– Ловкий ход, Рочестер? – прищурившись и глядя на Робина, спросил король.
– Неожиданный, государь, – улыбнувшись, ответил Робин.
– И признай, что удачный! Теперь попробуй найти ответный! – довольно усмехнулся Ричард и вновь обернулся к Марианне: – А сейчас, леди Марианна, я прошу вас оказать честь своему королю и занять место за моим столом рядом с вашим супругом.
Марианна, которая была готова к тому, что они с Робином на обеде будут сидеть за разными столами, повеселела. Но, посмотрев на Клэренс, которой теперь предстояло остаться одной среди тех, кто еще совсем недавно требовал смерти для лорда Шервуда, она обратилась к Ричарду с просьбой о подобной милости и для своей невестки. Заметив во взгляде Реджинальда безмолвную поддержку просьбы сестры, Ричард сам предложил Клэренс руку и отвел ее за королевский стол.
Обед продолжался долго, с многочисленными переменами блюд, пением менестрелей, забавами шутов. Ричард, пребывая в отменном расположении духа, с удовольствием отдавал должное искусству ноттингемских поваров, которые превзошли самих себя, стараясь угодить королю и его знатной свите. Сам отличный музыкант, известный не только приятным пением, но и сложением стихов, король одобрительно кивал менестрелям, а иногда принимался подпевать им во весь голос.
Марианна, которая за столом, как и в Шервуде, оказалась между Робином и Виллом, вскоре почувствовала усталость от блестящего пира. Усмехнувшись, она подумала о том, что превратилась в настоящую лесную дикарку, если когда-то привычное для нее знатное общество вдруг вызывает раздражение. Заметив ее усмешку, Вилл ободряюще потрепал Марианну по руке, и она, заглянув в его золотисто-медовые глаза, снова повеселела.
С рыцарской цепью на груди, сидевший за столом в своей обычной позе – раскованной, свободной и при этом полной природного изящества, Вилл безукоризненно вписывался в атмосферу пышного обеда и в окружение высшей знати королевства. Его присутствие за королевским столом выглядело абсолютно естественным и уместным. Если кто-нибудь из гостей, сидевших за другими столами, и проявлял к брату графа Хантингтона чрезмерное любопытство, один лишь взгляд бесстрастных золотистых глаз Вилла заставлял умолкнуть все шепотки по его поводу.
– Я был сегодня представлен пяти или шести знатным девицам – сбился со счета! – шепнул Вилл на ухо Марианне. – Узнав, что я не женат, их отцы приглашали меня в гости так же настойчиво, как дочери – улыбками и взглядами! Стоило получить помилование, право на имя, герб и рыцарскую цепь, как я из разбойника превратился в завидного жениха.
Марианна обернулась к Виллу и, не устояв перед его обворожительной улыбкой, улыбнулась в ответ. В янтарных глазах Вилла прыгали лукавые смешинки, способные очаровать любую девушку, и Марианна сказала:
– За тобой и без рыцарской цепи каждая из девиц, что сидят за этими столами, побежала бы на край света, стоило тебе только поманить взглядом! Я невольно сочувствую Тиль, которая сейчас, наверное, переживает в Шервуде, едва представив тебя в окружении знатных девиц и дам.
Услышав имя подруги, Вилл ласково улыбнулся и пригубил кубок:
– И напрасно переживает. Но думаю, что она спокойна. Тиль знает, что я всегда верен данному слову.
Отвлекшись от Марианны, Вилл заговорил с Лестером, и они принялись с веселым смехом вспоминать юношеские проказы. Марианна же искоса посмотрела на Робина. Вот кто на званом обеде, в присутствии короля чувствовал себя словно рыба в воде! Приветливая и одновременно безразличная улыбка изогнула уголки его губ. Синие глаза скользили небрежным взглядом поверх голов знатных красавиц, которые украдкой поглядывали на графа Хантингтона, пытаясь встретиться с ним взглядом, обменяться улыбками. Ведь он так хорош собой, овеян такой необычной славой, знатен и одарен расположением короля!
– Робин! – позвала Марианна.
– Что, милая? – откликнулся он, не обернувшись к ней и наблюдая за представлением шутов.
– Ты ведь сейчас такой же, каким был всегда? – спросила Марианна, с тревогой глядя из-под ресниц на его четкий профиль. – Ты же не мог измениться за один день!
