоей руки, а не то что пожав ее. А теперь, если ты все сказал, посторонись, пока я не сбил тебя лошадью.

– Ты сумел одолеть всех врагов, Робин! Всех, кроме меня! – крикнул Гай, отходя в сторону. – Но ты еще убедишься, что и один я стою тех троих!

– Я никогда в этом и не сомневался! – сказал Робин и пришпорил коня.

Вороной, шумно разбрызгивая воду, перенес его на другой берег. Спутники Робина последовали за ним, проехав мимо Гая в полном молчании, не обращая на него внимания, словно его и не было. Оставив реку и луг за спиной, они углубились в лес, и Робин неожиданно расхохотался во все горло:

– Вилл, а ты сокрушался о том, что Шервуд опустел!

– Но отнюдь не о том, что мы больше не повстречаем сэра Гая! – фыркнул Вилл и тоже расхохотался, а вместе с ним – Марианна и Клэренс.

Наверху зашумела листва, и с высокого дерева спрыгнул стрелок в зеленой куртке. Зная нрав Воина, стрелок предпочел ухватиться за повод Эмбера.

– Куда держите путь, благородные рыцари и прекрасные дамы? – спросил он, покусывая губы, чтобы не рассмеяться. – Назовите себя! Как мне представить вас нашему господину – лорду вольного Шервуда?

– Дик! – воскликнул Робин и, спрыгнув с коня, заключил стрелка в объятия. – А мы было начали горевать, что все стрелки разошлись из леса по домам, даже не попрощавшись!

– Кое-кто остался! – ответил Дикон и, не выдержав, рассмеялся, горячо обнимая лорда Шервуда. – И те, кто остался, не сомневались, что ты вернешься! Ведь сегодня праздничный день – последний день августа!

– Тогда поспешим! – предложил Вилл, немедленно повеселев и забыв о недавней печали.

Дикон вывел из высоких зарослей оседланного коня, и все пятеро всадников помчались галопом к лагерю лорда Шервуда. Едва расступились деревья, как Робин осадил Воина, вскинув коня на дыбы, и невольно заслонил глаза ладонью.

Вся поляна перед лагерем была залита светом костров, разложенных по ее краям, уставлена длинными столами, за которыми собрались стрелки всего Шервуда. Они оглушили своего лорда приветственными криками. Марианна, рассмеявшись от переполнившей ее радости, спрыгнула с седла и оказалась подхвачена могучими руками Джона.

– Что, Саксонка, краса и гордость Шервуда, не ожидала, что вас ждет весь вольный лес?! – пророкотал Джон, целуя Марианну, и, поставив ее на ноги, так же подхватил Клэренс.

Вилл поймал бросившегося к нему Дэниса и крепко прижал сына к груди. Выпустив мальчика из объятий, Вилл подошел к Тиль, скромно ожидавшей в сторонке, обнял ее и прошептал несколько слов на ухо, услышав которые, всегда сдержанная Тиль издала громкий торжествующий вопль, достойный Дэниса, и прыгнула Виллу на грудь, осыпав его лицо жаркими поцелуями. Вилл подхватил ее, закружил и ответил Тиль не менее жарким поцелуем, не стесняясь устремленных на них взглядов.

– Не верю глазам! – выдохнул Робин, обводя стрелков взволнованным взглядом. – Неужели никто не покинул Шервуд?!

– Да как же мы могли, Робин, покинуть лес, не простившись с тобой?! – укоризненно воскликнул Эдгар.

Глубоко растроганный Робин оглянулся на улыбавшегося во весь рот Дикона и покачал головой:

– А ты, шельмец, сказал, что остался лишь кое-кто!

Он спрыгнул с коня и, расправив плечи, высоко вскинул голову, с наслаждением вдохнув напоенный ароматом трав лесной воздух. Лорд Шервуда вновь посмотрел на свое собравшееся за столами воинство и почувствовал себя бесконечно счастливым. Чтобы скрыть охватившее его волнение, Робин нагнулся, собираясь сорвать травинку и закусить ее между зубами, как вдруг к нему подскочил Дэнис.

