– Мэриан. В честь Марианны.
Кэтрин просияла улыбкой и одобрительно кивнула.
– А парня как ты хочешь назвать?
С именем сына было сложнее. Эллен очень хотелось назвать его в честь отца, но она сомневалась. Пусть к ней относились по-прежнему, но Эллен ни разу не слышала, чтобы имя Джеффри кто-нибудь из бывших стрелков произнес хоть однажды. Все словно по уговору не упоминали о бывшем командире дружины Гисборна, и Эллен опасалась, что, дав сыну имя отца, невольно вызовет неприязнь к мальчику. К имени дочери просилось и другое мужское имя, навсегда связанное с именем Марианны. Но назвать сына Джеффри в честь Робина Эллен казалось оскорблением его памяти. Было еще одно имя, и Эллен остановилась на нем. Оно тоже связано с Марианной, пусть и не так, как имя Робина, но не менее тесно. Вилл всегда относился к Эллен тепло, выделяя ее из прочих подруг Элизабет, и Эллен была уверена, что он не обидится на нее.
– Уильям, – ответила она Кэтрин с полной убежденностью в правильном выборе имени сына.
К Рождеству в Веардруне неожиданно объявился Дэнис. Его приезд вызвал бурную радость. Тиль не могла на него наглядеться: Дэнис сильно возмужал и стал еще больше походить на Вилла. Переходя из объятий в объятия, он оказался в медвежьем захвате Джона и едва заметно поморщился:
– Прекрати меня сдавливать, Джон, не то вынудишь ответить тебе!
– И как же ты мне ответишь, мальчик? – пророкотал Джон.
Дэнис сделал неуловимое для глаз движение, и Джон оказался распростертым на полу под общий хохот.
– Весь в отца, – буркнул Джон, поднимаясь на ноги. – Тот тоже, случись что не по нраву, хватал за запястье – и все, лежишь, не успев даже мяукнуть!
Эллен опоздала встретить Дэниса вместе с друзьями – он сам объявился в ее комнате, распахнув объятия.
– Нелли, что мне сказали! Вот так новость! Ну-ка, покажи мне своих ребятишек.
Эллен подвела его к близнецам, и Дэнис по очереди взял на руки сначала мальчика, потом девочку, глядя на каждого веселым и цепким, ничего не упускающим взглядом.
– Похожи! – сказал он, водворив детей обратно в кровать.
Эллен гордо улыбнулась, и Дэнис, затаив озорную улыбку, уточнил:
– На отца похожи, Нелли. Уильям улыбается точь-в-точь, как он, а у Мэриан глаза такие же, как у Джеффри.
Эллен даже обомлела.
– Тебе успели сказать… – только и выдавила она из себя, как Дэнис от души расхохотался.
– Никто мне ничего не говорил, кроме того, что ты родила сына и дочь. У меня что, своих глаз нет? – снова взяв на руки мальчика, Дэнис посмотрел внимательнее и ухмыльнулся: – Ой-ой-ой!
Эллен поняла, к чему относился возглас Дэниса, и невольно покраснела. Ее саму смущал темно-ореховый цвет глаз сына. Природа не отказала себе в удовольствии сыграть шутку, воспользовавшись частицей общей крови, что текла в жилах Гая Гисборна и Джеффри, а теперь – и сына Джеффри. Эллен иной раз боялась, не подарила ли она жизнь новому воплощению всего злого, что для нее сосредоточилось в Гае Гисборне. Пристально вглядываясь в сына, она думала о Джеффри, и воспоминания о нем заставляли ее отвергать подобные мысли. Да, похож, но и только! Эллен утешалась тем, что маленький Уильям смотрел на мир широко распахнутыми, доверчивыми и любопытными глазами, а не жестко прищуренными, подозревавшими всех и вся. Угадав причину ее смущения, Дэнис усадил мальчика рядом с сестрой и ласково обнял Эллен.
– И у Гая Гисборна взгляд мог остаться таким же чистым и открытым, как у этого малыша, если бы его сердце не поросло шерстью дикого зверя. Брось краснеть, Нелли! У тебя замечательный сын и дочка-красавица. Вам с Джеффри есть чем гордиться! – бросив смеющийся взгляд на близнецов, Дэнис весело протянул: – Жаль, что я только сегодня узнал. Вот бы удивил Джеффри!
