Я, Ангел

Глава 2

В Москве началась другая жизнь. Тётя Лида занималась делами своей фирмы, ей было некогда уделять внимание мне. Так в моей жизни появилась няня по имени Мила, благо доходы тётки позволяли. С большим удовольствием я бы оставалась одна. Одиночество давно стало лучшим другом. С няней мы быстро нашли консенсус. Она не пристаёт ко мне с нравоучениями, я, в свою очередь, предоставляю ей полную свободу.

Ко мне вернулось желание читать, совсем было исчезнувшее после автокатастрофы. Книги в это время стали своеобразным наркотиком. Читала всё подряд, с утра до поздней ночи. Открывая очередную обложку, я погружалась в другой мир, и жизнь эта захватывала намного больше, нежели реальная. Няня не могла докричаться до меня, зовя на обед или ужин. Возвращаясь на секунду-другую в наш мир, я видела её недоумённый взгляд. Но и тогда разум оставался в другой реальности, телесная оболочка между тем покорно шла обедать, ужинать… Так проходил день за днём… Летние каникулы длятся три месяца – целую вечность!

Утро начиналось так: в семь часов в комнате тёти Лиды раздавалось противное пиканье будильника. Работала она на себя, но вставала и уходила рано. Как назло, я сразу просыпалась, хотя, будь это в учебное время, ухом бы не повела. Спустя некоторое время раздавался грохот. Тётя Лида собиралась на работу, роняя по дороге различные предметы. Потом хлопала входная дверь. Аллилуйя! Начиналась свобода. Как правило, очередной томик валялся на полу, сбитый неосторожным движением с кровати во время сна. Я поднимала его, раскрывала недочитанную страницу и погружалась в иную реальность.

Часов в девять приходила Мила, открывая дверь ключом, который дала ей тётка. Потом завтрак, утренний туалет и снова свобода… После обеда я вновь была предоставлена сама себе. Заключительным этапом становился ужин, часов в семь вечера. Потом няня удалялась восвояси. Я же продолжала чтение, которое не надоедало. Напротив, затягивало всё глубже. Часов в десять хлопала входная дверь. Возвращалась тётя Лида. Это был знак. Спрятав книгу под подушку, я торопливо щёлкала выключателем настольной лампы и притворялась спящей. Тихо заглянув в комнату, тётя удалялась в гостиную. Оттуда был слышен невнятный разговор по домашнему телефону. Сотовой связи тогда ещё не изобрели. Я включала свет и продолжала чтение до тех пор, пока не засыпала с томиком в руках… Девяносто процентов свободного времени я проводила в постели, но это не было заточением, как в больнице. Наоборот, той свободой (или её иллюзией), которую так хотелось иметь во время нудных уроков или скучных перемен.

В выходные родственница обычно бывала дома. В один из таких дней за завтраком тётя Лида заметила мои красные воспалённые глаза. Вызвали знакомого доктора, который поставил диагноз: организм мой в порядке, а глаза красные из-за перегрузок.

– Надо больше гулять на улице, на время перестать читать книги, смотреть телевизор. Поменьше утомлять зрение, – вынес вердикт врач, снимая с рук медицинские перчатки.

С этого дня закончилась моя свобода и началось мучение. Именно так воспринимался мной запрет на чтение книг. Выходя на улицу с Милой, я бесцельно слонялась по детским площадкам, паркам. Безуспешно пыталась развлечь меня няня. Всё было скучно, уныло в реальном мире.

В один из таких серых дней Мила встретила в парке свою подругу, разговорилась с ней, ненадолго выпустив меня из-под бдительной опеки. Привычно тоскуя, я сидела на скамейке, глядя на уток, плавающих в пруду. Внимание привлёк красивый яркий воздушный змей, запутавшийся высоко в кроне старого дерева. Две девочки, одна лет пяти, другая моя ровесница, стояли внизу. Они отчаянно спорили и безуспешно дёргали за верёвку, пытаясь снять игрушку. Даже не осознав, что делаю, я вскочила и неожиданно ловко и быстро вскарабкалась по веткам. Отцепила змея, спустилась вниз и эффектно вручила трофей изумлённым девочкам. Помедлив, старшая улыбнулась и протянула руку:

– Спасибо. Меня Оксана зовут.

