За стеклом

Глава третья

Ник

Отец тащил меня домой, за всю дорогу не проронив ни слова. Я знал, что это не сулило ничего хорошего. Наоборот, это затишье означало одно: он был в ярости.

Я знал вспыльчивый характер отца. Но, как ни странно, мне не было страшно. Даже несмотря на то, что дома мы будем одни до завтра, потому что мама поехала навестить бабушку.

Это даже было к лучшему. Я знал, что он будет кричать, но в этот раз хотя бы мама не попытается встать на мою защиту и не попадёт под раздачу. Хотя это могло произойти ещё вчера утром.

Он снова кричал. Был снова зол на меня. А я на себя, что не мог найти в себе силы быть счастливым или хотя бы притвориться таким.

А всё из-за сна.

Мне снилось, что я тону. Но в какой-то момент оказываюсь на берегу и вижу в середине реки своего старшего брата – Джеймса. Теперь тонет он.

Тонет снова и снова. Пока вовсе не скрывается из виду.

Я кричу. Мама рыдает. А отец раз за разом ныряет в то место, где в последний раз была видна тёмная макушка брата.

Он пропадает подолгу, что порой кажется, что пойдёт вслед за Джеймсом, но папа выныривает вновь, хватая ртом воздух, а затем снова уходит под воду.

Долго.

Так долго он ныряет.

Так долго надо мной плачет мама, прижимая к груди, отчего я ещё чётче слышу её отчаяние.

Я.

Виноват я.

Зачем я гулял по тонкому льду?

Зачем я такой тяжёлый?

Зачем провалился, а мой старший брат спас меня, исчезнув под водой навсегда?

Я тону.

Задыхаюсь.

Открыв глаза, я понял, что лицо мокрое от слёз и пота. Что я не там, у реки, а дома. В собственной кровати. В тепле. Дышу. Живой.

Судорожно выдохнув, с силой провёл руками по лицу, вытирая влагу.

Не хотелось вставать, но и спать уже тоже не хотелось.

Возможно, Эмили уже собирается в школу, волнуясь перед предстоящей контрольной.

А я?

Волнуюсь?

Нет.

– Вставай, чёрт тебя дери! – с громким стуком дверь в комнату открылась и на пороге показался отец. – Даю тебе пять минут, и чтобы был уже внизу, – сказав это, он многообещающе посмотрел на меня и пошёл дальше по коридору.

Не знаю, сколько времени понадобилось, но с усилием воли оторвал себя от кровати и, передвигаясь, словно черепаха, ходил по комнате.

Где рубашка? А носки?

Какой носок надеть? Правый? Или левый?

– Сложно, – прошептал я как раз в тот момент, когда отец проходил мимо.

Заметив, что стою в рубашке и трусах, держа носки в руках, он, похоже, решил, что я никуда не тороплюсь. Это снова вывело его из себя.

– Я непонятно сказал? Твои пять минут истекают. Или ты пойдёшь вот так по улице? Тогда пошли! – он терял терпение с каждым словом, с каждым шагом, сделанным ко мне навстречу.

Когда он схватил меня сзади за шею, я понял, что плевать, какой носок сначала надену. Главное – сделать это быстро.

– Я почти всё, пап. Прости.

– Пошевеливайся, – он отпустил меня и в презрении скривил рот.

Презрение – та самая эмоция, которую с завидной частотой получал от отца.

И если такое настроение у него было утром, то сейчас, после того как его выдернули с работы, чтобы пожаловаться на непутёвого сына, оно явно не стало лучше.

– Ты понимаешь, что ты позоришь нас с матерью?! – вопил он так громко, что уши начало закладывать. – Ради чего мы тратим на тебя столько денег, потакаем тебе? Чтобы ты так нам отплачивал? – Брызги слюны летели прямо в лицо, когда он схватил меня за плечи, нависая сверху своей угрожающей величиной.

Он смотрел на меня так, будто ждал ответа.

– Прости, пап. Я исправлюсь.

На самом деле это было ложью. Я не знал, почему не мог приложить хоть немного усилий на контрольной, чтобы получить хорошую оценку. Просто не видел смысла.

