Глава 2
Наутро свежий, выбритый и улыбчивый участковый Анисимов пришёл к следователю. Воронов к тому времени успел привести себя в порядок и позавтракать. Кошмары ему больше не снились, мысли о Соне тоже были отправлены в самый дальний ящик памяти и Воронов мысленно рыл копытом землю (опять сравнение с парнокопытными!) в азарте.
– Итак, давай пройдёмся ещё раз, – произнёс следователь, – что мы имеем. Все погибшие были одинокими людьми. Это раз. Все убийства совершены абсолютно разными способами. Это два. С каждым разом преступления становятся всё более жестокими. Это три.
– Из круга подозреваемых у нас пока несколько человек, – жизнерадостно улыбнулся участковый, достал сигарету, нерешительно повертел в пальцах и снова убрал обратно, – знахарка Семёновна, тракторист Виктор Дерзун, Славик Мозгляков и его друг.
Семёновне пятьдесят лет, живёт одна, дети есть, но давно разъехались. Про неё могу сказать, что она прилюдно ругалась с зоотехником. Говорила, что он не смог вылечить её козу и теперь сам будет в другой жизни ходить с рогами. Понятное дело, это не повод убивать человека, но, учитывая, что Семёновна якшается с тёмными силами, проверить её надо. Я её считаю безобидной бабой, но наш Шарик прямо уверен в обратном.
Второй – Дерзун. Довольно специфическая личность. Нелюдимый и мрачный, но на хорошем счету, потому что редко пьёт, а значит, всегда может выйти на работу, когда надо. Ему всего тридцать два года, живет с матерью, не женат. Он крепко конфликтовал с учителем географии из-за девицы Марии Иванкиной. Она местный секретарь, двадцать пять лет, живёт с родителями и двумя сёстрами. Лирников и Дерзун пытались за ней ухаживать. Правда, Дерзун, он… – тут участковый немного замялся.
– Надо будет и девушку проведать, – сделал пометку в блокноте следователь, – а что, ты говоришь, не так с этим трактористом Витей?
– Да как бы поинтеллигентней выразиться. Он, как скунс. Потому его и не очень любят. В обычное время – хмурый и неразговорчивый, а уж если с каким-то неприятным вопросом к нему идут или там начальство с выволочкой – тут начинается. Потому что пьёт он редко, но метко. Однажды за рулём уснул пьяный, когда через Ладошку переезжал по броду. Начал заезжать на обрыв, да перевернул трактор. Так и пролежал до утра в прохладной водичке. Хорошо ещё, что в том месте Ладошка совсем мелкая. Так вот, когда к нему на разборки приходят, он такой запах выпустит, что глаза резать начинает. Никто долго не выдерживает. Не то специально, не то особенность организма такая.
Воронов откинулся на спинку стула, внимательно посмотрел на абсолютно серьёзного участкового, потом оценил деревенский юмор и расхохотался:
– Классно! – отсмеявшись, заметил он, – помечу себе, что этот ваш Дерзун – новое биологическое оружие.
Степан кисло улыбнулся в ответ, потом продолжил:
– Славик Мозгляков и его друг, Иван Сырников – оба двадцати трёх лет, живут в городе и сюда приехали к матери Славы, погостить. О них знаю, что блогеры. Убийства начались после их приезда. Этот Иван успел здесь со многими перессориться, в том числе, с географом и зоотехником. Вкратце так. С кого начнём?
– Давай с этой Семёновны и пойдём, – решил следователь, подхватывая блокнот с ручкой, – не под протокол, а для ознакомления, так сказать.
Они неторопливо шли по деревенской улице, под аккомпанемент куриного кудахтанья и задиристых петушиных криков. Анисимов, как обычно дымил, и некурящий следователь с досадой подумал, что для такой спортивной фигуры участковый слишком много курит. И действительно – глядя на почти двухметровую груду мышц можно было подумать, что человек не отходит от спортивных снарядов, а не бесконечно смолит.
Воронов увидел красивый двухэтажный дом с резными ставнями и балконом – настоящее произведение искусства. Здание опоясывал ухоженный сад с плодоносящими яблонями, грушами. Возле дома цветущий палисадник. Всё чисто, аккуратно и удивительно гармонично. Следователь даже немного оробел от такого великолепия. А когда пришёл в себя – увидел направленные на себя чёрные глаза стройной женщины, стоящей напротив. В очередной раз испытав шок, Валерий подумал, что красотке никак не пятьдесят.
Женщина с длинными чёрными волосами была одета в вызывающе короткие джинсовые шорты, открывающие обозрению стройные загорелые ноги, белую майку, обтягивающую высокую грудь и кокетливые босоножки. Воронов настолько настроился на «Семёновну»: в его понимании непременно полную, кряжистую деревенскую бабку, что сейчас пребывал в ауте. С трудом вспомнил имя женщины.
– Здравствуйте! Руфина Семёновна Лазарева? – не своим, внезапно осипшим голосом осведомился он и откашлялся.
– И вам не хворать! – насмешливо сверкнула глазами женщина. – Она самая! А вы следователь, как я понимаю?
Валерий представился, достав из кармана удостоверение.
– Привет, Семёновна! Мы к тебе зайдём? Разговор есть, – раздался за спиной голос Анисимова, о котором Валерий совсем забыл.
– Заходите! – Женщина прошла вперёд, грациозно покачивая бёдрами.
Воронов подумал, что со спины он дал бы ей все двадцать. Ай да Семёновна!
