Юная жрица смерти завершила демонстрацию, я сказал, что у нее здорово выходит. Она польщенно улыбнулась, пустив мою кровь по какому-то неведомому руслу.
Автобус наконец распахнул двери; подруга-строитель обняла всех, включая меня, и уехала. Дальше мы пошли втроем. Подруги продолжили рассказывать про свою жизнь и о небольших переменах, которых им немного не хватало. Я не постеснялся признаться, что до сих пор живу не один и тоже хотел бы это поменять. И без того слегка пьянящий воздух потеплел, пропитанный духом триединого братства. Юная жрица смерти поинтересовалась, как я отношусь к тактильным отношениям. Поскольку чаще всего окружающий мир меня не трогал, я ответил, что вполне нормально. Подруга в шапке со шнурками шла слева, я – справа, поэтому перестраиваться нам не пришлось. Юная жрица смерти взяла меня под руку точно так же, как и подругу в шапке со шнурками, и мы пошли дальше, скрепив триединое братство уже официально. Я вспомнил, что не совсем понимаю, куда именно мы идем. Подруги объяснили, что наш ориентир – памятник двум бородатым созидателям нашей великой культуры.
Речь зашла об искусстве. Юная жрица смерти поведала о тонкостях воссоздания обликов людей на каменных плитах; подруга в шапке с висящими кисточками не могла похвастаться столь высокой востребованностью ее таланта, но по мере сил тоже пыталась найти ему применение, чтобы снизить зависимость от вещей, удерживавших ее в настоящем. От рисования перешли к татуировкам. Я объяснил, что не хочу раскрашивать свое тело принципиально, потому что опасаюсь неоправданных и незаслуженных статусов. Юная жрица смерти призналась, что была бы не против изобразить на себе одного слегка канувшего в прошлое молодежного исполнителя, держащего в руках кошку. Я поддержал затею, поскольку тоже в целом уважал этого культурного деятеля.
Впереди замаячила небольшая площадь, посреди которой возвышался памятник бородатым творцам. Подвал, в который мы собирались спуститься, был мне совершенно не знаком, что я также посчитал доброй вестью – ушедший вечер и только что начавшаяся ночь почти целиком состояли из незнакомых вещей. Бородатые творцы проводили нас до входа в подвал по-отечески заботливыми взглядами. В подвале было людно, немного душно и уютно. Сразу у входа мне встретился один малозначительный знакомый, с которым мы когда-то работали вместе несколько дней. Подруги пошли к стойке выбирать наполнение для продолжения нашей прогулки, я подошел к малозначительному знакомому и поздоровался, в этот раз я был рад его видеть. Знакомый спросил, какие судьбы привели меня в это уютное пристанище; я ответил, что был на одном мероприятии, он понял, на каком именно; я поинтересовался, не было ли там и его, он ответил, что нет, ему и так было хорошо. Мы пожелали друг другу всего самого искреннего, и я вернулся к подругам, которые рассматривали холодильники и надписи на темной доске, разъяснявшие содержание холодильников. Очередь у стойки ослабла, и вскоре мы засунули несколько холодных жестяных банок вперемешку с парой стеклянных бутылок в рюкзак подруги в шапке со шнурками, который оказался весьма кстати – свой я с собой не взял. Выбравшись из подвала, мы с упоением втянули прохладу ночного воздуха, который как будто похорошел, пока нас не было. Я сказал, что мог без проблем угостить всех в честь знакомства, да и вообще просто так, но юная жрица смерти ответила, что обычно не позволяет никому ей угождать, если она сама в состоянии; я выразил искреннее уважение ее позиции. Подруги сказали, что мы можем пойти к ним в студию и побыть там; мы снова пошли.
Ставший ночью вечер не расходился со своим высшим замыслом; мы шли по знакомым мне улицам, но все равно как будто по каким-то другим. Подруги спросили, где я работаю; я ответил, что продаю инструменты, их это развеселило. Оказалось, что у них был один знакомый, то ли латыш, то ли эстонец, который тоже продавал инструменты. Я с немного неловкой улыбкой заверил подруг, что я не эстонец и не латыш. Мы шли дальше, уже никого не встречая.