Зачем?

Ради чего?

Ради того, чтобы отец не кричал?

Он крепко сжал мои плечи, пытаясь глубоко дышать, отчего его ноздри широко раздувались, будто у быка на родео.

– Да. Ты исправишься. Ты, мать твою, сделаешь всё, что я тебе скажу, – он крепко схватил меня за руку и потащил наверх, в комнату. Было больно настолько, что казалось, конечность вот-вот откажет, если отец не оторвёт её прежде.

Он с силой затолкнул меня в комнату.

– Ради чего мы тебе все эти книги покупаем? Чтобы ты их носил соседской девке? Ты хоть раз их сам открывал? – отец взял один из учебников и, не получая никакого ответа, швырнул его в меня, попав прямо в лицо. – Открывал, я спрашиваю?

Я чувствовал, как начала пульсировать боль. В голове, в руке.

Физическая боль лучше, чем эмоциональная. Эмоциональная разрушает изнутри, а оболочка, получающая внешние повреждения – ерунда.

– Открывал, – мой голос дрожал, а по щекам скатывались слёзы.

Почему я плакал? Мне же не страшно.

Слёзы сами катились, пусть я этого и не хотел.

– Какое же ты ничтожество, Ник, – отец с разочарованием покачал головой. – От тебя одни только беды. Всегда.

Я старался выровнять дыхание, понимая, что дальше последует. Отец всегда использовал запрещённый приём. Такой, который способен был меня сломать в любую секунду. Уничтожить.

– Ты нас скоро с матерью в могилу сведёшь своими выходками! Тебе мало того, что ты натворил?! Мало того, что убил брата?! Сколько можно портить нам жизнь?! – он уже не кричал. Он орал. Громко. Оглушительно. Но, уверен, скажи он те же самые слова шёпотом, они так же разорвали бы барабанные перепонки. Так же лишили бы слуха. Лишили воздуха в лёгких.

Утопили.

Утопили в вине и боли.

Он громко выдохнул, пытаясь обрести хоть какое-то подобие спокойствия.

– Сиди тут. Учи всё наизусть. После каникул всю программу чтоб рассказал Вансу. Ты меня понял? – я молчал. – Ты понял меня?! – заорал он.

– Да, – во мне нашлись последние крупицы сил, позволившие выдавить это простое и в то же время сложное, лёгкое, но невозможно тяжёлое, слово.

Словно удовлетворившись таким ответом, он выдохнул, успокаиваясь. А затем громко хлопнул дверью, оставляя меня в комнате одного.

А я так и стоял. Не в силах пошевелиться.

Густая слеза скатилась по щеке. Или это не слеза?

Прикоснувшись к коже, увидел, что на пальцах осталась кровь. Но мне не больно. Просто всё равно.

Я стоял посреди комнаты и смотрел в окно.

На соседний дом.

Дом, где всегда царили тепло, уют и счастье.

Находясь у Эмили, всегда завидовал её отношениям с родителями. Отношением родителей к ней.

Они любили её.

Меня мама тоже любила. Но она устала. Устала защищать меня, постоянно ввязываться в проблемы, которые вызываю любым неправильным вздохом, что так бесит отца.

Потому она всё чаще уезжала к бабушке, оставляя нас с отцом наедине.

Я знал, что он винил меня в смерти Джеймса, что мама тоже так же думала, просто не говорила этого вслух.

А папа говорил.

И он прав.

Я убил Джеймса.

Я ничтожество.

Судя по звукам телевизора, доносящихся с первого этажа, отец успокоился. Не знаю, сколько времени прошло, но уже было темно. А я всё так же стоял на месте и смотрел в окно, мало что осознавая, кроме правоты слов отца.

В окне напротив уже горел ночник, отчего виден силуэт Эмили, сидящей на подоконнике.

Она хотела помахать мне перед сном? После того, как подвёл её? Испортил последний день в школе. Не объяснил всё, чтобы она написала на высший балл. Испортил каникулы.