– Держи, крестный! – заботливо сказал он и под смех стрелков сунул Робину в ладонь длинный стебель.

– Спасибо, малыш! – невозмутимо ответил Робин и, заметив, что Дэнис держит в руке целый пук травы, расхохотался и шлепнул крестника по затылку: – Ах ты, поросенок!

– Что ты, крестный! Неужели решил, что все это тебе одному? – фыркнул Дэнис, блестя хитрющими глазами. – Остальное Воину!

Он забрал у Робина поводья и, ласково оглаживая вороного по атласной шее, скормил ему сочную траву. Воин довольно покивал головой и, когда Дэнис, схватившись рукой за стремя, взлетел в седло, не стал протестовать.

– Отец! – звонко крикнул Дэнис, заставив Воина проскакать коротким галопом на середину поляны, и поднял жеребца на дыбы. – Что ты теперь скажешь?!

– Что ты сейчас опрокинешь все столы, если не угомонишься, – хмыкнул Вилл, но в его глазах мелькнула тайная гордость, не ускользнувшая от Дэниса.

Мальчик рассмеялся и, ловко управляя конем, провел вороного между столами, не задев никого из стрелков, и умчался к конюшне. Расседлав жеребца, он со всех ног вернулся на поляну и плюхнулся за стол рядом с Виллом, который ласково потрепал сына по волосам.

– Ты у меня молодец, сынок! – негромко сказал Вилл, и теперь уже янтарные глаза Дэниса засветились гордостью.

К Робину подошла Кэтрин, взяла его под руку и повела к столу.

– Соскучилась по мне, мой дружок? – стрельнув взглядом в сторону Джона, спросил Робин, обнимая Кэтрин и целуя в щеку.

– Что за вольности, мой лорд?! – с притворным негодованием воскликнула Кэтрин, отталкивая Робина, и тоже посмотрела на Джона. Она с удивлением заметила, что Джон вовсе не собирается протестовать, и уже с искренним возмущением спросила: – Почему же ты молчишь, Джон?

– Боюсь охрипнуть, отгоняя его от тебя! – под общий смех ухмыльнулся Джон и пренебрежительно махнул рукой: – Пусть потешится своим правом первой ночи!

– Я не опоздал?! – расхохотался Робин и, крепко сжав в объятиях Кэтрин, онемевшую от щедрости всегда ревнивого мужа, шепнул ей на ухо: – Жаркое из оленины удалось, Кэт?

К несчастью для Кэтрин ветер донес от костров запах жареного мяса, и она поспешно закрыла нос ладонью. Отвернувшись от подсмеивавшегося над ней Робина, Кэтрин обернулась к Джону и с негодованием топнула ногой:

– Джон! Да ты, кажется, не против уступить меня Робину!

– Кэт! Да это ты, кажется, не против уступить ему, а не я! И мне это кажется уже давно! – язвительно ответил Джон.

Внезапно он скроил свирепую физиономию, перегнулся через стол и, ухватив Кэтрин за талию, легко, как травинку, оторвал ее от земли. Когда она с веселым визгом оказалась сидящей рядом с Джоном, он громко рявкнул, вызвав общий восторг:

– Жена! До каких пор мне придется вытаскивать тебя из объятий то Робина, то Вилла?!

– Неужели у короля Ричарда оказался такой скудный стол? – осведомился отец Тук, наблюдая за Робином, который поглощал жаркое из оленины с завидным аппетитом.

– Нет, святой отец! – рассмеялся Робин. – Столы в Ноттингеме ломились от всевозможных яств, но под грозным взглядом короля у меня просто кусок не лез в горло! Сначала он не мог наиграться мной, потом раскусил мой нрав, – Робин с усмешкой неопределенно махнул рукой, – и так расстроился, что почти решил развести меня с Марианной. Но передумал и вознамерился взять ее в заложницы, чтобы держать меня в повиновении. А в конце обеда не нашел ничего лучшего, чем попытаться помирить меня с Гаем!

– Да, тебе нелегко пришлось! – ухмыльнулся Джон.

