Глава VI
Барон фон Сфор проснулся на следующее утро в весьма подавленном состоянии духа.
К радости, что ему так успешно удалось довести до конца первое порученное ему дело, примешивалось чувство горечи. Было ясно, что дальнейшие действия полиции на основании сведений, доставленных ей им самим, бароном фон Сфором, будут тяжелым ударом для его лучшего друга.
Бедняга Фернкорн! Сфору вспомнилось, как они вместе сидели на школьной скамье, вместе посещали кадетский корпус; позднее, в полку, не раз делили веселые, удалые часы, пока полученная Францем командировка не разлучила их. И надо же было так случиться, чтобы как раз ему суждено было нанести страшную рану другу юности!
Франц любил баронессу. Это видно было из каждого его слова. Он был человеком порядочным и корректным… И его-то счастье должен был разрушить Сфор! В его руках находилась жизнь и судьба двух людей.
Тяжелая борьба происходила в душе Сфора… Дружба советовала ему молчать, чувство долга приказывало говорить. О себе, об обещанной ему карьере он не думал вовсе. Он говорил себе: «Если я не ошибаюсь, то своими показаниями я могу уберечь лучшего друга от рокового, может быть, шага, и со временем он первый будет мне за это благодарен. Если ошибаюсь – то ничьего счастья не нарушаю, а совесть не будет упрекать меня за то, что я равнодушно и молча смотрел, как друг мой вступает на дорогу, которая может привести его к гибели».
Мысль эта рассеяла его сомнения, и он, не колеблясь, поехал в полицейское управление.
Здесь он застал начальника тайной полиции Вурца за оживленной беседой с доктором Шпехтом.
– Ну-с, можно вас поздравить с хорошими вестями?! – обратился Вурц к входившему барону.
– Думаю, что можно. Я напал на след преступника.
Уверенный тон Сфора поверг доктора Шпехта в полнейшее недоумение.
Вурц только слегка усмехнулся:
– Вот как! Ну что же, тем лучше. Рассказывайте, в чем дело.
В коротких словах, не останавливаясь на подробностях и не называя имени своего друга, передал барон впечатления вчерашнего вечера.
Начальник тайной полиции слушал его внимательно, делая пометки в своей записной книжке. Затем он встал, несколько раз с задумчивым видом прошелся по комнате и наконец остановился перед Сфором.
– Так, так. Вы отлично справились с вашим поручением. Боюсь только, что вывод вы сделали не совсем правильный. По-вашему, убийца баронесса Штернбург? Дай вам волю, вы, пожалуй, сейчас же дадите телеграмму в Венецию, чтобы ее арестовали? Так я говорю, а?
– Конечно, так. Ведь описание ее внешности, внезапное бегство, зеленый автомобиль…
– Являются уликами! – перебил его Вурц. – Совершенно верно. Но далеко не достаточными, чтобы на основании их арестовать как убийцу даму из высшего общества. Прежде чем поднять такой шум, а подобный шаг, несомненно, его вызовет, – мы должны внимательно изучить и проверить мельчайшие подробности дела. Главные наши усилия должны быть направлены на выяснение личности убитого. Доктор Шпехт полагает, что это можно сделать двояко: во-первых, подыскать ключ к шифрованной записке, оставленной покойным, – за этой работой, к сожалению, пока безуспешной, вы нас сейчас застали; во-вторых, погрузив, так сказать, наш взгляд в события последних нескольких лет. Из ваших рассказов о происшествии на королевских маневрах я заключаю, что эта попытка будет иметь успех.
– Позвольте, какое же отношение имеют маневры?…
– Сейчас объясню, – отозвался Вурц. – Знаете, говорится, попытка не пытка, грех – не беда. Ну-с, так вот мое мнение: Штребингер, без сомнения, не был тем, за кого себя выдавал. Доктор Шпехт получил указание на дом номер сорок шесть по Грилльхоферштрассе в связи с делом о пропаже военных документов. Поэтому можно предположить, что Штребингер был доверенным лицом какой-нибудь иностранной державы. Подтверждением этого служит и его неоконченное письмо, которое вам известно. Если покойный состоял на иностранной службе, то очень вероятно, что он имеет отношение к происшествию на маневрах, о которых вы только что нам рассказывали. Насколько я помню, тогда речь шла о бегстве политического шпиона, которого мы тщетно искали в Вене. Я пробовал опубликовать фотографию убитого, но, как и следовало ожидать, его никто не признал. Прошу вас сопровождать доктора Мартенса и доктора Шпехта в университетскую библиотеку. Ваши указания будут для них весьма ценными и значительно облегчат работу. Затем мы снова вернемся к нашему разговору.
