Глава вторая
Новый день начался в том же враждебном молчании. Умывшись и причесавшись, Эллен обтерла влажным полотенцем лицо Джеффри, перевязала его бок, исполнила обязанности целительницы и сиделки, покормила. Он безропотно подчинялся ее рукам, выпил все лекарства, съел кашу из раздробленных зерен пшеницы и вновь отвернулся лицом к стене. Его глаза, еще вчера живые и яркие, а потом ставшие холодными во время спора, сейчас оставались совершенно тусклыми и безучастными, словно ничто в жизни никогда больше не могло его заинтересовать.
Занимаясь уборкой и стиркой, Эллен не переставала думать о вчерашнем разговоре, вспоминая каждое слово, что они сказали друг другу, горечь, прозвучавшую в голосе Джеффри, прежде чем он замолчал. По мере размышлений гнев, сжигавший Эллен всю ночь, начал остывать. Она напомнила себе, что Джеффри было достаточно поднять тревогу, встретив Робина и его друзей во дворе Ноттингемского замка, и погибли бы все до единого. Но ведь не поднял же, сделал вид, что ничего не заметил. «Странный человек», – вспомнила она слова Джона. Действительно странный! Надо получше приглядеться к нему, больше узнать, а уже потом выносить о нем суждение. Ведь предложил же ему Робин остаться в Шервуде, чего не стал бы делать, не посчитай Джеффри достойным такого предложения!
К полудню Эллен первая устала от молчания. Сев на край кровати, она дотронулась до руки Джеффри и, когда он повернул голову и посмотрел на нее невыразительным взглядом, попросила:
– Послушай, возможно, мы оба вчера оказались в чем-то неправы. Нам еще долгое время предстоит провести вместе, пока ты не поправишься. Давай попробуем как-то примириться с тем, что мы были на разных сторонах, и поладить.
Он так долго думал над ее предложением, что Эллен едва не оскорбилась. Но за мгновение до того, как она уже была готова взять свои слова обратно, его глаз коснулась улыбка. Они вновь стали яркими, и Джеффри, ответив слабым пожатием, сказал:
– Давай попробуем, Эллен.
Поведя глазами в сторону окна, он спросил:
– Как там?
– Сухо, тепло и солнечно, – ответила она. – Октябрь выдался удивительный, особенно если учесть, сколько дождей выпало в сентябре.
Неожиданно ей пришла в голову мысль, и она спросила:
– Я могу оставить тебя одного на недолгое время?
– Конечно. А куда ты собралась?
– Это здесь в лесу, не слишком далеко, – уклончиво ответила Эллен, – я быстро вернусь. Только пообещай, что не будешь пытаться встать с постели.
– Ты явно переоцениваешь мою прыть, если требуешь обещания! – рассмеялся Джеффри, но, тут же став серьезным, предупредил: – Только и ты будь осторожна. Лес все-таки!
– Он сейчас совершенно безлюдный, – грустно улыбнулась Эллен.
– Но не пустой! – прежним серьезным тоном откликнулся Джеффри. – Не попадись волкам или медведю.
Прочитав в его глазах нескрываемую тревогу, она послушно кивнула.
– Я возьму с собой Артоса. Ему целая волчья стая по зубам.
– Я бы предпочел любой собаке оружие, – усомнившись в силах волкодава, сказал Джеффри. – Умеешь владеть луком или ножом?
– Чего не дано, того не дано, – ответила Эллен.
Найдя свою кобылку за домом, где та щипала траву в компании бурого жеребца, Эллен принесла седло и оголовье и с привычной сноровкой оседлала лошадь. Забравшись на нее, она свистом подозвала Артоса, и огромный волкодав запрыгал в предвкушении прогулки.
– А ты куда собрался? – прикрикнула Эллен на бурого жеребца, который пристроился сбоку от рыжей кобылы. – Дома оставайся, вместе с хозяином!
Жеребец шумно вздохнул и отошел в сторону с большой неохотой. Эллен направила лошадь по изученным вдоль и поперек тропинкам, Артос бежал впереди, поводя чутким носом и изредка оглядываясь на Эллен, словно спрашивая, верно ли он выбирает дорогу. Но тропа была только одна, и пес лишний раз убедился, что не заплутал, когда впереди показалась березовая роща.