– Ты знаешь, где он?! – воскликнула Эллен, задохнувшись от волнения. – Ты виделся с ним? Когда?
По ее задрожавшему голосу Дэнис понял, как ей важно все, что связано с Джеффри, и поспешил сказать:
– Этой осенью, Нелли. Мы случайно повстречались в Йорке, когда я сопровождал туда графа Уильяма. Вечером посидели за кружкой эля.
Эллен, помедлив, спросила:
– Он что-нибудь говорил обо мне?
– Спрашивал, как ты поживаешь, – прямо ответил Дэнис и передернул плечами. – Мне тогда и пришло в голову, что между вами что-то было. Уж так он впился в меня глазами! Только что я мог рассказать ему, если простился с тобой раньше, чем он? Узнав, что я с той поры не видел тебя, он больше ни разу не упомянул твое имя за весь вечер. Да я и не выспрашивал. Он ведь либо сам скажет, либо из него клещами не вытянешь.
– А что он делает в Йорке?
– Служит ратником в городском гарнизоне. Я стал точно таким же ратником, как он, только служу графу Солсбери. Вот мы и встретились с ним наконец-то на равных, как два никому не известных наемника, – усмехнулся Дэнис. – Посидели до поздней ночи, потолковали о том о сем.
Когда Джон отправился в Йорк, Эллен считала дни, уверенная в том, что теперь вместе с Джоном непременно приедет Джеффри. Она представляла, как они встретятся, как удивится Джеффри сыну и дочери, и ее сердце замирало от счастья. На этот раз Джон вернулся быстро, но снова один.
– Он оставил службу у шерифа Йоркшира в первый день декабря, Нелли, – сказал Джон. – Мы разминулись с ним от силы на месяц! Куда он уехал из Йорка и что собирался делать, Джеффри не сказал ни шерифу, ни ратникам.
Следы Джеффри опять потерялись, и Эллен начала смиряться с тем, что им больше не доведется свидеться, если только жизнь не заложит какой-нибудь лихой неожиданный поворот. С головой уйдя в материнство, она перестала тосковать по Джеффри с былой остротой и вспоминала его без прежней боли. Воспоминания постепенно утрачивали яркость, и на смену им вернулись другие.
Однажды ей приснился Робин. Вернее, не он сам, а времена, в которые Эллен жила в доме Робина в Локсли, когда там еще не объявился Гай Гисборн. Видения были такими живыми, настолько изобиловали лицами, разговорами, событиями, вернув Эллен в дни юности, что, проснувшись, она не сразу поняла, где находится. Открыв глаза, она ожидала увидеть скромное убранство спаленки в Локсли, услышать голоса Робина и маленькой Клэренс и осознала, что она в Веардруне, когда расхныкались проголодавшиеся близнецы.
Весь день Эллен пребывала под впечатлением сна и вспоминала, вспоминала, вспоминала… В ее сердце внезапно очнулась прежняя многолетняя любовь к Робину, вытеснив все прочие чувства.
«Как я только могла подумать, что смогу полюбить кого-то, кроме тебя?! – мысленно разговаривала она с Робином. – Как посмела тебя с кем-то сравнить? Ты один был и останешься в моем сердце. Прости меня за то, что, поддавшись влечению, причиной которого было горе от твоей гибели, я едва не отступилась от памяти о тебе!»
Эллен окончательно обрела покой. У нее было все, чего только может пожелать женщина: любовь, дети, дом, где она будет жить, растить детей и любить того, кто ей дал этот дом. Спокойным рассудком она понимала: несомненно, плохо, что у детей не будет отца. Сыну особенно нужна отцовская любовь. Но, с другой стороны, в Веардруне с избытком хватало названых отцов, чтобы ни Уильям, ни Мэриан не чувствовали себя обделенными вниманием и заботой. Конечно, сын и дочь подрастут и однажды спросят о настоящем отце. Тогда она и расскажет им о Джеффри – так, как сама понимала его. Уильям и Мэриан не будут стыдиться отца: нет причин для стыда. А если они зададут вопрос, где он и почему не живет вместе с ними, даже не навещает? Она объяснит, что в жизни мужчины и воина много дел и дальних дорог.