Его губы задрожали в улыбке, он повернулся к ней лицом и, глядя Марианне в глаза, ответил:
– Ни за один день, ни за всю жизнь. Я неизменен, сердце мое! Я тот, каким ты всегда меня знала. Ты же не видишь своего лица, а оно у тебя сейчас властное и неподвижное, словно выточено из камня. Так почему же тебя обеспокоил мой облик?
В его глазах вспыхнули синие искорки, и Марианна, почувствовав облегчение, улыбнулась ему в ответ. Робин опустил руку, она сделала то же самое, и их пальцы крепко сплелись под столом, недоступные для взглядов гостей.
– Наша жизнь изменилась, Мэри, – тихо сказал Робин и обвел глазами залу. – Подобное вот такому обеду станет частью нашей жизни, нравится нам это или нет. Поэтому некоторые ограничения придется соблюдать и не забывать больше о сдержанности.
– Всегда? – уточнила Марианна, не сводя глаз с Робина.
Он едва заметно улыбнулся:
– Привыкла к свободе? Нет, милая, только в присутствии посторонних людей. Пожалуйста, перестань так смотреть на меня! А то я прямо сейчас тебя поцелую, и мы тем самым устроим скандал на королевском обеде.
– А ты опасаешься огорчить короля? – поддразнила его Марианна.
– Милая, безрассудство и отвага – не одно и то же.
Клэренс сидела рядом с Реджинальдом, и тот внимательно, но незаметно для нее самой, наблюдал за сестрой Робина. Она была сегодня очень хороша собой. Голубой бархат верхнего платья оттенял небесную лазурь ее больших глаз, опушенных длинными темными ресницами. Вуаль из тончайшего шелка струилась по плечам, и сквозь прозрачную дымку были видны светлые косы, уложенные царственной короной вокруг головы. Изящной, словно выточенной из белого мрамора рукой она едва прикасалась к кушаньям, блюда с которыми меняли перед ней слуги.
– Леди Клэренс, вы чувствуете вкус того, что едите? – спросил Реджинальд.
– Нет, – ответила Клэренс, не удивившись его вопросу.
– Это заметно, – усмехнулся Реджинальд, – как и то, что роскошный прием, устроенный Ричардом, совсем не веселит вас.
– Совсем, милорд! – откровенно призналась она. – Я вообще не хотела ехать в Ноттингем и не поехала бы, не прояви Робин странной настойчивости. Он сказал, что если я откажусь сопровождать его по доброй воле, то он перекинет меня через седло и увезет силой.
Реджинальд не стал говорить ей, что Робин привез сестру на королевский прием по его просьбе. Глядя на нее, окруженную глубокой печалью как стеной, он решил, что, открыв ей причину настойчивости Робина, лишь напугает и оттолкнет Клэренс. А ему хотелось разрушить эту стену печали, и, взяв руку Клэренс в свою, Реджинальд сказал:
– Миледи, я знаю, какое горе вас постигло. Но не хороните себя заживо! Вы еще слишком молоды, хороши собой, вас ждет прекрасная жизнь в Веардруне. Поверьте, пройдет время, и вы поймете, что будущее еще может стать счастливым.
– Не говорите так! – попросила Клэренс, осторожно высвобождая руку из-под его ладони. Она вскинула на Реджинальда глаза и сказала ему с неожиданной для нее самой доверчивостью: – Знаете, я собиралась принять постриг.
– Раз вы так говорите об этом, значит, передумали?
Клэренс едва заметно кивнула:
– Да. Обстоятельства изменились.
И она улыбнулась не просто вежливой улыбкой. В ее глазах появилось выражение затаенной нежности. На лице Клэренс слабой тенью мелькнуло отражение ее самой, прежней, какой она была до гибели Вилла Статли: живой, веселой, пленительной, очень красивой. Нащупав конец нити, из которой был соткан кокон ее скорби, Реджинальд неожиданно для Клэренс предложил:
– Расскажите мне о своем муже.
Ее лицо сразу замкнулось, сделалось холодным и отчужденным. Но, заметив в серебристых глазах Реджинальда искреннее участие, а не простое любопытство, она внезапно для себя самой разговорилась. Она говорила и вспоминала многие милые сердцу мелочи, которые сложила, как в сундук, и замкнула на самом донышке себя, не обращаясь к ним до сих пор. Слишком больно было оживлять их и тем самым усугублять силу страдания и отчаяния, которые охватывали ее при мысли о том, что она никогда больше не увидит мужа, не услышит его ласкового голоса, не дождется его возвращения.