Когда вновь смогу увидеть её озорные зелёные глаза, которые никогда не смотрят на меня с ненавистью или жалостью? Только они смотрят на меня с теплом и добротой.

Ничтожество. Не заслужил этого.

Всегда порчу всё.

Прости.

Глава четвёртая

4 года назад

На уроке биологии было практическое занятие, вызвавшее у главного хулигана нашего класса нездоровый интерес. Мы препарировали лягушек.

Точнее, должны были.

Нам уже провели инструктаж, раздали контейнеры с образцами, а также коробочки с инструментами. И всё шло довольно неплохо, пока Эндрю Форд не бросил свою подопытную особь в одного из отличников и тот в страхе не начал кричать и бегать по классу.

Мы с Ником сидели за последней партой и наблюдали за развернувшейся картиной: у умника в очках паническая атака, Эндрю задыхался от смеха, а учитель беспомощно металась туда-сюда, успокаивая учеников, которые поддались шаловливому настроению самого главного заводилы в классе и тоже желали устроить обстрел лягушками.

– Детский сад какой-то, – пробубнил рядом Ник.

У него был скучающий вид, впрочем, это не редкость. Он всё чаще пребывал в подавленном состоянии, возможно, из-за натянутой обстановки дома. Но, периодически, в хорошие дни, всё-таки возвращался к жизни. Даже несмотря на то, что это не могло не радовать, его оптимизм зачастую был чересчур, а энергия била через край.

– Да ладно, – я усмехнулась. – Это гораздо веселее, чем резать чью-то плоть, пусть даже зелёную.

– Ты так считаешь? – друг бросил на меня заинтересованный взгляд, изгибая тёмную бровь, на которой вот уже несколько лет, после злосчастных зимних каникул, красовался тонкий шрам, происхождение которого мне до сих пор было так и неизвестно. Он говорил, что упал и ударился, но верилось в это с трудом.

– Конечно, – пододвинув контейнер со всё ещё целой лягушкой, лежащей в прозрачной жидкости, посмотрела на существо. – Разве это не кощунство, учить детей вскрывать кого-то? Например, этого.... Пупырчатого друга.

– Не обязательно, – он открыл коробочку, в которой лежали иголки, скальпели и стёкла, и затаил дыхание, всматриваясь в содержимое.

– Настоящие орудия пыток, – фыркнула я, отворачиваясь и возвращаясь к созерцанию менее жестокой пытки над учителем.

– Эндрю! Прекрати немедленно! – уже переходя на крик, пропищала мисс Роуз. Она была самым юным преподавателем в нашей школе, а потому ей было сложнее всего совладать с подростками, у которых гормоны бьют через край. А в частности с Эндрю.

Я видела, как обычно бледная кожа на её лице покраснела, когда Эндрю в ответ ещё сильнее засмеялся.

– Бедная, – пробормотала я, возвращая внимание к другу, но в этот момент Ник вскочил на ноги и, поправляя рукав, побежал к выходу из класса, на своём пути едва не сбивая Форда и мисс Роуз.

– Ник, постой! В чём дело? Куда ты? – крикнула учитель вслед, но он не остановился, а ответом ей послужил лишь хлопок двери.

И куда это он? Может, плохо стало от вида лягушки?

Посмотрев ещё раз на контейнер, я, морщась, отодвинула его подальше.

Но в этом был и плюс. Благодаря тому, что Ник внезапно решил ретироваться, мисс Роуз умудрилась схватить Эндрю за ухо. А затем принялась отчитывать его, как маленького мальчишку, чем здорово позабавила всех учеников.

В любом случае, урок был сорван, а значит, негуманное занятие по препарированию лягушек откладывалось на неопределённый срок.

– Дети, – выдохнула мисс Роуз, сдувая упавшую на лоб светлую прядь волос. – Раз уж наше занятие не удалось, пожалуйста, подойдите по очереди и сдайте коробки с инструментами и распишитесь напротив ваших фамилий, – учитель села за свой стол и открыла журнал. – Эмили, с Ником всё хорошо? Во всей этой суматохе я не успела узнать, что случилось.