По дороге в библиотеку Сфор должен был по просьбе доктора Шпехта еще раз во всех подробностях рассказать о происшествии, имевшем место на королевских маневрах четыре года назад.
Объяснив заведующему библиотекой цель своего посещения, они принялись разглядывать и изучать акты и судебные постановления истекших нескольких лет.
В папке, где хранились дела за август 1903 года, они нашли первые сведения о маневрах. Затем они напали на заметку, помеченную четвертым сентября и озаглавленную «Арест шпиона».
Вот ее содержание:
«Вчера днем около крепости был арестован человек, занимавшийся моментальной съемкой с наших укреплений. Установлено, что он механик по имени Бартоломео Джиардини, двадцати семи лет от роду. Джиардини был неоднократно замечен около наших лагерей. Жительство имел в Тортелло, в гостинице Иоганна Шнедера; приехал за четыре дня до маневров. Арест его состоялся на вилле, где он проводил электрическое освещение».
Днем позднее какой-то газетный корреспондент сообщал:
«Арест шпиона, Бартоломео Джиардини, состоялся в весьма драматичной обстановке. В момент появления в парке жандармов механик был занят проведением электричества. На вилле «Маргерита» проживал сенатор Кастелламари с двумя дочерьми, из которых старшая была замужем за ныне умершим венским аристократом бароном Штернбургом. Сенатор с младшей дочерью сидели в саду перед домом и были весьма взволнованы появлением полиции с предписанием об аресте работавшего в доме человека.
Сенатор Кастелламари не мог дать почти никаких сведений о механике и поручил дочери во избежание осложнений позвать рабочего в сад.
Через несколько минут молодая девушка прибежала, дрожа от страха, и сообщила, что парень в ответ на ее приказание выхватил револьвер и, пригрозив ей, бросился бежать.
Жандармы ворвались в дом и после долгих поисков нашли Джиардини на чердаке, притаившимся под грудой белья.
Шпион вынул револьвер и грозил убить всякого, кто посмеет до него дотронуться.
В это время он медленно пятился к открытому окну и, достигнув его, одним прыжком очутился на крыше и по громоотводу спустился на землю.
Один из жандармов выстрелил в него. Спустившись вниз, преследователи нашли механика лежащим без сознания на усыпанной гравием дорожке. Правая рука его была окровавлена. Пуля настигла его на высоте шести метров от земли, и он упал так неудачно, что получил сотрясение мозга.
По желанию сенатора раненый был перенесен на виллу, так как перевезти его в больницу ввиду его тяжелого состояния не представлялось возможным.
Нечего и говорить, что среди обитателей виллы царят испуг и волнение. Редким примером человеколюбия и гуманности может служить сенатор Кастелламари, пославший немедленно в Марконе за врачом и предоставивший простому рабочему самый заботливый уход».
Из других газетных вырезок было видно, что хотя состояние больного было тяжелое, но ничто не угрожало его жизни, и перевоз его из виллы должен был состояться двенадцатого числа.
В заметке от двенадцатого сообщалось:
«Командированный генеральным штабом в распоряжение командующего полка Франц Фернкорн и адъютант фельдмаршала граф Гейнен, произведя обыск на квартире механика Джиардини, установили, что рисунки и снимки последнего, несомненно, служили целям шпионажа. Найденные карандашные заметки служили объяснительным текстом к рисункам. Бумаги Джиардини в полном порядке. Он доказал, что был послан фирмой «Бенедетто и Кº» в Майланде для фотографирования красивых видов. Для проверки личности арестованного он будет перевезен в крепость Франценсфест. До станции железной дороги его доставит военный эскорт под командой лейтенанта графа Гейнена».
Следующий день принес сенсационное известие: «Бегство шпиона».
