– Прошу вас, отпустите меня! Ведь я только слабая женщина, к тому же в тягости!
При этих словах глаза леди Марианны так и впились в меня.
– Вы ждете ребенка, леди Беатрис? – Я кивнула, и она удивленно подняла бровь: – И ваш супруг, зная, что вы в тягости, позволил вам покинуть замок? Без сопровождения ратников? Именно в этот день?
Не понимая в ту минуту сути ее последнего вопроса, я ответила:
– Гай не знает о моем положении, как не знает и том, что я отправилась на прогулку! – Вспомнив, что она сама не так давно потеряла ребенка, я сказала проникновенно, как только могла: – Вы же знаете, что для младенца в чреве губительно любое волнение матери. Ведь вы на себе испытали пагубность подобных волнений!
Мои слова почему-то вызвали мертвую тишину. Я увидела, как лица всадников потемнели, словно я допустила непростительную бестактность, а леди Марианна рассмеялась коротким сухим смешком.
– Значит, все дело было в волнении? Так вам сказали? – протянул всадник, на скуле которого белел шрам.
Теперь уже тот самый Вилл, в котором я пыталась найти союзника, бросил на меня холодный взгляд и приказал:
– Дикон, возьми леди Гисборн на коня и держи ее крепко, но бережно! Наша леди права: эта дама окажет нам услугу, если мы приедем не первыми.
Тот, кому он отдал приказ, усадил меня на лошадь впереди себя. Я едва успела схватиться за гриву, как леди Марианна махнула рукой и всадники сорвали коней с места в галоп. Они мчались во весь опор, и я вместе с ними. Мной владело только одно чувство – страх. Я не знала, куда меня везут, и боялась неизвестности, гнева Гая, когда он узнает, что со мной приключилось. Но больше всего я боялась незнакомки, которая возглавляла отряд вольных стрелков. Я не видела леди Марианну год, и как же она изменилась! Не обликом – облик остался прежним, – но взглядом, движениями, повадками. Не сними она капюшон, я не отличила бы ее от прочих всадников. Мужская одежда смотрелась на ней так естественно, словно она носила ее от рождения. И таким же естественным выглядел меч, убранный в ножны на ее поясе, колчан с луком и стрелами, переброшенный с плеча на спину. Я не знала, чего ожидать от этой женщины, с которой когда-то была знакома, и боялась ее больше мужчин.
Впереди замелькал свет. Леди Марианна осадила коня и вскинула руку, призвав остальных всадников последовать ее примеру. Я увидела, что мы на окраине какого-то селения, услышала лай собак, разглядела сквозь темноту неясные очертания людей, поняла, что их собралось очень много несмотря на поздний час. Всадники тем временем безмолвно растягивались в цепь, приближаясь к всполохам света, пока не замерли неподвижно. Я услышала гневный голос Гая, переходящий в крик, негромкий насмешливый голос леди Марианны и впервые увидела Роберта Рочестера, графа Хантингтона, лорда Шервуда.
Окруженный ярким кольцом факелов, он один и был доступен взорам, остальные теснились за границей огненного кольца. Его руки были связаны за спиной, но стоял он высоко подняв голову, гордо расправив плечи, выпрямившись во весь рост. Черты его лица я плохо разглядела в свете пляшущих огней, заметила только кровь на нем. Неожиданно граф Роберт улыбнулся, и его голос, обращенный к леди Марианне, был подобен мощной прохладной волне, омывшей всех, кто находился рядом в ту минуту. И такой же волне, встречной и более ласковой, уподобился ее голос, прозвучавший в ответ. Я не разобрала всех слов, которыми они обменялись, услышала лишь:
– Моя леди!
– Мой лорд!..
В их голосах едва уловимо, но так пронзительно звучала взаимная нежность, что люди смолкли и даже собаки перестали лаять. Он и она неотрывно смотрели друг на друга, словно никого, кроме них, не было не только в этом селении, но и на всем белом свете, пока наступившую тишину не разорвал неузнаваемый, искаженный от ярости крик моего супруга. Волшебство разрушилось и сменилось кошмаром.