– А, эм, думаю, да. Может быть, просто в туалет вышел? – неуверенно промямлила я.

– Ага. Слабоват желудок у твоей мамочки, – прогоготал Эндрю.

То, что Ника с самого первого класса называют моей мамочкой, было неспроста. Он всегда выручал меня, был рядом и заступался в случае чего. Проще говоря, был второй мамой для меня, проявляя заботу. Но из-за своего, зачастую меланхоличного, характера, он выглядел не слишком мужественно и порой пускал на самотёк нападки в свой собственный адрес. И тем не менее, такое прозвище выводило из себя не меньше, чем сам Эндрю Форд.

– Тишина, – цыкнула мисс Роуз. – Хорошо, мы подождём Ника. А пока можете подходить и сдавать инструменты.

Когда дошла очередь до нашей парты, Ника всё ещё не было, и поэтому мне в одиночку пришлось подвергаться проверке учителя.

– Так. Хорошо. Иглы, пинцеты на месте, – она нахмурилась, глядя в коробку, а затем подняла взгляд серых глаз на меня, словно сканируя лицо. – Эмили, я не вижу ещё одного скальпеля. Где он?

– Я не трогала, – сказала чистую правду. – Кажется, в коробке был всего один.

– Ты уверена? – учитель с сомнением смотрела на меня.

– Да, – ответила я прежде, чем смогла себя остановить.

В этот момент прозвенел звонок, и все ученики подскочили со своих мест, желая поскорее покинуть класс.

– Ладно, – мисс Роуз выглядела немного обеспокоенно, а её руки слегка задрожали. – Передай Нику, когда встретишь, чтобы он подошёл ко мне, – видя мой удивлённый взгляд, добавила: – Расписаться, – она пододвинула журнал к краю стола. – Остались только вы двое.

– Хорошо, – быстро черкнув фирменную закорючку, подошла к своему месту, забирая наши с Ником вещи.

Я чувствовала на себе изучающий взгляд мисс Роуз и мне это не нравилось. Не нравилось, что она может считать меня или Ника воришками. Сдались нам эти скальпели.

А она, похоже, действительно не могла принять собственную ошибку и принялась открывать коробочки, пересчитывая инструменты.

– До свидания, – не дожидаясь ответа, я выскользнула из класса и быстро пошла по коридору. Мне было нужно найти Ника и убедиться в своей правоте.

Мой взгляд метался от лица к лицу, от стены к стене, выискивая нужного человека, пока наконец не нашёл его.

Из противоположного конца коридора навстречу мне шёл Ник. Его походка была неторопливой и расслабленной, а на губах играла лёгкая улыбка.

Не знаю почему, но это немного разозлило, и я, увеличивая скорость, стремительно сократила расстояние между нами.

– Где тебя носило половину урока, Ник? – хмурясь на друга, впихнула ему в руки рюкзак и пиджак, брошенные в классе.

– В туалет ходил. Ты чего такая злая? – в его тоне слышались нотки веселья.

Что его так забавляло?

– У нас из набора, похоже, пропал скальпель, а мой друг вскочил и убежал куда-то, бросив меня оправдываться. Какое-то странное стечение обстоятельств, не находишь? – конечно я не думала, что Ник взял его, а это заявление не должно было прозвучать в столь обвинительном тоне, но так уж вышло.

– Мне стоило облегчить свою нужду прямо в классе, только лишь бы не задеть твоих чувств, Эм? – просто спросил он.

– Нет. Конечно, нет. Ты прав. Извини, – я вздохнула, продолжая уже гораздо спокойнее. – Не помнишь, у нас было два скальпеля в коробке?

Он неопределённо пожал плечами.

– Один.

– Ну слава Богу, – облегчённо улыбнувшись, шлёпнула его по плечу. – Не хотелось бы стать врунишкой для мисс Роуз, – вспомнив просьбу учителя, добавила: – Кстати, тебе нужно зайти к ней, расписаться в журнале.

– А, ага, – он бросил взгляд мне за плечо в направлении класса биологии. – Займи нам место в столовой, а я скоро приду.