«Бартоломео Джиардини, доставленный вчера в Морпиера, на станцию железнодорожной ветки, идущей на Франценсфест, ночью загадочным образом исчез. Арестованный препровожден был в Морпиера военным эскортом под командой графа Гейнена. Доставка шпиона, ввиду его болезненного состояния и слабости, несколько замедлилась. Таким образом, отправить его, как предполагалось, с поездом на шесть часов сорок минут не удалось, и пришлось переночевать на станции. Джиардини был заперт и тщательно охранялся. Поздно вечером граф Гейнен лично навещал арестованного и проверял охрану. Когда рано утром открыли дверь карцера – узник исчез. Он выломал решетку в окне и бежал. Разосланные по всем направлениям телеграммы не дали никаких результатов. Так как граница находится всего в часе ходьбы от станции, то не подлежит сомнению, что шпион благополучно миновал ее и в настоящее время находится в безопасности. Против графа Гейнена, командовавшего эскортом, возбуждено следствие».
В этом же номере газеты можно было прочесть следующую, не имеющую на первый взгляд значения заметку:
«Сенатор Джузеппе ди Кастелламари с дочерьми – баронессой Метой фон Штернбург и Марией ди Кастелламари, – прибыл в Венецию».
Несколько дней спустя были опубликованы приметы бежавшего:
«Бартоломео Джиардини, по профессии механик, двадцати семи лет от роду, усы черные, зубы здоровые (с правой стороны не хватает верхнего коренного зуба), нос средний, рот малый. Особые приметы: шрам длиной четырнадцать сантиметров идет от основания носа к правому виску».
Доктор Шпехт прочел вполголоса приведенные заметки; затем он захлопнул пыльную тетрадь с газетными вырезками, кивнул доктору Мартенсу и с довольным видом проговорил:
– Нам повезло! Если я совсем не потерял голову, то Адольф Штребингер и Бартоломео Джиардини – одно и то же лицо.
Отдавая должное важности сведений, сообщенных ему бароном фон Сфором и через два часа дополненных доктором Шпехтом, начальник тайной полиции Вурц все же решил, ввиду запутанности и таинственности обоих переплетенных между собой преступлений, действовать с крайней осторожностью и осмотрительностью. С одной стороны, он хотел избежать каких бы то ни было политических осложнений, с другой – пощадить людей, замешанных в эту загадочную историю, людей с громкими именами, которые вряд ли простили бы ему лишнюю огласку.
Конечно, это тормозило и осложняло дело. Получено было предписание действовать исподволь и без шума. С одной стороны, это связывало ему руки, с другой – побуждало с еще большим рвением добиваться распутывания этого дела.
Прежде всего Вурц проверил приметы Джиардини. Они как нельзя лучше подходили к убитому на Грилльхоферштрассе, включая недостающий зуб и шрам на лбу, который покойный так искусно замазывал.
Все это лишь подтвердило давнишние предположения начальника тайной полиции. Тождественность Джиардини и Адольфа Штребингера все объясняла. Но тогда внезапный отъезд баронессы Штернбург и ее зеленый автомобиль переставали быть простой случайностью. Сведениям, доставленным бароном фон Сфором, тоже следовало придать большее значение, чем он это сделал вначале, ведь они определяли направление, по которому отныне должно было идти следствие.
Предстояло в первую очередь ознакомиться с лицами, игравшими роль в истории с Джиардини: сенатором Кастелламари и его дочерьми, графом Гейненом, капитаном генерального штаба Францем Фернкорном и содержателем гостиницы Шнедером.
По словам Сфора, сенатор с обеими дочерьми находился в Венеции. Графа Гейнена и капитана Фернкорна Вурц не хотел впутывать в дело, пока не возникнет настоятельная необходимость. Оставался хозяин гостиницы Шнедер, показания которого могли оказаться весьма важными ввиду того, что Джиардини жил у него довольно продолжительное время.
Подумав немного, начальник тайной полиции отворил дверь в соседнюю комнату и окликнул находившегося там молодого чиновника.
– Послушайте, доктор, не помните ли вы фамилию хозяина той гостиницы, о которой вы мне недавно говорили.
