Потом юная жрица смерти встала с дивана и сказала, что сейчас за ней приедет такси. Впервые за вечер я испытал чувство, которое было мне не очень сильно нужно; если бы такси приехало за кем-то другим, я бы отнесся к этому с большим пониманием, теперь же мне было не совсем понятно, как я дальше буду удерживать внутри себя одновременное ощущение несбыточного и абсолютно допустимого. Юная жрица смерти стала собираться; я тоже встал и подошел к зеркалу. Уместиться в нем целиком удалось, лишь сгорбившись и слегка согнув колени. Юная жрица смерти обулась и надела куртку; подойдя к ней, я сказал, что она уходит как-то неожиданно. Юная жрица смерти улыбнулась и сказала, что ей действительно пора, обняв меня, аккуратно прильнула губами к моей щеке, потом попрощалась с подругами и подошла к двери, напоследок посоветовав не брезговать нормами санитарного и эстетического приличия при возникновении каких-нибудь внятных мыслей. Я спросил, смогу ли я как-нибудь снова о ней услышать, если пойму, что все произошедшее мне не приснилось. Юная жрица смерти ответила, что я смогу найти ее через подруг или сразу по имени. Вытащив телефон и потыкав в экран, я убедился, что она не лукавит.
Когда шаги за дверью стихли, я вернулся в комнату и сел на диван, в разложенном виде оказавшийся просторным и уютным. Подруга в очках предложила послушать еще одну забавную историю. Мы с подругой в порезанных штанах оказались не против. Потом подруга в очках опять что-то объяснила нам с помощью доски на стене и снова все с нее стерла. Я сверился с часами в телефоне и узнал, что утро наконец наступило, хоть и очень раннее и совсем еще темное. Подруга в очках тоже собрала свои вещи, дала некоторые напутствия собравшейся ночевать в студии подруге в порезанных штанах, буднично пошутила на прощание и ушла. Мы остались с подругой в порезанных штанах вдвоем.
Сообразив, что сидеть так далеко от собеседника немного невежливо, я вернулся на свой стул, до которого ушедшая от нас юная жрица смерти дотягивалась ногами, сидя на коленях подруги в порезанных штанах. Мы стали беседовать о разных вещах, хотя в основном об одних и тех же. Наши музыкальные предпочтения во многом совпадали; подруга в порезанных штанах достала телефон и стала включать на нем разные музыкальные произведения, я в основном одобрительно кивал, совершенно не лукавя. Когда мне надоело сидеть, я встал и немного походил по комнате, слушая композиции и комментируя их стоя, потом снов сел на стул, потом снова встал; рассказал подруге в порезанных штанах о музыкальном альбоме, который послушал совсем недавно, спустя несколько лет после того, как о нем услышал, она пластинку не то чтобы слышала, но имела представление об артисте. Я опять сел рядом с подругой в порезанных штанах, мы обсудили недавний сериал. Она вспомнила о еще одном музыкальном артисте, которого я знал только по имени, его творчество выпадало из основного круга ее и моих интересов; подруга в порезанных штанах включила несколько композиций подряд и показала то ли официальное, то ли любительское лирическое видео, где каждые двадцать секунд или и того меньше демонстрировалось одно и тоже; я честно сказал, что звучит хорошо и даже сделал пометку в каландре с напоминанием изучить творчество музыкального артиста более детально. Потом подруга в порезанных штанах еще немного рассказала мне о своем общежитии и о своих увлечениях. Я поинтересовался, можно ли будет обратиться к ней, если мне понадобится какая-нибудь картинка, которую я не смогу нарисовать самостоятельно. Подруга в порезанных штанах ответила, что запросто, а если ее помощи не хватит, она подскажет кого-нибудь другого. Разговаривая с подругой в порезанных штанах, я то смотрел на нее, то отворачивался, чувствуя, что ее немного смущает мое внимание, или мне просто казалось. Взглянув на часы, я узнал, что совсем скоро мне нужно будет просыпаться и идти на работу. Подруга в порезанных штанах как будто угадала мои мысли и вспомнила о том, что раннее утро скоро станет обычным. Я стал собираться; подруга в порезанных штанах призналась, что тоже не ожидала от минувшего вечера встреч с незнакомыми людьми. Когда я оделся, она спросила, не смогу ли я унести с собой пустые банки с бутылками. Я ответил, что легко. Пакета не нашлось, поэтому подруга в порезанных штанах сунула банки с бутылками мне прямо в руки, я без особых трудностей удержал их. Открыв мне дверь, подруга в порезанных штанах поблагодарила меня за посильную помощь и несильно, но искренне стукнула своим кулаком мой кулак, сжатый на горлышке прижатой к груди бутылки. Я попрощался с ней и вышел в подъезд; дверь за моей спиной осторожно захлопнулась. На улице было еще темно, как и всегда в этом время; отыскав мусорный бак, я избавился от поклажи и пошел к углу дома, чтобы узнать его адрес. Машина приехала совсем скоро; забираясь в душноватый салон, я напоследок оглянулся, чтобы лучше сохранить в памяти необычный дом, приютивший меня этой незапланированной ночью.