На плечо Робина легла ладонь Мэта. Робин обернулся, и Мэт с улыбкой сказал:

– Меня послали к тебе просителем от всего Шервуда! Сегодня последний день августа, Робин, и день нашего расставания с Шервудом. Спой нам напоследок! Спой прощальную песню и еще, что сам захочешь!

Его просьбу подхватили все стрелки. Робин улыбнулся и согласно кивнул. Кэтрин принесла ему гитару, и он, настроив ее, запел песню прощания с летом, которую Марианна слышала в такой же день ровно год назад.

Неужели с того дня прошел только год? Марианне казалось, что она оставляет в Шервуде не меньше половины своей жизни. Сколько радости подарил ей Шервуд, и сколько горя она узнала за год, проведенный вне закона! Сегодня они покидают Шервуд, и ей не хотелось омрачать вечер печальными воспоминаниями. Закрыв глаза, она слушала голос Робина.

Хотел я сплести для любимой венок, но цветов не нашел…

Нежная мелодия обволокла ее, подхватила, закружила в теплом водовороте. Зелень листвы, шелест высоких трав, рокот речной воды на нагретых солнцем камнях, перестук конских копыт – все перемешалось в песне, которой лорд Шервуда прощался не только с летом, но и с самим лесом, со многими друзьями.

Марианна открыла глаза и посмотрела на Робина. Она вдруг подумала, что может представить его в королевском дворце, но здесь он все равно оставался единым целым с Шервудским лесом.

Печаль близкого расставания отозвалась в сердце Робина светлой щемящей болью. Он провел ладонью по струнам, заставив их смолкнуть, обвел стрелков взглядом, полным тепла и грусти, и тихо признался:

– Не могу больше петь. Охрип. Алан, менестрель Шервуда, замени меня!

Алан не заставил себя долго упрашивать. Стрелки хором подхватывали знакомые слова его песен, и вскоре за столами воцарилось безудержное веселье, в котором все равно чувствовался горький привкус приближавшегося прощания. Алан пел до тех пор, пока голос не начал изменять ему. Потребовав себе кубок вина, он осушил его и напоследок в полный голос запел:

Эй! Давайте воспоем

Лук и тетиву на нем,

Резвость наших скакунов,

Сталь надежную клинков!

Слава солнечным лугам,

Слава рощам и холмам!

Славьтесь, звонкие рожки!

Славьтесь, вольные стрелки!

Слава Маленькому Джону,

Слава Скарлету лихому,

Славься, леди Марианна —

Красота лесного клана!

Робин, лорд наш, друг и брат,

Петь хвалу тебе я рад!

Слов достойных всех не счесть,

Чтоб пропеть их в твою честь!

Славься, доблестный Шервуд —

Песни о тебе споют!⁴

Его пение заглушили рукоплескания. Робин встал с кубком в руке, и все замолчали, ожидая прощального слова лорда Шервуда.

– Друзья! Мы с вами прожили вместе немало дней, – раздался его громкий голос, который был хорошо слышен всем в наступившей тишине. – Благодаря вашей отваге и воинскому умению несколько лет вольный Шервуд был силой, с которой пришлось считаться тем, кто олицетворял собой власть в Средних землях. Сегодня для нас и радостный день, и печальный. Вы возвращаетесь к семьям, к оставленным поневоле домам, где вас ждут с нетерпением. И все мы прощаемся со старым добрым Шервудом, который приютил нас и оберегал все эти годы. Здесь, в Шервуде, остаются могилы наших друзей. Им не довелось дожить до этого дня, но мы всегда будем хранить в сердцах память о них! Я знаю, что среди вас есть те, кому некуда возвращаться, и зову их с собой. Вы были преданы мне, и я до конца своих дней останусь преданным каждому из вас. В моих владениях вы всегда найдете приют, хлеб и защиту. Те из вас, кто не хочет расставаться с ратным делом, могут последовать за мной в Веардрун и носить герб Рочестеров, как до сих пор носили серебряный знак вольного Шервуда. Те, кто истосковался по мирному труду, смогут обосноваться на моих землях. Я благодарен вам и люблю вас всем сердцем, мои друзья! Слава вольному Шервуду!

