Светом двух миров

Витька усмехнулся и не спорил с этим. Семён продолжал:

– Если что-то рушится, – это не потому что тебя наказывают. Просто расчищают место для нового опыта.

– И кто это такой заботливый? – не зло сыронизировал Витя.

– Твоя душа.

Так они говорили часа два. Обо всём. Семён рассказывал о себе. Витька слушал. Потом молчали и снова говорили.

В конце концов, Витя, на время будто примирившийся этим разговором со своей жизнью, дружески сказал:

– Слушай, а всё-таки спрошу: как это возможно? То, что с тобой произошло? Почему ты?

– Я не знаю, – просто пожал плечами Семён.

– И что? Что после этого изменилось?

– Всё.

Витька усмехнулся. Семён продолжал, вспоминая:

– Будто был до этого бледной личинкой, зажатой в кокон, а потом вдруг кто-то разрезал его, выдавил на ветер, на солнце, в мир. Раскрасил цветами. Подарил полёт. И новую жизнь.

– А сейчас ты, вроде, как обычный человек, без крыльев? – спросил Витя.

– Это для маскировки, – улыбнулся Семён. – Так-то, они и сейчас есть.

– Что-то не верится, – Витька усмехнулся. – А покажись с крыльями.

Семён медленно улыбнулся в ответ. Глаза его сверкнули. Он вдруг вдохнул всей грудью, и пространство вокруг его колыхнулось светлой искрящейся волной. Перед Витькой стоял Ангел, а за тонкими плечами его – два белоснежных крыла во всю комнату, сдерживаемые лишь теснотой стен, – не развернуться.

– Уоу! Верю, верю, – засмеялся Витя от неожиданности, вжавшись в шкаф позади.

– И всё-таки, как странно всё это… – проговорил он чуть тише, разглядывая крылья.

– Что?

– Мой друг – ангел.

Так прошёл их вечер, после чего с какой-то лёгкой душой Витька пошёл спать и проспал до самого утра в благостной улыбке. С утра у него была дневная смена.

Ангел же поднялся над городом и его, до самого рассвета, в прохладной тёмной ночи стали посещать какие-то неясные чувства. И приходить слова. Он думал вот о чём:

«С чего рождается безумие? С того, что ты позволяешь себе подумать, что всё в твоей власти, всё под контролем, а значит, можно пробовать жизнь на прочность, заходить за черту. Ты хочешь одолеть мир, сделать его своим владением. И для этого ты должен сражаться, а значит – ты уже заражен безумием. Как собака, кусающая руку жизни, прежде её кормящую. И всё, что теперь делаешь в жизни, становится ядовитой пеной на зубах, которые ты оскаливаешь навстречу миру. Таких безумных, так или иначе, много. Многие из них выглядят обычными людьми, и лишь изредка безумие прорывается. Кто-то пытается бороться с этим безумием внутри. Только не знает как. А кто-то уже побеждён окончательно.

Но, у каждого есть выбор. Безумия можно избежать. Оно невозможно вплоть до последней черты, когда ты всё ещё будешь готов хоть чему-то улыбаться сердцем.

Безумие не сдержать простыми правилами и самозапретами. Никакой контроль, внешний или даже внутренний, не в силах… Безумие и страсть можно усмирить только чем-то большим, чем-то более глубоким и всеобъемлющим. А чем? Для нас это то, что потребует нашей заботы, то, что останется беззащитно без нашей любви, то, с чем мы можем разделить нашу любовь. В чём душа поёт для мира».

А утром ангел увидел, как Витька легко шагает по улице. Светлым дуновением ветерка бессловесно он прошептал ему:

«Не предавай свою душу».

Витька шёл по утренним улицам на свою дневную смену.