Как прежде я увидела в леди Марианне незнакомку, так в тот миг не смогла узнать мужчину, которого любила, чьей женой стала. Гай походил на бесноватого. Он выкрикивал угрозы в адрес и графа Роберта, и леди Марианны, а потом приказал лучникам стрелять в пленника. Мой брат обхватил Гая руками, силясь успокоить, уговаривал смириться и освободить графа Роберта, если Гай не хочет, чтобы все полегли под шервудскими стрелами. Но Гай вырывался, твердил, что ему все равно, пусть он сам погибнет, но прежде умрет граф Роберт. Неизвестно, как долго продолжалось бы это безумие, не положи ему конец леди Марианна. Она вступила с Гаем в переговоры, предложив обменяться пленниками. Спрыгнув с коня, она и меня сняла с лошади и поставила рядом с собой.
Гай посмотрел на меня, и в первый момент я подумала, что он не узнал собственную жену. Нет, он узнал и смотрел на меня с такой ненавистью, что я чуть не разрыдалась и попыталась спрятаться от его глаз за леди Марианну. Казалось, ему ничего не остается, кроме как согласиться на ее условия. Так думала я, и, наверное, не я одна. А Гай совершенно спокойным тоном заявил, что леди Марианна предлагает неравный обмен. Дескать, у нее есть только я, а в его руках жизнь графа Роберта и его друга. Обмен будет равным, не менее хладнокровно возразила леди Марианна, поскольку леди Беатрис ждет ребенка.
Вот так Гай узнал то, о чем я с таким трепетом собиралась сказать ему, когда он вернется с охоты. Но в тот день он охотился не на зверей, а на людей, и новость о том, что он станет отцом, узнал не от меня, а от леди Марианны. Все перевернулось с ног на голову.
Но даже после ее слов о ребенке он не поспешил с обменом. Брайан смотрел на Гая с ужасом, спрашивал, почему он медлит, о чем тут вообще можно думать! А Гай… Он повернулся ко мне спиной и ответил Брайану, что ничем не рискует: стрелки вольного Шервуда никогда не причинят мне вред, поскольку придерживаются принципа, по которому мужчина не может поднять руку или оружие на женщину. «Да, это так, – подтвердила леди Марианна, – но ты упустил одну мелочь, Гай. Я не мужчина, и мои руки ничем не связаны». Он посмеялся над ней, а она в ответ молча приставила нож к моему горлу. Почувствовав холодное прикосновение металла к коже, я испугалась не ножа. Я смотрела на Гая и не могла поверить своим глазам: он не сделал ни шага ко мне и лишь с улыбкой смотрел на леди Марианну, словно подбадривал ее. Давай, мол, попробуй! Она едва заметно шевельнула рукой, и по моей шее побежала горячая липкая жидкость. Из груди Брайана вырвался страшный крик, и только тогда Гай сдался, сказал ей: «Остановись, я согласен».
Я плохо помню, что было дальше. Она отпустила меня, и я осела на землю. Возле меня оказался Гай, вскинул на руки, унес за цепь вольных стрелков и небрежно, словно я была ненужной ношей, передал Брайану. Последнее, что я увидела перед тем, как окончательно провалиться в обморок, были граф Роберт и леди Марианна. Склонив голову, она прижалась лбом к его плечу, а он, улыбнувшись, обнял ее и поцеловал в макушку.
Очнулась я, когда мы возвращались в замок, и обнаружила, что сижу на лошади перед Джеффри. Почему он везет меня?
– Сэр Брайан хотел сам позаботиться о вас, но у него сильно дрожали руки. Опасаясь, что он вас уронит, я решил: вам безопаснее ехать со мной, – раздался над ухом голос Джеффри, отвечая на не заданный вслух вопрос.
– А мой супруг? Где сэр Гай? – спросила я, с трудом шевеля губами.
– Впереди, – кратко ответил Джеффри и, прежде чем я успела спросить, почему Гай не взял меня на своего коня, приставил к моим губам флягу с водой.
Я пила и не могла напиться. Вода текла по подбородку, шее, груди, а по лицу бежали слезы, на губах мешаясь с водой.
– Успокойтесь, миледи! – шептал Джеффри, вытирая рукавом мое лицо. – Все обошлось, вы не пострадали.
– А мое дитя? Что если у меня будет выкидыш? – захлебываясь слезами, шептала я, уткнувшись лицом в сгиб его локтя. – Ненавижу!