Реджинальд слушал ее, не перебивая, давая выговориться и излить со словами боль и горечь, которые накопились в ее душе. Он видел, каким чудесным светом озарилось нежное лицо Клэренс, как засияли прежде неживые и тусклые глаза, в уголках которых незаметно для нее самой заблестели слезы. Он слушал, смотрел на нее и думал о том, что просьба к Робину отдать ему, Реджинальду, сестру была вызвана чувством долга, соболезнованием горю той, которая не дождалась его и не узнала при встрече, желанием помочь справиться с горем и вернуться к жизни. Но сейчас, глядя на лицо Клэренс, осветившееся изнутри светом ее души, он понял, что о долге уже нет речи. Хранительница, утратившая Дар и ослепшая, душа, изломанная болью утраты того, кого любила, юная женщина, исковеркавшая бегством от долга собственную жизнь, не знающая, что теперь делать с этой жизнью… Сама о том не догадываясь, она сумела задеть его сердце, которое сейчас билось чаще, чем обычно. Незаметно вздохнув, Реджинальд едва заметно нахмурился, не сводя глаз с Клэренс, которая продолжала рассказывать, уплывая взглядом вдаль. Он помнил предостережения Робина, знал, что Робин прав: ее можно оживить для нового брака, но любить ее недопустимо, нельзя!
– Вам стало немного легче? – мягко спросил он, когда Клэренс замолчала.
– Да, – ответила она и улыбнулась уже не воспоминаниям, а Реджинальду. – И я признательна вам, милорд, от всего сердца!
Он улыбнулся в ответ, а сам в это время пытался понять, действительно ли у него хватит сил и терпения исцелить Клэренс, мысленно сравнивая ее с молоденьким деревцем, у которого надломился ствол. Деревцу он помог бы легко и быстро, а здесь ему придется прибегнуть к исцеляющей силе времени. Терпение, понимание, время, а еще много душевной силы.
– Всегда располагайте мной, Клэренс, – сказал Реджинальд. – И помните, что я не только брат Марианны, но и ваш друг.
Она снова улыбнулась ему и поблагодарила молча, на миг сомкнув веки с отяжелевшими от слез мокрыми ресницами.
Ричард поднялся с кресла, и все ожидали, что король удалится, тем самым подав знак к окончанию обеда. Но, обманув ожидания гостей, Ричард крепко взял Робина под руку, вышел вместе с ним из-за стола и поискал кого-то глазами. Наконец он увидел Гая, и тот, повинуясь властному жесту Ричарда, медленно приблизился и остановился в шаге от короля, склонив голову и устремив мрачный взгляд на носки собственных сапог.
– Я не желаю продолжения ссор между своими вассалами! – громко объявил Ричард. – Граф Хантингтон и лорд Гисборн, подайте друг другу руки и в моем присутствии дайте слово забыть о былой вражде и стать друзьями!
Пораженный требованием короля, Гай медленно поднял голову и встретился взглядом с Робином. На его лице отразилось странное ожидание, словно Гай и сам хотел примирения с давним недругом. Но в глазах Робина мелькнуло и скрылось выражение брезгливости, не настолько быстро, чтобы этого не заметил Гай. Робин медленно заложил руки за спину и крепко сцепил пальцы.
– Увольте, государь! – прозвучал его непреклонный голос.
Гай усмехнулся и отступил на шаг, выразив тем самым согласие с графом Хантингтоном. Король, не ожидавший отказа, смерил обоих взглядом, полным гнева.
– Так-то вы исполняете волю своего сюзерена?! – на всю залу прогремел его яростный рык. – Сэр Гай!
– Государь, – ответил Гай, вновь опуская глаза, – я готов умереть по вашему слову, но сейчас вы приказываете то, что невозможно исполнить.
Выслушав его ответ, Ричард обернулся к Робину. Тот ответил ему спокойным взглядом, в котором король прочитал прежнюю непреклонность.
– Государь, мой отказ, возможно, разгневает короля, но найдет понимание у рыцаря, которым вас по праву именует весь мир.