И Робин, обведя притихших стрелков теплым и одновременно печальным взглядом, высоко поднял кубок.

– Слава лорду Шервуда! – раздался в ответ единогласный хор приветствий под перезвон кубков. – Долгих лет тебе, Робин! Слава вольному Шервуду!

– Робин! – воскликнул Айвен. – Я отвечу тебе за всех стрелков Шервуда! Как бы ни сложились наши судьбы и твоя судьба, ты всегда останешься нашим лордом и командиром. Стоит тебе только бросить клич, и мы все как один встанем под твои знамена, будь на них белый единорог Рочестеров или черный волк Шервуда!

Прощальный праздничный ужин подошел к концу. Стрелки начали разъезжаться, прощаясь с друзьями и лордом Шервуда, который стоял посредине поляны, освещенный высокими кострами. Деревья смыкались стеной за спинами стрелков, покидавших Шервуд, но им долго чудились высокий черный силуэт на фоне огненных языков и вееров рассыпающихся искр и поднятая лордом Шервуда в прощальном взмахе рука.

****

Через час на поляне перед лагерем остались те, кто решил принять приглашение Робина и последовать за ним в Веардрун, – не больше пяти десятков. Остальные поспешили вернуться к семьям. Отдав приказ отправляться в путь на рассвете, Робин отослал стрелков отдыхать перед дорогой и ушел в трапезную. Там его уже ожидали за столом Эллен и отец Тук, Джон и Кэтрин, Алан и Элис, Вилл, Тиль, Дэнис и Марианна. Поодаль, возле очага, на лапнике устроилась Клэренс, рядом с ней – Мач, Мэт и Эдгар. Вилл и Алан разлили по кубкам вино и раздали кубки всем, кто остался в трапезной.

– Ну а что решили вы? – спросил Робин, садясь за стол рядом с Марианной, и посмотрел на Джона и Алана.

Джон повел широкими плечами и добродушно улыбнулся:

– Что-то я устал от ратных подвигов! Если ты не против появления в Веардруне еще одного кузнеца, то я…

– Вот уж не думал, что тебя потянет к спокойной жизни! – недоверчиво усмехнулся Вилл.

– А я по природе мирный человек, – ухмыльнулся в ответ Джон.

– Да, я наблюдал все годы в Шервуде твое ни с чем несравнимое миролюбие! – не остался в долгу Вилл и посмотрел на Алана: – А ты, Ирландец?

– Я? А вот я, пожалуй, продолжу ратную службу уже под гербом Рочестеров, – рассмеялся Алан. – Я решал весь вечер, как мне воспользоваться предложением Робина, а потом понял, что забыл, с какой стороны подходить к плугу.

– И мы с Эдгаром, Робин, надеемся получить доспехи с твоим гербом! – откликнулся Мэт. – Возьмешь нас в свою дружину?

– С превеликим удовольствием, Мэт, раз ты не хочешь вернуться к отцу и помогать ему на постоялом дворе, – ответил Робин.

– Да он в первый же день, не отвыкнув от шервудских привычек, раскроит там кому-нибудь голову кружкой за один косой взгляд! – усмехнулся Эдгар.

– Мэт, Эдгар и Алан опередили меня, но и я хочу тебя просить о такой же милости! – сказал Мач, застенчиво глядя на Робина.

– Мальчик мой! – рассмеялся Робин. – Да ведь тебя ждут не дождутся в Ротервуде твои близкие! И к чему тебе доля ратника?

Мач подбежал к Робину, упал перед ним на одно колено и просительно сжал в ладонях руку лорда Шервуда.

– Я прошу тебя, Робин! – с мольбой протянул он, забыв о намерении держаться с важностью и достоинством взрослого мужчины, искушенного в ратном деле.

– Ладно, Мач! Так тому и быть, – вздохнул Робин и, улыбнувшись, потрепал его по плечу. – Хочешь оказаться в ратниках Веардруна – будь по-твоему. Тем более что тебе не придется привыкать к новому командиру.

Робин посмотрел на брата, и Вилл согласно прикрыл глаза.