Улыбнувшись, он прошёл мимо всё той же лёгкой походкой, совершенно не торопясь.

Ну конечно, это же не ему предстояло бежать прямиком в ад и попасть под каток из учеников в столовой во время обеденного перерыва.

Ох уж этот Ник Миллер.

Когда-нибудь он сведёт меня с ума.

И в целом, у него это прекрасно получилось, когда, вернувшись от мисс Роуз и присев на наше привычное место в углу столовой у окна, он выпалил мне то, что ожидала услышать меньше всего.

– Нам разрешили сделать проект по биологии. Когда сдадим его, не придётся писать итоговую контрольную. Круто? – он ёрзал на стуле, практически светясь от счастья.

– Что? – морковная палочка, которую я так желала укусить, повисла в воздухе, не достигнув рта, распахнувшегося в изумлении.

– Да. Это ли не удача? Когда я попросил об этом мисс Роуз, она разрешила. Тем более, это поможет мне выровнять оценки к концу года.

– Ты сделал что? – всё ещё не веря своим ушам, переспросила. – Почему ты не спросил у меня, Ник? Почему вообще решил втянуть меня в это? – я раздосадовано смотрела на друга. В мои планы никак не входило выполнение какого-то проекта, тем более по биологии.

На данный момент у меня была куча других занятий. Помимо секций и учёбы, встречалась с подругами, которых мне с большим трудом удалось найти и наладить контакт. Было непросто общаться с девчонками своего возраста, с учётом того, что с самого детства дружила исключительно с мальчиком. И то с одним единственным. А мне хотелось большего. Хотелось иметь подружек, которым могу доверить свои девичьи тайны, а не грузить Ника всем подряд.

Мы взрослели, поэтому постоянное нахождение вместе начинало вызывать долю беспокойства у наших родителей, да и у нас уже начали меняться интересы. Порой бывали моменты, когда даже поговорить было не о чем и мы сидели молча. Поэтому я хотела чего-то нового. Своего. Особенного. Отдельного от Ника.

А ему было всё равно. Он что-то решил. И решил за нас обоих. Не спрашивая. Будто моё мнение не имеет значения. И мне это не нравилось.

– Да ладно тебе. Сделаю всё за два дня, зато автоматы обоим обеспечены, – он, самодовольно улыбаясь, вытащил из моей пачки морковную палочку и с хрустом откусил.

– Ну как же. За два дня. Это делается неделями, Ник. И не в одиночку, – отодвинув от себя поднос с едой, хмуро посмотрела в окно. Аппетит полностью пропал.

– Эм, – позвал он, но не встретив обратной реакции, положил свою руку поверх моей, привлекая внимание. – Скажи, я хоть раз тебя подводил?

Я внимательно изучала его карие глаза, которые с искренностью и проницательностью смотрели на меня.

На самом деле, были моменты, когда мне казалось, что вот-вот всё рухнет. Что Ник не сможет выполнить своё обещание, но в последнюю секунду всё абсолютно менялось и нам каким-то чудом удавалось не разбиться о скалы реальности и неотвратимости судьбы. Можно ли это было назвать везением? И стоит ли снова слепо уповать на него?

– Нет. Ни разу, – выдохнула я.

– Ну вот. Так что не беспокойся ни о чём. Всё будет, – он отпустил мою руку и посмотрел на содержимое наших подносов, снова загораясь неудержимой радостью. – О, пудинг.

Глядя, как друг с большим рвением утоляет свой аппетит, усмехнулась.

Везение?

Это безумие.

Глава пятая

3 года назад

Ник

Я понимал, что это рано или поздно должно было наступить. Но всегда думал, что ещё есть время. Что буду готов к этому. Что восприму это как нечто само собой разумеющееся и не стану чувствовать себя так, как чувствовал в тот момент.

В один осенний день, когда мы с Эмили сидели в столовой, я размышлял обо всём и ни о чём сразу.