Придя на работу несколько часов спустя, я узнал, что случившееся мне не приснилось; состоявший из одного имени список моих виртуальных друзей пополнился еще двумя, с одинаковыми фамилиями. Я отправил контрольные сообщения на оба адреса. Подруга в порезанных штанах немного сбивчиво ответила мне ближе к середине дня; две другие серые галочки не изменили своего цвета, хоть я застал зеленый огонек, недолго горевший рядом с ними. Рисунки на руках я смывать не стал, решив, что буду ходить с ними до тех пор, пока они сами не сотрутся; стоя в спальне перед зеркалом, я даже подумал о том, не нарушить ли мне обет кожной непорочности, навсегда вшив в себя наследие минувшей ночи. На следующий день я снова вышел на связь с подругой в порезанных штанах, она продемонстрировала мне несколько своих работ, которым уже нашлось какое-то применение, я похвалил ее, отметив незаурядное чувство границ допустимого, и предложил оценить свои, состоящие из черных значков, нанесенных на белый фон, чтобы она поняла, может ли она что-то мне предложить; впрочем, нормального диалога снова не вышло, поскольку подруга в порезанных штанах отвечала мне крайне обрывисто и пропадала куда неожиданней, чем появлялась. В следующий выходной я отправился на прогулку, в наушниках играла дискография того самого артиста, чье имя я записал в календаре; я послушал все от начала до конца. Серые галочки так и не становились синими, хотя зеленый маяк горел время от времени. Я заранее поделился с подругой в порезанных штанах впечатлениями от прослушанной дискографии и стал ждать ее появления в зоне информационной досягаемости; появившись, она сообщила, что нашла средства для возобновления прерванной связи и что уже начала знакомиться с моими трудами. Мое сердце забилось сильнее, я понял, что жизнь неминуемо продолжается. Я написал подруге в порезанных штанах еще о чем-то, но ответа не получил ни на следующий день, ни через неделю. Теперь в моем телефоне было две пары серых галочек, которые иногда подсвечивались зеленым. Рисунки на моих предплечьях понемногу выцвели: никуда уже не смотрела почти исчезнувшими глазами мнительная кошка, глуповатая лягушка с точками вместо глаз утратила свое монументальное величие и стала совсем бесполой. Я вспомнил, что ночью в студии подруга в порезанных штанах упомянула грядущее культурное мероприятие, которое была не прочь посетить, как и я. Дождавшись судного дня, я прибыл по заранее проверенному адресу и долго всматривался в лица находившихся внутри вместе со мной людей, но не увидел ничего помимо незнакомых вещей, о которых не стоило и мечтать. Через несколько дней адресованные подруге в порезанных штанах серые галочки бесследно пропали вместе со всеми посланными ей и полученными от нее сообщениями. Исход был бы для меня более ясным, если бы вместе с ними пропали и другие серые галочки, чьего преображения я ждал с куда большей надеждой, но там лишь иногда появлялся зеленый огонек, прямоугольный или круглый. Я вспомнил, что портреты умерших людей тоже прибивают к надгробным обелискам в рамках схожих форм; огонек будто подглядывал за мной откуда-то издалека, откуда никто и ничто не возвращается. Виртуальные профили подруг были открытыми, но я не стал просить помощи у их знакомых, то ли посчитав это неприличным, то ли смирившись тайком от себя заранее