Вскоре показался дом, в котором находилась загадочная студия. Я не был уверен, что когда-либо проходил мимо него. Юная жрица смерти стала рассказывать про какого-то другого знакомого, который был ощутимо старше ее, но до меня все равно не дотянул. Их отношения были немного странными; она порой тратила деньги на такси, чтобы он мог от нее уехать. Могильная художница объяснила, что со знакомым их объединяет периодическая половая связь; мое сердце слегка качнулось, но я постарался сделать вид, что известие меня ничем не задело, тем более из продолжения рассказа стало ясно, что это было не принципиальное заявление. Обойдя дом, мы вошли в подъезд; искомая дверь оказалась на первом этаже. Вынимая ключи, подруги стал гадать, был ли кто-нибудь на месте или мы окажемся одни втроем. Дверь открылась, и мы вошли.
Студия оказалась в целом обычной квартирой с некоторыми особенностями. Подруги позвали кого-то по имени и предположили, что этот кто-то находится в туалете, который был прямо напротив входной двери. Мы стали раздеваться; пол в студии был немного грязным, поэтому мне выдали резиновые тапки. Только разуваясь, я обратил внимание на ботинки подруг, они были примерно как у тех канувших в реку времени задорных молодых парней, которые появлялись на свет с пылкой мечтой сделать его немного чище. Мои летне-весенние кроссовки смотрелись на общем фоне весьма странно, с явным намеком на то, что я живу слишком долго.
Раздевшись, мы вошли в длинную просторную комнату. В самой середине стоял длинный стол, собранный из двух коротких, на нем лежал чей-то ноутбук и еще какие-то малозначительные вещи; на одной стене висела белая доска, какие в прогрессивных учебных заведениях однажды стали вешать вместо коричневых, другую стену украшали полки с солидным количеством книг, большинство авторов и названий оказались мне не знакомы. Справа и слева от дверного косяка висели плакаты, украшенные большим количеством зеленого цвета и какими-то мирными то ли слоганами, то ли лозунгами; подруги объяснили мне, что студия была офисом волонтерской природоохранной организации, членами которой они сами являлись. В углу студии была кухонная панель с раковиной и шкафы с посудой. Стол стоял напротив дивана, заблаговременно трансформировавшегося к нашему приходу в кровать. Мы с подругой, наконец снявшей шапку со шнурками, сели с одной стороны стола, юная жрица смерти – с другой. Я понял, что здесь всегда было примерно так же уютно.
Неожиданно до нас донесся шум спущенной воды, и из туалета показалась новая подруга, присутствие которой предположили при входе первые две. Новая подруга носила очки и напоминала героя какого-то мультфильма. Нас познакомили; подруга в очках улыбнулась мне и стала набирать в чайник воду. Подруги принялись рассказывать друг другу о том, как прошел день. Слушая подруг и глядя по сторонам в поиске неизведанного, я увидел зеркало недалеко от дверного проема и убедился, что могу рассмотреть в нем себя полностью даже не вставая со стула. Новости минувшего дня кончились, и наша беседа стала куда увлекательнее – подруга в очках принялась испытывать нас разными загадками, проверяя широту нашего кругозора. Я вспомнил, как стоял на лестнице в ожидании легкого вопроса – только теперь волноваться было уже не из-за чего.
Зазвонил телефон; юная жрица смерти сказала, что скоро вернется, и вышла на лестничную площадку. Уже снявшая шапку со шнурками подруга в порезанных штанах забралась на стул с ногами; я обратил внимание на черные пластмассовые кольца, вдетые в непредусмотренные природой аккуратные отверстия в ее ушах. Подруга в порезанных штанах сказала, что ей нравится быть немного странной, я понимающе кивнул ей. Подруга в очках сообщила, что собирается рассказать тюремный анекдот, продолжавший уже заданную ее загадками тематику. Я попросил ее подождать возвращения юной жрицы смерти, чтобы послушали сразу все. Подруга в очках согласилась. Сев во главе стола, она разложила перед собой какое-то наполовину черное полотно и нитки с иголками. Я еще раз осмотрел полки с книгами, чистую белую доску, природоохранные плакаты. Я не подозревал, что все это могло ютиться прямо здесь, среди улиц, по которым я ходил каждый день, в месте, где вообще никогда ничего не было.