О матери, которая постоянно пропадает у бабушки. Порой я даже скучал по ней. Жаль, но она никогда не брала меня с собой, невзирая на то, на какой срок оставляет нас с отцом наедине. Всё потому, что она боялась за мою психику, видите ли. Какая ирония. Знала бы она, что нахождение дома одинаково опасно для всех видов здоровья, как и нахождение в одном доме с бабушкой.

Бабушка была серьёзно больна. Шизофрения с каждым днём проявляла себя всё в более яркой форме и порой находиться рядом со старушкой, которая превращалась в самого настоящего монстра, по рассказам матери, было попросту опасно. Временами, когда мама возвращалась домой, видел на ней синяки и ссадины, её глаза всегда были опухшими в какой-то степени от слёз, но чаще из-за похмелья.

Да, я знал, что она начала выпивать. Это началось ещё до болезни бабушки. А если быть точным, то со смерти Джеймса.

Она думала, что я этого не замечал, что никто не замечал. Но даже ещё до поступления в школу, когда моё времяпрепровождение было крепко завязано с досугом матери, то и дело ловил её за тем, как она, морщась пила что-то из стакана.

Она говорила, что это кислый сок для взрослых, а иногда специальная вода, которую нельзя детям, а порой, что это было горькое лекарство, утоляющее боль.

Об отце, который тоже не слишком часто бывал дома из-за работы, мыслей было меньше всего. А если и были, то лишь негативные.

Я ненавидел его. Возможно, чуть меньше, чем себя, но всё же ненависть к нему была в миллионы раз сильнее любого чувства, что порой вспыхивало в моей душе.

– Ник, – мягкий голос Эмили вернул меня в шумную столовую. Хоть и ненавидел это место, то, что вокруг, тех, кто вокруг, но ради неё я готов был терпеть и даже наслаждаться нахождением тут. Лишь бы продолжать присутствовать в её жизни. Несмотря ни на что.

Да, я заметил, как наши отношения стали не такими воздушными, как это было даже пару лет назад. Вроде бы и не такой большой срок, но она изменилась. Как и её интересы. Даже тем для разговоров стало в разы меньше.

Точками соприкосновения служила школа, музыка, всякие новинки кино и, на крайний случай, погода. Насколько всё может стать ужасным в общении, когда ты начинаешь говорить о погоде? Когда других тем нет.

– Ник, приём. Земля вызывает, – Эм помахала перед моим лицом рукой, снова выводя из задумчивости.

И я вновь посмотрел на неё.

Сколько бы времени я ни проводил с ней, каждый раз отмечал что-то необычное, что поражало словно молнией, будто не видел это множество раз до сего момента.

Мне нравилось смотреть на её зелёные глаза, опушённые коричневыми ресницами, на её русые волосы, которые всегда были такими мягкими на вид, как и на ощупь.

Мне нравилось чувствовать то, что чувствовал, находясь рядом с ней. Я не знал, что это. Но мне это нравилось. Даже нравилось не знать.

– М-м?

– Ник, я хотела сказать, что сегодня домой пойду с Амандой и девочками. Нам по пути нужно будет ещё заскочить в магазин. У Дэми скоро день рождения, и она хочет выбрать платье, – видя, с каким энтузиазмом она всё это рассказывала, то, как хочет с ними пойти, вызвало какую-то тупую боль в груди.

Ты же знал.

Ну и что? Пусть идёт.

Ты же ничтожество. Не забывай это.

Помни это столько, сколько тебе осталось жить.

– Ник, ты обиделся? – Эм схватила мои руки, лежащие на столе, крепко сжимая. Она выглядела несчастной, глядя в моё лицо.

Я выглядел обиженно?

Нет. Ты делаешь её несчастной.

– Нет, конечно, Эм. Иди. Мне не нужна нянька, которая сопроводит домой в целости и сохранности, – я не хотел убирать руки, ведь они только начали согреваться её теплом. Но казалось, что она обжигала меня.

Даже при всей любви к боли, мне нравилась другая. Не эта.

И только при упоминании о ней, сразу почувствовал, как нога начала подёргиваться.

Хотел сорваться с места и скорее пойти домой.