Почувствовав бессилие, Ричард с угрозой процедил сквозь зубы:
– Какое трогательное единодушие! Но вот что, упрямцы: никаких поединков! Только скрестите друг с другом мечи или преломите копья, и победитель немедленно отправится на плаху! Лорд Рочестер! – и король бросил взгляд на Вилла. – То, что я сказал сейчас, относится к вам в самой полной мере!
Отыскав взглядом Марианну, король пристально посмотрел на нее, на Робина и отрывисто сказал:
– Я жду в Лондоне вас обоих!
После этих слов Ричард стремительным шагом покинул залу в сопровождении Ричарда Ли. Не удостоив Гая больше ни взглядом, ни словом, Робин вернулся к столу и подал руку Марианне, безмолвным кивком предложив Клэренс и Виллу последовать за ним. Оказавшись в отведенных им покоях, Вилл упал в кресло и невесело рассмеялся:
– Клянусь Одином, братец, ты не выдержал бы и дня при дворе, чтобы не вызвать гнев Ричарда!
– Хорошо хоть ты это понимаешь, – устало улыбнулся Робин и перевел взгляд на жену и сестру: – Мои леди, переодевайтесь. Я ухожу испрашивать королевское позволение на немедленный отъезд в Веардрун. Уповаю на то, что Ричард благосклонно отнесется к моему нетерпению как можно скорее оказаться в родовом гнезде.
На утомленном и бледном лице Клэренс появилась радостная улыбка – впервые за весь день. Когда Робин вернулся, Марианна и Клэренс уже сменили праздничные наряды на простые платья. Вилл расхаживал из угла в угол, словно лев в клетке, всем видом выражая желание скорее покинуть Ноттингем.
– Как здесь душно! – негромко сказал он, оттягивая ворот дорожной куртки.
Следом за Робином в дверях появился Ричард Ли, лицо которого выражало явную растерянность. Наблюдая за сборами Робина, он просительно сказал:
– Граф Роберт, так ли уж необходим ваш отъезд на ночь глядя? Леди Марианна и леди Клэренс несомненно устали!
– Супруге и сестре не привыкать к моим прихотям, – весело отозвался Робин, пристегивая к поясу ножны с Элбионом.
– Да ведь уже темнеет! – продолжал уговаривать Ричард Ли. – Мало ли что может случиться ночью в дороге? На вас могут напасть…
– Кто? – немедленно обернулся к нему Робин и, не услышав ответ, сверкнул улыбкой.
– Да, разбойники вам и впрямь не страшны! – проворчал Ричард Ли, обескураженно разводя руками и слыша за спиной приглушенный смех Марианны. Но тут его осенило, и он ухватился за новый предлог, вспомнив, что отныне он – шериф Ноттингемшира. – Но ведь ворота уже закрыты! Как же вы покинете город до утра?
Робин усмехнулся и мгновение смотрел Ричарду Ли в глаза, а тот старательно прятал улыбку.
– А вы прикажите открыть ворота, – посоветовал Робин.
– И то! – хмыкнул сэр Ричард. – Наверное, так будет правильно, если я не хочу завтра прямо с утра заняться починкой ворот, которые только-только заменили новыми! Я провожу вас, милорд, чтобы при выезде из города у вас не возникло недоразумений со стражей.
Проводив нового шерифа веселым взглядом, Робин посмотрел на Эдрика, который молча копошился в сундуке, всем своим видом выражая неодобрение поступкам своего господина. За один день Эдрик умудрился разыскать несколько человек из бывшей прислуги Веардруна и сумел создать целую свиту из челяди.
– Эдрик, – мягко, но с тайным значением сказал Робин, – я уезжаю в Веардрун, а ты следуй за мной.
– Не лукавьте, милорд! – не глядя на него, буркнул Эдрик. – Вы сейчас отправляетесь вовсе не в Веардрун! Вряд ли королю придется по нраву, что вы поспешили оставить Ноттингем ради того, чтобы тут же вернуться в Шервуд! Вы теперь полноправный граф Хантингтон, вельможа! Вот и ведите себя соответственно титулу. Время мальчишеского озорства миновало.
– Если от тебя вдруг кто-нибудь потребует объяснений, куда я мог подеваться, отвечай всем, что граф, наверное, по дороге заблудился в лесу, – невозмутимо посоветовал Робин.