Оставив лошадь на поляне и наказав Артосу ждать ее там же, Эллен вошла в безмолвие вызолоченных осенью, шелестящих высоко над головой берез. Сердце болезненно сжалось при виде рядов одинаковых серых камней. Она медленно пошла мимо них, пока не оказалась перед камнем с именами Робина и Марианны. Ласково проведя ладонью по его краю, Эллен, не сводя с него глаз, опустилась на траву, устланную опавшей листвой.
– Вот и я! – сказала она. – Хотела выбраться раньше, да получилось только сегодня.
Звук собственного голоса показался ей оглушающим: такая тишина царила в роще. Только где-то высоко ветерок играл косами берез. Эллен дотронулась до заглавной буквы в имени Робина и обвела кончиками пальцев одну букву за другой, скользя по выбитым в камне линиям.
– А это все, что у меня осталось от тебя, – прошептала она, – больше ничего и никогда не будет.
Могила была засыпана цветами, которые начали увядать. Дэнис оставил, поняла Эллен и подумала, что в следующий раз, когда она придет сюда, цветы завянут совсем, надо будет убрать их, а пока пускай полежат. Бросив взгляд на соседний камень с именем Вилла, она приветливо улыбнулась, словно увидела его самого. Возвращаясь, она непременно заглянет к Элизабет – жене Вилла. Та ведь была самой близкой ее подругой.
Эллен скорбела по каждому, оплакивала всех, кто погиб, но тоска по Робину была так велика и тяжела, что придавливала ее к земле. Вспомнив уверенность Джона в том, что и Джеффри загнала в Шервуд тоска, Эллен невесело улыбнулась. Она любила Робина горячо, преданно и безмолвно, и его больше нет. Судя по всему, Джеффри точно так же любил Марианну, но и ее не стало. Они с Джеффри похожи в любви, как и в тоске. Неудивительно, что судьба свела их в глухом лесу. Скорбящим не надо быть на людях: люди предпочитают веселье, а не печаль. Скорбь требует уединения.
Перед глазами Эллен предстало лицо Робина, каким оно было, когда они увозили их с Марианной из Кирклейской обители. Неподвижное, утратившее краски жизни, залитое восковой бледностью. Это лицо навсегда врезалось ей в память, ведь она смотрела на него всю дорогу, не отрывая глаз, положив голову Робина себе на колени, чтобы на ухабах он не бился затылком о дно повозки. И как тогда у нее из глаз беспрерывно текли слезы, так и сейчас они обожгли скулы Эллен.
Она устала от горя, смерти, отпеваний и похорон. Ей страстно захотелось увидеть Робина живым, веселым, с золотыми искрами в синих глазах, и она отправилась в путешествие по своей памяти. Воспоминаний было много, очень много, и Робин представал в них разным – то совсем юным, когда она увидела его в первый раз, то молодым и возмужавшим, то таким, каким был в свои последние дни, – с лицом, потемневшим от скорби по Виллу и переживаний за раненую Марианну. Неизменным в этих воспоминаниях оставалось одно: Робин был жив.
Плача и перелистывая страницы памяти, Эллен укорила себя. Как она могла сказать, даже подумать, что его имя на камне было единственным, что ей от него осталось! Он научил ее многому, почти всему, что она умела и знала, сотворив из нее ту, кем она стала. Познания в медицине, грамоте – все это дал ей он. Кем бы она без него была? Обычной травницей, разбирающейся в свойствах лекарственных трав постольку, поскольку ее научила мать. А он знал много больше и щедро делился с ней знанием. Но даже это не главное! Он подарил ей чувство достоинства, умение любить без оглядки, хотя сам ее не любил. Но именно он пробудил в ней женщину, а когда она оступилась, помог подняться с колен, научил уважать себя вновь. Он и саму жизнь подарил ей, придя на помощь к почти уже мертвой из-за выкидыша, в котором она же была и повинна. Если бы Эллен могла спасти его жизнь в обмен на собственную, она бы сделала это не задумываясь. Если бы могла!..