Глава шестая
Расставшись с Эллен и оставив Веардрун за спиной, Джеффри и в самом деле поехал куда глаза глядят. Вечером он остановился на постоялом дворе и провел там несколько дней, обдумывая дальнейшую жизнь. Она представлялась совершенно туманной. Ни цели, ни смысла, ни привязанностей – ничего, кроме одиночества. И все же как-то надо начинать жить заново. Сказав Эллен, что он найдет ратную службу в замке любого лорда, Джеффри прекрасно отдавал себе отчет, что сделать это будет очень непросто. Покойный сэр Гай оставил о себе в Средних землях недобрую память. Теперь, когда не стало ни его, ни графа Хантингтона, все прямо указывали на Гая Гисборна как на виновника бед, постигших Ноттингемшир и все Средние земли. Едва ли кто-то захочет взять Джеффри на службу, узнав, что прежде он служил Гаю Гисборну. Недаром его бывшие соратники оказались в лесничих: кроме королевской службы, иной они не могли найти. Джеффри помнил, что они предлагали ему присоединиться к ним, но оставался неумолимым в своем убеждении: служить королю Иоанну он не станет.
В Средних землях ему не было места, и Джеффри подумывал, не податься ли на север. Он был наслышан о шерифе Йоркшира как о человеке справедливом и служить ему считал для себя незазорным. Но служба шерифу все равно остается королевской, поскольку тот получил должность из рук короля.
Размышляя о будущем, Джеффри одновременно вспоминал прошлое. Не далекое, а совсем недавнее, связанное с Эллен. Вспоминал с болью и горечью. Волкодава она окликнула, а его нет. Да и кто он такой, чтобы соперничать с графом Хантингтоном? Что он мог предложить ей взамен Веардруна?
Одна из служанок приметила молчаливого постояльца, коротавшего скудные светом зимние дни в обществе огромного пса. Постоялец ей приглянулся, и даже шрамы, избороздившие половину его лица, не отпугнули ее, а, напротив, добавили ему в глазах служанки мужественности и привлекательности. Чтобы привлечь его внимание, девушка перешла от взглядов к якобы случайным прикосновениям: то дотрагивалась ладонью до его руки, убирая со стола, то, ставя перед ним кружку с элем, едва заметно прилегала ему на плечо, давая почувствовать упругость своей груди.
Джеффри, конечно, заметил уловки служанки, внимательно рассмотрел девушку незаметно для нее самой и нашел довольно миловидной. Когда она особенно смело наклонилась рядом с ним над столом, позволив заглянуть в вырез платья, он решил позвать ее на ночь. Хочешь забыть одну женщину – уложи в постель другую. Но, когда пришло время ложиться спать, Джеффри передумал. Слишком живо он помнил Эллен и не желал никого, кроме нее.
Ночью ему приснилась леди Марианна. Скользя легкой светлой тенью, она приблизилась к кровати, опустилась на табурет возле изголовья и с едва уловимой улыбкой устремила мягкий, но пристальный взгляд серебристых глаз на Джеффри.
– Леди моя! – прошептал Джеффри, зачарованно глядя в глаза Марианны, затягивавшие в светлую глубь.
С прежней улыбкой Марианна протянула к нему руку, которую он с трепетом принял в свои ладони и благоговейно поднес к губам.
– Везде Иоанн! – услышал он ее нежный певучий голос. – Куда деваться от короля?
– Уехать за пределы его владений, моя леди, – ответил Джеффри.
Глаза Марианны приняли задумчивое выражение, и после долгого промедления она решительно покачала головой:
– Нет, я нуждаюсь в тебе именно в Англии.
Джеффри не мог поверить своим ушам: леди Марианна нуждается в нем? Пусть только слово скажет – и он для нее горы свернет! Джеффри тут же вспомнил упреки Дэниса и Эллен, относившиеся к одному и тому же – западне, в которую ее заманили письмом брата. Он принимал в этом участие, видел, как ее пытали. Никакие доводы, что он приводил Эллен в свое оправдание, не обеляли его в собственных глазах. Ведь ему было достаточно убить сэра Гая, а он не сделал этого! К чему сказанные им слова, что он умер бы ради нее? Пустое сотрясение воздуха! Сердце Джеффри упало, как вдруг он ощутил легчайшее пожатие ее тонких изящных пальцев:
– Не укоряй себя. Убить и умереть – разные вещи. Кому, как не мне, знать об этом? – сказала она с едва уловимой усмешкой. – Надо похоронить прошлое, а не копаться в нем, как в ворохе прошлогодних листьев. Ступай в Йорк, сделай так, как обдумывал, и жди.