и решив, что всему умирающему лучше умереть до конца. Я продолжал отрешенно наблюдать за зеленым огоньком, подмигивающим мне из-за серых галочек, привыкая к его непостоянному свету все больше и больше. Если бы я мог отколоть от себя хотя бы малую частицу, наделенную собственным рассудком и мировоззрением, она бы сразу же посоветовала мне выбросить все из головы и идти дальше не оглядываясь, но я совсем не привык менять одни вещи на другие с чувством, как будто это одно и то же, поэтому шел, но и оглядывался постоянно – видимо, юная жрица смерти успела впрыснуть в меня что-то воистину невозможное, требующее постоянной подпитки. Однако чем дальше я шел по давно истоптанным в крошку рельсам, тем спокойнее было оборачиваться. Подруг я ни в чем не винил – возможно, они успели понять, что жизнь скоротечнее, чем им казалось. Сердце в груди билось без чужой помощи, само по себе.
Как-то раз юная жрица смерти явилась мне во сне. Сон был густым, но мимолетным. Юная жрица смерти восседала посреди залитой блеклым светом комнаты и осуждающе взирала на меня. Я смотрел на нее, не совсем понимая, истинным было ее осуждение или допущенным шалости ради. Потом она захотела узнать, почему я считаю, что нам стоит встретиться хотя бы еще раз. Я стал что-то ей объяснять, и сон оборвался сам по себе. Проснувшись, я уставился в заботливо обступившую меня предрассветную тьму. Отголоски сна растворялись внутри меня, затекая в каналы, по которым когда-то уже что-то текло.
Закрыв глаза, я снова увидел юную жрицу смерти, но уже лежащую в кровати и тоже что-то видящую во сне, вокруг ее сомкнутых век уже не было никаких лучей. Улыбнувшись, я пожелал ей встретить как можно больше людей, чьи портреты ей никогда не захочется нарисовать.
Пелена рассеялась. Я сидел на полу, глядя на лампочку, светящую под потолком. На мгновение мне привиделись лучи, которыми лампочка ощетинилась в разные стороны, стремясь пронзить пространство и осветить вселенную насквозь. На самом деле никаких лучей, конечно же, не было, если и были, то невидимые и подневольные. В голове не шумело, перед глазами ничего не прыгало. Человек в свитере стоял передо мной прямо и твердо, ассистенты замерли за его спиной. Я медленно поднял голову и посмотрел человеку в свитере в глаза. Человек в свитере как будто чего-то не понял.
– И хули? – спросил он немного раздраженно, понимая, что что-то не так. Я смотрел на него, ни о чем не думая. А потом понял, в чем было дело. И человек в свитере, глядя на меня, похоже, тоже что-то понял.
– И все? – спросил он снова. Я опять виновато улыбнулся – говорить пока что не хотелось, где-то внутри еще горело недавно увиденное, только в этот раз никуда не пропавшее. Лицо человека в свитере выдало мне всё без всяких объяснений – он не увидел и не услышал ничего, даже ничего не почувствовал. Я погрузился в свой сокровенный водоворот и вышел из него, а ему с его ассистентами ничего не досталось. Судя по виду ассистентов, их такой ход событий вполне устраивал, им явно не хотелось больше ложиться на пол или хвататься за шкафы и дверные ручки, но человек в свитере благодарности за безобидный исход как будто не испытывал. Я даже заподозрил, что человек в свитере хотел проглотить последнюю горсть вместо меня, но побоялся себе в этом признаться. Человек в свитере немного сузил глаза.