Юная жрица смерти скоро вернулась, весело сверкая нарисованными вокруг глаз звездами. Подруга в очках оживилась, вспомнив про отложенный по моей воле анекдот. Анекдот оказался забавным; переглянувшись с юной жрицей смерти, я сказал, что попросил подождать ее прибытия, чтобы мы послушали все вместе. Она польщенно улыбнулась и призналась, что ее очень трогает, когда кто-то просит всех подождать ради нее одной. В студии было совсем не холодно; я аккуратно стащил с себя толстовку, заблаговременно убедившись, что края футболки засунуты глубоко в джинсы. Подруги развеселились, наблюдая за моими ухищрениями, но вряд ли поняли, что я что-то от них скрывал.
Мы вспомнили про рюкзак подруги в порезанных штанах; на столе появились еще прохладные бутылки и жестяные банки. Юная жрица смерти встала с дивана, обошла стол и села между мной и подругой в порезанных штанах. Они ловко вскрыли свои банки, а я решил начать с бутылки, единственной и заветной. Когда я взял ее в руки, выяснилось, что крышка у нее была без стрелки, обозначающей направление поворота. Я на всякий случай попытался повернуть крышку, но она предсказуемо не поддалась. На ум пришел метод вскрытия, который был хорошо мне знаком с одной оговоркой – я никогда сам его не испытывал. Мне стало немного неловко; я поинтересовался, не было ли у подруг какой-нибудь связки ключей, хотя как минимум одна лежала и у меня в кармане куртки. Юная жрица смерти с задорной улыбкой сказала, что я все усложняю. Взяв у меня бутылку, она зацепила ребристой крышкой край стола и ударила по ней сверху своей миниатюрной ладонью. Крышка уверенно соскочила с горла. Может быть, в этот момент и случилось какое-нибудь маленькое незатейливое проклятие. А может, не случилось совсем ничего. Я немного сконфуженно улыбнулся выручившей меня жрице смерти и отшутился про стол, который не хотел бы им ломать. Юная жрица смерти снова ответила озорной улыбкой – она меня ни в чем не винила.
Подруга в очках предложила нам послушать о том, как однажды она лечилась в психиатрической лечебнице. Мы согласились. История оказалась не слишком необычной: в жизни подруги в очках однажды наступил странный период, она не понимала что делать и начинала странно себя вести, даже наносила себе какой-то ущерб и в итоге оказалась в месте, которое я с давних пор привык звать домом желтого сна. Там она какое-то время подвергалась воздействию различных лечащих мер и встретила немало людей куда более странных, чем она сама, потом вышла и зажила как прежде. Я не захотел, чтобы тема медицины и врачевания угасла после единственной истории и поведал о том, как однажды мне пришлось получить справку врача-психиатра. Справка могла обойтись мне совсем недорого, но я немного поленился, поэтому пришлось переплатить. В кабинете врача-психиатра меня ожидали две немолодые женщины в белых халатах. Они предупредили, что все будет серьезно, поскольку я заплатил лишние деньги. Одна из женщин поинтересовалась, какую музыку я слушаю, потом узнала, насколько тщательно я слежу за последними новостями (я не следил). В конце она спросила, у какого животного четыре колена. Я не растерялся и ответил, что у слона. Справку мне в итоге выдали.
Услышав про слона, подруги мне не поверили, больше всех сомневалась юная жрица смерти; открыв лежавший на столе ноутбук, она что-то набрала в поисковой строке. На экране появился видеоролик с записью слоновьих гонок. Зрители смотрели с трибун на слонов, чьи спины украшали шатры с разместившимися в них погонщиками. По команде слоны начинали бежать, семеня колонноподобными ногами. Ни на какой галоп их бег не был похож – все четыре колена бегунов смотрели вперед, и им оставалось только нелепо семенить, пародируя всех остальных зверей, кому посчастливилось иметь всего лишь два колена. Справедливость восторжествовала, юная жрица смерти вернулась на диван, нисколько не обидевшись. Я осторожно посмотрел в висевшее слева от меня зеркало и не увидел в нем ничего плохого.
Юная жрица смерти поведала о имеющихся у нее навыках гадания и прорицания. Потом она вспомнила, что обещала рассказать нам о том, как недавно ела про́клятые блины. Всем было очень интересно. Умолкнув, мы стали слушать.
Однажды утром юная жрица смерти зашла на кухню и увидела на полу тарелку с блинами. Тарелка стояла в самом углу, но ее это не смутило, и она съела все блины до единого. Совсем скоро ей стало плохо. Оказалось, что блины накануне заговорила ее мать, как раз та самая, от которой у юной жрицы смерти были врожденные способности к провидению. С блинами в нутро юной жрицы вошла заключенная в них темнота. Ничего конкретного юная жрица смерти не запомнила, через некоторое время ей полегчало, но она все равно пообещала себе никогда больше не брать еду с пола. Потом мать сильно ругала ее, но это было уже неважно.