– Кого, миледи?
– Леди Марианну! Ей ли не знать, не она ли сама от пережитых волнений разрешилась от бремени раньше срока?!
Джеффри как-то странно усмехнулся и очень тихо сказал:
– Я уверен, миледи, с вами подобной беды не случится. Волнения, погубившие дитя леди Марианны, были совсем иного рода, поверьте!
Как будто мне сейчас было дело до чьих-то волнений, кроме собственных! Я нуждалась в утешении, и прежде всего – супруга, а он ехал далеко впереди, словно меня здесь не было.
– Я думала, ты ратник, а не повитуха, чтобы разбираться в подобных делах! – злобно сказала я. – Изволь пришпорить лошадь и поравняться с моим супругом!
– Простите, миледи, но я не стану торопить коня, – ответил Джеффри и, когда я вскинула голову и обожгла его гневным взглядом, спокойно добавил: – Ради вас же самой. Сэр Гай сейчас в ярости, и ваше внезапное появление в Руффорде – тому не последняя причина. Дайте ему время прийти в себя, а до тех пор вам лучше не показываться сэру Гаю на глаза.
– Да как ты смеешь перечить своей госпоже?! – вспылила я. – Делай то, что тебе приказано!
Помедлив, Джеффри пришпорил коня и нагнал Гая. Муж не соизволил повернуть голову, а, продолжая смотреть вперед, процедил:
– Убери ее с моих глаз, Джеффри! Видеть не могу эту дуру!
Я задохнулась и едва не упала с коня, но Джеффри успел подхватить меня. Заставив лошадь попятиться, он еле слышно шепнул:
– Я ведь предупреждал, миледи! Зря вы меня не послушались. Теперь придется ждать много дольше, пока сэр Гай сменит гнев на милость.
Я молча глотала слезы, а Джеффри – возможно, с намерением дать мне время успокоиться – отвлекся на собственные дела. Подозвав одного из ратников, он спросил:
– Том, ты запомнил тех, кто бросился вам на подмогу?
Ратник кивнул, не спуская с Джеффри глаз.
– Тогда разыщи их, немедленно! Я хочу видеть обоих, сейчас же.
Ратник пришпорил коня и скрылся в темноте. Вместо него примчались двое других и вопросительно посмотрели на Джеффри. Стараясь не думать о предстоящем объяснении с Гаем, я принялась разглядывать ратников, пытаясь понять, чем они навлекли на себя гнев Джеффри. А он был несомненно разгневан, поскольку даже не удостоил этих двоих взглядом, сказав им предельно жестко:
– Как только мы вернемся в замок, вы оставите оружие, лошадей, снимите с себя кольчуги и сюрко с гербом сэра Гая и уберетесь прочь.
– Почему?!
– За что? В чем мы провинились?!
Услышав в возгласах ратников удивление и возмущение, Джеффри повел глазами в их сторону:
– Сколько вы служите под моим началом? Месяц – я не ошибся? И целого месяца вам не хватило усвоить, что означает дисциплина? Значит, вы безнадежны. Потому и убирайтесь.
Я увидела, как один из ратников украдкой бросил взгляд на Гая. Наверное, Джеффри тоже поймал этот взгляд и очень тихо сказал – таким тоном, что, не знаю как ратников, а меня прошибло холодным потом, словно мне не хватило кошмаров этого дня:
– Хотите пожаловаться на меня? Попробуйте! Я не стану препятствовать.
Судя по долгому молчанию, ратники явно не спешили к моему супругу с жалобами на Джеффри. Они потупили глаза и наперебой умоляюще забормотали:
– Куда же нам идти?!
– На ночь глядя, без денег и оружия!
– Не моя забота, – отрезал Джеффри.
Ратники заставили лошадей попятиться, и больше я никогда их не видела.
– В чем они провинились?
Джеффри помедлил, словно обдумывал, стоит ли говорить, но ответил:
– Они допустили своеволие, миледи, действуя по собственному почину, без всякого на то разрешения.
Я невольно сжалась в комок и метнула взгляд в сторону Гая, который по-прежнему ехал впереди, ни разу не оглянувшись на меня. Я не стала допытываться у Джеффри, в чем проявилось своеволие ратников, только что изгнанных из дружины и из самого замка. Что мне за дело до их провинности! Ведь я тоже была виновна в своеволии и лишь положение супруги и беременность позволяли мне робко надеяться на снисходительность Гая. В то время я все еще питала иллюзии, что Гай умеет быть снисходительным.