– А кто возглавит ратников Веардруна? – поинтересовался довольный Мач и, заметив ухмылку Вилла, с непритворным испугом воскликнул: – Ох, нет! Только не Вилл! Я и здесь устал от его подзатыльников!

– На новые, малыш, ты сам сейчас напросился, – ответил под общий смех Вилл.

Все занялись сборами. Джон с Эдгаром отправились в конюшню проверить, в исправности ли повозки. Марианна и Эллен ушли в аптечную комнату укладывать в дорожные корзины флаконы с настоями и мазями, пучки лекарственных трав и корешков. Кэтрин резонно предположила, что она не может знать, какое состояние запасов обнаружит в Веардруне после того, как в нем несколько лет хозяйничали слуги шерифа. Поэтому, прихватив с собой Мэта и Мача для помощи, она отправилась в кладовую, а Тиль и Клэренс поручила заняться бельем и одеждой. Отец Тук ушел в часовню собирать церковную утварь, Дэнис увязался с ним, клятвенно обещая помогать, а не шалить.

– Не забирай все, дружок! Оставь часть запасов еды и одежды, – предупредил Робин деловитую Кэтрин.

– Для кого? – удивилась Кэтрин. – Для зверей?

– Нет, Кэтти, – усмехнулся Робин, – для людей.

Кэтрин пожала плечами, выразив сомнение, но не стала спорить.

Робин и Вилл остались в трапезной вдвоем. Они сидели за столом друг напротив друга, потягивая светлое вино, и молчали, пока Вилл не сказал с тихим смешком:

– Вот, значит, в чем крылась причина твоей настойчивости, когда ты лежал, раненный стрелой Хьюберта! Ознакомься, дескать, со всеми документами, оставшимися от отца, а потом принимай решение. Ответь, Робин, почему ты только сегодня сказал, что отец признал меня, если давно знал об этом?

– Да, знал, – ответил Робин. – В Локсли, когда я немного пришел в себя, то собрался с силами и просмотрел все документы отца, взятые Эдриком из Веардруна. Когда я нашел среди них тот, которым отец, с соблюдением всех формальностей и заручившись согласием короля Генриха, признал тебя свои сыном с правом на имя Рочестеров и пользование родовым гербом, первым моим порывом было броситься к тебе и показать этот документ.

– Что же тебя остановило? – спросил Вилл, пристально глядя на Робина.

Робин задумчиво посмотрел на брата и тихо сказал:

– Представь, что я поддался бы тому порыву.

Вилл долго молчал, глядя перед собой, потом грустно усмехнулся.

– Я был бы раздавлен великодушием отца, которого оскорбил и ослушался, – он перевел взгляд на Робина и склонил голову. – Ты был прав, что сдержался.

– Это не моя заслуга, – признался Робин. – Меня остановил Эдрик. Он сказал, что ты и так измучен чувством вины перед отцом, а известие о том, что отец признал тебя, усугубит твою боль. И он уговорил меня подождать некоторое время, пока ты придешь в себя, а лучше всего – сказать тебе обо всем тогда, когда мы с тобой восстановим наш род в правах.

– И я вместо раскаяния испытаю гордость за себя и признательность к отцу, – кивнул Вилл и рассмеялся. – Всегда поражался тому, насколько сильную неприязнь Эдрик ко мне испытывал – да и сейчас не слишком-то жалует, но при этом умудрялся так хорошо разбираться во мне!

Робин хотел возразить, но его внимание привлекли тихие звуки, доносившиеся снаружи, из-за дверей трапезной. Вилл тоже прислушался и, встретившись с Робином взглядом, кивнул, расслышав сдавленные всхлипывания. Робин стремительно поднялся из-за стола.

– Клэр! – выдохнул он. – Наконец-то!