Вышло наоборот: и она внесла вклад в его гибель. Сознавать это было особенно больно, пусть даже он сам говорил, чтобы она не смела корить себя. Единственное ее утешение – их собственная вера в то, что они не умирают, а просто уходят из этого мира в другой, куда более прекрасный. Эллен очень надеялась, что так оно и есть. Ведь привиделась же ей Марианна, слышала же она ее голос! Но где бы они сейчас ни были, она больше никогда не увидит Робина.
Вспомнив спор с Джеффри, Эллен печально усмехнулась. Может быть, она потому с таким пылом вступилась за Вилла, что ее собственная любовь к Робину, связанному душой и телом с Марианной, была не менее предосудительной, чем любовь Вилла к Марианне. Но такими уж они были – Робин и Марианна! Каждого из них любили многие, они никого не оставляли равнодушным. Только любили их очень по-разному. Одни так, как тот же Джеффри, Вилл, сама Эллен, другие – как Гай Гисборн.
Тени, отбрасываемые березами, удлинились и сгустились, когда она очнулась. Оглядевшись, Эллен поняла, что день клонится к вечеру, и спохватилась, что так надолго оставила Джеффри одного. Поднявшись, она приложила пальцы к губам, потом к камням с именами Робина и Марианны и Вилла. На обратном пути она задержалась возле камня с именем Элизабет и сделала то же самое, сказав:
– Прости, Лиззи! Хотела сегодня посидеть возле тебя, поболтать, и не вышло. Сейчас мне пора возвращаться, а в следующий раз я обязательно побуду с тобой.
Когда Эллен вернулась домой, Джеффри был сам не свой от тревоги за нее.
– Где ты так долго была?! – воскликнул он, едва она открыла дверь. – Я не знал, что думать!
В его возгласе прозвучали и беспокойство, и облегчение.
– Проголодался? – спросила Эллен вместо ответа. – Сейчас я тебя покормлю.
Как она ни прятала покрасневшее от слез лицо, он все заметил.
– Почему ты плакала? Кто-то обидел тебя? Кто? Эллен, скажи мне! – настойчиво допытывался он, и она, утратив сдержанность, крикнула:
– Я! Я сама себя обидела, и не только себя! Это я виновата в том, что их больше нет, а я зачем-то продолжаю жить!
Закрыв лицо руками, она даже не разрыдалась, а завыла в голос.
– Да что с тобой?! – еще больше встревожился Джеффри. – В чем ты виновата? Ну-ка, сядь рядом со мной и расскажи все толком.
Не открывая ладоней от мокрого лица, Эллен села на край кровати и сбивчиво заговорила, давясь слезами:
– Они должны были покинуть Шервуд днем, а из-за меня задержались. Я не знала, что он, получив через графа Солсбери ультиматум от короля Иоанна, велел всем стрелкам отправляться по домам, немедленно. А сам скрыл от всех, что его король снова обошел помилованием, не сказал никому, кроме Марианны, зная, что иначе никто не уйдет, все останутся с ним и погибнут. Только Дэнис догадался, да Джон, побывав во Фледстане, узнал правду и вместе с Аланом, Мэтом и Эдгаром вернулся в Шервуд. Они бы уехали днем, если бы не хватились меня. Робин думал, что Джон забрал меня во Фледстан, а Джон был уверен, что я осталась с Робином, как Дэнис и Марианна. Когда поняли, что оба ошиблись, то, чтобы не оставлять меня одну в лесу, который будет прочесывать Бэллон в поисках Робина, приехали сюда. А я вернулась только в сумерках. Ночь была такой темной, что они решили дождаться рассвета, но Бэллон оказался слишком рьяным. Мы все равно уехали ночью, и в спешке Джон не дал Марианне надеть куртку, а рубашка на ней была белая. Бэллон приказал лучникам стрелять, а тут еще, как на грех, выглянула луна!
– И в лунном свете из-за белой рубашки леди Марианна стала единственной видимой лучникам целью, – задумчиво произнес Джеффри. – Вот, значит, как все вышло!
– Да! – рыдая, подтвердила Эллен. – У нас не было ничего из лекарств: все осталось в седельной сумке ее коня, которого тоже подстрелили лучники Бэллона. Она умирала, и Робин был вынужден искать помощи в той обители, будь она проклята во веки веков! Если бы я не задержалась, если бы они не ждали меня, оба были бы сейчас живы. Вот и выходит, что я во всем виновата!