– Это в Шервудском-то лесу вы могли заблудиться?! – возмущенно воскликнул Эдрик и смерил Робина негодующим взглядом. – Да вы, я вижу, решили позабавиться над всеми!
– Эдрик, я не могу вернуться в Веардрун, не простившись с теми, кто все эти годы делил со мной тяготы жизни вне закона, – ответил Робин, обнимая Эдрика за плечи. – Я обязан удостовериться, что каждый из них знает, куда отправится из Шервуда и что найдет в конце пути. Не ворчи, мой добрый наставник! Тебе как раз хватит времени приготовить Веардрун к нашему приезду.
– Ты всегда отыщешь лазейку в мое сердце! – проворчал Эдрик уже иным, добродушным тоном и, с грустью посмотрев на Робина, сказал: – Мальчик мой, ведь в твоем Шервуде поди и нет никого! Твои стрелки – обыкновенные люди. Им не терпится вновь ступить под родной кров и обнять свои семьи!
– Это их право, – улыбнулся Робин, – а мой долг – вернуться сегодня в Шервуд. Кто-нибудь да остался!
Он набросил на плечи плащ, обнял Марианну и Клэренс и подтолкнул их к дверям. Заметив, что Вилл не спешит идти вместе с ним, Робин вопросительно посмотрел на брата.
– Я следом! – шепнул Вилл и указал глазами на Эдрика. – Вот только еще раз попробую его уломать!
– Ты помягче с ним, – одними губами ответил Робин.
Вилл с готовностью кивнул и, закрыв за Робином дверь, подошел к Эдрику.
– Сэр Уильям, не трать мое и свое время понапрасну и не доводи меня снова до греха! – угрюмо сказал Эдрик, по-прежнему стоя к Виллу спиной. – Я сказал тебе – нет, и ничего другого ты от меня не услышишь. Лучше не заставляй его светлость ждать тебя.
– Послушай, старый, упрямый мул! – прорычал Вилл, мгновенно забыв о намерении обойтись с Эдриком по-доброму. Рванув наставника за плечо, Вилл заставил Эдрика обернуться к нему лицом. – Неужели ты настолько закостенел в борьбе за чистоту крови Рочестеров, что готов принести в жертву собственную дочь?!
Неожиданно для Вилла Эдрик рассмеялся.
– А ты, оказывается, доверчив? Проглотил сказочку, которую я сочинил для Тиль, и не поморщился? – расправив широкие плечи, Эдрик снял с себя руку Вилла и спокойно сказал: – Значит, ты считаешь, что мне чужды отцовские чувства. Так, Вилл? Нет, как раз они и заставляют меня отказывать Тиль в благословении на брак с тобой. Ведь я, как любой отец, желаю своему ребенку счастья, а ты не можешь дать моей дочери то, что она заслуживает.
– Тиль любит меня, – возразил Вилл.
– Да, моя дочь тебя любит, – подтвердил Эдрик и, прищурившись, внимательно посмотрел на Вилла, – а ты любишь ее?
Вилл промолчал, и Эдрик невесело улыбнулся:
– Что, ей солгал, а мне не можешь? Знаешь, что я почувствую ложь, или не хочешь передо мной унижаться?
Не спуская насмешливых глаз с Вилла, который мрачно молчал, покусывая губы, Эдрик опустился на сундук и указал на кресло напротив.
– Садись, и давай поговорим откровенно и без угроз. Я далеко не молод, но еще достаточно умен и уж совсем не слепой. Ты что, думаешь, если я промолчал, то лишь потому, что не понял причины, по которой ты допустил промах, поддавшись на уговоры ее светлости? Если бы я не был уверен, что мой малейший упрек враз переломит тебе хребет, если бы не видел, с какой беспощадностью ты сам себя казнил, я бы уже в то утро высказал тебе все в лицо. Одного не понимаю: с твоим чувством долга, с твоей преданностью брату, как же ты позволил себе?!
Вилл криво улыбнулся и тихо сказал:
– Есть то, что случается против воли и вопреки рассудку. Если в этом кроется причина твоего отказа отдать мне дочь, не бойся. Ни за кого, Эдрик.