– Чего, моя леди?
– Вестей, получив которые, отправишься в путь. Он приведет тебя туда, где ни ты, ни твой меч больше не будут служить Иоанну.
Проснувшись, Джеффри перебрал в уме каждое слово, сказанное леди Марианной, и отбросил колебания. Расплатившись с хозяином постоялого двора, он забрал с собой Артоса и отправился в Йорк. Попасть к шерифу оказалось несложно. Представ перед сэром Озриком, Джеффри немногословно сообщил, кто он, чем занимался прежде, и попросил взять его ратником в гарнизон Йорка.
– Говоришь, служил шерифу Ноттингемшира? – протянул сэр Озрик и, задумчиво посмотрев в окно, тяжело вздохнул: – Да, немало бед принес ваш последний шериф землям, на которых должен был поддерживать порядок, а сам сеял смуту! Так почему же ты не остался в Ноттингеме, а подался в Йорк?
– Именно по этой причине, милорд, – кратко ответил Джеффри.
– Ну а почему я должен нанять тебя? – с усмешкой осведомился сэр Озрик. – У меня сейчас нет нужды в новых ратниках.
По его лицу было видно, что шериф Йоркшира не горит желанием брать на службу того, кто служил Гаю Гисборну, чья дурная слава достигла и Северных земель. Но Джеффри не привык отступать от задуманного и ответил с хладнокровием, присущим ему в непростых ситуациях:
– Например, потому что я хорошо владею оружием.
Сэр Озрик посмотрел на него с любопытством: не каждый день приходится сталкиваться с подобной самоуверенностью, граничившей с хвастовством.
– Насколько хорошо?
– Полагаю, что лучше любого из тех, кто несет службу в гарнизоне Йорка.
Окинув Джеффри откровенно насмешливым взглядом, сэр Озрик предложил:
– Что ж, пойдем, покажешь, на что ты способен. – Пока они спускались во двор, шериф сказал: – Меч при тебе, сейчас облачишься в кольчугу…
– Я бы предпочел вместо кольчуги второй меч, – учтиво, но твердо ответил Джеффри.
Сэр Озрик в ответ пожал плечами. Одним бахвалом больше, одним меньше – нет особенной разницы. Жаль только время терять.
– Условия? – спросил Джеффри, доставая меч из ножен.
По знаку сэра Озрика один из ратников отдал ему свой меч, и шериф сказал:
– Обезоружить противника.
Сэр Озрик сам выбрал того, кто будет сражаться с Джеффри, и подал знак к началу. Джеффри справился без особого труда, затратив на поединок меньше минуты. Сэр Озрик кивнул двум ратникам, но и они недолго выстояли против Джеффри, выбившего у них оружие. Шериф внимательнее посмотрел на Джеффри и приказал выйти против него троим. Это испытание потребовало больших усилий, но тело, за много лет привыкшее к ратным занятиям, сделало свое дело, не подведя Джеффри. Выбив мечи у трех противников, он обернулся к сэру Озрику со словами:
– Милорд, для того чтобы выстоять против большего числа, мне понадобится кольчуга.
Сэр Озрик, глядя на Джеффри уже не насмешливым, а уважительным взглядом, ответил:
– Нет нужды. Я убедился, что ты не преувеличил свое умение. Я нанимаю тебя, но помимо обычных обязанностей будешь заниматься обучением остальных, за что станешь получать отдельную плату.
Джеффри такое условие вполне устраивало. Он потратил совсем немного из того серебра, что ему собрали бывшие соратники, поэтому, получив первое жалованье, отпросился на несколько дней и съездил в Ноттингемшир вернуть долг. Товарищи попытались воспротивиться, но стоило Джеффри только шевельнуть бровью, как они тут же вспомнили в нем командира и взяли деньги.