– Иоганн Шнедер, господин начальник.
– Итальянец?
– Нет, немец, но он очень долго жил в Италии и содержал гостиницу в Марконе, в Южном Тироле.
– Пожалуйста, телефонируйте ему, чтобы он немедленно сюда явился.
Не прошло и получаса, как хозяин гостиницы, весьма встревоженный столь поспешным вызовом, был уже в полиции.
– Скажите, пожалуйста, господин Шнедер, – обратился к нему начальник тайной полиции, – правда ли, что вы четыре года назад имели гостиницу в Марконе?
– Так точно, ваше благородие.
– Не припомните ли вы одного постояльца по имени Бартоломео Джиардини?
– Как не припомнить! Прекрасно помню, ваше благородие.
– Вот как! Даже прекрасно. Отчего это он так запечатлелся в вашей памяти?
– А видите ли, скандал с ним приключился, – отозвался хозяин, – да и вообще, странный он был какой-то, бог его знает. Нельзя сказать, чтобы он был неприветлив, а только за все время, почитай, словечком ни с кем не обмолвился. За обедом сядет, бывало, в самый отдаленный угол столовой и молчит. Днем гулять любил, большие прогулки делал, а вечером свет у него горел до двенадцати, а то так и до часу. Все рисовал да писал что-то.
– Какая у него была профессия? Ну ремесло, если хотите.
– Он был механиком, да и фотографией тоже занимался, ваше благородие. Он и меня снимал, и дом, и детей. Он говорил, что снимки нужны ему для открыток.
– Бывал у него кто-нибудь?
– Что-то не припомню! А впрочем, раз женщина была, важная барыня с виллы «Маргерита». Коли не вру, она дочь какого-то итальянца, который там жил. Только имя у нее немецкое.
– Может быть, ее звали Штернбург, баронесса Штернбург? – спросил начальник тайной полиции.
– Вот-вот, так оно и есть, – обрадовался хозяин.
Вурц многозначительно переглянулся с комиссаром.
– Значит, вы утверждаете, что у Джиардини была баронесса Штернбург? – продолжал допрашивать начальник тайной полиции. – Вы ничего не заметили подозрительного во время этого посещения?
– Ничего, ваше благородие. А уж любезны-то они были друг с другом, страсть! И целовались, и миловались! На «ты» разговаривали. Правда, сам я ничего не слышал и не видел, а все жена… Знаете, ваше благородие, бабу хлебом не корми, а дай подглядеть да подслушать! Ну она и подсмотрела в замочную скважину.
– Что ж она подсмотрела-то?
– Видит это она, ваше благородие, бросились они друг к другу на шею – и ну целоваться! А что говорили-то – того она не поняла.
– Скажите, вы не были удивлены, когда она вам все это рассказала?
– Чему ж удивляться-то, ваше благородие. Ясно, дело у них нечисто – насчет любви, значит!
– Полно, она барышня, а он рабочий.
– То ли еще бывает! Да и рабочий-то он был непростой. Образованный, а манеры, как у барина.
– Часто баронесса у него бывала?
– Всего только один раз. Да и ни к чему ей было – он сам все дни напролет проводил на вилле «Маргерита». Говорил, что проводит там электричество, ну да мы знаем, какое это электричество, – лукаво усмехнулся хозяин гостиницы. – Не верю я в него, ваше благородие.
– Почему же?
– Видите ли, ваше благородие, носил я им как-то на виллу несколько бутылок вина. Обратно мне ближе было пройти через сад. Обогнул я дом, гляжу – старый итальянец с дочерьми и Джиардини сидят за завтраком. Ну, думаю, если уж родные потворствуют – мне и подавно все равно. Почему же бедному малому и не подцепить богатую барыню?
– Долго ли у вас жил Джиардини?
– Недели три или четыре.
– А потом встречались вы с ним еще?
– Потом его арестовали, и он лежал на вилле больной.
– Вы меня не поняли. Я спрашиваю, виделись вы с ним где-нибудь с тех пор?
– Да, раз в Триесте. Поклясться готов, что это был он. Только одет он был очень нарядно, ну и погордился: узнать меня не захотел. Надвинул шляпу на глаза, да и был таков. Я заговорил с ним по-немецки, а он мне ответил по-итальянски, что немецкого языка не знает, со мной не знаком и не понимает, что мне от него нужно. А может, я и правда ошибся.