Подруга в очках одобрительно кивнула жрице смерти, вспомнив ощущения от приема медикаментов, изгоняющих из головы мысли о завершении земного пути. Потом заговорили о разном. Подруга в порезанных штанах дала попробовать своего пива, но оно мне совсем не понравилось. Юная жрица тоже дала отхлебнуть из ее банки, было немного лучше, но все равно не как у меня. Я не торопился, предвидя, что с ускорением глотков время тоже пойдет быстрее.
Разговор зашел о животных, какие кому нравились. Я рассказал про своего кота, который несмотря на свою старость до сих пор любил будить меня рано утром, чтобы я насыпал ему свежего корма взамен уже высохшего несъеденного. Потом вспомнили про не слишком давно вошедших в моду маленьких собак с тонкими лапами и глазами навыкате. Раньше я считал их пошлым писком моды, прихотью охочих до розовой пошлости гламурных девиц, пока однажды не рассмотрел одну такую собаку вблизи. Собака была ничем не хуже привычных, больших собак: так же дышала, двигая животом, так же водила носом, чуя что-то тревожное. Подруги сказали, что по большому счету в таких собаках нет ничего хорошего, поскольку их вывели неестественным путем, то ли скрестив одну породу с другой, то ли задействовав какие-то совершенно не имеющие ни малейшего отношения к собакам генетические материалы, в итоге собаки вышли до такой степени неприспособленными к жизни, что от банального чиха у них могут выпасть глаза. Я не стал сильно сочувствовать несчастным собакам и их хозяевам, признавшись, что все равно никогда никого не буду заводить, поскольку отвечать за животных куда тяжелее, чем за людей.
Юная жрица смерти рассказывала о себе больше, чем остальные подруги. Время от времени ее тон становился немного возмущенным, когда речь заходила о ее отношениях с родными. В детстве мать иногда била ее душевой лейкой по голове и вообще чаще всего воспринимала дочь как жалкий комок могильного компоста. Несмотря на это, юная жрица смерти нередко поддерживала мать материально, поскольку имела куда более серьезный и стабильный доход, которому мог позавидовать и я. По мнению могильной художницы, родись она без каких-либо светлых зачатков, родные приняли бы ее куда теплее; но так уж вышло, что с самого рождения в хрупком теле юной жрицы смерти горел какой-то странный огонек, который она не могла держать в себе просто так. Выигранными на всеобщих соревнованиях грамотами юной жрицы смерти можно было бы перекрыть всю стену вместе с доской, но она не любила хвастаться своими победами – просто напоминала себе о том, что ей есть куда идти. Я смотрел на ее тонкие, почти детские руки и ноги и понимал, что ее поколение точно победило мое – если под моим поколением иметь в виду конкретно меня, выросшего совсем не так, как она.
Завороженно глядя на беспечно развалившуюся на диване жрицу смерти, смотрящую в потолок, я представил себе ее маленькую, но твердую руку, выводящую на камне чье-то лицо. Сначала у лица нет ничего кроме контуров, потом постепенно появляется то, чем можно шевелить, сопеть, улыбаться. Через некоторое время почти настоящее человеческое лицо начинает смотреть на породившую его жрицу смерти; нарисованный человек слегка удивляется тому обстоятельству, что эта юная особа не бегает где-нибудь во дворе с подругами, а зачем-то рисует его, и ее такое юное и такое невозможно живое лицо убеждает его в том, что до конца своей жизни она успеет нарисовать столько мертвых людей, сколько он никогда не видел живыми.
Потом перед моими глазами пролетели лица чьих-то жен, подруг, матерей.
Я представил, что будет, если дать им тетрадный лист с ручкой и попросить их нарисовать хотя бы крестик или нолик.