По возвращении в замок служанки помогли мне раздеться, уложили в постель, напоили горячим поссетом1. Я ждала, что Гай придет ко мне, ждала и боялась увидеть его. Надежда на прощение таяла с каждой минутой. В голове неустанно звучало грубое слово, которым он назвал меня. Когда я перестала надеяться, он пришел, но не один, а с Брайаном, и, наверное, по настоянию моего брата. Встретившись глазами с Гаем, я невольно залилась слезами.
– Прекрати рыдать, Беатрис! – ледяным тоном потребовал Гай и, и грубо взяв меня за подбородок, заставил запрокинуть голову: – Где же порез, Брайан? Я не вижу на шее твоей сестры даже царапины!
– Но кровь! – возразил Брайан. – Я сам видел, как она текла по шее Беатрис из-под ножа!
– Кровь! – усмехнувшись, Гай отпустил мой подбородок и отошел от кровати. – Милый Брайан, кровь, которую ты видел, была кровью леди Марианны. Волчица обманула меня, порезав собственную ладонь, чтобы я поверил в серьезность угрозы, и я поверил, попался на ее уловку. Воистину, возьми в жены глупую женщину – и сам не заметишь, как поглупеешь!
Я вздрогнула от нового оскорбления, прозвучавшего из уст супруга.
– Если и так, Гай, она все равно обошлась с Беа безобразно жестоко, зная, что моя сестра в тягости! – упорствовал Брайан.
Гай повел глазами в сторону моего брата, очень устало вздохнул и сказал:
– Брайан, оставь меня наедине с твоей сестрой, которая по несчастью доводится мне супругой.
Я почувствовала непритворный страх при мысли, что сейчас останусь с Гаем одна, забыв, как страстно ждала его появления. Выражение его лица не обещало ни ласкового утешения, ни малейшего сочувствия. Поцеловав меня в мокрую от слез щеку, Брайан шепнул мне на ухо слова ободрения и поддержки. Когда дверь за братом закрылась, Гай опустился на табурет возле моей кровати и, уронив руки на колени, впал в глухое молчание, глядя перед собой невидящими глазами. Мне стало еще больше не по себе, я тихо всхлипнула, и Гай вспомнил обо мне. Повернув голову, он долго смотрел на меня невыразительным взглядом. Наконец его губы шевельнулись, и он сказал:
– Возьми себя в руки, Беатрис. Я устал от твоих рыданий.
– Я очень испугалась, – робко ответила я в свое оправдание и просунула дрожащие пальцы в его ладонь.
– Ты испугалась! – насмешливо повторил Гай и, отстранив мою руку, холодно подтвердил: – Да, тебе есть чего бояться. По легкомыслию ты, зная, что понесла, но не сказав мне об этом, отправилась на прогулку и оказалась там, где тебя не должно было быть. Именно тебя, Беатрис! Мало того, ты вдобавок разболтала о своей беременности тем, с кем я воюю не на жизнь, а на смерть, о чем тебе было известно. Молись, Беатрис, усердно молись о том, чтобы родить мне здорового, сильного первенца и чтобы он оказался сыном. Если твои молитвы не будут услышаны, я разведусь с тобой.
Меня как холодной водой окатило.
– За что, Гай? – прошептала я. – Не будь так жесток! Ведь я люблю тебя.
– И что мне дала твоя любовь? – усмехнулся Гай, терзая меня ледяным, ничуть не смягчившимся взглядом. – Прилюдное унижение, которое мне довелось испытать сегодня по твоей вине? Дело даже не в том, что я был вынужден освободить графа Хантингтона. И он, и она, все его стрелки, все мои ратники и слуги, простолюдины Руффорда – все! – увидели, какую жалкую и глупую женщину я выбрал в супруги. Ты выставила меня на посмешище, Беатрис.