Выговорившись, она сгорбилась и уже не рыдала, а только поскуливала в ладони. Джеффри с усилием поднял руку и тяжело уронил ее на колени Эллен.
– Послушай меня! – приказал он. – Открой лицо, посмотри на меня и послушай.
Она невольно подчинилась, отняла ладони от мокрых щек и посмотрела на него полными слез глазами.
– Ты не виновата в их гибели, – говорил Джеффри, глядя Эллен в глаза, – как и Маленький Джон. Уверен, что и он обвинял себя в том, что помешал ей надеть куртку.
Не сводя с него глаз, Эллен молча кивнула, и Джеффри невесело усмехнулся:
– Так я и подумал, слушая тебя. Но ни ты, ни Джон не повинны в гибели графа Роберта и леди Марианны. В ней виноваты три человека: король Иоанн, Брайан де Бэллон и настоятельница Кирклейской обители. Король сделал вид, что помиловал графа Роберта, а сам приказал Бэллону убить его во что бы то ни стало. Настоятельница выдала Бэллону, где находится граф Роберт, и перед его приездом заперла дверь на засов снаружи. Не сделай она этого, у леди Марианны была бы возможность остаться в живых, да и граф Роберт был слишком искусным воином, чтобы не найти способа спасти себя. Она же обрекла обоих. А Бэллон убил. Только эти трое виновны в гибели графа Роберта и леди Марианны, и никто другой. Их имена я тебе назвал. Все, Эллен, прекращай плакать и возводить на себя напраслину.
Эллен тихо всхлипнула. Глядя Джеффри в глаза, где видела сочувствие и понимание, она робко попыталась возразить:
– Но если бы я была дома или хотя бы вернулась раньше!
Джеффри, растратив последние силы на утешение Эллен, откинул голову на подушку и рассмеялся сухим отрывистым смехом:
– Если бы ты вернулась раньше – но ты не вернулась. Если бы Маленький Джон дал леди Марианне скрыть под курткой белизну рубашки – но он не дал. Если бы ратники сэра Гая посторонились перед отступающими ратниками короля и позволили затоптать Бэллона – но они помогли ему сесть на коня. Если бы я успел к Кирклейской обители раньше Бэллона, если бы из-за туч не вышла луна, когда лучники Бэллона стреляли, если бы у вас было чем излечить леди Марианну без помощи монахинь! Сосчитай, сколько их – этих «если». Когда сосчитаешь, я тебе еще столько же приведу в пример.
– К чему ты все это говоришь? – спросила Эллен, к которой возвращалось спокойствие то ли от его слов, то ли от пролитых слез.
– К тому, что все, что я перечислил, просто случайности, которые сейчас кажутся тебе роковыми совпадениями.
– А разве не так?
– Не так. Все обстоятельства стали роковыми только из-за убийства графа Роберта и леди Марианны. Кто виноват в этом убийстве, я уже сказал и повторять не хочу. Извини, слишком устал.
Заметив, как вдруг осунулось и побледнело его лицо, Эллен опомнилась:
– Я утомила тебя! А ты ведь хочешь есть, и, наверное, не только есть.
Она посмотрела на отхожее ведро, и Джеффри, перехватив ее взгляд, улыбнулся:
– Нет. С этим я справился сам.
– Ты что, вставал с постели?! – всполошилась она. – Тебе нельзя! Ты же дал обещание! А если раны открылись и воспалятся снова?
– Обещания я тебе не давал, а раны не открылись, – спокойно ответил Джеффри и, скосив на Эллен глаза, вздохнул: – Ты очень заботливая сиделка, но я мужчина, и мне стыдно до такой степени быть слабым.
– Ну и глупо с твоей стороны, – сердито ответила Эллен.
– И голода я не чувствую, – продолжил Джеффри, но прежде чем успел получить от нее новый выговор, сказал самым благонравным тоном: – Тем не менее поем, чтобы не огорчать тебя еще сильнее.
– И на том спасибо! – фыркнула Эллен. – Бить тебя некому!
Пригладив растрепавшиеся волосы, она встала с кровати, подошла к очагу и развела огонь. Пристроив поближе к нему кувшин с вином, Эллен принялась нарезать хлеб, сыр и копченое мясо, пока вино нагревалось.