– Значит, вы не могли бы узнать его теперь?
– Без шляпы узнаю, ваше благородие.
– Почему именно без шляпы?
– А у него на лбу большой шрам!
Начальник тайной полиции вынул из лежащего перед ним дела фотографическую карточку.
– Он это или нет?
– Он, он самый, ваше благородие, – подтвердил хозяин.
– Господин Шнедер, для нас это вопрос первостепенной важности. Взгляните еще раз внимательно на карточку. Вы уверены, что это Джиардини?
– Он, ваше благородие. Что хотите – он. Я узнаю его из тысячи по шраму на лбу.
– Благодарю вас. Теперь еще один вопрос. Не можете ли вы описать мне женщину, которая была у Джиардини и целовалась с ним?
– Такую красавицу, ваше благородие, трудно забыть. Очень высокого роста, стройная, нарядная, с большими черными глазами. Одно слово – красивая женщина!
– Вы не помните цвета ее волос?
– Золотисто-рыжие, ваше благородие.
– Благодарю вас. Можете идти.
После ухода хозяина гостиницы в комнате воцарилось глубокое молчание.
Начальник тайной полиции вскочил с места и начал ходить взад и вперед по комнате, что всегда означало сильное волнение или серьезное раздумье.
Служащие почтительно молчали, не желая ему мешать.
Наконец Вурц прервал свое хождение и остановился у стола.
– Подозрения барона фон Сфора становится не так-то легко опровергнуть, – сказал он. – Приходится допустить, что убийство на Грилльхоферштрассе является кровавым финалом любовной истории. Мы больше не можем откладывать допроса старого Кастелламари и его дочерей. Они слишком были близки с Джиардини, чтобы не знать о нем очень многого. Барон, я попрошу вас сегодня же в сопровождении доктора Мартенса и двух агентов, которых я вам дам, выехать в Венецию. Есть ли у вас там знакомые?
– Мой двоюродный брат там консул.
– Тем лучше. Вас, доктор Мартенс, я попрошу вести дело осторожно и избегать всякой огласки. Если узнаете что-нибудь важное – телеграфируйте мне немедленно. К содействию итальянских властей прошу не прибегать совсем, а на арест решиться только как на крайнюю и совершенно неизбежную меру.
Глава VII
На Пьяцетте гремела музыка. Слышались итальянские оперные арии, неизменно любимые народом. Временами они сменялись чарующими звуками романсов Тости.
Вокруг оркестра толпилась публика, привлеченная первым ударом барабана. Раздавались звонкие голоса девушек из простонародья, весело постукивавших своими деревянными башмаками и выставлявших напоказ маленькие ножки, обутые в белые или красные чулки.
У всех были стройные, изящные фигурки, высоко зачесанные черные волосы и врожденная благородная осанка, несмотря на скромную, подчас даже бедную одежду. Своеобразная грация их невольно приковывала внимание иностранцев, а мелодичный мягкий говор заставлял не одного мужчину оборачиваться в их сторону.
Маленькие столики в кафе Квадри и Фабиани были заняты веселой, ликующей, влюбленной толпой. Тут были представители аристократии, буржуазии, молодежь и старики, путешественники и влюбленные, совершающие свадебную поездку. Все радовались чудному, ясному январскому дню и возможности провести его на открытом воздухе.
Аристократия города держалась у своей особой аллеи. Здесь можно было видеть стройных, красивых женщин в роскошных парижских туалетах, с небрежно заколотыми волосами и тем немного холодным выражением лица, которое свойственно итальянкам высшего круга. Лишь черные глаза предательски горели сквозь кружевные вуали.
Этот небольшой кружок избранных вызывал почтительное и восхищенное внимание прохожих. Приковал он и внимание трех мужчин, которые, пройдясь несколько раз по аллее, остановились у кафе Фабиани.
– Опять их нет, – сказал один из них, – впрочем, они могут еще прийти. Сядем здесь, чтобы их не просмотреть.
Компания заняла один из маленьких железных столиков и заказала черный кофе.