Встретившись глазами с Робином, Вилл увидел в них боль – отражение его собственной боли от горя сестры. Они оба вспомнили, как отец Тук читал молитвы над телом Статли, когда рядом появилась Клэренс. Опустившись на колени возле ложа, на котором лежал погибший возлюбленный, она обвила рукой его шею и прижалась щекой к холодной щеке Статли. Отец Тук потом сказал: если бы он не знал, что Клэренс жива, то не смог бы отличить ее от покойницы – таким холодным и неподвижным было ее лицо, лишь тени от ресниц трепетали на скулах. Со дня гибели мужа Клэренс не проронила ни слезинки. Когда Кэтрин, жалея подругу, шепнула ей, что невыплаканные слезы могут разорвать сердце, Клэренс холодно и отчужденно ответила:

– Вилл просил меня не плакать. Это были его последние слова, и я не нарушу его волю.

Не сговариваясь, братья вышли из трапезной. Клэренс сидела возле стены, уткнувшись лицом в стопку выстиранной одежды, которую она собрала после сушки, и отчаянно рыдала, сотрясаясь всем телом. Из-за разговора с Реджинальдом и прощания с Шервудом, где навсегда останется Статли, боль, накопившаяся в сердце Клэренс, наконец вырвалась наружу. Робин и Вилл опустились на траву рядом с сестрой, и она порывисто обхватила руками плечи Робина и припала головой к его груди. Робин, едва дотрагиваясь ладонью до ее волос, гладил Клэренс по голове, и они с Виллом молчали, пока Клэренс сама не успокоилась, стихнув в объятиях Робина.

– Он погиб из-за меня, – услышали они ее сдавленный голос, – закрыл меня собой и поэтому погиб!

– Клэр, сестренка! – тихо сказал Вилл, накрыв ладонями ее плечи. – Для мужчины нет большей чести, чем погибнуть, защищая любимую женщину. Ты можешь гордиться Виллом, но ни в чем не должна винить себя.

– Нет, брат, нет! – замотала головой Клэренс. – Его смерть послана мне еще одним наказанием за малодушие, из-за которого я отказалась от своего Дара! Слепая Хранительница, которая ничем не могла помочь вам с Робином, и недалекая женщина, которая своей неловкостью погубила любимого!

Вилл выразительно посмотрел на Робина и сокрушенно покачал головой. Робин с нежной силой вскинул сестру на руки и понес Клэренс в безлюдную трапезную. Удерживая ее в объятиях, он сел на лапник рядом с очагом и, прижимая сестру к груди, баюкал ее, как ребенка. Вилл, забрав у Клэренс стопку собранного белья и одежды, наугад вытащил полотенце и ласковыми прикосновениями промокнул лицо сестры. Не выдержав, Клэренс, улыбнулась сквозь слезы.

– Будто я маленькая девочка, как в детстве! – она печально посмотрела на братьев и призналась: – Если бы не вы, я бы, наверное, не пережила гибели Вилла.

Впервые имя погибшего мужа слетело с ее губ легким дуновением, а не встало камнем в горле, мешая дышать. Коснувшись кончиками пальцев лица Вилла с неожиданной лаской, которой она прежде не удостаивала старшего из братьев, Клэренс заглянула ему в глаза и сказала, вложив в слова весь сердечный жар:

– Как я тебя теперь понимаю, брат! Понимаю, насколько тебе было плохо после гибели Элизабет. Прости меня, Вилли, за все злые слова, что я когда-либо тебе говорила!

– Ну что ты, сестричка! – улыбнулся Вилл и поцеловал ее руку. – Я никогда не трудился их запоминать. Ведь я твой брат и люблю тебя, малышка Клэр!

Слабо улыбнувшись ему, Клэренс вскинула голову и посмотрела на Робина:

– Мне надо поговорить с тобой.

– Я слушаю тебя, – отозвался Робин, поправляя выбившиеся из косы волосы Клэренс.

– Ты восстановлен в правах и, наверное, должен теперь иначе смотреть на многие вещи. Я знаю, ты заставил меня поехать в Ноттингем и присутствовать на королевском обеде, чтобы в глазах знатного общества я предстала сестрой графа Хантингтона, а не женой простого наемника, кем был тот, кто носил имя Уильяма Статли.

– Вилл был моим другом, а не наемником, Клэр! Нашим другом! – с едва заметной резкостью сказал Робин. – Я заставил тебя поехать по другой причине, но мы не будем ее сегодня обсуждать. Продолжай, прошу тебя. Говори то, что хотела сказать мне.