– Ты специально так сделал?
Я пожал плечами, поскольку и сам не понимал, специально или случайно. Быть может, во мне и правда было что-то, принадлежавшее мне одному, что я не смог бы ни до кого донести, даже если бы сильно хотел. Человек в свитере зачем-то попросил подать ему пустой ларец. Когда жестяная шкатулка оказалась в его руках, он стал вертеть ее, рассматривая с разных сторон, словно гадая, что было бы, прими я одну-единственную пилюлю, предложенную мне в самом начале, или подели мы с ним содержимое ларца пополам. Пустая жестяная шкатулка податливо и безразлично вертелась в его руках, не давая никаких ответов. Ничего не решив или просто не поделившись со мной соображениями в отместку, человек в свитере вернул ларец темноволосому ассистенту, тот положил его на стол. Я повернул голову вбок, решив, что мне можно. Фанерный лист по-прежнему наглухо закрывал зарешеченное окно снаружи, никакого просвета я не увидел. Человек в свитере достал из кармана свой маленький черный телефон с совсем крошечным экраном и допотопными кнопками. В этот момент он сильно напомнил мне пенсионера, не решившегося освоить более продвинутую технику. Я не удержался и прыснул. Человек в свитере осторожно поднял голову и очень внимательно на меня посмотрел. Я не понял, лишнее действие я совершил или было уже все равно, ведь я помнил об условиях нашего с человеком в свитере уговора, беспрекословно выполненного с моей стороны.
Человек в свитере убрал телефон обратно, так ничего с ним и не сделав, наклонился и ударил меня, удар пришелся куда-то в бровь и переносицу. Я не поверил, что переданная мне посредством удара энергия хранилась в мышцах человека, совсем не внушительных с виду, если его свитер, конечно, не врал. Покосившись, я опрокинулся было набок, но моя правая рука против моей воли зачем-то уперлась в пол, и я остался в каком-то промежуточном положении, похожий на брошенный кем-то трафарет. Человек в свитере не наклонился ко мне повторно, поэтому я видел только его ноги и тело без головы. Ассистенты стояли на своих местах, но их лица немного изменились, в лучшую для человека в свитере сторону. Убедившись, что я уже не хочу смотреть на его жалкий рабочий аппарат, человек в свитере вынул телефон снова и набрал чей-то совсем небольшой номер. Когда ему ответили, человек в свитере не стал ничего говорить. Собеседник на том конце, очевидно, о чем-то догадался и произнес какое-то странное слово, которое как будто состояло не из букв, а из цифр или из каких-нибудь наскальных рисунков, хотя, быть может, это просто мой слух после удара отказался исправно мне служить. Человек в свитере убрал телефон обратно в карман. Ассистенты человека в свитере вдруг уверенно шагнули ко мне, бритый взял меня за обе руки, низкий с темными волосами зашел куда-то за спину. Человек в свитере, по-прежнему ничего не говоря, подошел к двери и отворил ее. Я ничего не понимал до той поры, пока бритый ассистент не дернул меня за руки и не поволок по полу. Впечатление было странным: я чувствовал, что могу идти сам, но меня милосердно тащили как неодушевленный объект. Человек в свитере вышел из кабинета и скрылся, шагнув куда-то в сторону; бритый ассистент дотащил меня до двери, и я увидел коридор, выкрашенный мрачной зеленой краской. В коридоре не было ничего, коме впивающихся в стены косых труб и слабых лампочек под потолком. Человек в свитере бодро, уверенно шел вперед, бритый ассистент тащил меня за ним, низкий ассистент с темными волосами шел сзади, замыкая шествие. Сначала я думал, что низкому ассистенту с темными волосами досталась самая безответственная роль, но ошибся: чуть мы удалились от оставшегося с распахнутой дверью кабинета, как темноволосый ассистент принялся пинать меня то по одной ноге, то по другой, от каждого пинка хотелось сплетать из своих ног