Я сжималась в комок, изнемогая под тяжестью упреков Гая, самого звука его голоса, полного горечи, а он, не замечая моих страданий, продолжал говорить:
– Отныне ты не смеешь покидать замок без моего разрешения. В тягости ты или нет, здесь я или в Ноттингеме, не вздумай ослушаться. И не льсти себе мыслью, что меня заботит твоя безопасность. Я стыжусь тебя и не желаю, чтобы ты показывалась на людях, вызывая смешки и жалость. Женщина, которой я дал свое имя, не имеет права быть жалкой, а ты жалкая, Беатрис.
С этими словами, не простившись со мной, Гай ушел. Дрожа всем телом, я зарылась в подушки и проплакала до утра, с наступлением которого у меня началась новая жизнь, и ни одной женщине в мире я не пожелала бы такой жизни – ни одной, за исключением леди Марианны. Я возненавидела ее с новой силой, и с каждым днем моя ненависть к ней росла. Я влачила горестное одинокое существование, хотя Гай неотлучно пребывал в замке, забросив дела Ноттингемшира, оставляя без ответа призывы сэра Рейнолда. Помня, как он назвал меня жалкой, я всеми силами старалась его разуверить в подобном мнении, держалась на людях с достоинством и приветливой улыбкой. Наверное, у меня плохо получалось, потому что губы Гая то и дело кривила презрительная усмешка. Когда он смотрел на меня, его глаза оставались холодными. До разговоров со мной он не снисходил. От служанок я узнавала, что по вечерам он пьет слишком много вина.
Не выдержав пытки отчужденностью, которой Гай подвергал меня, я унизилась до того, что однажды выплакала свою боль Джеффри, попросила слугу вступиться. Джеффри был очень тактичен, попытался убедить меня в том, что мой брат – более пригодный посредник в делах между мной и Гаем. Но я не слушала его, пребывая в полном отчаянии. К нам больше не приезжали гости, и Брайана я не видела с того рокового дня.
Не знаю, предпринял что-то Джеффри или нет, но Гай вдруг стал навещать меня перед сном. Мне очень хотелось верить, что он приходит по собственному желанию. Было слишком унизительно думать, что его визитам я обязана заступничеству Джеффри. Гай не задерживался надолго, осведомлялся о моем самочувствии, спрашивал, не нуждаюсь ли я в чем-либо, целовал меня в лоб и уходил. К счастью, я хорошо себя чувствовала, ребенок в утробе рос и начал шевелиться. Когда я сказала об этом Гаю, он даже приложил ладонь к моему располневшему животу и, почувствовав движение ребенка, улыбнулся неожиданно тепло. Эта улыбка вернула надежду, что однажды Гай простит меня и вернет мне свое расположение. Только бы родить ему сына, а не дочь, и я горячо молилась о сыне денно и нощно.
В самом конце лета Гай куда-то отправил всю свою дружину во главе с Джеффри, не оставив даже малого числа ратников для охраны замка, а через несколько дней и сам покинул его. Поскольку большая часть дружины вернулась, я узнала, что король Ричард сейчас пребывает в Англии, и ратники Гая принимали участие в штурме Ноттингема, не пожелавшего открыть ворота законному государю. Конечно, сэр Рейнолд всегда был преданным сторонником принца Джона, но не на погибель же себе самому! Еще одним удивительным обстоятельством было то, что вместе с королевскими войсками на стенах Ноттингема сражались и стрелки вольного Шервуда.
Наконец Гай возвратился в замок. Он был очень мрачен, и я побоялась подступиться к нему с вопросами. Но он сам поведал мне, что был в Ноттингеме, куда его вызвал король.
– Как он обошелся с тобой? – отважилась спросить я. – Милостиво?
– Более милостиво, чем с тестем твоего брата. Сэра Рейнолда ждет заточение, и, учитывая его возраст, полагаю, что там он и окончит свои дни. Я всего лишь остался не у дел – за то, что уклонился от участия в осаде и штурме Ноттингема.
– Но ведь ты направил к Ноттингему своих ратников, всех до единого!
– Ричард посчитал это недостаточным проявлением преданности ему, – ответил Гай и замкнулся в молчании.