– Ангелина. – Улыбнувшись в ответ, я пожала её худенькую ладошку.

– Хочешь поиграть с нами? – шепеляво спросила маленькая девочка, вызвав своим вопросом бурю восторга в моей душе.

Запыхавшаяся няня нашла меня в другом конце парка, хохочущую в окружении новых знакомых. Оксана была моей ровесницей, а маленькая девочка соседской дочкой, за которой Оксана присматривала. Так у меня появилась подруга. Поразительное совпадение: родом она тоже оказалась из города Н. После смерти бабушки они с мамой переехали в Москву, в бабушкину квартиру. Отец Оксаны умер давно, ещё до её рождения, и горестное событие сблизило нас ещё больше. На вопрос о родителях я коротко ответила, что круглая сирота, и больше не слышала от неё разговоров на эту тему.

В жизни не было у меня такой подруги, понимающей с полуслова, вторящей моим мыслям и фантазиям. Благодарное сердце моё, изголодавшееся от одиночества, чутко отвечало ей собачьей верностью и нежностью. Единение душ… Нам никогда не было скучно вместе. Ксанка, как вскоре я стала называть её, тоже любила читать книги. Вдвоём мы обошли множество библиотек. Няня осталась работать дальше в качестве домработницы.

Остаток лета мы с Ксанкой наслаждались обществом друг друга. Бывали и бурные споры, особенно по поводу прочитанных книг. Даже поссорившись, мы мирились через несколько минут, потому что начинали скучать. Это было самое счастливое и короткое лето за все прожитые годы. Появился Друг, самый близкий человек на свете, которому можно доверять как себе… Каникулы пролетели, как сладкий сон. Я упросила тётю Лиду перевести меня в ту же школу, тот же класс, где училась Ксанка. Мы стали неразлучны. В школе сидели за одной партой. После уроков шли обычно к ней домой, болтали, сочиняли разные истории. Домой я добиралась к вечеру, когда возвращалась с работы Ксанкина мама. Быстро поужинав, делала уроки, смотрела без особого интереса телевизор и ложилась спать.

– Ангелина, – сказала как-то вечером тётя Лида, – хочу поговорить с тобой… Ты уже достаточно взрослая, поймёшь… Ты знаешь, мне тридцать семь лет, а замужем я ещё не была. Сначала учёба, потом карьера, затем своей фирмой занялась… Всё бегу, бегу… А ведь я женщина. Скоро будет сорок лет. Хочется пожить. Ангелина, ты мне как родная дочь, – словно решившись, выдохнула она. – Я выхожу замуж. Не беспокойся, ничего не изменится, просто с нами станет жить мой муж. Будет у нас настоящая семья: папа, мама, дочь…

Острой иглой укололи прозвучавшие слова. Нет. Больше никогда не будет у меня семьи. Нет папы. Нет мамы. А ты, тётка, хоть и родная по крови, но бесконечно чужая и далёкая…

Было немного странно. Никогда не видела тётю Лиду с мужчиной. И вдруг она собралась замуж. Сказать было нечего, да и не хотелось. Какая разница? Появится ещё один посторонний человек рядом.

Так в нашей невесёлой жизни оказался дядя Гена. Подкачанный, поджарый красавец брюнет, новоиспечённый муж тёти Лиды. Я по-прежнему пропадала целыми днями то у Ксанки дома, то на улице. Ничего не изменилось поначалу.

Было что-то неприятное в этом красавце. Когда тётки не было дома (а это происходило практически каждый день), дядя Гена подходил ко мне вплотную, интересовался делами. Будто невзначай поглаживал по плечу или по спине. Прикосновения эти были неприятны, словно что-то скользкое, липкое касалось меня. Не понимая ещё, что происходит, я лишь напряжённо улыбалась и отстранялась. Но ощущение мерзости оставалось надолго.