– Да, бить меня теперь некому, – неожиданно услышала она задумчивый голос Джеффри.
Вспомнив, как он в бреду вступался перед Гаем Гисборном за леди Беатрис, когда ей показалось, что его голова дернулась, как от удара, Эллен обернулась и спросила:
– Он часто бил тебя?
– Нет, – усмехнулся Джеффри, понимая, о ком она спрашивает. – Если считал, что я веду себя с ним слишком дерзко, мог дать пощечину, просто чтобы заставить меня замолчать. В детстве от отчима мне доставалось куда больше, пока лорд Гай не пообещал прогнать его, если он хотя бы еще раз поднимет на меня руку.
– Надо же, какая невиданная доброта со стороны сэра Гая! – не удержалась Эллен.
– Давай не будем об этом, а то снова рассоримся на ночь глядя, – предложил Джеффри.
Эллен презрительно повела плечом, но промолчала. Сложив на блюдо хлеб, сыр и мясо, она налила в кружку нагревшееся вино и добавила мед. Джеффри попытался взять ломоть хлеба, но Эллен так сверкнула глазами, что он тут же послушно вытянул руки поверх постели.
– Я похож на птенчика в гнезде, которому еду кладут сразу в клюв, – пошутил он, проглатывая кусочки, которые она отщипывала от всего понемногу и подносила к его губам.
Эллен никак не откликнулась на шутку. Закончив кормить Джеффри, она вытерла ему рот полотенцем и поднесла к его губам кружку с вином.
– А где ты все-таки так долго была? – спросил он, внимательно глядя на Эллен поверх кружки.
– На могиле Робина и Марианны.
– Разве их похоронили в Шервуде, а не в Веардруне?
– Так распорядилась их старшая дочь – леди Гвендолен. Она сказала, что уверена: они сами пожелали бы остаться именно здесь. Думаю, она угадала правильно, – вздохнула Эллен и, посмотрев на Джеффри, улыбнулась: – Я тебе очень признательна!
– За что? – удивился он.
– За то, что ты мне сказал. Я очень горюю по ним, но после твоих слов мне стало немного легче.
Джеффри ничего не ответил, лишь улыбнулся и допил вино. Эллен решила, что больше нет необходимости давать ему маковый настой, и стала готовить сонный отвар. Но когда он был готов, она увидела, что Джеффри спит. Горячего вина с медом оказалось достаточно, чтобы погрузить его в сон.
Следующим утром Эллен немного стыдилась своих слез и признаний, но Джеффри ничем не напоминал ей о вчерашнем, и она была ему благодарна за тактичность. Она обмолвилась о том, что отыскался его конь, чему Джеффри очень обрадовался.
– Я уже думал, он сгинул в лесу, попавшись волкам, и в душе оплакал его.
– Ты так сильно привязан к своему коню? – удивилась Эллен.
Джеффри улыбнулся и сказал тоном, поразившим ее: столько в нем было тепла и едва ли не нежности:
– Он славный малый, не раз выручал меня и понимает все с полуслова. – Тут же вспомнив о чем-то, он быстро спросил: – К седлу были прикреплены ножны с мечом?
Эллен указала на скамью, где лежал меч, и Джеффри довольно вздохнул. Услышав этот вздох, она рассмеялась:
– Как же вы, мужчины, любите оружие! Как дети, право.
– Что есть, то есть, – признал Джеффри, – к мечу привыкаешь, как к другу, и терять его тяжело.
Эллен занялась перевязкой. Закончив с боком, она сняла повязку с лица Джеффри и решила, что новую можно не накладывать. Осматривая подживающие рубцы, Эллен опять невольно вгляделась в черты Джеффри. Чистый лоб, смелый разлет бровей, большие темно-серые глаза, прямой нос с едва заметной горбинкой, твердый очерк губ и подбородка – красивое лицо. Вернее, было красивым, пока по одной стороне не прошлась медвежья лапа. Конечно, рубцы заживут, но шрамы останутся навсегда. Как только Робин разглядел в Джеффри сходство с Гаем Гисборном? Оно настолько едва уловимое, чуть появляется и тут же пропадает, так что, если не знать, пройдешь мимо и не обратишь внимания.
– Как же он увидел? – сказала Эллен, не заметив, что думает вслух. – Такое малое сходство!