От ратников я знала, что граф Хантингтон в отличие от Гая наравне со своими стрелками принял участие во взятии Ноттингема, и мне очень хотелось узнать, какую награду он получил от короля. Но спрашивать об этом Гая было бы верхом безрассудства, и я не спросила. Он вдруг сам сказал без всяких вопросов:
– Наибольшей милости Ричарда удостоился Роберт Рочестер. Полное и безоговорочное помилование ему и тем, кто был с ним в Шервуде, возвращение всех владений, подтверждение графского титула. Король прямо-таки очарован им, как и его супругой. При штурме Ноттингема он принял ее за юношу, увлек в битву к воротам, а узнав после, кто она, был чрезвычайно обескуражен. Он ведь едва не посвятил ее в рыцари, настолько был покорен ее доблестью и отвагой! Чтобы искупить свою оплошность, он преподнес ей в дар графские регалии из золота с рубинами, в которых она и была на обеде у короля.
Пока он говорил о леди Марианне, его голос непривычно смягчился, глаза засияли, а на губах появилась такая нежная улыбка, которой он ни разу меня не удостаивал, даже в день нашей свадьбы. Не сводя с Гая глаз, я прошептала:
– Ненавижу!
Как ни тихо я произнесла это слово, Гай услышал и, бросив на меня насмешливый взгляд, осведомился:
– Ты ненавидишь? Не ожидал, что ты способна на ненависть! Кого, Беатрис, и за что?
– Леди Марианну! Ненавижу за то, что она украла у меня твою любовь! – ответила я, задыхаясь от гнева.
Гай смерил меня странным взглядом и, холодно улыбнувшись, покачал головой:
– Успокойся, Беатрис! У тебя нет причин ненавидеть ее.
– Почему? – враждебно спросила я.
Минуту подумав, Гай сказал:
– Ты уверена, что хочешь знать правду?
Я кивнула. Он с сомнением посмотрел на мой живот, но я не хотела откладывать разговор, раз уж Гай готов снизойти до откровенности. Кто знает, когда еще он заговорит со мной искренно?
– Ну как пожелаешь!
Устало вздохнув, Гай указал на кресло и, подождав, пока я устроюсь в нем, сел напротив.
– Она ничего не крала у тебя, Беа, потому что красть было нечего. Я никогда не любил тебя. Ни одного дня, ни одной минуты.
От этих жестоких слов, сказанных неожиданно теплым и сочувственным тоном, я онемела и даже не заметила, что он называл меня не полным именем, а как раньше – Беа.
– Зачем же ты женился на мне? – прошептала я, наконец обретя голос.
Гай пожал плечами и глухо сказал:
– Мне было очень одиноко, когда я ее потерял. Я изнемогал и от одиночества, и от боли утраты. Но надо было как-то продолжать жить, без нее. Я долго думал и решил, что лучший способ забыть Марианну – жениться. Почему бы не на тебе, Беа? Ты хороша собой, твой брат стал моим другом, ты родом из влиятельной семьи, твоя мать была плодовита, а я хотел детей. Но очень скоро я понял, что ошибся, страшно ошибся!
– Во мне? – осмелилась я спросить, чувствуя, как сердце сжимается от боли.
Гай бросил на меня долгий взгляд, и я увидела в его глазах боль, созвучную моей.
– Нет, не в тебе, – хрипло сказал он. – Я ошибся в себе, Беа, в том, что смогу забыть ее. Увы, мне это не удалось, как я ни старался.
– Когда ты до свадьбы вдруг уехал в Ноттингем, сославшись на дела, ты ездил из-за нее? – онемевшими губами спросила я.
Гай невесело усмехнулся.
– Да, я хотел убедиться, что она для него ничего не значит. Слова епископа Гесберта о том, что он опекает ее, меня встревожили. Мне надо было своими глазами увидеть его, поговорить с ним, хотя он не слишком охоч до бесед со мной. Чтобы повстречать его, я углубился в Шервуд, зная, что рискую жизнью.
– И ты его встретил, – утвердительно сказала я. – Встретил, но остался жив.
– Мне в руки попал его племянник, и я прикрылся мальчишкой как щитом. Ради жизни щенка своего брата он пообещал отпустить меня. Я расспросил его о Марианне, и он ввел меня в заблуждение напускным равнодушием, с которым говорил о ней. Я уверился, что они больше не вместе, что он побрезговал ею, и с чистым сердцем вернулся в Лондон, чтобы жениться на тебе и окончательно выбросить из головы все мысли о ней. Но я обманулся его безразличием: уже в ту пору он вновь приблизил ее к себе, и она даже успела понести от него.