Удивительные события стали происходить со мной. Вместе с половой зрелостью в мою жизнь вошли видения. Я смотрела на людей и видела картинки, видения того, что произойдёт с человеком через некоторое время. Самое пугающее в этом было то, что чаще всего видения были о смерти. Началось с того, что, сидя на уроке истории и глядя на учительницу, я как будто провалилась в иное измерение. Я – сторонний наблюдатель, оператор, в руках видеокамера. Бесстрастно и молча фиксирую всё происходящее.

Мартовский солнечный день. Голые деревья, ясное, удивительно чистое, синее небо, какое бывает только в этом весеннем месяце… Появилась учительница истории, непохожая на себя. Я с трудом узнала её. Весёлая, раскованная, с распущенными длинными волосами, она шла рука об руку с высоким мужчиной, что-то оживлённо рассказывая спутнику. Но звука не было. Всё произошло беззвучно и быстро. Мужчина остановился, огляделся вокруг. В глазах его сверкнул хищный блеск, азарт, голод… Дрожь пробрала от этого взгляда.

В следующую секунду в руках его ярко блеснул нож, пуская весёлых солнечных зайчиков. Молниеносным движением мужчина перерезал горло учительнице, при этом ловко отскочив, чтобы не испачкаться в крови. Я увидела, словно в замедленной съёмке, как женщина упала на осевший наст. Кровь обильно хлынула из перерезанной артерии, мгновенно пропитав снег до земли. Мужчина склонился над жертвой, с наслаждением заглядывая ей в глаза, в которых медленно гасли непонимание и боль…

Сидя за партой, я растерянно хлопала глазами. Живая и здоровая, очень строгая учительница стояла у доски, упоительно повествуя о давно минувших годах. Что это было, сон? Если я и уснула, то это осталось не замеченным окружающими. Раздавшийся в самый разгар размышлений звонок на перемену начисто выбил из головы все лишние мысли. Уроки, весёлые перемены с Ксанкой… Видение забылось без следа. А вспомнилось через несколько дней, когда я увидела в холле школы портрет учительницы истории с траурной лентой наискосок. На переменах сарафанное радио донесло, что женщину зарезал маньяк в лесу. Дрожь охватила меня. Что это было за видение? С ума схожу? Глубоко внутрь убрала мысли об этом, постаравшись стереть воспоминания, не сказав ни единому человеку, даже Ксанке.

Но прошло время, и появились видения о других людях. Это происходило спонтанно, я как будто оказывалась сторонним наблюдателем, бесстрастным фиксатором события на камеру. Картинки, как стала называть их про себя, были о разных людях. Мне казалось, что, проваливаясь в видение, я пребывала в нём от минуты до часа. В реальности же проходила пара секунд. Получается, время в том, другом измерении растягивалось… Каждый раз, выныривая из картинки, я ощущала дрожь, словно облитая ледяной водой. То был не трепет от страха. Непонятное упоение стало овладевать мной, казалось, что я всесильна…

Впрочем, это детское упоение иллюзией власти над миром быстро прошло. Очень скоро видения начали доставлять мучительные угрызения совести. Почти все картинки были именно о смерти. Ничем помочь этим людям я не могла… Ксанке я так ничего не рассказала, стала отдаляться от неё, становясь молчаливой, как прежде.

Со временем видения стали приходить всё реже, а потом и вовсе исчезли, заставив меня облегчённо вздохнуть. К сожалению, к этому времени мы с Ксанкой уже не общались, как прежде. Я даже не успела заметить, как быстро она повзрослела, превратившись в красивую девушку, и окружали её теперь другие подруги. Яркие, раскрашенные, как индейцы, готовящиеся к войне, вульгарно хохочущие, они внушали мне отвращение. Настали девяностые, время бескультурья, в нём не было места белым воронам…

Мне снился сон. Майский день. Улица, залитая ярким солнечным светом. Я шла, нежась под весенними лучами. Девушка в коротком белом платьице выбежала на аллею прямо передо мной. В смеющейся красотке я узнала Ксанку. Позвав по имени, я пыталась догнать её, но осознала, что невидима для неё. Внезапно появился дядя Гена. Подхватив её на руки, закружил, счастливо смеясь. Ксанка вскинула голову и заливисто расхохоталась. Остановившись, я остолбенело наблюдала за парочкой.