На обратном пути в Йорк Джеффри испытал сильное желание завернуть в Веардрун и повидать Эллен, но справился с собой, подавив порыв. Зачем? Чтобы лишний раз убедиться в том, что Эллен в нем не нуждается? Небрежное приглашение, сделанное ею при расставании, причинило ему сильную боль, так какой смысл тревожить душевные раны? Джеффри вернулся в Йорк и постарался занять себя службой так, чтобы у него не оставалось ни сил, ни времени вспоминать Эллен. День шел за днем, и новый мало чем отличался от предыдущего, пока почти через год Джеффри в середине октября не повстречался с Дэнисом.
Встреча вышла случайной. Располагая свободным вечером, Джеффри зашел в пивную выпить кружку эля и увидел там ратников с гербом графа Солсбери. Самого графа Уильяма он видел днем у сэра Озрика, поэтому не слишком удивился, пока к нему не подошел один из ратников – совсем еще молодой парень.
– Ба! Мой спаситель! – весело воскликнул он, хлопнув Джеффри по плечу, и Джеффри узнал Дэниса Рочестера.
Дэнис махнул рукой соратникам в знак того, чтобы его не ждали обратно, и вместе с Джеффри устроился за маленьким столом в дальнем углу.
– Стало быть, брат короля – граф Солсбери, – хмыкнул Джеффри. – Не могу не отдать тебе должное: ты оказался проворным.
– К рекомендации, которой меня удостоил граф Линкольн, могли снизойти только трое, – сказал Дэнис. – Лестер не слишком в чести у Иоанна: король помнит о его родстве с графом Хантингтоном. Пембрук много времени проводит в Ирландии, а мне надо было попасть ко двору Иоанна – пусть даже простым наемником.
– И ты отправился к графу Уильяму, – с пониманием кивнул Джеффри. – Брат короля, близок к Иоанну, к графу Хантингтону питал искренние дружеские чувства. Ты сделал правильный выбор. Ну а что дальше?
Он выразительно изогнул бровь, и Дэнис, понимая, о чем спрашивает Джеффри, кивнул:
– Да, я видел Брайана де Бэллона, и не однажды.
– И?
Прикусив губу, Дэнис долго молчал. Джеффри не мешал ему, глядя на помрачневшее лицо юноши. Глубоко вздохнув, Дэнис поднял голову и тихо, но твердо сказал:
– Я хочу призвать его к ответу, а не просто убить. Хочу, чтобы его низость стала известной всем, чтобы он был заклеймен позором, а потом уже принял смерть.
– То есть ты хочешь суда над ним и приговора, который он заслужил, – усмехнулся Джеффри и очень внимательно посмотрел на Дэниса: – И как же ты мыслишь устроить подобный суд?
Дэнис передернул плечами.
– Знал бы как – суд над Бэллоном давно свершился бы.
После ответа Дэниса в свой черед надолго умолк Джеффри, перебирая в уме все возможные способы наказать Брайана де Бэллона так, как задумал Дэнис. Суть его замысла пришлась Джеффри по душе. Просто убить Бэллона значило бы унизиться до него. Но король Иоанн никогда не допустит суда над своим пособником в расправе с графом Хантингтоном, и это Джеффри отлично понимал. Правда, оставалось еще и убийство леди Марианны, совершенное Бэллоном по собственной воле, без всякого на то приказа короля. Обвинение в этом убийстве было вполне достаточным, чтобы покрыть имя Бэллона позором, а его самого предать казни. Но Иоанн обязательно что-нибудь измыслит к спасению Бэллона и в этом случае. К тому же не только гибель леди Марианны требовала возмездия, но и графа Хантингтона, пусть в части него за спиной Бэллона стоял король.
– Есть только один способ, – уверенно заявил Джеффри и, поймав вопросительный взгляд Дэниса, пояснил: – Божий суд оружием. Брайан де Бэллон по-прежнему любит участвовать в турнирах?
– Редкий турнир обходится без него, – подтвердил Дэнис, не спуская с Джеффри глаз.
Он мгновенно угадал мысль Джеффри, прежде чем тот успел облечь ее в слова. На турнире – желательно, чтобы Брайан де Бэллон при этом был признан победителем, – принародно и обязательно в присутствии короля обвинить его в убийстве, заявив, что Бэллон знал о помиловании Иоанном графа Хантингтона. Бэллон, разумеется, станет отпираться, но Иоанн уже не сможет вступиться за него.