сырную косичку и лишаться позвоночника, чтобы без проблем скатываться в бесчувственный равнодушный клубок. Бритый ассистент расширял и без того богатую палитру моих ощущений, разгоняясь и волоча меня все быстрее; я решил, что они мстили мне за последствия моих откровений, сильно их впечатливших. Маячащий где-то впереди человек в свитере свернул в какой-то темный закоулок. Я ощутил странноватый запах, как будто толстовка стала дымиться от бесконечного трения о пол. Бритый ассистент свернул вслед за человеком в свитере. Сначала я решил, что меня приволокли в хирургическое отделение, но потом загнанная мне в глаза меткими пинками низкого ассистента с темными волосами тьма рассеялась, и я понял, что странное помещение было обычным туалетом. В туалете было немного светлее, чем в коридоре, но плитка была покрашена в такой же цвет. Кабинок и умывальника не было. Из трех предполагавшихся задумкой архитекторов унитазов присутствовал всего один, слева и справа от него лежали небольшие паллеты, закрывавшие оставленные несуществующими унитазами дырки. В углу лежал какой-то тусклый белый предмет, в котором я распознал обломок сиденья, покрытый давно засохшими желтыми пятнами. Низкий ассистент с темными волосами зашел вслед за нами и напоследок пнул меня снова, но уже несильно, скорее протокольно. Бритый ассистент отпустил мои руки, в которых осталось не больше силы, чем в ногах, поэтому они безвольно рухнули вниз, на не слишком чистый пол. Несмотря на слабость, я все же не захотел лежать лицом вниз и перевернулся на бок. Человек в свитере молча смотрел на меня вместе с ассистентами, а я слушал стучащий везде сразу пульс и лениво пытался что-то предугадать. Телефон лежал на прежнем месте, в заднем кармане. Туалет в целом всегда казался мне местом глубоко сакральным, поэтому я вдруг подумал, что человек в свитере сейчас подмигнет мне и заботливо достанет набитый чем-нибудь терпко пахнущим свернутый в трубочку кусок газеты или шприц. Человек в свитере смотрел на меня, будто пытаясь понять, изменится ли в будущем что-нибудь.
– Встать сможешь хоть? – спросил человек в свитере. Я заподозрил, что его на самом деле не особенно интересовал ответ на этот вопрос, поэтому промолчал. Бритый ассистент вдруг шагнул куда-то за меня, скрывшись из виду, а чуть позднее я услышал шум струи, впадающей в небольшой водоем. Бритый ассистент был большим, поэтому шум не прекращался долго. Потом снова стало тихо. Бритый ассистент вернулся на место, загородив от меня половину потолка.
– Ну что, – не спросил, а просто сказал человек в свитере, будто проверяя, многое ли я по-прежнему способен понимать. Мне вдруг тоже захотелось что-нибудь ему сказать.
– Вы мне про робота так и не ответили, – сказал я. Во рту оставалось еще много сил, в отличие от рук и ног.
Человек в свитере совершил какое-то неуловимое движение – вроде не тронулся, но я ощутил появившуюся в нем твердость, серую и беспросветную. Видимо, он все-таки понял, что в будущем его ожидает всё то же самое. Человек в свитере промолчал, но зато бритый ассистент наклонился и развернул меня головой к унитазу, после чего одним незамысловатым движением подтащил меня к нему. Унитаз придвинулся подобно шахматной фигуре непонятной масти. В моей голове качнулся зыбкий ком из всего, на что в ларце человека в свитере не хватило таблеток. Бритый ассистент отпустил меня и уступил место человеку в свитере. Взявшись за капюшон моей толстовки, человек в свитере без труда поднял с пола верхнюю половину моего тела. Унитаз был полон почти до краев, вода была мутной, будто болото, однако бритый ассистент сумел недурно ее осветлить. Рука продолжала держать меня за капюшон, вторая уверенно обхватила мой затылок.
– Можно, – тоже не спросил я, просто сказал.
Держащие меня руки замерли. Человек в свитере, очевидно, размышлял.