Кельнер принес чашки и огромный кофейник, затем разлил кофе по чашкам так полно, что он перелился на блюдца.
– Такой уж здесь обычай, – сказал старший из трех, видя, что его спутники с неудовольствием качают головой, – здешние жители требуют за свои гроши основательных порций. Сначала они выпивают то, что пролилось в блюдце, а потом уж принимаются за чашки. Теперь вернемся к прерванному разговору, я при всем желании не могу ничего больше сообщить относительно Кастелламари.
Семья их пользуется большим уважением. Предки их были дожами, сам старик, сенатор, человек с большим влиянием. Дом его, Палаццо дель Анджело – Замок ангела на канале Гранде, уже много веков является родовым гнездом. Они очень богаты, слывут горячими патриотами, и ни одна сплетня не осмелится их коснуться. У них бывает вся знать. Скажу больше, получить приглашение от Кастелламари – мечта каждого светского честолюбца!
– Старик бывает у тебя?
– Конечно, милый Сфор. Ведь я официальное лицо и не вижу причины не приглашать сенатора. Правда, он не поклонник Австрии, но его политические убеждения меня как хозяина мало касаются. Скорее, наоборот: с такими господами выгодно поддерживать добрые отношения именно из политических соображений. А дочь его такая очаровательная девушка, что завоевала сердце моей жены с первого же раза. Она бывает у нас очень часто.
– Вторую дочь ты также знаешь?
– Да… немного. В прошлом году, когда я был в Вене во время отпуска, я заезжал к ней, чтобы передать ей привет от семьи. Это в полном смысле слова красавица, с ее пышными, рыжими волосами; настоящее венецианское золото.
– Про нее ты ничего не можешь мне сообщить?
– Я знаю, что она познакомилась здесь, в Венеции, с бароном Штернбургом и вскоре вышла за него замуж. Этого отец долго не мог ей простить! Иметь зятем австрийца! Но она всегда была его любимой дочкой, так что примирение не заставило себя ждать. Барон Штернбург, с детства очень болезненный, простудился на охоте и умер в несколько дней от воспаления легких.
– Других детей у сенатора не было?
– Раньше был сын. Я говорю был, потому что никто не знает, где он находится и жив ли он вообще. В Турине он влюбился в какую-то артистку, цирковую наездницу, кажется. Говорят, что она была писаной красавицей, эксцентрична и с очень интересным прошлым. Много в то время про нее ходило рассказов, да у меня, ты знаешь, на такие вещи плохая память. Кажется, он с ней и сбежал. Любовное безумие, что поделаешь! Это было пять или шесть лет назад. С тех пор ни друзья, ни родные не имели о нем известий. Жаль молодого человека. Говорят, способный был малый и очень корректный, пока не познакомился с этой… артисткой.
– Когда ты видел сенатора в последний раз?
– Ты разумеешь у меня? Первого января на новогоднем приеме. Пятнадцатого у них должен был состояться бал, но его отменили из-за болезни старшей дочери, приехавшей из Вены. С тех пор Кастелламари стали невидимыми. Они не принимают и никуда не выезжают, за исключением, конечно, сенатора, у которого есть обязанности по службе.
– Разве вы тоже считаете баронессу Штернбург серьезно больной? – вмешался в разговор третий господин, знакомый нам комиссар доктор Мартенс.
Консул, господин фон Зенндорф, пожал плечами:
– Ах, боже мой, господа, разве вы не знаете, что за народ эти женщины. Доктор, который состоит и нашим домашним врачом, говорит про нервные припадки, вызванные сильным нравственным потрясением. Я знаю лишь, что Мария, младшая дочь, с тех пор не выходит из дома и самоотверженно ухаживает за больной. Парикмахерша тоже рассказывает, что баронесса страшно нервна, ни с того ни с сего начинает плакать и подчас ведет себя как безумная. Но впечатления тяжелобольной она не производит.
– Я сейчас объясню, почему я задаю вам этот вопрос. Знаете ли вы, что ваша тяжелобольная баронесса вот уже два вечера подряд, в костюме, не подобающем ее положению, тайком, через черный ход, уходит из дома, чтобы отправиться за мост Риальто в низкопробную харчевню, где собираются преступники и всякий сброд, на свидание к человеку весьма подозрительного вида?