Замысел был безупречным. Доказательств вины Бэллона нет: единственная свидетельница – настоятельница Кирклейской обители – покоится в могиле. Слово защиты против слова обвинения – ничего, кроме слов, и пусть правого поддержит Всевышний. Но кто предъявит Бэллону обвинение?
– Не ты, конечно, – ответил Джеффри, в свой черед прочитав мысли, промелькнувшие в голове Дэниса. – Кто станет слушать простого наемника, пусть и отпрыска знатного рода? Обвинителем может быть только тот, кто не просто равен Бэллону, а превосходит его в знатности. И, чтобы Иоанн не смог отказать в Божьем суде ни при каких обстоятельствах, бросить перчатку Бэллону должна женщина. Например, сестра графа Роберта.
– Ее светлость леди Клэренс? – усмехнулся Дэнис, выделив каждое слово. – Она никогда не отважится на подобный шаг.
– Ты настолько уверен в этом? – недоверчиво спросил Джеффри.
Дэнис утвердительно склонил голову. На его лице читалась явная неприязнь к тетке.
– Тогда остается только один человек, – тихо сказал Джеффри. – Она очень знатная, но пока еще слишком мала, чтобы к ее обвинениям отнеслись с должным вниманием.
Дэнис задумчиво прищурился, посмотрел куда-то вдаль и неожиданно тепло улыбнулся.
– Гвендолен! – выдохнул он. Переведя взгляд на Джеффри, Дэнис кивнул: – Да, отваги ей не занимать, и Бэллону она никогда не простит убийства родителей. Но граф Линкольн держит ее взаперти.
– Так ведь и времени впереди немало, чтобы ты смог придумать, как с ней повстречаться, – улыбнулся Джеффри.
Они проговорили до глубокой ночи. На следующий день граф Солсбери покинул Йорк, а вместе с ним и Дэнис. Когда день сменился ночью, во сне Джеффри вновь посетило видение – но не леди Марианны. На его постели сидела маленькая девочка от силы двух лет и в упор смотрела на него. Он ощутил дрожь, встретившись с ней глазами: они неотличимо походили на глаза леди Марианны.
– Почему тебя до сих пор нет? – очень строгим тоном спросила девочка и, не дожидаясь ответа, вручила Джеффри золотой перстень с большим розовым кристаллом. – Иди в Стэйндроп, отдай перстень моему дяде Реджинальду и скажи, что будешь охранять Гвен и меня. И не мешкай!
Последние слова она произнесла так, словно угрожала за промедление. Проснувшись, Джеффри почувствовал, что сердце бешено колотится, а сам он весь мокрый от пота. Что за странное дитя ему приснилось? Речь не по возрасту, взгляд пронизывает насквозь! Джеффри внезапно заметил, что его правая рука сжата в кулак. Распрямив онемевшие пальцы, он увидел на ладони перстень из сна. Один-единственный раз Джеффри видел его на руке леди Марианны, но запомнил и теперь понимал: это и есть знак, о котором говорила леди Марианна, а вместе со знаком был обозначен дальнейший путь.
Джеффри сообщил сэру Озрику, что должен оставить службу, не вдаваясь в объяснения, как шериф Йоркшира ни допытывался. Единственное, в чем Джеффри был вынужден уступить: дослужить до конца ноября. Помня предупреждение странной девочки, он мог только надеяться, что промедление не покажется ей долгим.
В первый день декабря он покинул Йорк и отправился в Дарем, где находился Стэйндроп – резиденция графа Линкольна. Джеффри понимал, что добиться приема у брата леди Марианны будет много сложнее, чем попасть к шерифу Йоркшира. Поэтому он, назвав себя, сразу отдал слуге перстень леди Марианны и стал ждать решения своей судьбы.
Ждать пришлось долго. Наконец его провели к графу Линкольну. Тот встретил Джеффри ледяным взглядом светло-серебристых глаз, невольно заставив вспомнить день, когда он сопровождал сэра Гая в Веардрун, чтобы известить об объявлении графа Хантингтона вне закона. Тогда граф Линкольн подобным взглядом терзал сэра Гая, сейчас не менее беспощадно смотрел на Джеффри. Ему не надо было узнавать командира дружины Гисборна. Реджинальд помнил его, а если бы и нет, Джеффри, отдавая слуге перстень, сказал, кто он и кем был прежде.