– Двадцать секунд, – не ответил, просто сказал человек в свитере.
Я чувствовал, что сил уже нет, поэтому заставил левую руку шевелиться силой мысли. Рука послушалась и, дрожа, потянулась к заднему карману джинсов. Телефон не стал сопротивляться, поддался сразу же. Я поднес телефон к лицу, дрожащими пальцами зажег экран, кое-как провел снизу вверх и ткнул в значок в углу.
Перед моими глазами возникли две серые галочки, маленькая вжималась в большую. Рядом с ними горел круглый зеленый огонек. Мне показалось, что огонек дрожал, словно не решаясь сделать что-то очень важное.
Я ткнул в галочки большим пальцем и увидел небольшую вереницу нелепых слов, потраченных мной когда-то в надежде ускорить будущее и так и оставшихся без ответа.
Сильная твердая рука толкнула мой затылок вперед, и вроде бы все еще внятный мир стал жидким и бурлящим. Вместе с моей головой неминуемо погрузилась и толкнувшая меня рука – человек в свитере не побоялся показать мне, что он совсем не голубых кровей. Мир бурлил слишком быстро, всасывая в себя бесчисленные больше не нужные мне мысли. Но мне вдруг показалось, что беспросветная муть окрашенной воды прояснилась, и я понял, почему серые чайки не становятся синими – чтобы не терять друг друга, пролетая над бескрайним океаном.
Арсений покопался в телефоне, встал со скамейки и пошел дальше по затертой до трещин в асфальте, но по-прежнему близкой сердцу улице. Особенно ему нравилось то место, где давно никому не светящие фонари переглядывались через тротуар с жидким древесным частоколом. Уже смеркалось, но до темноты было еще далеко. Арсений неспешно шагал, упоенно втягивая невероятное многообразие цветов, из которых состоял мир. Впереди замаячили фонари, переглядывающиеся с деревьями. Сердце слегка екнуло, и он пошел быстрее.
Вдруг что-то громко хрустнуло под подошвой, и Арсений едва не упал от неожиданности. Придя в себя, он посмотрел под ноги. На асфальте в темной еще невысохшей луже лежала сплющенная банка из-под энергетического напитка, Арсений очень его любил. Судя по размерам лужи, содержимое банки совсем кому-то не пригодилось. Арсений хотел пойти дальше, но его что-то остановило. Сначала он не понимал, в чем дело, а потом вдруг по какому-то странному наитию развернулся и шагнул назад. Тротуар под ногами был таким же, как и везде, но Арсений задумчиво опустился на корточки и зачем-то потрогал шероховатую поверхность. Какое-то непонятное чувство подсказало ему, что здесь что-то было. Арсений распрямился и огляделся. Все было как обычно, но отголосок чего-то минувшего странно затуманил ему нутро. Снова всмотревшись в серую щербатую текстуру, Арсений вдруг понял: кто-то лежал здесь совсем недавно, но вряд ли слишком долго. Опустившись на корточки повторно, Арсений стал щупать тротуар в разных местах, пока его ладонь не замерла, словно притянутая магнитом. Он не понял, что породило в нем такую уверенность, но точно понял, что ощутил чье-то тепло, благополучно и безвозвратно угасшее. Арсений встал и осмотрелся снова. Сумерки сгущались. Задумавшись, Арсений пошел дальше. Под подошвами больше ничего не хрустело, и вскоре Арсений прогнал наваждение. Разгоравшийся вечер неумолимо манил его вперед, навстречу более важным чувствам и переживаниям.
Хрупкая юная девица с рыже-коричневыми волосами зашла в тесный уютный магазин и направилась к холодильнику с яркими жестяными банками. Повод был вполне весомый – после долгих ожиданий ей наконец вручили книжку, в которой было написано, что ее зовут уже по-другому. Девица с рыже-коричневыми волосами взяла три банки, посчитав дозировку вполне приемлемой для того, чтобы отметить перерождение, и направилась к кассе.