– С кем? – спросил Джеффри, сразу насторожившись.
Эллен поняла, что проговорилась. Но, с другой стороны, она не давала слово хранить тайну Джеффри, тем более что он и не поверял ей этой тайны. К тому же ей хотелось лучше его узнать, а для этого надо копнуть глубже, что она и сделала.
– С твоим братом – сэром Гаем. Ты ведь тоже сын Лайонела Гисборна? Вот я и пыталась найти более приметное сходство, чем вижу.
Джеффри несколько мгновений молчал, пристально глядя на Эллен.
– Как ты узнала? – наконец спросил он и, сообразив, насмешливо протянул: – Ах да, Маленький Джон! Он же слышал, что мне сказал граф Роберт! Мог бы и промолчать. Хотя с какой стати ему проявлять деликатность?
– Сдается мне, ты не гордишься кровным родством с сэром Гаем! – сказала Эллен.
Джеффри посмотрел на потолок, словно пытался найти там что-то особенное, и брезгливо скривил губы:
– Чем же гордиться? Тем, что сэр Лайонел был похотлив, как мартовский кот? Сама подумай: я родился на пару недель раньше законного сына. То есть сэр Лайонел, будучи женатым, считал возможным затаскивать в постель служанок. В этом ты усматриваешь предмет для гордости?
– Выходит, твоя мать была не единственной его любовницей? – допытывалась Эллен, не в силах противиться любопытству.
– Любовница – это сильно сказано! – фыркнул Джеффри. – Так, приглянулась, попалась под руку, когда на него охота нашла, несколько раз повалял ее на спине и забыл. Сэр Лайонел себе мало в чем отказывал и весьма охотно пользовался правом первой ночи. Редкая новобрачная доставалась супругу девственной, а уж от кого именно жены понесли первенцев, мужьям приходилось только догадываться и уповать, что не от сэра Лайонела. Он и сам не знал, сколько у него бастардов обоего пола бегает по двору замка, не говоря о деревнях, да и знать не хотел. Щенки гончих собак занимали его больше, чем побочные отпрыски. Я отличался от прочих лишь тем, что моя мать стала кормилицей сэра Гая. Выкормила как законного сына, так и бастарда. А сэр Лайонел отблагодарил ее за это, выдав через несколько лет замуж за конюха. Гаже человека, чем мой отчим, я в жизни не видел. Только и знал, что угощать побоями то мать, то меня. Ох, как я хотел скорее вырасти и дать ему отпор! Жаль, что к тому времени он умер.
– Зато твоей матери стало легче, раз он был таким негодным мужем, – заметила Эллен.
Джеффри повел в ее сторону глазами и, усмехнувшись, помотал головой.
– Не стало, – внезапно охрипшим голосом сказал он и криво улыбнулся: – Она умерла раньше. Не оправилась от очередных колотушек. После ее смерти он был бы рад вымещать свою злобу на мне, но не посмел. Помнил об угрозе лорда Гая, да и до меня ему было не так просто добраться. Едва мы вернулись с похорон моей матери, как лорд Гай пожелал, чтобы я днями оставался при нем. Ночевать же мне было велено вместе с ратниками, и я перебрался к ним с большой радостью.
– Чему ты был рад, мне понятно. Но ради чего сэр Гай принял в тебе участие? Что для него в тебе было такого особенного?
– Дай мне вина или эля, – попросил Джеффри. – От твоих расспросов горло пересохло.
Когда она принесла кружку с элем, он, сделав большой глоток, сказал:
– Кроме того, что я доводился ему молочным братом, он заметил, как я подражаю ратникам, орудуя палкой вместо меча. Лорд Гай, едва стал подростком, страстно увлекся ратным искусством и не жалел сил на овладение им. Ему нужен был равный по возрасту противник для тренировок, вот он и выбрал меня, а я оказался способным.
– Но то, что ты ему приходишься братом, он не знал?
– А кто бы ему сказал? Сэр Лайонел вышвырнул бы меня из замка, как паршивого щенка, если бы я только заикнулся. Да и зачем было лезть к лорду Гаю с родством? Он бы ко мне лучше относиться не стал. Молочный брат – куда ни шло, а единокровный к чему? Думаю, он бы оскорбился, узнай правду.