Полный скрытого гнева голос графа Линкольна нарушил молчание:
– Зачем ты явился в Стэйндроп?
Когда Джеффри со всей учтивостью попросил взять его на службу, да еще объяснил, в чем она заключается, граф Линкольн посмотрел на него с холодным любопытством.
– Что это – наглость или глупость? – осведомился он самым недоброжелательным тоном. Джеффри промолчал, и граф Линкольн указал глазами на перстень с аметистом, лежавший перед ним на столе: – Как он у тебя оказался?
Понимая, что граф может принять его ответ за бред умалишенного, Джеффри тем не менее рассказал все как было, не утаив ни одной подробности. К его удивлению, сэр Реджинальд воспринял слова Джеффри с абсолютной серьезностью, не подвергнув их ни малейшему сомнению. Взяв перстень, граф долго смотрел на игру аметиста, впав в глубокую задумчивость. Джеффри стоял перед ним, не смея нарушить его размышления, лишь опасаясь, что граф попросту позабыл о нем, но, очнувшись, вспомнит и велит убираться вон из Стэйндропа.
В глубине кристалла сменяли друг друга все оттенки розового цвета. Наблюдая за этими переливами, Реджинальд думал о младшей племяннице. Надо же! Сумела забрать перстень в Заокраинные земли и, пользуясь силой, которой ее наделяют луга Одина, оставила его в совершенно другом месте! Зачем ей понадобился этот человек? Да и понадобился ли? Она еще очень мала, и детские шалости присущи ей в полной мере. Возможно, что и случай с перстнем – одна из ее проказ. Но нет! Реджинальд отмел подобное предположение. Луиза любит шалить, но только не со своим Даром Хранительницы.
Отвлекшись от созерцания перстня, Реджинальд перевел взгляд на безмолвно застывшего Джеффри и хотел дать ответ, но тут за его спиной приоткрылась дверь. Увидев, как Джеффри повел глазами на звук, как приподнялись его брови, а на лице отразилось ошеломление, Реджинальд усмехнулся. По лицу Джеффри он сразу понял, кто сейчас бесцеремонно вторгся в залу.
Джеффри увидел девочку из своего сна. Маленькая, светловолосая, с огромными серебристыми глазами на личике эльфа, она важно шествовала, устремив неотрывный взгляд на него, едва появилась на пороге залы. Не удостоив вниманием графа Линкольна, девочка попросту обошла его и остановилась перед Джеффри. Запрокинув голову, она принялась обстоятельно рассматривать его так, что Джеффри стало не по себе.
– Долго! – вдруг произнесла девочка звонким голосом, в котором звучал металл, не свойственный детскому голосу.
– Простите, леди? – растерялся Джеффри.
– Тебя звали давно, – объяснила девочка, не спуская с него суровых глаз. – Ты долго шел.
Едва он успел подумать о том, что во сне она говорила как взрослая, а сейчас как дитя ее возраста, хотя тон был очень недетским, девочка сделала резкий повелительный жест. Джеффри догадался, что ей надоело стоять, задрав голову, и она требует, чтобы он стал ниже. Как – ей было совершенно все равно, это его забота. Он преклонил колено, но этим она не удовольствовалась и вновь указала вниз властным движением маленькой ладони. Джеффри опустился на оба колена, потом, не в силах противиться взгляду немигающих глаз, сел на пол. Девочка одобрительно кивнула, забралась ему на колени и провела ладонью по шрамам на лице.
– Болит?
– Нет, маленькая леди, – улыбнулся ей Джеффри. – Не болит. Они давно зажили.
Он ждал, что она улыбнется в ответ, как поступил бы любой ребенок, – но только не этот. С прежним, очень сосредоточенным, выражением лица она опустила ладонь ниже, положив ее на грудь Джеффри напротив сердца и, посмотрев ему в глаза, очень уверенно заявила:
– Здесь болит. Не зажило.
Выяснив все, что ее интересовало, девочка слезла с колен Джеффри, обернулась к графу Линкольну и отчеканила:
– Да!
Джеффри заметил, что на лице графа не отразилось ни малейшего удивления. Переведя взгляд с девочки на Джеффри, он устало вздохнул:
– Зачем он тебе, Луиза?