Скоро. Терпи.

– Ну да, ты же уже большой мальчик, – усмехнулась она, отпивая какао из стаканчика.

– Да.

– Но завтра ты точно от меня не отделаешься, – она шутливо показала мне язык.

Она явно была счастлива, что отделалась от меня сегодня. В этом я был абсолютно уверен.

Как бы то ни было, означало это лишь одно. Больше времени для самого себя. И его стало много. И, чего уж греха таить, с каждым днём становилось всё больше.

Когда пришёл домой, внимательно прислушался к пустоте стен.

– Пап? Ты дома? – встретив в ответ лишь тишину, бросил ключи на тумбочку и, отшвырнув кеды в дальний угол, пошёл к себе.

Есть не хотелось, но я был голоден.

Голоден до другой пищи, которая накормит мою страдающую душу.

Бросив рюкзак на пол своей комнаты, рухнул на кровать, ощущая, как она прогибается под моей тяжестью.

Все мы склонны прогибаться. Кто-то под кого-то, кто-то под что-то, но, в целом, под жизнь. Под ту самую штуку, которой наивно полагаем, что управляем сами. Какая глупость.

Хотя мы сами взращиваем в себе этих мелких монстров, чтобы потом лишь потакать им, кормить их, влача своё гнусное существование, называя это жизнью.

Мой монстр ненасытен и мерзок. Он практически всегда хочет есть. И пока не дам ему то, чего желает, он будет мучить меня. Доводить до агонии.

Поначалу я сопротивлялся ему. Столько, сколько мог. Но всё было бесполезно. Было уже поздно.

Находясь во тьме, породив его однажды, больше не мог избавиться. И теперь лишь кормил.

Мои руки дрожали, пока тянулся к прикроватной тумбочке.

От страха? Или от предвкушения?

От желания? Или от освобождения?

Исцеления. Спасения. Облегчения.

Да.

Вытащив тонкий скальпель, который вот уже несколько лет являлся моим верным другом, надавил на лезвие подушечкой большого пальца, ощущая тягучее чувство наслаждения, хлынувшее по венам.

Я долго думал, где стоит начинать делать это? Как делать так, чтобы этого никто не увидел?

Возможно, я стыдился. А быть может, хотел, чтобы эта тайна была только моей. А может, не хотел, чтобы кто-то ещё видел это уродство.

Стянув через голову рубашку, посмотрел на испещрённый тонкими шрамами торс. Для меня выбор этого места был самым верным.

Раздеваться ни перед кем я не планировал. Точнее, оголяться полностью. То, что нужно мне, то, что нужно девушкам, ниже, с точки зрения эстетики, всё в норме. Остальное их не касалось. Не их дело.

В целом, кроме спортивных раздевалок в школе, больше проблем не возникало. На всяческие медосмотры отец разрешения не давал, ссылаясь на то, что у нас семейный врач, и заключения, зачастую купленные, свидетельствовали о том, что всё идеально.

Но мы оба знали, почему покупались справки. Почему я не ходил к врачам.

Устроившись удобнее на подушках, коснулся бледной кожи лезвием, слегка надавливая. Чувствуя пульсацию, исходящую от обжигающей полосы, которую оставлял металл, судорожно выдохнул.

Для полного облегчения посмотрел на тонкие струйки багровой крови, плавно стекающие вниз. Они не только были похожи на прекрасный рисунок, который творил я сам, черпая краску из самого же себя, используя кожу как холст. Они дарили блаженство и эйфорию.

Словно наркотик.

Мои глаза закатились от наслаждения, а голова откинулась назад на мягкие подушки.

– Да-а....

Сегодня мне было мало. Тупая боль, засевшая внутри, была слишком глубоко. Чтобы выпустить её, нужно больше. Глубже.

Облизнув пересохшие губы, сделал ещё один порез, в этот раз надавливая чуть сильнее.

Да. Вот так.

Ты молодец.

На лице расплылась блаженная улыбка.

Это то, что я делал, пока никто не видел.

Это мой маленький секрет.

Который навсегда останется за стеклом.