Джеффри допил эль и вернул Эллен пустую кружку. Крутя ее в ладонях, она еле слышно высказала догадку, пришедшую ей на ум:
– Но ты-то любил его именно как брата.
Он не удивился ее словам, а замолчал, впав в глубокую задумчивость. Его глаза слегка прищурились, обратившись взглядом внутрь себя.
– Возможно, – сказал он, когда она уже решила, что больше не дождется от него ни слова. – Находиться рядом с ним было нелегким испытанием, а служить ему – и того тяжелее.
– Кто мешал тебе оставить его? – возразила Эллен.
– Я был ему нужен, – кратко ответил Джеффри.
– И этого для тебя оказалось достаточно? Быть кому-то нужным, и если этим кем-то оказался Гай Гисборн, почему бы не он?!
Джеффри тяжело вздохнул.
– Ты не поняла! Я не пес, которому сойдет любой хозяин, лишь бы только он был. Сэр Гай нуждался во мне, и я не мог его бросить, хотя иной раз очень хотел.
У Эллен вдруг пропало желание расспрашивать дальше. Имя Гая Гисборна было ей так ненавистно, что, произнося его, она чувствовала, как в горле вспухает колючий комок. На погребении Робина и Марианны Алан обмолвился, что Марианна, обходя поле битвы у Трента, нашла Гисборна и тот был еще жив. Он молил ее о прощении, и она простила его. Что ж! У Марианны было более великодушное сердце, чем то, что бьется в груди Эллен.
– Мне надо напоить лошадей и выпустить их попастись, – сказала она.
Джеффри кивнул и попросил дать ему зеркало, миску с водой и полотенце.
– Зачем? – удивилась Эллен.
– Хочу вдоволь полюбоваться, как меня разукрасил медведь, – ответил Джеффри. – Заодно и умоюсь.
– Нечем пока любоваться, – вынужденно призналась Эллен. – И будет лучше, если я сама тебя умою, когда вернусь. Ты можешь задеть рубцы невзначай, и снова пойдет кровь.
– Просто исполни мою просьбу, а не заводи спор! – сказал Джеффри и бросил на нее короткий, но такой требовательный взгляд, что она подчинилась.
Управившись с лошадьми и набрав охапку дров для очага, Эллен вернулась в дом. Джеффри лежал в постели, как она его и оставила, но его лицо выглядело каким-то иным, изменившимся.
– Ты что, побрился?! – спросила Эллен, сообразив наконец, что показалось ей странным в лице Джеффри.
Он, очень довольный собой, ухмыльнулся и кивнул головой. Заметив, с каким удивлением она продолжает смотреть на него, Джеффри рассмеялся:
– Я ведь не просто так просил дать мне зеркало, полотенце и плошку с водой.
– Но чем ты брился? – продолжала недоумевать Эллен.
– Ножом.
– Каким ножом?
– Вот этим, – сказал Джеффри, доставая из-под подушки длинный охотничий нож.
– Откуда ты его взял?!
– Он всегда был со мной. Я убрал его в изголовье кровати, пока ты прощалась с лордом Дэнисом.
Выходит, все это время он был вооружен! Зачем?
– Мы ведь в глухом лесу, – ответил Джеффри, заметив на лице Эллен тревогу. – Случись заглянуть в твой дом человеку с дурными намерениями, чем бы я защитил тебя, останься безоружным?
Эллен хмыкнула. Это еще вопрос, кому кого пришлось бы защищать! Пусть Джеффри пошел на поправку, но сил бы ему не хватило даже подняться с кровати, не то что отразить чье-то нападение. Джеффри ответил ей веселым уверенным взглядом, и Эллен, посмотрев на него более внимательно, была вынуждена признать, что слабым он вовсе не выглядит.
Подойдя к нему, она осмотрела его лицо и удивилась еще больше. Он умудрился побрить не только ту половину, которая убереглась от медвежьих когтей, но и покрытую длинными извилистыми рубцами, не оставив ни волоска, ни случайного пореза.
– Как же тебе удалось так чисто выбриться, не задев шрамы?