Небо стремительно затянулось тучами, мир погрузился в сумрак. Пара исчезла из поля зрения. Я обернулась, чтобы бежать домой: вот-вот хлынет ливень. Вскрикнула. Прямо передо мной в куче пыли, поднятой ветром, сидела Ксанка. Подол её белого платья был обильно вымазан кровью и грязью. Она со стоном протянула окровавленную руку…

Я проснулась, чувствуя, как мелкий озноб колотит тело. Перед глазами таял сон: Ксанка, в крови и грязи. Укутавшись в одеяло, я сомкнула веки. Услышала осторожный стук.

– Ангелина, доброе утро. – Дверь приоткрылась, на пороге стоял дядя Гена. – Ты опоздаешь в школу. Вставай…

Он закрыл дверь. С трудом удержавшись от крика ужаса, я вскочила на ноги. Сон был так ярок, что, казалось, сейчас будет его продолжение. Голова закружилась, повело в сторону. Поплелась в ванную комнату. Чистить зубы, умываться. В последнее время тётка стала позже выходить на работу, а иногда и вовсе позволяла себе выходной среди недели. Они сидели вдвоём в гостиной за круглым столом, завтракали.

– Доброе утро. – Я обессиленно опустилась на стул.

– Доброе. – Едва взглянув на меня, тётя воскликнула: – Что с тобой? Заболела? – Она быстро протянула руку, прикоснувшись к моему лбу.

Через несколько минут я сидела на своей кровати с градусником под мышкой. Температура оказалась в районе тридцати девяти. Вызвали врача. Меня уложили в кровать. Тётя Лида, сославшись на неотложные дела, ушла. А дядя Гена, как обычно, остался дома. С тех пор как он поселился в тёткиной квартире, он не работал (если вообще до этого знал, что это такое). Излюбленным его занятием было валяться на диване и пить коньяк, закусывая его шоколадом или лимоном.

Ближе к вечеру зашла Ксанка. Искренне обрадовалась ей. Присутствие дяди Гены в соседней комнате держало меня в напряжении весь день.

– Привет! – вихрем ворвалась в комнату Ксанка. Энергия юности светилась на её накрашенном лице. – Ну ты как?

– Нормально, – прошептала я. Вдобавок ко всему пропал голос.

Дядя Гена, маячивший за её спиной, заговорщицки подмигнул:

– Не буду мешать, секретничайте.

Закрыл дверь. Мы облегчённо вздохнули. Слушая весёлую Ксанкину болтовню, я размышляла, стоит ли рассказывать ей про злополучный сон. Что-то удержало меня, возможно, боязнь быть осмеянной…

– Везё-ёт, – завистливо вздохнула подруга. – Я позавчера на улице мороженое ела, а было минус тридцать… И ничего… Может быть, покашляешь на меня?

– Не сходи с ума, – отмахнулась я. – Да и кашлять неохота…

Мы посмеялись, поболтали ещё немного, и Ксанка засобиралась домой.

– Зайду завтра или послезавтра, – пообещала подруга и громко спросила: – Дядь Ген, закроете дверь за мной?

– Конечно, Ксюшенька… А хочешь, я тебя провожу, темно уже.

Я внутренне содрогнулась от патоки, льющейся из голоса тёткиного мужа. Бр-р-р.

Голоса в коридоре стали тише. Потом хлопнула входная дверь. Мыслей не было, голова болела глухо и нудно. Укутавшись плотнее, я закрыла глаза…

Болезнь затянулась на две недели. После выздоровления я пришла в школу. Всё вокруг казалось чужим, даже Ксанка была какая-то другая. Изменилась я или она, скорее всего, мы обе…

– Розанова, Гришко, сегодня вы дежурите по классу, – заполняя журнал, бесстрастно напомнила классный руководитель, учительница географии. Переглянувшись, мы вздохнули. Дежурство было самым неприятным делом в школе.

– Повезло тебе, – хмыкнула Ксанка, – только выздоровела и сразу полы драить…

Оставшись после уроков, мы с подругой начали уборку. Пока я намывала доску, она быстро помыла полы. Весело обсуждая географичку, мы по очереди высказывались в её адрес, соревнуясь в остроумии. Учительница славилась на всю школу свирепым нравом и вызывала у учеников тихий ужас в сочетании со смирением.