– Зачем ему понадобилось вводить тебя в заблуждение?
– Опасался за нее. Считал, что, узнай я правду, то приложу все силы вновь разлучить их любыми средствами.
– И он был прав в этом?
– Абсолютно прав.
Впервые в жизни Гай говорил со мной как с другом, и мне было дорого его доверие, хотя то, что он говорил, ранило меня в самое сердце, словно его слова были острыми шипами. Оглушенная болью, я захотела утешить его, видя, что он страдает не меньше меня:
– Гай, как можно любить такую женщину? Она же бессердечная, жестокая, точно такая же, как граф Роберт. Разве добрая девушка выйдет замуж за убийцу своего отца? Разве истинно благородный мужчина унизит себя браком с женщиной, отмеченной позорным клеймом?
Гай посмотрел на меня с непритворным любопытством и усмехнулся так, словно мои слова его повеселили.
– Оказывается, она изрядно занимала твой ум, Беа? Не знал! Но ты заблуждаешься.
– В чем?
– Во всем, кроме одного: она действительно точно такая же, как он. Все твои прочие утверждения ошибочны.
Его лицо вновь приняло замкнутое выражение, по которому я поняла: доверительный разговор закончился.
– Как же нам теперь быть? – спросила я, прилагая все силы к тому, чтобы не разрыдаться.
– Притерпимся, как-нибудь поладим, – негромко ответил Гай. – Ничего иного не остается. Рожай мне детей и находи утешение в радостях материнства.
Мне бы смириться с предложением Гая, ухватиться за внезапно проявленное им дружелюбие, но я была слишком сильно оскорблена его признанием. Он никогда не любил меня, выбрал в супруги не сердцем – рассудком, а леди Марианну любил и продолжает любить! Задыхаясь от бессильной злости, я кусала по ночам подушку, и ненависть к леди Марианне продолжала расти. Теперь уже я выказывала Гаю безразличие, пряча любовь к нему. Так я надеялась задеть его, а на самом деле упустила последнюю возможность укрепить между нами если не сердечную приязнь, то хотя бы простое доверие.
В положенный срок я разрешилась от бремени сыном, и мне стало немного легче от того, что я не подвела Гая и не обманула его ожиданий. Гай пожелал назвать мальчика в честь своего отца. Моим мнением он не поинтересовался. Я не посмела бы возражать, но равнодушие Гая меня задело: я была вправе ждать большей благодарности. Я попросила его пригласить дядю Гесберта, чтобы он крестил нашего сына, и только тогда узнала, что дяди Гесберта давно нет в живых. Гай приказал всем скрывать от меня его гибель, пока я ждала дитя. Не думаю, что Гай волновался обо мне – скорее он беспокоился о ребенке, которого я носила. Во всяком случае о смерти дяди Гесберта он рассказал мне с полнейшим равнодушием, а когда я заплакала, презрительно поморщился.
– Почему он погиб? – спросила я.
– По причине своей непомерной алчности и женолюбия.
Дядя Гесберт и женолюбие?! Ведь он был епископом!
– Ты плохо знаешь своих родственников, – усмехнулся Гай. – Твой дядя Гесберт удержу не знал в плотских утехах, лишь напускал на себя постный вид. Клюнул на юную красотку, а налетел на стрелу!
– Дядя Гесберт был образцом добродетели! – крикнула я, задохнувшись от возмущения.
– Этот образец добродетели частенько предавался самому разнузданному разврату, – рассмеялся Гай. – Я мог бы много рассказать тебе о том, каким он был на самом деле.
– Не трудись! – отрезала я. – Все равно не поверю ни одному дурному слову о нем!
Гай насмешливо фыркнул и лениво пожал плечами:
– Твое дело. Продолжай и дальше жить в мире иллюзий.
Дни мелькали, похожие один на другой, пока не пришло известие, что король Ричард облек графа Хантингтона властью своего наместника в Средних землях. Получив эту весть, Гай вышел из оцепенения, в котором пребывал, впал в неистовую ярость, разгромил свои покои и напился до бесчувственного состояния.
