С заходом солнца мусорщики возвращались из города. Кривые и хромые, они спешили выложить заработанное добро. Ричард снова почувствовал тошноту. Они встречались ему в городе. Старик, ползающий на обрубках, молодая девушка с горбом, больше чем она сама. Молодой паренек без обеих рук, рукава футболки которого, всегда закреплены прищепками. По отдельности они меркли в толпе, но здесь на свалке, половина его роты. Цирк уродов.
Ричард сел со всеми к ужину. Все громко говорили, хохотали чавкали. Слепой старик хватал грязными руками все продукты на столе, прежде чем выбрать себе кусок, но на это никто не обращал внимания. Одна девочка со спутанными волосами, замерев со своей коркой в руке пристально смотрела на Ричарда, а потом начала дергать мать за подол. Мать была слишком занята поглощением пищи, и тогда девчушка во всеуслышание спросила:
– Капитан Ричард пришел нас убить?
Хруст и чавканье на секунду прекратились, а потом Евгений расхохотался и все последовали его примеру.
– Нет, милая, этот человек не причинит нам вреда. Он отказался от похода и теперь с нами.
– Отказался от похода? – переспросил слепой старик. – Иоан снова собрался идти в проклятые земли?
– Иоан давно умер. Папа теперь Хьюго, – сказала Каталина. – Его ум совсем стар. Он помнит, что было с ним в восемнадцать, но не помнит того, что ему сказали десять минут назад.
– Я все помню! – перебил Каталину старик. – Нас послали нести слово божие, за границы священной французской империи. Я отправился со своим господином, полковником Бартом. У нас кончилась вода и еда. Все города были уже разорены немцами. Слово божие нести было некому. Но полковник Барт не останавливался. Он объявил предателями командиров, что предпочли вернуться через месяц похода назад. Он не хотел являться королю и Иоану с пустыми руками. Мы продолжали идти. Стало совсем худо. Солдаты умирали, а Барт даже не останавливался, чтобы предать их тела земле. Они так и оставались лежать под палящим солнцем. Земли там были отравлены. От тех кореньев и воды солдатам быстро становилось плохо. Их мучали головные боли. Нам приходилось пить собственную мочу, чтобы не брать той воды. Когда смерть уже дышала нам в затылок, на нашем пути появился госпиталь святых Петра и Павла. Приют госпитальеров.
– Госпитальеров? – переспросил Ричард.
– Да. Это древний орден, его возродили, чтобы помогать нашим отрядам вдали от родины. Но не помощью и не лечением там занимались. Там я ослеп.
Ричард забыл жевать. Отец рассказывал ему о том месте и прекрасно отзывался о врачах и служащих ордена. А будь Ричард шестнадцатый жив, они были бы одного возраста со стариком.
– С тех пор я не видел не Барта не других. Мне сказали, что заработал инфекцию глаз. Светили мне в глаза, какой-то дьявольской штуковиной и с каждый днем я видел все хуже. А самое страшное, я ничего не мог сделать. Нас всех словно Морфей обласкал. Ничего не хотелось, только спать, не было сил даже держать ложку. Мне удалось бежать с какими-то торговцами. Их убили на границе империи, а меня выбросили на улицу. И чем дальше я удалялся от того места, тем лучше мне становилось.
В словах старика была логика, хоть он и слаб умом. Его отец служил при полковнике Барте, пока его не перевели на север. Когда его отряд пропал, а Барт вернулся без солдат его предали суду и казнили. В тот же год умер папа Иоан и его место занял Хьюго, перед папой скончался король и на престол взошла его дочь Анна.
Дед икнул и вспомнил уже другой случай, как воровал яблоки в школе.
В самом Суруче обвалились старые здания, а в окрестностях сохранились деревянные дома. Шум двигателя и большой пятнистый автомобиль вызывал радость местных. Приезд его всегда предшествовал подаркам: инструментам, книгам, желтым сладким витаминам, без которых у них выпадут зубы. Так всегда говорил владелец автомобиля. Дети бежали по дороге, вздымая босыми ногами пыль. Пастух бросил свое сонное стадо и тоже побежал к машине.
Даже оставшиеся без присмотра коровы, обступили машину и тупо мычали.
Загорелые руки тянулись и трогали горячий капот.
– Доктор приехал! Зови всех!
Пока дети вились в ногах Хейфиц и ждали игрушек, взрослые уже загрузили в джип тушу коровы, два мешка зерна, яйца. Но разве это обмен? Коров много, зерно вырастит еще, а бусы, страницы из священных писаний, банки со сладкой водой и сигареты может привести только доктора.
Со стороны, они выглядели как звери в вольере, во время кормежки. Но на самом деле, эти ребята жили гораздо лучше, чем простые люди в Священных империях, под крылом папы. Вместо консервов, произведенных еще до священного огня и кормового зерна, они ели настоящее мясо и пили молоко из-под коровы.
А еще они не знали ни о священном огне, ни о папе, ни о других империях.
Время шло, а раздача подарков не наступала. Разве что детям доктор дала жвачку.
Староста угомонил толпу и все они кружком встали вокруг машины. Хейфиц залезла на капот и поклонилась.
– Вчера вечером мне доложили о новых землях. Не просто богатых, а принадлежащих вашим предкам.
Люди не обрадовались. Они стали перешептываться. Дети заплакали.
– Двадцать восемь выживших паломников, собираются отправиться туда и забрать то, что принадлежит им. Та же миссия была у ваших отцов и матерей.
– Двадцать восемь! – выкрикнул белокурый мальчик. – Как пророков в священном писании.
– Именно, мой юный друг, – Хейфиц улыбнулась мальчишке и выдавила ему в ладошку еще две подушечки жвачки. – У меня нет права приказывать вам. Вы свободные люди и вольны идти или остаться здесь.
– Паломники веруют в пророка Мухаммеда? – спросил староста.
– А в кого же еще? – удивилась Хейфиц.
– Мы отправимся туда. – без всяких совещаний заявил староста.
– Путь не близкий и опасный. Они отправятся завтра утром. Вам хватит времени собраться?
Без ответа толпа разбежалась, как насекомые. К джипу привязали деревянную телегу, тоже подарок доктора.
Вещей у них было немного. Одежду шили сами, посуду искали в заброшенных окрестностях или принимали от доктора. Аккуратно, на переднее сидение клали страницы священного писания – Корана.
Изначально, не все они были мусульманами. Их родители исповедовали разные религии. От чего у них и произошел конфликт прямо в палате. В доме покоя и здоровья конфликтов не любили. Поэтому на каждого ярого фанатика досталось непрерывное рентген-облучение.
Жившие отдельно дети конфликтов на религиозной почве не устраивали. Играли во дворе, бегали по развалинам. В хозяйстве все пригождается, особенно люди. Доктор Хейфиц и ее помощники обучили детей ухаживать за скотом, обрабатывать поля, готовить. Жить и размножаться они научились уже сами. Сейчас дети тех детей бегали вокруг машины и помогали старшим нагружать телегу. За годы их становилось все больше.
Машина шумно сдвинулась. Марго прибавила музыку и ее дети, и дети их детей зашагали по пустынной дороге, оставляя свои дома позади. Хейфиц ехала медленно, и дети играли в «кто обгонит автомобиль». Взрослые шли позади бодрым строем. За ними плелись коровы.
Одна, Хейфиц бы добралась к ужину. С людьми они пришли далеко за полночь. Часы показывали четыре утра. Сильвия не спала.
– Доктор Хейфиц. Мы уже начали волноваться, – она подбежала вытаскивать Марго из машины. – Зачем вы привели их сюда?
– Армяне еще здесь?
– Спят, доктор. Разбудить?
– Нет. Вы давали им амитриптилин по пол таблетки три раза, как я просила?
– Конечно.
– Отменить завтрашним днем, Соберите нам с собой еды и милдроната четыре сотни упаковок.
– Так ведь он двадцать вторым годом.
– Так ведь другого нет, сестра.
– Поужинаете, доктор? Целые сутки поди не жрамши.
Хейфиц устало кивнула.
Глава 7. Враг, которого нет
– Мы просто играли. – ревел кучерявый мальчуган.
– Играли? Что бы я тебя у этой деревенской девки больше не видела! Смерти матери хочешь? Хочешь, чтобы сгинули с позора, а ты один бы остался? Марк! Неси кнут!
Няньки подхватили хнычущего мальчугана и потащили на конюшню. Ребенка разложили на лавке и стянули рубашку.
Отец с раскрасневшейся рожей замахнулся и Хьюго проснулся.
Колеса поезда мерно стучали. За окном мелькали брошенные ржавые машины. Спина и шея были мокрыми от пота. Хьюго вытерся рясой, снял ее и бросил на пол купе. Холодный крест щекотал голую грудь. Через грохот рельс пробивались первые колокола. Через час они прибудут домой.
Работодатели будут в ярости. Вместо труда, в столь ранний час горожане толкались у вокзала, чтобы хоть глазком увидеть наместника божьего в грязном окошке поезда.
Но его было не разглядеть за высокими и плечистыми охранниками. Магистру удалось прогрызть путь среди репортеров и зевак.
– Ваше преосвященство. Простите что встречаю дурными вестями, но уже больше тысячи наших солдат арестованы за непристойное поведение, разбои и убийства.
– Убийства? И кого убили?
– Порезали горло заемщику. Пятеро свидетелей указывают на капитана Ричарда. Мы не знаем где он, его жена тоже.
– Заемщику? – брезгливо переспросил Хьюго. – Может это был простой грабеж?
– Ричарда показывали на всех трансляциях. Его сейчас даже слепой узнает.
– Пойдут в поход и очистят свои имена.
– Если пойдут. Императорская прокуратура не пускает к ним даже меня.
– Что по этому… как его?
– Эрл? Тишина. Ричард пропал, но его слуга успел передать мне видео с собраний орденов.
– Ваше святейшество, – вторым пробился кардинал. – Вас вызывают в императорские покои. Королева хочет исповедаться перед смертью.
Папа чуть не сел на асфальт. Слишком много плохих новостей за раз. Целых две.
– Магистр. Дела зовут. Подайте машину.
В королевской спальне был приглушен свет. Маленькая серая женщина почти не была видна среди шелковых подушек. Лицо ее было бельмом на бордовой постели. Вместо духов и прочих женских флакончиков, тумбочка была заставлена лекарствами. В тощую морщинистую руку была подключена капельница.
– Ваше высочество.
– Ваше святейшество. – Анна попыталась подняться, но слабость роняла ее на подушки вновь и вновь.
Папа кивнул и сестры покинули покои. Осталась только фрейлина и кардинал.
Хьюго подали стул, и он уселся у постели. Анна все смогла приподняться и коснулась сухими горячими губами костяшек Хьюго.
– Я не могу дождаться, когда господь освободит меня от этой боли и заберет. Ваше преосвященство. Мы с вами многое прошли.
– Не надо. Ваше высочество. Вы пройдете это испытание.
Королева махнула свободной рукой, и они остались вдвоем.
– На моем сердце лежит тяжкий грех. Самый тяжкий, что можно представить.
– Вспомните, сколько спасенных жизней на ваших руках. Сколько вы сделали для империи. Без вас, люди жили бы в темноте и голоде. Ваше высочество.
Ее высочество не ответила. Она шумно выдыхала. Глаза еле виднелись из-под опухших век.
– Не сейчас. Ваше высочество. Нет. – Хьюго принялся растирать ладонь королевы. Он помнил Анну. Она была единственным ребенком в королевской семье. С детства девочка была болезненной. Она не играла с придворными детьми. Не ходила на балы. Не выбирала фаворитов. В восемнадцать лет Анна перестала ходить. Тело предавало молодую императрицу, но ум ее был всегда светел. Когда молодой епископ приехал во Францию, служить при дворе короля, он много времени проводил в общении с Анной. В его обязанности входило каждый день молиться о здоровье наследницы.
На шум папы прибежали фрейлины и слуги.
– Вызовете доктора.
– Нет. Ее величество хочет посетить дом божий. Она отдает свою жизнь во власть господа. – сказал папа.
Прислуга засуетилась. Императрицу переложили на кушетку.
Анну вынесли через задний двор. Вид умирающей королевы сейчас не кстати. Когда защитники империи воруют, убивают и насилуют.
Папа нервно расхаживал вокруг алтаря. Вызванный фельдшер из городской ночлежки не смел поднять головы. Абонент вне зоны действия сети. Абонент снова на связи. Мокрыми от пота пальцами папа вновь набрал номер.
– У меня снова проблема.
– Для начала, привет. – папа снова поставил звонок на громкую связь. Уши горели от напряжения.
– Королева умирает. Что у тебя там за шум?
– Что с королевой?
– Не знаю. Сейчас дам тебе доктора.
Папа протянул склонившемуся врачу телефон. Тут испуганно обхватил аппарат двумя руками.
– Давление?
– Восемьдесят.
– Допамин давали?
– Да.
– Она на метотрексате?
– Нет. Он кончился три месяца назад. Я давал ей травы.
– Траву сам пожуй. Адреналин по вене, преднизолона девяносто струйно. Кровезаменители, гидроксиэтилкрахмал и дайте папу.
– Я здесь.
– Не знаю на сколько ее хватит. Пусть интубирует ее и если давление ронять не будет верните во дворец и покажите по телевидению. До похода Анна должна дожить.
– То есть поход нужно начинать сейчас?
– Немедленно.
Папа отошел от врача и прикрыл рот рукой.
– У тебя все получиться? Может мне запретить оружие?
– Там королева помирает или твои мозги? Столько денег хочешь потерять?
– Я просто спросил.
Ответ папу не успокоил, но позволил наконец расслабиться. Приказать отвезти королеву обратно, а доктора казнить на месте, после того как проведет все необходимые манипуляции с Анной.
Ночью на улицах было опасно. Кроме заемщиков и проституток по улицам шныряли преступники, и дай бог, они просто дадут тебе по башке и отберут сумку. Сосредоточенная на уклонителях от налогов и службы, кавалерия пропускала психопатов, которые выходили на улицы за человеческими жертвами.
Сжимая рукоятку пистолета, магистр шел по улице Терана. Окна Ричарда на втором этаже были темны. Антоний поднялся по деревянным ступеням и постучал в дверь. Ответа не было, и магистр постучал ногой. Мария должна была проснуться. Если не стук, то младенец от такого шума должен был заплакать и разбудить ее.
– Чего долбишься? – на площадку вышла женщина. Грязные волосы и двое детей на руках.
– Где капитан Ричард?
– А, это вы. Доброй ночи магистр, – женщина дала Антонию одного из детей и свободной рукой закурила сигарету. – Ричард? Там же где мой муж, где и остальные. В казематах.
– Папа вернулся из Германии и это недоразумение вот-вот разрешится.
– Надеюсь.
– А где Мария?
– Не знаю. Позавчера попросила посидеть с Альбертом и так и не вернулась.
– Понятно. Не видели никого странного?
– Только полицаев. Оружие искали. Я им сказала, что ни черта у нас нет. – женщина затушила сигарету, бросила окурок под ноги и забрала у магистра ребенка.
– Если Мария не вернется, приходите по этому адресу. – магистр протянул женщине клочок бумаги.
– Зачем?
– Их сын отправится в приют.
– Бог с вами, магистр. У меня своих мал мала, сестра померла, я племянников забрала. Мне одни больше одним меньше. Сытый, догляженный. Не сгинет. У вас и своих дел, наверное, полон рот, что вам до сирот. Вы мне лучше скажите, мужиков то отпустят? Ну покуролесили перед походом, ну разбили пару носов, да баб потискали. Что, в тюрьму сразу?
– На все воля божья. Выглядите усталой. За детьми смотреть, тоже нелегко, наверное. Не хотите взбодрить тело и дух? – магистр вынул из-под мантии коробок.
– Что это?
– Предки называли это стимуляторами. Будет время и за сорванцами доглядеть и еды сварить, и марафет навести.
– Денег нет. Капустой берете?
– Цепочка золотая?
– Это от сестры досталась. Вроде да.
Магистр протянул коробок и снова подержал ребенка, пока мать снимала цепочку с шеи.
Распрощавшись на доброй ноте, магистр вышел на воздух. Местоположение Ричарда оставалось загадкой. В телефоне Бруно не оказалось никакой дельной информации. Плохого качество видео без звука с собраний да фотки голых девиц, что скорее всего сгинули в священном атомном огне.
В городе Ричарда точно не было. Кавалерия рыскала в каждом углу. Магистр двинулся по темной улице прочь. Он не умел бегать, зато умел быстро и долго ходить. За полтора часа он прошел половину города. От улицы Терана до безымянной трассы. Разметку и знаки не тронуло время, но они были совершенно бесполезны.
Не боясь быть сбитым, магистр шел вдоль дороги, пока не уткнулся в металлический забор. Свалка. Это было понятно по запаху еще за пол мили. Магистр запахнулся. Вдали от города ветер был промозглый. Он уже собрался уходить, как с обратной стороны забора раздался стук.
Антоний был не из пугливых. Но и смельчаком не был. Он сделал шаг назад и принялся осматривать глухой лист металла. Движение за ним было слышно очень отчетливо. Животное?
Магистр ударил в ответ кулаком по забору и все стихло.
Грохот и две ладони показались над забором.
– Вам нужна помощь? – спросил в пустоту магистр.
Из-за забора показалась кудрявая голова, знакомое лицо.
Металлический забор разрезал ладони. Кровавые ручейки потекли вниз и замерзли в пути. Когда больше половины торса возвысилось над забором магистр узнал капитана Ричарда и протянул ему руки помощи. Они были в полуметре и совершенно бесполезны. Цепляясь плащом Ричард перевалился и упал на дорогу.
– Капитан! Иисус Мария, что вы там делали?
Всю ситуацию капитан передать не смог. Конкретно в данный момент, создавая шум забора он искал хоть что-то от прежней жизни. Капли в нос, спичечный коробок, пол таблетки. Ричард молча вылупился на магистра. Антоний сразу все понял и положил под губу капитана маленькую пластинку. Эффект не заставил долго ждать. Капитан рассказал все, что видел и через час вооруженная кавалерия была у железного забора. Большая часть мусорщиков оказалась симулянтами. Они прятали вполне здоровые конечности в рукава и гачи штанов. Нарочно изображали паралич и слепоту. Подкладывали тряпки вместо горбов.
– Ричард! Скажи им! – вопил Евгений, пока его уводили. Чумазая маленькая девочка, как тогда за столом смотрела на него волком. А Ричард сидел, завернутый в одеяло на бордюре и тряс ногой.
В жизни каждого мужчины, рано или поздно, наступает момент выбора. Для мужчин священной французской империи этот момент настал одновременно. И выбор у них был не богатый, между армией и тюрьмой.
Выбор был не так очевиден, как кажется. Тюрьмы заполнила интеллигенция, а на преступников не успевали шить плащи и мундиры.
Чтобы общественность не возмущалась и не вопила на площадях, во время дневного сна кардинала, папа ввел некую индульгенцию военного положения. Всем идущим возвращать себе святые земли даруется божья благодать и отпущение всех грехов, совершенных в течении жизни. Смерть, в процессе похода, приравнивается к подвигу, а душа после этого попадает прямиком в рай, даже не дожидаясь не девяти, не сорока дней.
Прямо так папа и сказал и двери казематов распахнулись и люди, смотрящие трансляцию, пришли в божественный восторг. Потом транслировали кардинала, он, со своей унылой политикой и числами, не вызвал таких эмоций. Потом транслировали королеву. Она вообще ничего не говорила, так как уже не могла. Служанки, что не попадали под камеры, держали ее за ноги и поясницу, чтобы та не упала. Много макияжа, чтобы скрыть осунувшееся серое лицо. Оксикодон, для блеска в глазах, и чтобы люди не подумали, что вместо королевы им показывают восковую куклу.
На улице шел ливень, но толпы не расходились. Прикованные к мониторам на площадях и у церквей.
Поход откладывать было нельзя, но он постоянно откладывался. То не хватало печатей, то перед походами вздумали провести медицинское обследование солдат. Папа считал это бредом. С низким гемоглобином, с плохим зрением, с гепатитом и сифилисом. Их выбрал сам господь, а теперь ряды его славных воинов, решили проредить какие-то врачи. Хьюго врачей не любил с детства. Кроме одного.
День за днем выход откладывался. Королеве становилось все хуже. Будущих освободителей земель, на всякий случай держали под стражей, до самого начала похода. В отчаянии, Хьюго благословил войско девы Марии на поход, чтобы хоть кто-то вышел из страны. Сроки горели. Даже то, что немцев не пустили коротким путем, через границы королевства, а заставили ехать в обход, так как они использовали неодобряемую папой технику и оружие, у них было преимущество во времени. Французы выйдут позже. Офицерский состав на колесах, во всех смыслах. Младший состав конными и пешими с мечами и арбалетами.
– Совсем от рук отбился! – тучная женщина держала мальчугана за ухо.
Солнце стояло в зените. Мухи донимали людей и скот. Пот лился по толстым рукам женщины.
– Головой подумай, где ты, а где она? Мы головами с отцом поплатимся! Один останешься, от голода сдохнешь или в рабство попадешь.
Мальчишка хватался за раскрасневшееся ухо и плакал. Он не видел разницы между детьми бедных и богатых. Он всего лишь хотел быть как остальные дети. Но все девчонки были либо из слишком бедных, либо из слишком знатных семей для него.
– Матушка, я больше так не буду.
– Марк! Сделай с ним уже что-нибудь.
Сильные руки подняли мальчишку и потащили на двор. К яме. Слишком буйный товар сажали в узкую яму глубиной метра три, не меньше, а ребенку казалось и того больше. Яма была расположена так, что в любой час, от рассвета и заката, солнце иссушало и жарило ее стены и дно. Мальчик упирался в песок ногами. Он слышал мольбы и крики пленников ямы, даже в доме. Отец волок его словно мешок зерна по двору, пока они не оказались у края ямы.
– Пожалуйста, отец, не надо.
Толчок в спину и мальчик полетел вниз.
Хьюго дернулся и подскочил на постели. Со стены напротив кровати упала икона и рамка щепками разлетелась по спальне.
С утра нужно было помолиться, но в голове было совершенно пусто, лишь страх ото сна гулял холодом по плечам. Хьюго пытался смыть его горячим душем. Кожа раскраснелась, влага от пара стекала по стенам, но холод никуда не уходил. Обветренные злые лица рабов и отца стояли перед глазами. Каждое прикосновение слуг, одевающих папу вызывало неприятную дрожь. На улице зарядил косой холодный ливень. Капли заносило на балкон. Ветер трепал полотна и пытался сдуть тиару с головы.
Внизу стояли тысячи мужчин и пара сотен женщин. Папа пробормотал что-то с бумаги, сдобрил речь левитом и убрался с мокрого балкона.
– Городские довольны. Некоторые пустились в путь даже не дослушав речи. Челядь, она и через сто, и через двести лет челядь. – болтал магистр. От холода все его ямы на лице стали темно синими. Почти фиолетовыми.
– Индивидуальное благословление начнется через пятнадцать минут, кого запустить первым? Ричарда семнадцатого? Велуа старшего? А может дамы вперед?
– Без разницы. – глядя себе под ноги, ответил папа.
– Ваше святейшество, прошу простить за дерзость, но вас что-то беспокоит? Вы не выспались? Вид у вас смурной.
– Вы очень проницательны, магистр. – папа остановился и кивком пропустил охрану вперед. – Меня последнее время беспокоят неприятные сновидения.
– Это из-за похода?
– Нет, что вы. Война – божья благодать. Я просто переутомился.
– Могу я вам помочь. – магистр вынул из кармана маленький полиэтиленовый пакетик.
– Господь поможет.
– У бога много забот. Помогите себе сами. – магистр сунул пакет в руки папе и ускорил шаг догоняя охрану.
В зале было душно. Командующие надышали перегаром. Пот капал со лба на страницы библии и буквы расплывались перед глазами.
–… да благословит господь тебя и твоих верных воинов. – папа брызнул святой водой в красную морду очередного командующего.
Папа говорил все тоже самое, что с балкона. Иногда добавлял что-то из евангелия. От Матвея, разумеется. Пакетик магистра жег карман. Кардинал и магистр курили в открытое окно запуская мокрый сквозняк в зал. Хьюго невыносимо хотелось спать и курить. В молодости он мог спать по два часа. Умывание из тазика и половина сигареты. В крайнем случае можно было занять себя семечками или орехами. Но не больше. В детстве он плохо спал из-за шума и воплей со двора. Когда родителей не стало, сон стал лучше, но короче. Построение планов на будущее. Вылазки в заброшенные дома. Тренировки в стрельбе. Манипуляции. Штудирование священных писаний. При королевском дворе покоя тоже не было. Анне требовалась молитва после каждого ночного приступа или потери сознания. Да и других дел навалилось. Только после произведения в папы Хьюго мог спать вдоволь. А теперь эти кошмары.
Перед трибуной на коленях стояла матриарша Елена. Журналисты стояли в ожидании. Магистр и кардинал выбросили окурки в окно и замерли.
– Найди и убей того, кто сделает зло перед очами господа твоего, кто пойдет и станет служить иным богам или солнцу, или луне. – папа начал клевать носом и замедлился. – Благословляю сердце в груди твоей, сталь клинка твоего, земли, что заберешь ты у неверующих и врагов господа своего… Аминь. – папа наспех брызнул матриарше в лицо и та довольная, под вспышки фотокамер удалилась. Елена была последней.
Благословление было сродни крещению. Младенцев простых горожан окунали в грязную реку, отпрысков военных, советников, приближенных и знати погружали в специальную купель. Особо богатые могли даже просить самого папу о проведении обряда. Простым горожанам плюнули слова благословения с высокого балкона. Офицерам и знати оказали личное, почти интимное напутствие. Так же, все, что приобретенное ими в походе будет обложено налогом, но все же останется в руках добытчика, в отличии от городских, что должны будут все отдать королевству.
На улицах, растянули навесы от дождя. Гулять и провожать воинов в путь собирались до заката. До самой вигилии. И с первыми лучами солнца войска наконец отправятся в путь, оставив за собой горы мусора, объедков и обиженных женщин.
Хьюго хотел прилечь перед ночной литургией, но газетчики и телевидение не давали покоя.
– Как вы считаете, разногласия с нашими немецкими союзниками, не помешают святому походу?
– У нас могут быть какие угодно разногласия о ведении политики, но господь для всех един.
– Ваше святейшество, сколько орденов принимает участие в походе?
– В походе принимают участие все ордены, чья вера, так же сильна, как моя и ваша.
– Святейший отец. Будут ли отлучены от церкви и лишены вашего благословления, те кто осмелится использовать огнестрельное оружие и технику наших грешных предков?
– Ваше всесвятейшество, правда ли, что ваш избранный полководец Ричард семнадцатый убил заемщика, отца пятерых детей и сына матери инвалида?
Хьюго нахмурил брови. Кажется, еще вчера он читал в отчете, что тот несчастный даже женат не был. А сейчас у него уже пятеро детей, мать инвалид и, наверное, он еще держал столовую для бедняков. Папе хотелось сплюнуть на деревянный пол.
– Хватит вопросов. Его святейшеству нужно побыть наедине с богом и подготовится к ночному богослужению. – магистр засунул в объективы свое рябое лицо и журналисты стали расходиться.
– Спасибо, магистр. Я должен провести время в молитвах, а не в ответах на праздные вопросы.
– Это неоспоримо, ваше святейшество. Хотите быстро уснуть и проснуться новорожденным? У меня есть потрясающее средство.
Хьюго еще не разобрался со старым потрясающим средством, а магистр уже сует новое в ладонь.
Хьюго завалился в постель не раздеваясь. Тиара сползла и валялась на соседней подушке. Мантия была еще влажная от дождя.
– Ваше святейшество. – в дверь просунулся слуга. – Желаете чего-нибудь? Вина? Проголодались? Музыкантов? Привести кого-нибудь?
Хьюго устало кивнул. Через минуту на прикроватном столике появилась тарелка фруктов, мокрых после заморозки, бутылка красного вина и смуглый мальчуган.
– Ваше святейшество, буду рад служить вам. Меня зовут Мигель Джонсон.
– Служить надо господу. Знаешь, что означает Джонсон? Это старая фамилия. Сын Джона. Джонсон. Грейсон – сын Грея. Улавливаешь?
– Да. Ваше святейшество.
– Угощайся. Наливай вино, ешь. Сигаретку? И сними эту рубашку.
Папу раздражали форменные серые от частой стирки рубахи, которые висели на детских плечах как мешки, превращая юную фигуру в скелет.
Следом Хьюго разделся сам. Уснуть сегодня уже не удастся.
Шум песен и плясок сверху проникал глубоко под землю. В старый бункер, времен войны грешных предков. До святого атомного огня. Теперь это место, пропахшее плесенью и канализацией, озаряли десятки свечей. Антоний стоял, сложив руки в молитвенном жесте. Рядом стоял брат Мартин и верховный брат Филипп. Он протягивал свою морщинистую руку, другим братьям, облаченным в безразмерные мантии. Только черный глаз в треугольнике на запястье мелькал в рукаве.
– Приветствую брат Давид. – кланялся Филипп.
– Приветствую. – поклон в ответ.
– Приветствую брат Шон. Приветствую брат Гордон. Приветствуй брат Йозеф.
Не все помечали себя крестами и символами на запястьях. Некоторые оголяли ноги или животы. Но не лицо. Лица оставались тайнами. Черными пятнами под капюшонами. Народу становилось все больше. Табачный дым быстро заполнял подвал с древней вентиляцией.
– Становится душно. Не желаете ободриться.
– У вас другая задача, брат. И она ободрит всех. – серьезно сказал Филипп. – Мне здесь нужны трезвые умы. Почти трезвые. Приветствую, брат.
– Мира и здоровья брат Филипп. – из-под капюшона раздался спокойный женский голос.
– И вам, сестра Марго.
Во все предплечье женщины красовался лапчатый крест.
– Мы вас заждались. – брат Филипп протянул руку, будто просил подаяние и в морщинистую ладонь лег маленький флакон. Филипп рассмотрел его у самого носа и вернул владелице.
– Можем начинать. Где пациент?
– Ваш путь был не близкий, не торопитесь.
– Не заставляйте даму ждать.
– Дама не желает немного расслабиться? Остановить время? – заискивающим голосом спросил магистр и приготовил пакетик. – Для вас – двести франков.
– У дамы все с собой. – женщина достала из поясной сумки флягу и жадно отхлебнула под пристальным взглядом магистра. – Прошу, покажите мне пациента. Как доктор, я должна удостовериться, что он переживет лекарственный допрос.
– Дождемся всех и начнем. Ваш труд и дальняя дорога не будут напрасны.
Брат Филипп толкнул магистра.
– Нужно поторопиться, хочу успеть к вегилии. Будет весьма досадно не успеть к столь святой ночи завершить наше дело. – женщина говорила громко. Почти кричала, привлекая внимание других братьев. Перешёптывания перешли в гул.
Магистр быстро скрылся с глаз.
Хьюго лежал на смятых простынях. Вино и бессонные ночи склоняли ко сну. Шум, создаваемый Мигелем нагло вырывал его из объятий морфея.
– Простите, Хьюго, но я думал вы чопорны и скучны. А вы совсем другой. Почти как мои знакомые.
– Вас в приюте пугают мной?
– Нет, что вы. Мы каждый вечер и утро смотрим трансляции с вами. Камера вас старит.
Для двенадцатилетнего паренек был слишком разговорчивым и бойким. Мигель закинул ноги на кровать и напялил себе на голову папскую тиару.
– Это не простая шапка. Ее надо заслужить! – Хьюго напрягся и поднялся на локтях. Он не любил, когда берут его вещи. Детская обида не померкла. Наоборот становилась все сильнее. И чем больше у папы было принадлежащих ему вещей и людей, тем сильнее становилось собственничество.