Вдруг Ксанка взяла ведро с грязной водой и налила щедрую порцию на стул географички.

– Зачем? – непонимающе глядя на неё, спросила я.

– Не бойся, всё будет хоккей. – Оксана хихикнула, долила ещё грязной воды, размазала рукой. – До утра высохнет. – Она поставила стул поближе к батарее парового отопления. Мы забыли об этом происшествии через пару минут. Пошли гулять, по дороге засели на наших любимых качелях. Домой я добралась уже в сумерках.

Утро в школе было обычным, смурным и неинтересным. Однокашники сидели смирненько, уставившись глазами в тетради: каждый боялся, что его вызовут к доске. Географичка, она же по совместительству классный руководитель, сидела, кровожадно водя ручкой по журналу. Класс замер. И вдруг… С диким криком учительница вскочила со стула, лихорадочно ощупывая сиденье. На серой юбке сзади расползлось огромное мокрое пятно. Стул просох только сверху, поролоновая начинка его так и осталась пропитанной грязной водой… Скандал. Естественно, подозрение сразу пало на дежурных.

Нас вызвали в кабинет завуча.

Ксанка молчала, как партизан на допросе. Не знаю, что нашло на меня в тот момент. Сделав шаг вперёд, выговорила немеющим языком:

– Я… Это сделала я…

Гробовая тишина повисла в кабинете. Только непонятно откуда взявшаяся посреди зимы муха сонно жужжала в тиши. Немного удивлённо посмотрев на Ксанку, я сжалась, как от удара. Не было слов, которых я ждала от неё: «Нет, это сделала я!» Проступок совершила она, а в итоге виноватой оказалась я. Самое смешное, сама взявшая на себя вину… Поделом.

Затем был ещё более постыдный и грандиозный скандал с вызовом в школу тёти Лиды и прочими последствиями. Географичка настаивала на моём исключении из школы, спасло от этого лишь то печальное обстоятельство, что я была круглой сиротой…

Так и не спросила Ксанку, почему она промолчала тогда. А сама она лишь непонимающе пожала плечами: «Ну ты чего, Ангелин, надо было молчать до конца. Хотя да, ты же сирота, ничего не будет. Меня бы точно исключили».

Всё осталось как прежде. Мы общались, продолжали дружить. Без обид. Лишь иногда, во время безмолвия на уроке, мне вспоминалась та гнетущая тишина, повисшая в кабинете завуча. И то, как Ксанка молча отвела в сторону глаза. Так просто: «Ты же сирота, тебе ничего не будет…» Мучительный стыд, ярко заливший моё лицо. Не за себя, за единственного друга…

Проходил день за днём, на уроках я всё реже отвлекалась, к тому же нас с Ксанкой рассадили. Близился конец учебного года, экзамены… После школы я бежала домой. Вокруг Ксанки были вульгарные раскрашенные девицы, которые смотрели на меня насмешливо. Моими друзьями снова становились любимые книги. Они не предадут. Ксанка же, стоя в окружении крутых девчонок, улыбалась и махала рукой. Глядя с издёвкой, как мне казалось.

Глава 3

Наше время.

В середине сентября 2011 года, незадолго до дня рождения, я почувствовала острую ностальгию по России. Впервые за тринадцать лет мне захотелось посетить родные места. Причём не столько Москву, сколько родной город Н. Навестить могилы отца и матери, Ксанки, увидеть домик, в котором прошло детство, сонные провинциальные улочки, по которым так часто гуляли с мамой.

Сборы, как обычно, были недолгими. Через несколько часов полёта под крылом самолёта показались огни большого города… Я прилетела из Италии ранним утром. Москва встретила серым рассветом и моросящим дождём. Я была спокойна, пока приземлялся самолёт, пока такси мчало по окутанному серой дымкой городу. Лишь выйдя из машины во дворе тёткиного дома, почувствовала дрожь во всём теле. Руки тряслись, пока доставала приготовленные заранее ключи, которые много лет ютились в закоулках моих чемоданов и лишь чудом не потерялись. Сердце бешено колотилось, когда ключ с трудом поворачивался в замочной скважине.

Переступая порог, я испугалась, что сердце не выдержит и разорвётся, столь бурный поток воспоминаний захлестнул меня. Занесла чемоданы и прошла в гостиную. Трёхкомнатная квартира тёти выглядела так, будто я вышла погулять вчера днём. Даже пыли почти не было заметно. Лишь затхлый, давно не проветриваемый воздух напоминал о моих тринадцати годах добровольного скитания по миру… Казалось, сейчас откроется дверь и в квартиру легко войдёт тётя Лида. Нет, с грустью напомнила я себе. Лишь теперь заметила слой пыли, покрывающий комод, на котором стояли три фотографии в траурных рамках: мамы, папы и тёти Лиды. Взяв фото мамы в руки, почувствовала, как запершило в горле.

– Вот я и вернулась. – Голос прозвучал глухо. – Поживу здесь, если не прогоните.

Слегка усмехнулась своим словам и в тот же момент подпрыгнула от грохота, раздавшегося в прихожей. На трясущихся ногах выскочила на шум. Трусиха, это всего лишь упал неловко поставленный чемодан.

Этим же утром поехала в автосалон, купила машину. Зачастую, путешествуя из страны в страну, я брала автомобиль в аренду, но… Что-то в глубине сознания подсказывало, что останусь здесь надолго, если не навсегда. Недалеко от автосалона находился салон связи, приобрела сим-карту с российским номером. Оформив покупки, заехала за вещами в тётину квартиру, не медля ни минуты, отправилась в город Н. Пребывала в лихорадочном возбуждённом состоянии. Меня тянуло в родной город с неистовой силой. Ехала я не очень быстро. Давала знать о себе усталость. Чем ближе становился Н., тем больше воспоминаний штурмовало мой утомлённый мозг.

Были они фрагментарные, обрывистые, как из глубокого детства, так и более осознанные, но все были пропитаны единым чувством тревоги. Всё естество напряглось в ожидании непонятной беды. Приехав в город, без труда отыскала лучшую гостиницу. Остановив машину на парковке гостиницы, некоторое время сидела, выжидая, пока стихнет оглушительный грохот сердца. Всё. Вот я и дома, повторяла про себя, но ностальгии не было, лишь неудержимое желание развернуться и умчаться прочь.

Пересилив взбунтовавшиеся эмоции, вышла из машины и направилась ко входу в гостиницу. Приветливая девушка за стойкой оглядела меня с ног до головы. С лёгкой неприязнью я отметила про себя, что совсем забыла об этой российской привычке: встречать по одёжке… Сняла номер, поднялась на третий этаж на лифте. Номер приятно удивил. Двуспальная кровать аккуратно, без единой морщинки, застелена покрывалом, на стене большой плазменный телевизор, в ванной набор полотенец, мебель современная. Чисто, уютно.

Выглянула из окна. Прямо напротив красовался городской парк, разросшиеся деревья радовали глаз пышными кронами, украшенными ярким осенним узором. В детстве часто я гуляла по дорожкам парка вместе с родителями. Теперь юные деревца стали могучими, их кроны разрослись.

Спустившись в ресторан, поужинала. От нервного возбуждения кусок не лез в горло. Расплатившись, с облегчением вышла из кондиционированной прохлады ресторана в городской шум. Вечерело. В парке было многолюдно: люди наслаждались тёплым сентябрьским вечером на прогулке. Как никогда остро почувствовав одиночество, я заспешила вглубь парка, где было значительно меньше людей. Присела на лавочку. Голуби, мирно воркуя, бродили вокруг, изредка устраивая переполох из-за брошенных людьми семечек.

Глядя на парочки, на детей, важно вышагивающих рядом с родителями, на румяных малышей в колясках, я испытывала щемящую душу грусть. В памяти всплывали образы из далёкого детства, когда я, маленькая девочка, шла, держась за руки родителей.

Отец. Высокий статный мужчина. После аварии его образ помутнел и поблёк, приходилось напрягать память, чтобы оживить родные черты. Мама же, напротив, стояла перед глазами. Красивая и яркая.