– Не только. Есть и другое. Я помню, как ты после сражения в Локсли очнулся в Шервуде и узнал, что твоя жена погибла. У тебя слезы текли по лицу. Это у тебя-то! Ты в детстве на все мои выговоры и оплеухи лишь стискивал зубы и сверкал глазами, как упрямый волчонок, но твоих слез я не видел ни разу до того дня. Твое горе было бы таким же сильным, окажись другая на месте Элизабет? Не уверен! – сам себе ответил Эдрик и тяжело вздохнул. – Сынок, твое сердце очень изранено, и я сочувствую тебе. Но почему ты решил, что моя дочь – то лекарство, которое тебе нужно? Попробуй излечить себя с помощью других женщин, а Тиль оставь в покое. Она вернется ко мне, конечно, погорюет, но потом утешится, когда поймет, что пыталась тянуться за тем, чего никогда не получит! Никогда, Вилл, и в том нет твоей вины, но и вины Тиль тоже нет. Почему же она должна расплачиваться за то, в чем не повинна?
Молча дослушав отповедь наставника, Вилл тяжело прислонился к спинке кресла и скрестил руки на груди:
– Значит, ты скорее допустишь, чтобы твои внуки родились такими же бастардами, как их отец, но не позволишь Тиль обвенчаться со мной?
Эдрик одарил его взглядом, говорящим, что Вилл своим вопросом уязвил наставника в самое сердце.
– Отошли ее от себя, пока нет никаких внуков! – сказал он непривычным для него просительным тоном. – Я заклинаю тебя памятью графа Альрика!
– Оставь в покое моего отца, – глухо посоветовал Вилл, не спуская с Эдрика взгляда. – Ты понимаешь, что, сделав так, как меня сейчас просишь, я разобью ей сердце? Она никогда не утешится, Эдрик. Не обманывай себя!
– Ты разобьешь ей сердце, когда она, выйдя за тебя замуж, однажды поймет, как мало в действительности значит для тебя!
– Эдрик, если бы твоя дочь мало значила для меня, неужели я вел бы с тобой этот разговор уже в пятый раз?
Сузив глаза, Вилл посмотрел на Эдрика так, что тот невольно вспомнил давно минувший день, когда он вмешался в разговор графа Альрика с Виллом. Точно таким же взглядом отец и сын тогда одинаково посмотрели на него, резко проведя черту между ним и собой. И Эдрик, печально усмехнувшись, покачал головой, отводя в сторону глаза от властных и жестких глаз старшего сына графа Альрика.
Вилл с глубоким вздохом поднялся с кресла и подошел к Эдрику вплотную. Сделав над собой заметное усилие, он положил ладони на плечи наставника. Тот, вскинув голову, угрюмыми глазами посмотрел в непреклонные глаза Вилла, который сказал:
– Я даю тебе слово, что не будет ни одного дня, когда Тиль усомнилась бы во мне и пожалела, что вышла за меня замуж. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы и ты никогда не раскаялся, что вверил свою дочь мне.
Эдрик долго смотрел в полные волнения глаза Вилла, и его взгляд дрогнул. Тоже поднявшись на ноги, он с негромким вздохом похлопал Вилла по плечу.
– Ты невозможно упрям, Вилл, и мне хорошо известно, какой у тебя тяжелый нрав. Но то, что твоему слову можно верить, я знаю так же хорошо! – Он помедлил и, решившись, сказал: – Передай моей девочке, что я прощаю ей ослушание и благословляю ее на брак с тобой. Всем сердцем надеюсь, что и ты сумеешь обрести рядом с ней если не счастье, то хотя бы покой.
Вилл с искренней признательностью крепко обнял Эдрика, но уже через секунду на его губах заплясала дразнящая улыбка.
– Эдрик, ты только что обрел в моем лице самого почтительного сына, какого только мог пожелать! – сказал он невозможно прочувствованным голосом, за что тут же получил ощутимый подзатыльник.
– Я тебе покажу, насмешник! – рявкнул Эдрик, отталкивая Вилла. – Добился своего и отправляйся – граф устал тебя ждать!
Расхохотавшись, Вилл подхватил плащ и вышел из комнаты. Когда за ним закрылась дверь, Эдрик возвел глаза к потолку:
– Вот в кого он такой упрямый, как ты думаешь? А я тебе скажу: в тебя, Барбара! И все же тебе не удалось совершенно отвергнуть меня: внуки у нас все равно будут общими.