– Так вот, – помедлив, продолжила Клэренс, – мне действительно не важна причина, по которой ты взял меня в Ноттингем. Важно другое: я хотела сказать, что была и останусь женой Вилла. У меня будет ребенок.

Она замолчала, глядя на Робина и с вызовом, и с печальным торжеством. Робин ласково усмехнулся и поцеловал сестру в лоб.

– Вот и славно! – прошептал он. – Я очень рад за тебя.

Он почувствовал, как Клэренс оттаяла в его руках, благодарно и виновато потерлась щекой о ладонь Робина.

– Прости меня! – сказала она, понимая, что огорчила Робина выказанным ему недоверием, хотя он не подал вида. Вытерев заплаканные глаза, она отвела руки брата и спросила: – Когда мы отправимся в дорогу?

– На рассвете, – ответил Робин.

– Тогда позволь мне сейчас уехать, – и Клэренс просительно посмотрела на Робина, – а к рассвету я вернусь.

Робин молча кивнул в знак согласия, поднялся, помогая Клэренс встать на ноги, и набросил ей на плечи плащ. Прижав на миг к губам его руку, Клэренс торопливо вышла из трапезной в теплый сумрак последней летней ночи. Проводив ее взглядом, Робин негромко сказал:

– Вилл, отправь следом за ней Мача. Только предупреди, чтобы он держался поодаль и не показывался ей на глаза.

Мач, немедленно прибежав на зов, выслушал указания Вилла и с готовностью кивнул.

– А куда она поехала? – уточнил он, стоя уже в дверях.

Братья переглянулись, и Робин ответил:

– На кладбище, мой мальчик.

Мач, став серьезным, снова кивнул и растворился в темноте. Робин на миг закрыл глаза и глубоко вздохнул:

– Хорошо, что Вилл останется не только в нашей памяти!

– Да, – эхом откликнулся старший брат, – но жаль, что он умер, не зная о том, что оставил нам своего сына. Или дочь.

Робин обвел медленным взглядом потемневшие от времени стены трапезной, и Вилл заметил, как в глазах младшего брата неожиданно сверкнула влага. Он молча обнял Робина, и тот крепко обнял Вилла в ответ.

– Спасибо тебе, Вилли! – глухо сказал Робин, выпуская брата из объятий. – Не знаю, сколько бы мне удалось продержаться, если бы все это время рядом не было тебя!

– Ты не из тех, кто сдается, – уверенно ответил Вилл, – а для меня было большой честью находиться рядом с тобой все эти годы. Не только по велению долга, но прежде всего по зову сердца.

Вилл дотронулся до прохладной каменной кладки стены и так же, как Робин, окинул взглядом трапезную.

– Прощай, старина Шервуд! – вздохнул он и, обернувшись к Робину, улыбнулся с неожиданной грустью. – Мы всегда с тобой шли вперед, чтобы нам ни мешало, кто бы ни пытался остановить нас, только вперед! Веардрун, Локсли, Шервуд, и вот нас снова ждет Веардрун. Но знаешь, стремясь туда всей душой, я при этом уже не уверен, что Веардрун – наш дом. Хотя надеюсь на это всем сердцем! И все же что-то подсказывает мне, что настоящим домом для нас с тобой навсегда останется Шервуд, пусть мы и прожили здесь не так долго, как в Веардруне или в Локсли. Но я верю, что он – седой и старый Шервуд – всегда откроет нам объятия и приютит, чтобы с нами ни случилось!

– Вилл, я чувствую сейчас то же самое, что и ты, – тихо ответил Робин, – но я твердо знаю, что если мы сюда вернемся, то останемся здесь навсегда. Сегодня он отпускает нас – с большой неохотой, превозмогая себя, но во второй раз уже не отпустит. Ты и я – мы можем исполнять свой долг независимо от того, где мы находимся. Но ради тех, кому мы дороги и кто дорог нам, я надеюсь, что нам не придется сюда вернуться. Лучше мы будем наведываться в Шервуд гостями, а не сами встречать здесь гостей как стражи этого леса!