Придя домой, именинница никого не застала, в чем не было ничего странного – по прежнему адресу она уже не проживала. Сбросив на пол рюкзак, девица с новым именем достала из кармана куртки телефон и написала подруге, что ждет ее. Подруга была в зоне доступа, но пока что не отвечала. Девица с новым именем разделась, занесла рюкзак на кухню и вынула из него самую яркую банку. Сделав жадный глоток, она услышала одиночный гудок телефона. Подруга ответила, что не придет, поскольку ей предложили немного подработать. Девица села за стол и стала водить пальцем по экрану, время от времени озаряя свое нутро содержимым самой яркой банки. Вдруг палец девицы дрогнул и нерешительно замер – ей попались две по-прежнему серые галочки, про которые она давно забыла. Немного подумав, девица с новым именем ткнула в галочки и увидела непродолжительную историю односторонней переписки. Автор посланных ей сообщений не был в зоне уже давно. Девица зашла к нему в профиль и не увидела ничего – ни фотографий, ни записей, ни чего-либо другого. Пожав плечами, девица с новым именем нашла в списке контактов кого-то еще, но не стала ничего ему писать. Погасив экран, она положила телефон на стол и снова приникла к еще наполовину полной банке. Жизнь разгоралась необычными красками. Девица с рыже-коричневыми волосами знала, что у нее было не так уж мало всего. И она продолжала рисовать людей. Ей по-прежнему нравилось.
Разгорался день. Рядовой в форме цвета пустыни вышел из палатки и вынул из кармана пачку весьма паршивых на вкус сигарет. На рукаве рядового была эмблема в виде маленького красно-синего полосатого флага с крошечными белыми звездочками. Внимательно осмотрев пачку со всех сторон, рядовой положил ее обратно в карман и направился вперед, по залитой солнцем улице. Людей было немного, рядовому это всегда нравилось.
Примерно через час рядовой с полосатым флагом на рукаве оказался на базарной площади, которую очень давно не посещал. Его подвезли на машине люди, с которыми ему было по пути. Здесь тоже было не слишком людно; рядовой пошел мимо прилавков, без всякого интереса разглядывая товар и пытавшихся его продать людей. Вдруг что-то привлекло его внимание. Рядовой с полосатым флагом на рукаве пошел быстрее.
Почти в самом конце рынка расположилась странного вида палатка, перед которой стояли прилавки с какими-то странными вещами. За прилавками никого не было. Приблизившись, рядовой принялся рассматривать товар. Занавеска, закрывавшая вход в палатку, качнулась, и рядовой увидел вышедшую к нему немолодую женщину. Женщина шла сильно сгорбившись, с усилием выпрямляя шею, чтобы видеть своего посетителя. Подойдя к прилавкам, женщина молча уставилась на рядового. В ее глазах не было ничего необычного.
– Что предложите? – спросил рядовой.
Женщина провела рукой над своим товаром.
– Смотря что из этого вам нужно, – ответила она.
– Ничего, – твердо пояснил рядовой.
Женщина наклонила голову и прикрыла один глаз.
– Я могу дать вам то, чего нет больше нигде, – сказала она уже другим тоном.
Рядовой кивнул. Во всем мире почти не было людей, с которыми ему интересно было говорить подолгу. Женщина поманила его и направилась обратно в палатку. Рядовой пошел за ней.
Внутри было темно, запах был как в каком-нибудь заведении, где справляют культ. Женщина указала на единственную в палатке табуретку, рядовой послушно сел и стал ждать. Женщина достала откуда-то узкую длинную трубку и стала сыпать в нее что-то, растертое почти в песок. Чиркнула спичка, и трубка задымилась. Женщина села перед рядовым на пол, закрыла глаза и затянулась. Рядовой смотрел на женщину почти равнодушно, его совсем не прельщали ни обстановка, ни исторгаемые трубкой запахи, ни лицедейские ухищрения женщины. Выдохнув дым, женщина медленно разомкнула веки. Рядовой сразу понял, что в соответствии с замыслом женщины он должен увидеть в ее глазах что-то, чего в них изначально не было. Женщина заметила, как его рот слегка искривился. Судя по всему, ее это сбило. Сделав вид, что ничего не случилось, женщина затянулась повторно и закашляла, взяв внутрь слишком много дыма. Потом снова стала молча смотреть на своего не совсем привычного гостя.