Еще через несколько месяцев я услышала от служанок, которые умудряются знать все обо всех, что леди Марианна родила дочь. Признаюсь, это известие вызвало у меня злорадные чувства. В моих глазах она оставалась дурной женщиной, а теперь вдобавок ущербной. Должно быть, граф Роберт испытал разочарование и пожалел, что взял ее в супруги. Но стоило мне так подумать, как в то же мгновение вспомнились их голоса, прозвучавшие эхом:
– Моя леди!
– Мой лорд!..
Нет, поняла я, он никогда в ней не разочаруется, как и Гай никогда не оставит мысли о ней. Дядя Гесберт назвал ее ведьмой – ведьмой она и была, напуская на всех свои чары, не щадя никого!
Когда я прошла очищение после родин, Гай снова начал наведываться в мою постель. Прежде у нас была общая спальня, но пока я носила Лайонела, Гай распорядился ее переделать, и теперь каждый из нас ночевал отдельно. Он приходил ко мне раз в неделю и очень редко оставался до утра, исполняя супружеский долг молча, без единой ласки или поцелуя, только что не стискивал зубы, словно я внушала ему отвращение. Так прошел год, и Гай объявил, что поскольку я за целый год не понесла, то он больше не видит смысла продолжать супружескую близость со мной.
– Возможно, удостаивай ты меня более частыми посещениями, я бы уже носила под сердцем дитя!
– В том, для чего другим хватало единственного раза, ты оказалась такой же неумехой, как и в остальном, – ответил он.
Впервые мне захотелось отплатить ему той же монетой, и я сказала Гаю в лицо, шалея от собственной дерзости:
– Может быть, мне разбросать по спальне имбирные стебли, чтобы ты вновь обманулся, принял меня за нее и счел мое ложе желанным? Помнится, в ту ночь ты отступил от обычной строгости. Кто она для тебя, Гай? Простолюдинка или девка? Согласно твоим же утверждениям, только им дозволительна пылкость в мужских объятиях!
Лицо Гая приняло такое выражение, что я была уверена: сейчас он ударит меня. Но Гай справился с гневом. Смерив меня брезгливым взглядом, он с презрением произнес:
– Ты безнадежна, Беатрис! Безнадежна в своей глупости. Простолюдинка или девка, спрашиваешь? Ни то ни другое. – Помедлив, он сказал изменившимся, очень тихим голосом: – Марианна – единственная для меня.
Я поняла, что мне не тягаться с ним в умении причинять боль словами, когда он, прежде чем закрыть за собой дверь, с холодной улыбкой добил меня:
– Знаешь, а я ведь признателен тебе за наваждение, которое ты мне подарила, сама того не ведая. Хотя бы так, пребывая во власти морока, но я узнал, каково это – делить ложе с желанной и любимой женщиной. Сладостно и бесконечно прекрасно, Беатрис!
Моя постель стала одинокой и холодной, но не постель Гая. Зайдя к нему как-то утром, я застала его в кровати с одной из служанок. Девушке хватило совести покраснеть и укрыться с головой, а мой супруг не устыдился столь очевидного проявления своей неверности. Напротив, он сделал мне выговор за то, что я ворвалась к нему без зова и предупреждения. Когда же я укорила его, он ответил мне пощечиной и приказал выйти вон.
Единственной радостью оставался мой маленький Лайонел, но стоило ему исполниться всего два года, как Гай взял воспитание сына в свои руки. Бедный мой мальчик! У меня сердце сжималось от его плача, когда Лайонела нещадно обливали ледяной водой, чтобы он рос закаленным. А он любил теплую воду и мог плескаться в ней бесконечно, любил слушать сказки, сидеть у меня на коленях, но все это стало запретным по воле Гая.
Сам Гай ежедневно изматывал себя ратными тренировками, пропадал до заката на верховых прогулках в обществе Джеффри. Иных занятий и другого общества у него не было. Даже Брайан редко наведывался к нам, а мы не выбирались ни к кому, жили как затворники. Граф Хантингтон – наместник короля – не нуждался в помощи моего супруга, и Гай изнывал в бездействии, а я томилась в одиночестве, не имея подруг, оставленная мужем, отлученная от забот о сыне. Два чувства скрашивали мою жизнь, не давая впасть в полное уныние: любовь к сыну и ненависть к леди Марианне, неизвестно чем заслужившей любовь Гая. Ненавидеть ее было для меня так же естественно, как дышать.