Что я помнила о них? Человек склонен идеализировать образы близких, ушедших раньше времени. Смутно помнилось, как по вечерам отец приходил усталый и молчаливый, садился у телевизора. В выходные мы были все вместе, ходили в кино, кафе-мороженое, зимой на каток, летом на речку. Большую часть времени я проводила с мамой, а чуть повзрослев, с книгами… Возможно, поэтому в памяти почти не осталось воспоминаний о папе, даже сам образ его был безликим, словно память услужливо подсунула идеального героя из некогда прочитанной книги. Сейчас, глядя на проходящие мимо счастливые семьи, на весёлые лица детей, я вдруг осознала, что и образ мамы поблёк, истёрся, стал отстранённо-книжным, не пробуждая той теплоты, что раньше. Пыталась вызвать в памяти мамину улыбку, но всплывала лишь небесная голубизна полных грусти глаз. Почему ты всегда грустила, мама? Утомлённая воспоминаниями, я вернулась в гостиницу разбитая, растянулась на кровати и прикрыла веки.

В последние лет пять мне часто снился один и тот же сон. Всегда накануне дня рождения. Просыпаясь утром, я отчётливо помнила каждую деталь ночного видения.

Я шла по длинному безмолвному коридору, ряд безликих одинаковых дверей уходил в непроглядную темноту. Вереница входов казалась бесконечной. Тусклый свет ламп на потолке не позволял разглядеть больше. Я видела свои босые ноги. Безотчётный страх охватил всё моё существо. Стук сердца становился всё сильнее и вот уже, кажется, загрохотал на весь коридор.

Одна из дверей, ничем не примечательная, с ощутимым скрипом открылась. Я не видела, что за ней, но чётко понимала, что мне необходимо войти. Сердце замерло от страха, но, собрав волю в кулак, я сделала шаг за дверь.

Я оказалась в комнате с белоснежными стенами и потолком. Такое ощущение, что сами стены источали пронзительный свет. Я утопала в мягчайшем белом кресле из непонятного материала, нежного, как человеческая кожа. Кресло слегка колыхалось и как будто массировало, убаюкивая меня. Напротив, я увидела мужчину. Лицо его было подвижным, ежесекундно менялось. Это страшное и одновременно завораживающее зрелище приковывало взгляд, гипнотизировало. Через некоторое время черты зафиксировались. Я увидела красивого незнакомого человека, чем-то напоминающего Алена Делона в молодости.

На этом месте сон обычно обрывался. Просыпаясь в обильном холодном поту, я долго не могла прийти в себя. Видение врезалось в память до мелочей. Казалось, в конце его ответы на важные вопросы. Пока в сознании оседали лишь непонятные обрывки.

Перед приездом в Россию сон стал являться почти каждую ночь, сея в душе сумятицу. Впору идти к психологу, думала я, проснувшись в своём номере после очередного повторяющегося сна. Свет фонаря с улицы падал на стену, оставляя причудливый узор. Я пошла в ванную комнату. Набрала пригоршню ледяной воды, плеснула в лицо. Кожу обожгло холодом. Из зеркала на меня смотрела измученная бледная женщина с тёмными кругами под глазами. Что не так с тобой, Ангелина? Может быть, гложет изнутри какая-то болезнь? Всегда боялась сойти с ума. Более того, мне часто казалось, что я уже не в себе, особенно после картинок-предзнаменований. Я могла бы изменить судьбу человека или даже спасти его от смерти. Но… Либо человек шарахался в сторону с диким взглядом, либо меня охватывал ступор, паралич языка. После очередной сбывшейся картинки меня начинала мучить совесть.

Вернувшись в комнату, я включила телевизор. Под успокаивающий монолог ведущего телепрограммы закрыла глаза. После недолгой борьбы охотно погрузилась в пучину сна…

Проснулась поздно, около одиннадцати часов утра. Долго валялась в постели, решая, чем бы заняться сегодня. Не было определённой цели, когда как угорелая мчалась сюда. Поэтому сейчас находилась в некоторой растерянности. С чего начать? Так и не решив, встала, попила в номере чай, привела себя в порядок и отправилась на пешую прогулку. Город обнищал, это было заметно по ухабам на дорогах, даже на центральной улице. Хрущёвки уныло и безрадостно смотрели тусклыми стёклами окон. Дыхание осени чувствовалось по неповторимым ароматам созревших яблок в парке и на аллеях города.