Джеффри понял, что перед ним младшая дочь графа Хантингтона, леди Луиза Рочестер. То-то ее глаза так напоминали глаза леди Марианны, только были куда более жесткими. У самой леди Марианны они становились такими, наверное, только в сражении. Но, к великому счастью, Джеффри ни разу не довелось скрестить меч с леди Шервуда и под прицел таких ее глаз он не попадал.
– Так надо, – сказала Луиза наставительным тоном, как если бы она была взрослой, а граф Линкольн – неразумным младенцем.
Объясняясь с дядей, Луиза отвела назад руку и небрежно махнула, не удосужившись повернуться к Джеффри. Он поднялся на ноги и напряженно застыл перед графом. Тот посмотрел на племянницу, потом на Джеффри и кратко сказал:
– Ты принят на службу.
Луиза немедленно забыла о дяде и повернулась к Джеффри так стремительно, что ее светлые волосы взлетели золотистым вихрем и опали на плечи. Просияв солнечной улыбкой, она протянула к нему руки. Джеффри растерянно посмотрел на графа, не зная, как поступить. Тот лишь пожал плечами в ответ и кивком указал на девочку. Луиза же, в негодовании, что с исполнением ее воли непозволительно медлят, притопнула ногой и, перестав улыбаться, насупила брови. Джеффри осторожно и очень бережно взял ее на руки. Луиза сердито посмотрела ему в глаза и строго сказала:
– Надо быстрее!
– Простите, леди! – ответил Джеффри, словно говорил со взрослой женщиной, а не с девочкой самого нежного возраста.
Луиза осталась довольна извинениями, приняв их благосклонным и важным наклоном светловолосой головы. Прижавшись ухом к груди Джеффри, она послушала, как бьется его сердце, и вновь посмотрела ему в глаза. Ее взгляд, казалось, пронзал насквозь, и, глядя в серебристые глаза девочки, где в зрачках чудилась некая бездна, Джеффри невольно оробел. Луиза, напротив, опять улыбнулась и ласково сказала:
– Пока болит. Потерпи. Скоро пройдет.
Ощущая тепло ее маленького тела, Джеффри вдруг почувствовал, словно на него опустился благодатный покров и окутал с головы до ног, положив конец скитаниям, а жизнь наконец-то наполнилась новым смыслом. И средоточие этого смысла сейчас прильнуло к его груди, не обременяя весом маленького хрупкого тела.
Посмотрев на племянницу, ловко устроившуюся на руках Джеффри, словно тот носил ее с колыбели, граф Линкольн повелительно бросил:
– Иди за мной!
Они прошли по коридору до двери, за которой оказались уютные покои с роскошным убранством. Джеффри увидел девочку лет десяти. Забравшись с ногами в кресло, она рылась в большой шкатулке. Ее лицо было сосредоточенным и огорченным одновременно. Услышав шаги, она неохотно оторвалась от своего занятия и обернулась, отводя от лица прядь длинных светлых волос.
– Дядя? – прозвучал певучий голос.
Джеффри вздрогнул: настолько голос девочки был схож с голосом леди Марианны! Она перевела взгляд с графа Линкольна на Джеффри, и ее синие глаза слегка прищурились, а тонкая темная бровь едва уловимо изогнулась. А вот это в ней от отца, подумал Джеффри, понимая, что видит леди Гвендолен – старшую дочь графа Роберта и леди Марианны, маленькую графиню Хантингтон. Она тоже узнала его, судя по гневу, вспыхнувшему в ее глазах. Но то, что она пыталась найти в шкатулке, было для нее много важнее, чем внезапная встреча с тем, кто служил недругу ее отца.
– Что ты потеряла, Гвен? – спросил граф Линкольн и протянул ладонь, на которой сиял аметистом перстень. – Не это ли?
– Да! – воскликнула Гвендолен, и ее лицо осветилось радостью. – Я уже отчаялась найти его! Как он попал к тебе, дядя?!
– Луиза брала его и вернула.
Луиза со всей силы захлопала ладонями по рукам Джеффри, и он, начав понимать без слов ее волю, осторожно поставил девочку на ноги. Она тут же подбежала к старшей сестре и вскарабкалась ей на колени. Гвендолен заботливым жестом пригладила Луизе растрепавшиеся волосы и, покачав головой, укоризненно воскликнула: