В зале стало темно и совсем тихо. Ровный компьютерный голос, донесшийся из установленных на полотке динамиков, оповестил о начала показа. Когда голос стих, экран резко загорелся, явив залу первую картину. Это была вольная вариация на тему древних мифов, выполненная на компьютере с использованием недоступных моему пониманию приемов. Картина удивила меня технической изощренностью, но ничем больше. Ровный компьютерный голос назвал автора картины, страну, откуда он был родом, названия у картины, судя по всему, не было. Картина повисела на экране еще немного, затем ее сменил следующий экспонат. Это был натюрморт – автор изобразил табуретку, на которой стояла широкая ваза, а потом наполнил вазу самыми разными вещами, мне почему-то показалось, что он выбирал их, наобум открывая страницы какого-нибудь большого толкового словаря; кто-то в зале сдержанно кашлянул, я вполне его понял. Компьютерный голос сказал, что картина называется «Сотворение мира», если я правильно разобрал первое слово.

За сотворением мира последовал автопортрет, составленный из геометрических фигур и флагов различных государств, эта работа мне понравилась намного больше двух первых. После автопортрета был нарисованный акварелью распятый на ветряной мельнице человек, после человека на мельнице – многоэтажное уравнение, вместо переменных в котором были человеческие фигурки разных цветов, на этой картине зал единодушно зааплодировал. Я вдруг вспомнил свои рисунки из детского сада, на которых в основном были вымершие или сказочные чудища, и представил себе какой-нибудь из них на экране. Дальше были пейзажи, исторические зарисовки, пропагандистские полотна, портреты и панорамы, составленные из цифр или букв. Мне нравилось не все, но некоторое вызывало неподдельную гордость за автора.

Наконец экран погас, в зале медленно, чтобы не травмировать никого из зрителей, зажегся свет, на сцене снова оказалась ведущая и оповестила зал о завершении первого акта, а также предупредила о скором начале второго, заключительного. Перерывом воспользовались немногие. Вскоре ведущая вновь поприветствовала зал и объявила о начале второго акта. Суть второго акта заключалась в том, что на экране собирались продемонстрировать работы, отобранные какими-то авторитетными судьями. Ведущая торжественно объявила, что работы будут демонстрировать в случайном порядке, после демонстрации каждой работы на сцену будут вызывать ее автора для награждения грамотой, а в самом конце покажут работу, занявшую первое место, автору которой позволят продать свою работу на аукционе. Забрав со стола папку с грамотами, ведущая отошла к краю сцены, чтобы не загораживать экран. Свет снова стал гаснуть, только еще медленнее, чем в первый раз.

Экран загорелся. Мне показалось, что произошел какой-то технический сбой или кто-то из ассистентов совершил диверсию, но потом понял, что с экраном ничего не случилось и это была первая картина. Картина состояла из двух цветов – красного и белого, больше на ней не было ничего. Зал несколько мгновений выжидал в молчании, потом начал аплодировать гению творца. Ровный компьютерный голос назвал картину и объявил имя создателя. На сцену навели луч прожектора, который ловко поймал в широкий кружок вышедшего из-за кулис долговязого молодого человека, лет ему было вряд ли больше, чем мне; долговязый человек сильно волновался, поэтому улыбался изо всех сил. Прожектор довел его до вынырнувшей из темноты ведущей, ведущая поздравила человека и вручила ему грамоту, тисненую позолотой. Человек помахал грамотой залу под щедрые овации, и луч заботливо увел его обратно за кулисы.

Экран погас, и на несколько мгновений зал очутился в полной темноте, я ощутил напряжение, исходящее от каждого, кто сидел в зале, возможно, и я транслировал всем вокруг нечто похожее. Экран зажегся вновь, и на нем появился земной шар, испещренный немыслимо яркими и жгучими цветами, шар напоминал плод, готовый разродиться и прожить всю уготованную ему жизнь за одно мгновение. Автором картины оказался человек совсем юный, с косым взглядом и походкой, выдававшей какой-то нелегкий недуг. Зал растроганно зааплодировал ему, я тоже. Человек принял от ведущей грамоту и несколько мгновений подряд молча смотрел на рукоплещущих ему зрителей, после чего удалился под чутким присмотром луча прожектора.

Третья картина была как будто нарисована рукой ребенка. Посередине экрана возник дом, изображенный с помощью одной линии. Присмотревшись, я заметил мелкую рябь, сопровождавшую всю линию от начала до конца. Когда компьютерный голос объявил картину и автора, на сцену вышел улыбающийся человек, чьи руки тряслись так сильно, будто его постоянно били током. Зал зааплодировал совсем неуверенно, но человеку было все равно, он забрал грамоту и ушел за кулисы, сумев ее не порвать.

Дальше был портрет, автор которого сумел совместить на чьем-то лице черты младенца и умирающего старца. Затем – зарождение вселенной, конец времен, палитра, начинавшаяся двадцатью разными цветами, которые все сильнее сплетались и в конце превращались в один, лично мне не сильно знакомый. Люди выходили на сцену, улыбались, становились счастливее на несколько мгновений или оставались такими же, как и до появления перед сотнями горящих глаз. Сзади меня какая-то пожилая женщина, говорившая на знакомом мне языке, посетовала на несправедливую жизнь – все вышедшие на сцену участники были мужчинами. Ее спутник предположил, что иное могли не допускать правила конкурса.

Когда очередной творец ушел со сцены, экран погас, и луч прожектора резво отыскал ведущую во тьме, поглотившей сцену. Ведущая улыбнулась и снова пошла к стойке с микрофоном. Зал ждал ее слов, не шевелясь. Ведущая попросила еще раз поблагодарить всех, кто уже успел поделиться своим талантом со всеми присутствующими, потом снова стало тихо. В динамике, транслировавшем названия картин и имена людей, что-то коротко щелкнуло – очевидно, он больше не был нужен, и его отключили. Ведущая напомнила залу о том, что остается еще одна работа, которой члены жюри присудили первое место и чей автор сможет продать ее на большом аукционе какому-нибудь изданию или просто частному лицу. Прожектор погас, снова сделав почти все одинаковым. Вокруг меня стали тихо шептаться, спорить, предугадывать на самых разных языках.

Экран зажегся снова. Я взглянул на него вместе с сотнями сидевших вокруг меня людей и впервые за вечер удивился больше их всех, вместе взятых.

Удивился, потому что больше не смотрел на экран вместе со всеми. Теперь я смотрел с экрана на них всех, видел мириады их лиц, легко различимых на фоне безразличной ко всему темноты, и понимал, что они все ждали только этого момента – чтобы я их увидел. Непонятно, чего они все от меня хотели – то ли какого-нибудь молчаливого наставления, то ли чего-нибудь менее корыстного. Я смотрел и видел все, что было в темном зале и далеко за его пределами. Видел так ж легко, как недавно темноту перед своим носом.