В доме было так же уютно, как во дворе и Воронов поймал себя на мысли, что в таком доме он согласился бы жить даже если бы строение находилось в Старом Болоте. Вместе с Соней, разумеется. Он даже на некоторое время выпал из реальности, мысленно представив улыбающуюся Соню в фартуке с вышитыми петушками возле чистенькой плиты.
– Садитесь, – Руфина показала на стулья, стоящие вокруг круглого стола.
Воронов покорно опустился на мягкое сиденье, а участковый остался стоять.
– Расскажи-ка нам, Руфина Семёновна, что вы не поделили с Герасимом? – без лишних предисловий спросил Степан.
– А ничего! – женщина отвечала участковому, а смотрела с вызовом на Воронова, – бессовестная гнида он был, вот что! Марусю мою уходил насмерть! А всего-то и надо было таблетку от непроходимости кишечника дать! Какой он к чертям зоотехник? Ветеринар?!
– Марусю? – непонимающе посмотрел следователь.
– Козу мою, – раздувая ноздри, пояснила женщина, – ну я ему и сказала всё, как есть. Что он сам козёл редкостный и за Марусю гореть ему в аду!
Руфина явно накручивала себя с каждым словом. Глаза загорелись мрачным огнём, тонкие ноздри раздувались. Руки привычно упёрлись в бока.
– А где вы были… – начал Воронов, но договорить не успел.
– Не убивала я этого гада, хотя руки чесались! Вот прямо как сейчас! А что?! Думаете, врут люди и нет у меня никакой силы? А вот и есть! Напакостить могу, и вам в том числе! И нечего меня пугать! А то ходил тут один тоже, всё властью пугал! – в зрачках Руфины заплясали весёлые чертенята, совсем как в его сне. Воронов посмотрел на стол, ожидая, что маленькие существа попадают вниз и запрыгают по его поверхности.
– Руфина Семёновна, – подал голос Степан, но женщина визгливо расхохоталась.
– Ходил тут один, домогался, – пояснила она свой смех, – потом набросился, силой взять собирался. Пришлось свой талант применить. Говорят, он теперь мужскую силу потерял.
Она смотрела прямо на медленно пунцовеющего Воронова. Он мог бы поклясться, что ясно видел, как в её глазах прыгали и строили рожицы чертенята.
– Руфина Семёновна! – повысил голос участковый и следователь подивился перемене, произошедшей с парнем.
Деревенский простачок испарился, а на его месте появился неглупый и очень опасный человек. Взгляд Степана источал жёсткость, такую непривычную на его улыбчивом лице, скулы и губы затвердели в холодной серьёзности.
– Вы, Руфина Семёновна, с представителями власти разговариваете. Не стоит угрожать, – слова, брошенные участковым спокойно и веско, как будто надолго повисли в воздухе каменными буквами, а потом рассыпались в прах.
Руфина поджала пухлые губы. Чертенята в глазах тоже обиженно скуксились и растворились в непроглядной черноте.
– Итак, продолжим. Что вы делали в четверг, десятого августа с двадцати трёх до часу ночи? – Воронов пристально смотрел на Семёновну.
Она погрустнела и сдулась, азарт испарился и теперь перед ним была усталая, немолодая женщина.
– Дома была… Лежала весь вечер с огурцами… – встретив выразительный взгляд участкового, она чуть нахмурилась и закончила, – на лице. Маску делала из огурцов. Молодость и хорошая кожа – это не результат колдовства, а постоянная работа над собой.
Она с грохотом отодвинула стул и села, ссутулилась, как-то резко постарев.
– Не убивала я его, – грустно произнесла Руфина, – я ж понимаю, что меня подозревают. Но даже не собиралась. Животное жалко, да только где коза, а где человек. Я же не совсем дура.
Следователь с участковым не стали задерживаться. Валерий и до этого почти не сомневался в невиновности женщины, а теперь был уверен.
– Я же говорил, она не при чём, – Анисимов посмотрел на следователя с вернувшимся глуповатым выражением лица. Но Воронов уже понял, что участковый совсем непрост.
– Да ты, прав, безусловно, – следователь убрал блокнот в нагрудный карман пиджака, – руки, ноги она бы переломать физически вряд ли смогла. Да и повесить мужика почти в два раза больше себя – тоже.
– Да я же говорил. А Шарик своё: «Ведьма – она и есть ведьма, она и убила Геру», – участковый вдруг осёкся.
Путём нехитрого сопоставления фраз, следователь понял, что «ходил один, властью пугал», а потом лишился мужской силы скорее всего не кто иной, как Круглов-Шарик. Тогда становится понятным его желание досадить Семёновне. Ещё Воронов размышлял о том, что Старое Болото – странная деревня и жители здесь выглядят вовсе не так, как должны бы. Дымящий спортсмен-участковый, старуха-красавица… Кто ещё? Он досадливо поморщился. Привык представлять себе людей по каким-то мелким деталям, иногда просто по описанию жизненного образа и редко ошибался. А может быть, дело в стереотипах, которые здесь нарушены?
Валерий улыбнулся, вспомнив слова Игнатьева, старого следователя, у которого стажировался, ещё будучи юнцом:
– Сходи на вещевой рынок, Валера. Вот где работают Шерлоки Холмсы, вот у кого учиться надо. Ты ещё не подошёл, а всю твою подноготную уже знают. И какую цену тебе предложить, исходя из твоей характеристики. И за сколько ты в итоге купишь. А уже когда подойдёшь – наводящими вопросами выведают всё остальное. Некоторых я бы без разговоров брал к себе в группу.
Валерий вздохнул. Он давно научился определить по мельчайшим деталям, насколько искренен человек, но в Старом Болоте всё казалось нереальным. Зыбким, как сон, как мираж.