– Что вы говорите, доктор, и откуда вам это известно?
– Дом находится под неусыпным наблюдением моих агентов. Им приказано следить за каждым шагом баронессы.
– Ну, знаете, в Венеции это не так просто. Не поплывет же ваш агент за гондолой!
– Мы и об этом позаботились. Но в данном случае ему и плыть не пришлось. И это тоже кажется мне весьма подозрительным. Баронесса не пожелала воспользоваться собственной гондолой и предпочла идти пешком чуть ли не через весь город. Значит, болезнь не так уж страшна, если даже допустить нервное расстройство, вызванное какими-нибудь потрясениями. У баронессы, по-видимому, имеются веские причины ни с кем не видеться и никого не допускать к себе. Поэтому и мы с бароном фон Сфором не были к ней допущены, несмотря на вашу рекомендацию.
В эту самую минуту на Пьяцетте показался старый господин, на руку которого опиралась молодая девушка.
Видимо, они были очень популярны; со всех сторон их приветствовали почтительными поклонами. Консул фон Зенндорф тоже вскочил с места, шепнув своим спутникам:
– Идите за мной, это Кастелламари с дочерью.
Кастелламари обладал благородной осанкой. Он был высокого роста, стройный, элегантный, с белыми как снег усами и бородой. Дочь его, прелестная, цветущая девушка лет семнадцати, с большими черными глазами, горевшими на бледном, тонком личике, была полна какого-то неизъяснимого очарования. Одета она была с изысканной, утонченной простотой.
Консул и его спутники пошли за интересной парой и видели, как сенатор, перейдя площадь, вошел с дочерью в книжный магазин. Они последовали за ними и, открывая двери магазина, ясно услышали слова сенатора, обращенные к приказчику:
– Почему опять так запоздали венские газеты?
– Из-за снежных заносов, ваше превосходительство.
– Как только они поступят, пришлите мне их непременно, как бы поздно ни было.
Зенндорф воспользовался наступившей паузой, чтобы раскланяться с сенатором и его дочерью и представить своих спутников.
Сенатор с изысканной любезностью обратился к барону фон Сфору.
– Я очень сожалею, барон, – сказал он по-французски, – что болезнь дочери лишила меня удовольствия принять вас вчера. Буду очень рад, если вы возможно скорее повторите ваше посещение. Вас я тоже буду рад видеть, доктор.
Барон фон Сфор почтительно поклонился. При всей своей светскости он не нашелся что ответить. Взор его был прикован к стоявшей около старого аристократа прелестной девушке, покрасневшей и опустившей глаза под пламенным взглядом молодого человека.
Видя, что сенатор собирается выйти из магазина, и заметив впечатление, произведенное на его родственника молодой девушкой, Зенндорф решил сыграть роль провидения.
– Не разрешите ли вы нам, ваше превосходительство, пройтись с вами? – обратился он к старику, ответившему нерешительным, но все же любезным «пожалуйста».
Консул и сенатор пошли вперед, доктор Мартенс, Сфор и молодая девушка замыкали шествие.
Не успели они сделать и нескольких шагов, как на площади раздался странный, резкий свист.
Доктор Мартенс вздрогнул и, извинившись перед своими спутниками, отошел в сторону.
Обождав, пока компания скрылась из виду, он бросился бежать по направлению к городской башне с часами.
Здесь поджидал его оборванный ладзарони, типичный итальянский нищий, и, увидев подходящего комиссара, мигом скрылся за церковью. Доктор Мартенс последовал за ним.
– Господин доктор, она сейчас опять в городе. Губер выследил ее. Мы можем нагнать ее, если поедем к мосту Риальто.
– Все это хорошо, но как? Если возьмем гондолу, то наверняка опоздаем. Она пошла по направлению к кварталу Фреззериа?
– Никак нет. На Марсерио.
Не теряя даром времени, комиссар бросился бежать через площадь. В эту минуту как раз остановился папоретто, этот общественный пароход, плавучий трамвай Венеции. Раздалась команда капитана, и папоретто, взяв еще двух пассажиров, двинулся в путь.
Наконец-то у цели!