Погружаясь в атмосферу детства, я вспоминала этот давно забытый запах. Слёзы зарождались глубоко в душе, но глаза оставались сухими. Душа погрузилась в гнетущую осеннюю печаль… И всё же люблю осень со всей её сыростью, грязью и холодами. За её красоту, непредсказуемость, за лёгкую грусть, которая остаётся в душе долгой протяжной прощальной нотой. Каждая осень прекрасна своей неповторимой красотой…

Воздух прогрелся, стал сухим и шершавым, как в июле. Скинув плащ, я перекинула его через руку, пошла в одном платье из тонкой итальянской шерсти. Вскоре вышла к окраине города. Увидев раскинутые шатры передвижного цирка, охваченная любопытством, решила зайти. Купила билет, прошла вглубь. Цирк представлял из себя несколько шатров, расставленных полукругом. Внимание привлёк самый маленький из них, с надписью: «Гадания цыганки Розы». Непонятно, чего захотелось больше: погадать на будущее или просто очутиться в спасительной прохладе шатра, – но я сделала шаг навстречу гадалке. Входя в шатёр, невольно поёжилась. Так разителен был переход от жары в сумрачный холод. Решительно сделала шаг вперёд. Из прохладного таинственного полумрака на меня внимательно смотрела черноволосая полная женщина примерно моих лет.

– Проходи, красавица, – нараспев протянула она с типичной цыганской интонацией. – Всю жизнь твою расскажу, что ждёт тебя, будет ли в любви счастье.

– Здравствуйте. – Испытывая непонятную робость, я села напротив неё. Опасливо покосившись на хрустальный шар, внушительно стоящий на столе, я целомудренно сложила руки на коленях.

– Сейчас скажу, что тебя тревожит. – Профессионально перетасовав колоду, женщина быстро разложила видавшие виды карты на столе.

– На сердце у тебя великая печаль, – начала она и внезапно нахмурилась. – Послушай, подожди. – Вскочив с места, цыганка стремительно выдернула откуда-то из-под полы мобильный телефон и встревоженно затарахтела что-то на непонятном языке. Лицо её выражало тревогу и напряжение. Сердце моё замерло. Что же такого ужасного увидела цыганка? Договорив, она отключила телефон и посмотрела на меня.

– Что там? – сдавленным шёпотом спросила я. Во рту стало сухо и противно.

– Извини, подруга. Забыла утюжок для волос выключить. Мужу звонила, он разнорабочий, сейчас свободен. Иначе, сама понимаешь, быть большой беде. – В подтверждение своих слов она тряхнула распущенными густыми волосами, чёрными как смола. Я молчала, ошарашенно глядя на неё. Какой утюжок?! Потом мне стало очень смешно. Мы дружно хохотали, едва не падая от смеха, до слёз. Успокоившись, она посмотрела на карты.

– Ну что там, я не забыла утюжок выключить? – повеселевшим голосом пошутила я. Но женщина стала очень серьёзной.

– Как много смерти вокруг тебя, подруга, – заговорила она, со странным выражением взглянув на меня. – И в прошлом, и в будущем. Смерть кружит вокруг тебя, косит людей, а тебя не трогает. Кто ты? – внезапно, быстрым движением руки сметая карты со стола, вскрикнула она. – Уходи! И денег не надо! – Женщина вскочила и попятилась от меня, глядя со страхом.

– Послушайте, Роза, я заплачу вам много денег, скажите, что там такое ужасное? – Растерянно и с любопытством уставившись на неё, я попыталась подойти ближе. Но женщина повела себя крайне неадекватно.

– Уходи! – взвизгнула она, шарахнувшись в сторону, как от прокажённой. – Рядом с тобой беда, ты приносишь смерть!

– Пожалуйста! Я оставлю номер телефона, когда успокоитесь, позвоните мне, очень прошу. Деньгами не обижу. – Торопливо достав из сумочки визитку и кошелёк, я выложила на стол несколько крупных купюр. Вспомнила, что номер телефона поменялся, достала ручку, написала новый…