Они долго молчали, пока Вилл не напомнил:

– Пора и нам с тобой собраться в дорогу и немного поспать. До рассвета осталось не так много времени, а путь предстоит неблизкий.

Когда Робин дошел до двери в свою комнату, он остановился и услышал пение Марианны. На миг ему показалось, что время стремительно обратилось вспять, и он снова в том страшном зимнем вечере, точно так же стоит перед закрытой дверью, и ему чудится нежный голос Марианны, ее смех, легкие шаги. А она в Ноттингеме, и он не знает, сумеет ли спасти ее, успеть к ней. Ощутив тот же холод в груди, Робин очнулся и поспешил открыть дверь.

Его встретили нежный взгляд Марианны, ее улыбка. Она подошла к Робину, обвила руками его шею и прикоснулась к губам прохладными губами. Жар его ответного поцелуя удивил Марианну, которая не догадывалась, какой вихрь чувств подняли в душе Робина страшные воспоминания.

– Мы с Эллен уже собрали все лекарства и травы, осталось только погрузить в повозку, – сказала Марианна. – К счастью, мне больше не придется залечивать тебе раны! Но я сварю из трав приворотное зелье, если однажды мне покажется, что ты разлюбил меня! – добавила она с шутливой угрозой.

– Я согласен, милая! – ответил Робин, дотрагиваясь губами до ее лба и тихонько дуя на светлые завитки ее волос. – Но приворотное зелье тебе не понадобится! Напои меня соком таких трав, чтобы он одурманил меня и усыпил, чтобы, проснувшись, я ничего не вспомнил, и тебя тоже. Но будь у изголовья моей постели, когда я проснусь, поймай мой самый первый взгляд. И тогда я без всякого зелья влюблюсь в тебя с новой силой потому, что это ты – моя единственная Моруэнн!

Его ласковый шепот заворожил и взволновал Марианну. Она приникла к Робину и, услышав стук его сердца, почувствовала желание. Но не время! Совсем уже скоро рассвет, и настанет пора отправляться в путь. И она сдержалась, когда Робин, выпуская ее из объятий, сказал так, словно прочел ее мысли:

– Заканчивай сборы, милая. Ночь почти на исходе.

Марианна вернулась к сундуку, в который складывала одежду. Робин, заглянув в него поверх ее плеча, рассмеялся, увидев, что она положила и зеленые куртки – его и свою.

– А они зачем тебе понадобились?

– Не знаю, – пожала плечами Марианна и улыбнулась, – наверное, на память.

Она хотела уложить в сундук мешочек с рунами, но Робин остановил ее, предложив:

– Достань одну из них, Мэри. Наугад, одну для нас обоих. Какое будущее они предскажут нам с тобой?

Марианна улыбнулась, вынула из мешка деревянную табличку и посмотрела на нее.

– О! – только и сказала она, когда увидела, что табличка пустая: на ней не было начертано рунического знака.

– Руна Одина! – усмехнулся Робин. – Да еще нам двоим!

– Одно служение, одна судьба, – задумчиво произнесла Марианна и, помедлив, добавила: – одна смерть.

Она посмотрела на Робина вопросительно и тревожно. Он улыбнулся, успокаивая ее, и, обняв, привлек к себе:

– Не о чем тревожиться, милая! Мы оба молоды, и до смерти нам далеко. А служение и судьба у нас давно стали общими, и я не хочу иной судьбы, в которой не было бы тебя!

Убрав руны и закрыв крышку сундука, Марианна обвела погрустневшим взглядом комнату, которая сейчас показалась ей почти нежилой. Впереди спокойная и радостная жизнь, в которой нет места ни потерям, ни опасности, ни бедности. Так почему же ей до боли в сердце грустно думать, что она уже никогда не будет сидеть возле этого камина, в котором больше никто не разведет огонь? И Робин уже не откроет эту дверь – внезапно, потому что его шаги не слышны, не подойдет к ней, обнимая, целуя в макушку и одновременно сбрасывая с плеча ремень колчана. Не повторятся эти минуты его возвращений, когда ее сердце замирало в груди от счастья, едва он появлялся на пороге!