Солнечные стены домов грели с одного бока, молодое солнце, пробивающееся в проёмы между тенями противоположных строений – с другого. Кажется, где-то начала зацветать черёмуха. Тонкий её аромат уже заслонял собой запах жарко нагретой на солнце штукатурки. Скоро эта пьянящая сладость станет оглушительной. А потом зацветёт сирень, а потом и липы. И от этих мыслей становилось на душе ещё теплее.

Вечерний разговор остался в сознании сном наяву. О таком, конечно, никому не расскажешь. Да Витька и сам ещё не определился окончательно: верить ему или нет в произошедшее. Но внутри определенно было нечеловечески светло и ясно. Может, и правда, друг-ангел помогает.

В конце концов, сколько в жизни неожиданных поворотов, которым легко подошло бы определение «чудо»! Почему бы и не ангел? Может и правда, может – поможет.

Думая так, Витька подошёл к светофору, дождался зелёного и стал переходить дорогу. Вдруг из стоящей на перекрёстке чёрной БМВ его окликнули:

– Эй! Чё такой довольный?

В боковом окне автомобиля над опущенным вниз стеклом торчала голова младшего из двух вышибал, что вчера встретили Витьку в подъезде. Только сейчас он выглядел ещё более самоуверенно, – теперь он был главным. Витька отвернулся и пошёл по зебре на другую сторону дороги.

– Эй! Куда заспешил! – машина парня прямо на красный свет, взревев мотором, вырулила на пустой перекрёсток и резко развернулась, догоняя Витьку. У бордюра она с визгом тормознула, и оттуда выскочило сразу три человека. Они настигли Витьку и взяли его в кольцо. Двое сзади, ехидно улыбающийся долговязый пацан прямо перед ним.

– Торопишься что ли? Поговорить не хочешь?

– О чём?

– Ну как, нам не дали договорить вчера, а мне о-о-очень хочется.

Пацан не мог стоять на месте спокойно. В подъезде Витька не разглядел его, а теперь заметил, что он через каждые десять секунд нервно поводил ногой и поправлял свои тренировочные штаны в районе паха – что-то типа нервного тика, навязчивого движения. Сам он, этого будто не замечая, довольно лыбился.

– Ну что? Нашёл уже деньги?

– Нет.

– Помнишь, неделя есть у тебя, – пацан сделал паузу, словно ждал реакции Витьки. – Знаешь, что тебе будет, если не отдашь?

Долговязый улыбнулся и весело подмигнул, надвинувшись на Витьку. Витька отступил, чтобы быть подальше от этого противного довольного лица, но спиной упёрся в тех, кто стоял позади.

– Я отдам.

– Так вот, я расскажу, – пацану так хотелось это сказать, что слова Витьки ему были уже не интересны. – Сначала к тебе придут. Может с битами, может с костетом. Сделают больно. Потом тебя попросят добровольно отдать твой гараж, твою квартиру. Заартачишься – снова сделают больно, только теперь уже о-очень больно. Так что лечиться до-олго надо будет.

Пацан тянул слова, словно ему хотелось дольше насладиться их смыслом.

Витя стоял молча, опустив взгляд в асфальт. Не реагировал. Не хотел потакать пацану и поддаваться на его провокации.

Тому же очень хотелось зацепить. Он смаковал каждое слово о боли, которую причинят Витьке. А потом улыбнулся и медленно протянул:

– А после этого мы придём к тебе домой. Я приду к тебе домой, слышишь? А там – твоя сладенькая жёнушка.

Витька вдруг весь загорелся внутри, он резко вскинул голову и взгляд его обжигающе, как из пушки огненный заряд, метнулся в глаза парня. От неожиданности ресницы того вздрогнули и глаза округлились в страхе перед мгновенным выплеском Витькиной смелости. Но потом он быстро вспомнил нынешний расклад и снова размазал самодовольную ухмылку по лицу. Кажется, у него получилось вызвать нужные чувства. Он жадно облизнулся.

– Что? Представил? – пацан готовился к десерту. – Ты ещё не знаешь, что я умею. Хочешь, расскажу?

Витька горел изнутри, но ни слов, ни сил ответить не было. Противное чувство беспомощности. До дрожи пальцев рук и тягучей судороги в рёбрах. Будто физически дали под дых.

– Ну, хочешь? – дожимал долговязый и снова лягнул воздух ногой, одёрнув штанину, как будто она колола и давила его. Он едва сдерживал своё порочное воображение.

В таких моментах обычное дело – кулаком в зубы. В нос, в глаз, да куда попало! Только вот до сих пор в своей жизни Витька не знал, как это – ударить в лицо. Не мог причинить боль, мучился сомнением в себе или же просто, боялся. Но пылающие эмоции уже едва сдерживались страхом и сомнениями.

– Хочешь? – оттягивая удовольствие, гнусавил долговязый.

– Нет! – Витька вдруг рванулся вперёд, задев плечом пацана, и едва сдерживаясь, быстро зашагал прочь. Его трясло.

Сзади никто не преследовал, – отпустили до времени, добившись своего.

– До новых встреч! – радостно махнул вслед рукой довольный пацан.

Витька только ускорил шаг. О, чтобы он сейчас сделал с этим долговязым сучком! Чтобы сделал! Но – только был обуреваем жгучим маревом страсти, которая не давала облегчения, не обещала справедливости возмездия и благополучного исхода, но только плескалась, клокотала и душила. Унял этот ураган только быстрый шаг Витькиных ног. И то, не сразу. Они несли его вперед, без цели, в никуда, гонимые его внутренним безумием. Вместо любви к Аньке он чувствовал сейчас свой страх потерять эту любовь, вместо смелой решимости – жажду унизить обидчика, вместо ясности в мыслях – жгучую злобу в груди. Всё это поднималось, выплёскивалось, требовало мести, потому что смеялись, потому что унижали и втаптывали в грязь мир, который он посчитал только своим. Ещё чуть-чуть и ради близких тебе людей, которым грозит из-за тебя боль, можно стать безумным. Всего лишь переступить грань.

Но уже скоро первые эмоции были расплесканы и обессилели. На смену им пришли решительные мысли:

– Я должен что-то сделать! Я сделаю! Сегодня же! Сейчас же! Всё, что надо! Всё, что попросят! Но долг верну!

И тут неожиданно на голову прилетело что-то холодное и мокрое. Витька поднял глаза – из потемневших рваных туч на город повалил снег. Так бывает на Урале даже жаркой весной, а иногда и летом. Сквозь просветы в небе прямыми лучами прорезало позднеапрельский воздух солнце, расцвечивая золотистым светом быстро падающие хлопья. Асфальт намок и потемнел. Витька стоял посреди изменившейся реальности с открытым ртом.

Вдруг в спину прилетело что-то тяжёлое. Витька резко развернулся – никого. Под ногами лежал комок тяжелого намокшего снега.

«Дети балуются, что ли? – подумал Витька. – Но снега ещё не нападало столько, чтобы собрать даже маленький шарик!»

Витя повернулся и медленно пошёл сквозь белые вихри прямо к пешеходному переходу.

Подходя ближе, посмотрел под ноги – на бордюре перед ним вальяжно развалилась блестящая шкуркой чёрная кошка и надменно глядела на глупого человека. Пришлось остановиться на несколько секунд. И тут со стороны дороги завизжали тормоза и шины. И прямо перед Витькой пролетел, крутясь, белый седан, в конце своего крутого виража глухо уткнувшись в троллейбусную опору. Не сильно. Но страстно и завораживающе. Витька смотрел не моргая. Даже испугаться не успел.

Дверь машины открылась и показалась изящная ножка в красной туфле, затем другая и наконец, девушка-водитель, хватаясь с досады за крашеные локоны, встала в полный рост. Первым делом, она оглядела место удара. Так и застыла, не зная как теперь быть.

Витька засмотрелся, хотел было шагнуть к ней, но вдруг поскользнулся сам. Видимо, действительно стало мокро от снега. От его неожиданного падения чёрная кошка подскочила, ощерилась и рванула в сторону.

Лёжа в мокрой жиже, Витька увидел проезжающий мимо нужный ему троллейбус. Стой! – про себя подумал Витька – Стой! Он резко подскочил и побежал к остановке за своим транспортом. Вот троллейбус остановился возле металлического навеса, вот открыл с шумом двери, тихо постоял, впуская людей внутрь. Витька почти подбежал, когда перед его носом они захлопнулись. Витька только возмутился и развел руки в стороны. Но троллейбус не послушался его. Что за невезуха! – пронеслось в голове. Он обиженно отвернулся в сторону, направившись под крышу, которая могла защитить от мокрых плевков с неба. И тут троллейбус, что уже отходил, вдруг вновь остановился и с выдохом распахнул двери. Оттуда вышел дед с тросточкой, будто опоздавший на выход на своей остановке. Витька заметил это, вновь рванул к дверям, но перед самым его носом они опять проворно закрылись. Витька с досады аж хлопнул по ним ладонью. И неожиданно это дало свой эффект: они распахнулись перед ним. Но в этот раз изнутри вперёд выдвинулась самоуверенная фигура кондукторши:

– Не надо стучать тут, – пригрозила она. – У себя дома будете стучать.

– У себя дома двери открываю я, – не сдавался Витька.

Кондукторша подозрительно посторонилась, заманивая его вовнутрь, но снова угрожающе надвинулась, когда заметила одежду:

– У нас в грязном нельзя!

Но было уже поздно. Троллейбусные двери заперли пассажиров и грязного Витьку с кондукторшей в опасной близости друг от друга. Машина дрогнула, отчего Витька прижался теснее к мягким округлостям ответственного за проездную плату лица. Лицо поморщилось и отстранилось. Снаружи большие шины запели на слякотной улице.

– Платить будем? – приступила к делу кондукторша.

– Да, обязательно, – Витька полез по карманам.

Но денег в карманах не оказалось. Пустота в каждом из них. Кажется, те двое стояли сзади не просто так – пронеслось в мыслях у Витьки. Хоть в старом кошельке его и валялись сущие копейки. Но теперь и их не было.

Он виновато посмотрел на кондукторшу и только руками развёл – что за неудачный день!

А как всё хорошо начиналось. Не предвещая!

Довольная женщина скомандовала:

– Выходите на следующей!

Витька ничего не сказал, молча, зло сощурившись, отвернулся от неё к выходу. И тут в его плечо постучали чем-то жёстким. Он повернулся, встретившись глазами со старичком, что элегантно махал перед собой тросточкой.

«Он же уже вышел!» – недоуменно подумал Витька.

Но, приглядевшись, успокоился – другой.

«Сколько же их тут?!» – мелькнуло у Витьки в голове.

Старичок тем временем молча протягивал ему монетку. Витька стал отнекиваться, нелепо улыбаясь. Начал что-то бормотать, убеждая, что не может взять. Тогда старичок, не вступая в полемику и уговоры, повернулся прямо к кондукторше и протянул деньги ей. Та, скептически посмотрев на его благородный жест, снисходительно приняла их и вернула обратно оторванный билетик, который тут же оказался в руках у растерянного Витька. Он как школьник, стесняясь нелепости своего положения, начал неуклюже благодарить старичка. Тот только рукой махнул.

Вдруг, в разгар слов признательности, троллейбус неожиданно содрогнулся и остановился. Его электрическое гудение, спикировав с высоких тонов вниз, вдруг затихло. Все пассажиры повернулись к запотевшим окнам, чтобы понять что произошло. Там с проводов слетели троллейбусные рога, питание прервалось и худенькая водительша торопливо пробежала вдоль борта, потянув на себя толстые веревочные канаты. Она старалась быстро восстановить контакт. Уверенными движениями заставляла массивные канаты извиваться, подчиняя их её неожиданной силе воли.

Витька посмотрел тем временем чуть дальше вдоль дороги. Знакомый уже перекрёсток. Впереди – белый седан, грустно уткнувшийся в столб. А вокруг него, как на панихиде по покойнику, печально и молчаливо стояли зеваки, все одетые в чёрное. Белый снег вокруг них делал мир черно-белым. Траурную церемонию игнорировала только сама дамочка, владелица белой машинки. Она отвернулась и с упоением гладила чёрного кота, который не мог решить, которым боком к ней лучше повернуться и подставлял ей то один, то другой. Эти двое были рады встречи.

Витька, глядя как привороженный на место ДТП за стеклом, прошёл по салону к задней площадке. Забился у последнего ряда сидений в самый угол, пытаясь придти в себя. Таких поворотов событий в короткий срок он давно не встречал. А теперь как-то всё навалилось в сумбурном миксте.

«Что происходит? – внутренне спросил Витька. – Семён!»

– Перезагрузка реальности. Так бывает, когда человек принимает важное решение, – раздалось за спиной.

– Какое решение?

– Твоё решение, – сказали сзади.

Витька резко повернулся. Там – никого. Да и не могло быть. Позади грязное стекло обрывало холодный мирок троллейбуса, за которым стояла твёрдая плоскость асфальта.

– А как же это всё… – начал было Витька в попытке подобрать слова к своим мыслям.

– Обычно никто этого не замечает, просто считают неудачным стечением обстоятельств. И не всегда успевают принять изменившуюся жизнь, как новую возможность. Для них это чёрная полоса, которую просто надо поскорее пройти и забыть – продолжал голос. – И только поэтому жизнь их безвыходна. А зло – реально.

– Да уж, – прошептал Витька. Но не так тихо как хотел, и сосед, стоящий рядом, оглянулся на него.

Они встретились взглядами. В глазах соседа промелькнул интерес, но неожиданно он вдруг громко икнул, а от того засмущался, залившись краской, и тут же отвернулся в сторону.

– Точно, – уже тише закончил Витька.

– Оптиус экзитус эст. Твой выбор и есть выход. Ты сделал выбор – реальность подстраивается.

– Ну не один же я тут? – уже мысленно спросил Витька. – Я перезагрузил, а людей вон сколько вокруг во всём этом участвует. И не всегда безобидно.

Он посмотрел в сторону ДТП, сказочно укрываемое белыми хлопьями.

– У каждого свой смысл происходящего в жизни, – голос всё так же звучал из-за спины, но слышен был только Витьке, никто на звук не оборачивался. – Это и есть фактор сознания. Кто-то вообще ничего не увидит. Кто-то выдернет лишь часть. А если кто и окажется чуть более внимателен и заметит изменение, то будет искать своё, удобное, объяснение. И находить. Тут в ход пойдёт всё, что угодно: религия, набор суеверий, рационализация. Люди слишком сильно верят в свой мир и берегут привычный для себя порядок мыслей, даже когда рушится самое последнее его основание. Им важно сохранить своё уникальное Я.

Тут снова со стороны впереди стоящего пассажира прорвался визгливый чаячий звук подавляемой всеми силами икоты. Витька даже пожалел его.

– А разве это не так? В смысле, мы не уникальны?

– Наверное, лишь в вашем воображении. Пока человек ищет себя, он утверждает своё Я, как единственную истину. Она – его уникальность! Когда же находит, его Я ему становится слишком малым смыслом для той жизни, что он видит, и поэтому оно теряет статус истины для принятия решений.

– Что же больше этого? Больше моего Я? – мысленно спрашивал Витька.

– Переживание единства. То, что вы называете словом «любовь», но видите слишком узко, чтобы это действительно стало настоящим откровением в жизни, открывающим глаза на реальность. Смысл вашей человеческой «любви» прост, и он в том, чтобы любить то, что нравится, и чему человек сам хочет понравиться.

– Но, так же и есть. Как можно любить то, что не нравится?

– Когда любовь настоящая, перестаёшь оценивать всё с позиции удовольствия своего Я. Так что, это уже не вопрос того, что тебе нравится, и что хорошего для себя ты получишь, для кого хорошим станешь. Любить можно не тогда, когда ты ожидаешь и желаешь что-то получить для себя, а когда у тебя есть, что отдать. Изнутри. От полноты своей души. Её внутреннее удовлетворение – это и есть переживание единства, изливаемое любовью. Ведь так?

Витька задумался, вспомнил об Аньке и Ленке. При всей изменчивости жизни и своего настроения, в хорошие или серые дни, в светлых мыслях или гнетущих, он дорожил тем чувством, что рождалось по отношению к жене и дочке. Оно рвалось изнутри, даже когда его девчонок рядом не было, и он лишь только вспоминал о них, находясь далеко.

Даже сейчас он едва заметно улыбнулся.

А потом вдруг вспомнил про угрозы долговязого засранца, и внутри смешался страх и гнев.

– Не теряй любовь, – послышалось из пространства вокруг.

Неожиданно троллейбус дёрнулся и, качаясь, поехал. На радость пассажирам, которые все куда-то торопились в это утро. Которые, даже не обращая на это внимание, вместе легко качались теперь в одном рваном ритме.

Из-за плеча тихий светлый голос снова завладел вниманием Витьки:

– Посмотри на людей в салоне. Так ли вы различны, чтобы быть безразличными друг для друга? В самой глубине вы – единая душа, которая всего лишь повёрнута к миру разными своими сторонами.

Витька посмотрел. Просто внимательно посмотрел. И стал замечать их мысли, надежды, стремления к счастью и потребность в чём-то большем, чем обычная рутина их дней. И в этом все они были близки между собой и близки ему, Витьке, хотя он всегда это воспринимал, как основание для соперничества в обществе людей: каждый ведь хочет своего счастья, и надо побороться за него, утвердить свой путь среди чужих желаний и амбиций. Только, как оказалось, хотеть счастья – это совсем не тоже, что стремиться к счастью. Наши хотения нас разделяют. А наши стремления – всегда едины.

– Любовь – это тоже выбор. Тоже – выход. – послышалось из-за плеча тихим голосом Семёна. – Переживание любви, как принятия, открытости, теплоты и света. Всего, что дарит переживание покоя, когда единство всеобщее. Некого побеждать, чтобы что-то утвердить. Душа сама проявляет себя, когда ты даёшь ей простор касаться мира с благодарностью.

И Витя это ощущал в себе. Чувство это, казалось, длилось целую бесконечность. А на самом деле всего минуту.

Но в эту же минуту последние снежинки ударились вдогонку в стекло позади, и город вдруг осветило яркое солнце. Воздух стал прозрачнее и чище, город – моложе. Стало теплее.

Снова пришла весна.

Троллейбус мерно продолжал свой путь.

Витька чуть было не опоздал. На вахте промокший пропуск, лежащий в кармане невысохшей ещё куртки, никак не считывался на входном турникете. Вахтёр, дядя Ваня, строго следовал должностной инструкции.

– Дядь Вань, пусти. Ты же меня знаешь, – прикидываясь незаслуженно обиженным, кончил Витя.

– Я-то знаю. Но мне начальником наказано только по пропускам пускать. Вот ты пришёл на работу, пропуском чирканул, – зарплата тебе пошла. Не отметился в компутере, – нет тебя на работе. Понял, как оно? И денег тебе не положено.

– Ладно. И что делать? – Витька не сдавался.

– Начальника ждать. Щас придёт, удостоверится и своим пропуском тебя проведёт. Так мне велено было.

Пришлось ждать начальника караула, который Витьку знал. Короче, по-простому пока ничего не выходило. Реальность там качающаяся, или ещё что, но голова у Витьки шла кругом.

Дядя Ваня тем временем позвонил по телефону, обстоятельным образом обозначил расклад и с умным видом положил трубку:

– Так-то, брат. Хоть и электронные технологии, а порядок-то старый.

Витька только головой мотнул и стал ждать, обсыхая. Дядя Ваня же пустился в разговоры:

– Вот недавно тоже умник один был в очках, с телефоном, как с лопатой наперевес. Идёт в контору на третий этаж. Я его спрашиваю: «Фамилия». Он называет и стоит, смотрит на меня. Ждёт чего-то. Я ему говорю: «Ну, идите!» – и двери открываю. А он расхохотался тут на меня и пошёл.

Дядя Ваня, кажется, стал злиться:

– Так на обратном пути я его останавливаю, спрашиваю, и чего, мол, он такого смешного во мне нашёл? Он спрашивает, паршивец, зачем я его фамилию спросил. Я ему: «Велено спрашивать, вот и спросил». А он мне: «Так вы же никуда не записали, значит, просто так спросили? Вот скажите теперь, как моя фамилия?» Ну, я вежливо ему говорю, что как велено, так и спрашиваю, а ты, мол, чего тут комедию ломаешь. «Я ведь ничего смешного не вижу. Ты-то чего смеёшься? – говорю. – Щас начальника позову, с ним смеяться будешь». А он опять давай хохотать, аж распирает его. И ушёл.

– Ну, вот скажи, как работать с такими людьми? – заключил дядя Ваня. – Философами хреновыми.

Дядя Ваня размахнулся и страстно хлопнул газетой севшую на стол и зазевавшуюся муху.

– Вот так их!

А потом пришёл начальник караула, Лёха. Пропустил Витьку через турникет. Когда вдвоём с ним они вышли на территорию, Витька спросил:

– Слушай, деньги нужны.

– Да что ты! Серьёзно? – усмехнулся Лёха.

– Серьёзно, – грустно подтвердил Витька.

– Ну, деньги – они всегда либо весело, либо нет, – философски заметил начальник.

– Короче. Может где-то подзаработать можно? Или занять, там?

– Ну… Первое, что на ум приходит, это вахта на севере в поту и крови, либо материнский капитал по рождению ребёнка в радости и любви. Ты что выбираешь?

Лёха был шутником.

– Понятно, – резюмировал Витька и выбирать не стал.

– Ограбить кого-нибудь не предлагаю. Вряд ли выгорит. Мир со времён Стеньки Разина сильно изменился в сторону закона и порядка. Это мы с тобой, как работники охраны, уже знаем. Да и лёгкие пути не всегда прямые, как говорят. Или, наоборот? Не важно.

– Правильные.

– Чего?

– Лёгкие пути не всегда правильные, говорю, – объяснил Витька.

– А-а. Ну вот, ты в курсе.

– Просветлили уже.

Потом с досадой выдохнул:

– Эх! Почему всё так сложно в жизни?!

– И не говори, – согласился Лёха.

Дошли до корпуса молча. У тех, кто в офисе сидел, Витька тоже потихоньку поспрашивал. Где окольными вопросами, а где и напрямую стал интересоваться у сослуживцев насчёт денег. Кто может крупную сумму в долг даст, а может и заработать в короткое время

Но. Прорывного решения Витька не находил. Хоть и качнулась эта реальность круто, но пока упорно держалась на старых позициях.

На работе день выдался скучный, никаких вызовов. Нудное сидение в служебке в компании скучающих людей, жаждущих действий. Поэтому все вокруг десять раз поругались и девять – помирились. Последняя ситуация подвисла и не успела как-то разрешиться, потому что все вопросы сняла новость о зарплате. Конец месяца, как-никак. А это само по себе событие радостное. Тем более в конце твоей смены.

Расписавшись на кассе в толстенном журнале и получив свой конверт, на содержании которого можно было жить весь месяц, Витька сдал смену и вышел с территории через проходную, заспешив в сумерках домой. Дома ждала его Анька с Ленкой.

Уже поднимаясь по гулкому колодцу лестничных пролётов на свой этаж, Витька вдруг заметил открытую входную дверь своей квартиры.

Тонкая линия просвета, вырывающаяся в холодный полумрак площадки этажа, не была приветливой, и воображение тут же взорвалось холодящими картинками.

Витька рванулся к двери. Вбежал внутрь.

– Аня! Где ты? – громко позвал в сторону комнаты и, не разуваясь, метнулся к кухне, потом и в саму комнату.

Никого там не было.

Тут из ванной донёсся слабый голос Аньки. Витька в два шага оказался у дверей и рванул их на себя.

На полу сидела Аня, прижав улыбающуюся Леночку к груди. Глаза у Ани были красными от слёз.

– Что? Что случилось? – заволновался ещё больше Витька. – Здесь кто-то был?

– Был.

Аня покачала головой. И Витька тут же похолодел:

– Кто?

– Высокий парень встретил меня в подъезде, когда мы с Леной поднимались. Когда открыла дверь в квартиру, он не дал мне её закрыть и зашёл внутрь, – начала было Аня. – Витя! Я так испугалась!

Витя прижал её с дочкой к себе.

– Что? Он что-то сделал? – он боялся её ответа и одновременно просил его.

– Нет-нет, не беспокойся. Нам – ничего. Только говорил какие-то страшные вещи и… ещё его ухмылка. Я так испугалась!

– Всё. Всё хорошо, Аня. Я здесь! А он давно ушёл?

– Минут десять назад. Я заперлась в ванной и не выходила ещё.

– Всё хорошо, всё хорошо – заклинал Витька, прижимая к себе жену.

– Он сказал ещё, что тебя ждал. И может на улице теперь дождётся, – всхлипнула в Витькино плечо Аня.

– Подожди тут, я сейчас приду. Ничего не бойся уже, – пообещал Витька и, оторвав от себя жену, кинулся вон из квартиры.

Сердце быстро заколотилось вновь, дыхание стало звериным. Как у собаки, несущейся к жертве: выдох, выдох, выдох! Витька перелетал сразу через три ступени, хватаясь на поворотах лестничных пролётов за жёсткие холодные рёбра перил. Он спешил на улицу. Что он там будет делать – ещё не знал. Может, просто хотел снова посмотреть в глаза этому подонку. Только теперь иначе, чем утром. И не важно, сколько их сзади будет стоять. Он ударит.

И как это он не заметил их на входе! – мелькнуло в голове.

Выбежав на улицу и пролетев по инерции метров пять от подъезда, Витька остановился на тротуаре и быстро оглянулся. Мирный двор не предвещал битвы, которой он теперь жаждал. Тут никого не было.

Он рванул в сторону улицы, откуда доносились звуки машин, но и там его цели не оказалось. Где эту скотину теперь искать? Поздним вечером.

Тем временем Витькины мысли, отрывками прорывающиеся сквозь удары сердца и тяжёлое дыхание, теперь вернулись в стройный поток рассуждений. Витька стал строить холодный план мести: «Завтра с утра – в их офис! Найду долговязого – кишки ему наружу выпущу». Возвращаясь по пустынному тротуару к своему подъезду, он вдруг почувствовал такую силу и смелость внутри и понял что хочет сделать. «Принял решение! Так вроде Семён это назвал? Теперь пусть все они подстроятся, скоты!» – подумал Витька.

«Это ошибочное решение» – вдруг тихо пронеслось внутри.

– Да иди ты… лесом – огрызнулся Витька и шагнул в совсем уж тёмный подъезд. – Помог, называется…