– Когда я умру? – спросил рядовой.
Женщина удивленно уставилась на него – видимо, ее система работала в каком-то одностороннем порядке, который ее гость только что бесстыдно нарушил. Рядовой вытянул руку и поднес ладонь к лицу гадалки, предлагая полюбоваться. Глаза гадалки мнительно сузились; потом она удивленно всмотрелась в лицо рядового. Рядовой встал и вышел из палатки, не сказав больше ни слова. Запах дурмана забылся сразу же.
У выхода с базарной площади маячил человек, в котором рядовой с полосатым флагом на рукаве сразу распознал таксиста. Подойдя, рядовой приветственно махнул рукой. Таксист шагнул ему навстречу и спросил, куда ему нужно. Акцент таксиста был забавным, но вполне сносным. Рядовой стал объяснять, но таксист не совсем понял; рядовой опустился на корточки и стал рисовать на песке. Вдруг кто-то осторожно их окликнул. Рядовой обернулся.
В нескольких шагах от себя он увидел юного сорванца в обвисших спортивных штанах и кое-где протертой почти насквозь футболке. В руках мальчишки был какой-то предмет, похожий на плотно завернутый во что-то кирпич. Рядовой поднялся и шагнул навстречу сорванцу. Оборванный юнец испытующе выжидал. Когда рядовой приблизился, оказалось, что мальчик едва достает ему головой до груди. Рядовой попытался его узнать, но не сумел; местные дети уже давно казались ему неразличимыми близнецами, да и все остальные люди тоже. Предмет в руках сорванца оказался видеокассетой. Рядовой стал рассматривать обложку. Название фильма было написано на незнакомом языке, но иллюстрация на обложке оказалась предельно ясной: абсолютно голая женщина с огромным животом улыбалась, заботливо обняв за плечи одетого в одни трусы мужчину-карлика. Рядовой рассмотрел обложку и поднял глаза на выжидающего сорванца. Сорванец сказал, что у него есть еще и не такое.
Рядовой вырвал кассету из рук мальчика и изо всех сил ударил ей в его лицо. Мальчик отлетел, перевернувшись на живот, и остался лежать. Рядовой бросил кассету на землю и вдруг заметил что-то крошечное на песке, наклонился, чтобы рассмотреть. Это был зуб сорванца, вылетевший из его рта вместе с куском чего-то красного. Рядовой развернулся к таксисту. Таксист смотрел на него, выпучив смешные кукольные глаза. Рядовой подошел к таксисту и продолжил рисовать на песке. Когда таксист понял, куда ему надо, рядовой на прощание снова взглянул на мальчика. Мальчик лежал неподвижно; потом футболка на его спине вздулась и снова опустилась, видимо, мальчик тяжело вздохнул не в ту сторону. Рядовой кивнул таксисту, тот залез в машину, не сумев открыть ее сразу. Рядовой забрался на заднее сиденье, и они тронулись.
Через полчаса машина затормозила на одной не особо приметной улице. Расплатившись за дорогу, рядовой выбрался из машины и направился вдоль каменной ограды к низкой арке. Укрывшийся за аркой двор был почти пустым, только у входа в здание устало курил седой мужчина в синей одежде. Рядовой не собирался встречаться с седым мужчиной, поэтому остался у арки с внешней стороны ограды. Седой мужчина курил не торопясь, с чувством; сигарета в его сморщенных пальцах явно была лучше всего, что ждало его за железной дверью. Наконец сигарета закончилась; седой мужчина обреченно вздохнул и зашел обратно, железная дверь безразлично скрипнула, принимая его внутрь. Двор опустел. Рядовой с полосатым флагом на рукаве стал ждать.