Вместо ответа он, не отрывая глаз от ее лица, принялся быстро вертеть нож. Она как зачарованная смотрела на игру его пальцев, наблюдая, как между ними с поразительной скоростью мелькает то рукоять, то лезвие, и опомнилась, когда поняла, что он проделывает это, не глядя на нож. Эллен с трудом оторвала взгляд от его руки, посмотрела на Джеффри, и он, улыбнувшись, выразительно вскинул бровь. За время, пока она выхаживала его, Эллен забыла, кем был Джеффри. А он был ратником, и не простым, а возглавлял дружину Гая Гисборна, где каждый в воинском умении превосходил любого ноттингемского ратника. Вспомнив об этом, она поняла, что сам Джеффри должен был превосходить тех, кем командовал. Она видела сейчас перед собой лучшего ратника Гая Гисборна и, осознав это, почувствовала, как по спине пробежал холодок.
– Тебе не надо меня опасаться, – сказал Джеффри, прочитав по лицу Эллен ее мысли и страхи.
– Ты слишком возомнил о себе, если решил, что я испугалась тебя, – ответила Эллен. – Нож хорошо заточен?
– Как бы иначе я смог им побриться? – усмехнулся он и, заметив, что она протянула руку к лезвию, предупредил: – Лучше не прикасайся!
Но было поздно: она дотронулась до лезвия и, ойкнув, отдернула руку.
– Упрямая и глупая женщина! – рассердился Джеффри, увидев, как с ее пальца закапала кровь. – Это оружие, а не игрушка. Теперь перевязывай себя! Не все же меня пеленать, как младенца.
– Вот еще! – буркнула Эллен, посасывая пораненный палец. – Так пройдет.
Джеффри сердито хмыкнул и убрал нож под подушку. Эллен занялась приготовлением обеда, не замечая, что он из-под ресниц наблюдает за ней.
Красивая женщина! Впервые он увидел ее совсем юной, второй раз – когда молодой Рочестер привез его в этот дом. Едва она склонилась над ним, он сразу вспомнил ее. Не потому, что при первой встрече она показалась ему особенно примечательной, а в силу памяти, ни разу не подводившей его. Довольно много лет прошло с того дня, но сейчас она выглядит краше, чем в юности. Да и вид у нее тогда был усталый и жалкий. В ней не было достоинства, которым теперь пронизан весь ее облик, взгляд и гордая прямая осанка. Вон как высоко держит голову, а тогда сжималась в комок, как подраненная птица, и прятала глаза. Что привело ее в тот далекий день к замку Гая Гисборна и как она вообще умудрилась свести знакомство с сэром Гаем? Судя по распоряжению, которое он отдал, это знакомство ничем хорошим для нее не закончилось. Злой огонь, что всякий раз вспыхивает в ее глазах, едва лишь он или она упоминают Гая Гисборна, заставляет думать, что причина ее стойкой ненависти кроется не только во вражде сэра Гая и графа Роберта, которому она, судя по всему, была беззаветно предана. Впрочем, они в Шервуде все были именно так преданы графу Роберту, не она одна. И все же у нее есть какой-то свой счет к Гаю Гисборну, и исток ее ненависти кроется в тех далеких днях. Но то давние дела, а вот почему она сейчас живет одна в глухом, обезлюдевшем Шервуде?
– Эллен, ты замужем? – спросил Джеффри.
– Нет, – кратко ответила она, не отрываясь от теста, которое поставила накануне и теперь вымешивала на столе.
– Почему?
– Я побывала замужем, овдовела и решила, что с меня хватит замужеств. Быть самой себе хозяйкой куда приятнее.
Значит, замужество было неудачным. Такое случается, и нередко, но все-таки странно, что она решила остаться одна. Так сильно обожглась с покойным супругом?
– Как ты оказалась в Шервуде?
Она оглянулась и бросила на Джеффри недовольный взгляд:
– Не слишком ли ты любопытен?
– В самую меру, – с улыбкой ответил он. – Ты же донимала меня расспросами, теперь мой черед.
Эллен пожала плечами:
– Ничего примечательного я тебе не расскажу, потому что все довольно обычно. Я жила в Локсли. Когда твой господин его уничтожил, оказалась в Шервуде вместе с лордом Робином и всеми, кто жил в селении. Кто-то покинул Шервуд, другие предпочли остаться.
– А почему ты решила остаться? Тебя-то вряд ли объявили вне закона.