Юной жрице смерти надоело лежать на диване, и она села за стол вместе с нами всеми. Подруга в очках продолжала вышивать на черном полотне, понемногу перекрывая его более интересными цветами. Зачем-то мы снова вспомнили анекдот про мертвеца и опарышей. Я повторил, что мое отношение к нему не изменилось, и юная жрица смерти снова согласилась, что над такими вещами не нужно смеяться искренне. Потом я невзначай упомянул о своей нелюбви к обитателям глубин сельских туалетов. Подруги втроем рванулись к ноутбуку и принялись набирать что-то в строке поиска, я заблаговременно отскочил в сторону. Насладившись зрелищем, подруги расселись по местам, я убедился, что окно браузера закрыто, и тоже вернулся на свой стул. Пиво неминуемо заканчивалось, но меня это мало расстраивало, поскольку даже без него было слишком хорошо. Мне по-прежнему казалось, что в моей голове клубилось что-то, чего я в себя точно не пускал. Я поделился ощущениями с подругами; они признались, что самые необычные вещи пока что оставались с внешней стороны преграды, разделявшей окружающий мир и их юные и потому столь любопытные организмы. Я вспомнил, что встречался с некоторыми необычными вещами; подруги немного помечтали вслух.
Подруга в порезанных штанах заговорила о чем-то с подругой в очках, продолжавшей перекрывать тьму. Юная жрица смерти вдруг поднялась со стула и придвинулась ко мне, перегнувшись через стол. Улыбнувшись, она сказала, что у меня очень красивые глаза; сообразив, что она меня рассматривает, я тоже придвинулся ближе, чтобы ей было легче. Со знанием дела она стала описывать структуру моей радужной оболочки, изысканную глубину зрачков. Я, в свою очередь, завороженно разглядывал ее оболочки со зрачками, не совсем понимая, сколько в них цветов, оттенков и глубин резкости. Внезапно я заметил вполне явную схожесть юной жрицы смерти с одной ярковолосой певицей, ставшей всемирно известной примерно в ее возрасте; я поделился наблюдением, юная жрица смерти немного удивилась, но не стала спорить. Налюбовавшись моими глазами, юная жрица смерти обогнула стол и уселась на колени к подруге в порезанных штанах, лицом к лицу; было видно, что они хорошо ладили.
Снова заговорили о чем-то; не имея в виду ничего плохого, я произнес вслух слово «бабы». Подруги вежливо осадили меня, заметив, что нужно говорить «женщины». Я послушно закивал, но через некоторое время опять произнес запрещенное слово; подруги снова не обиделись и повторно напомнили мне о культуре речи. Потом они стали обсуждать что-то, в чем я мало что смыслил; подруга в порезанных штанах упомянула об избытке в ее организме мужских гормонов. Между моим стулом и тем, на котором восседала подруга в порезанных штанах с приютившейся на ее коленях юной жрицей смерти, был не слишком большой разрыв. Очевидно, предположив, что мне может наскучить пассивное участие в беседе, юная жрица смерти перевернулась на подруге в порезанных штанах и, вытянув ноги, положила ступни мне на бедро. Ступни юной жрицы смерти были легкими, почти невесомыми; сначала я непринужденно притворялся неодухотворенной подпоркой, потом понял, что ноги могильной художницы можно аккуратно потереть моими руками. Мои пальцы коснулись стоп юной жрицы смерти и заскользили по ним подобно опарышам в сношаемом трупе из анекдота. Юная жрица смерти уже подобно младенцу прижималась к груди подруги в порезанных штанах, не глядя на меня, но я все равно чувствовал, что она вовсе не против моих движений; потом она отняла лицо от груди подруги в порезанных штанах и повернулась ко мне, ее взгляд дал мне понять, что на своих подруг она так никогда не смотрит.
Потом снова заговорили о рисовании. Юная жрица смерти слезла с подруги в порезанных штанах и сказала, что может продемонстрировать мне небольшую толику своего таланта. Взяв красный фломастер, юная жрица смерти уселась на мое бедро как на гимнастический снаряд и потянулась к моей правой руке. Тепло между ног юной жрицы смерти подтверждало, что она все делает правильно. Жало фломастера коснулось внутренней стороны моего предплечья и стало что-то неспешно, но уверенно выводить на нем; совсем скоро на меня косо взглянула кошачья рожица с немного искривленным от удивления ртом и почти без усов. По соседству с рожицей возник еще один, уже полноценный кот со странным сложением тела: туловище и голова были единой частью, которую примерно посередине рассекала линия рта. Над котами возникла то ли морская, то ли космическая звезда, тоже с глазами и ртом. Юная жрица смерти вдохновенно творила, а я внимательно следил за ее работой, продолжая впитывать сквозь джинсы ее задорное тепло. Когда она закончила рисовать, я внимательно рассмотрел свою руку и сказал, что вышло совсем недурно. Юная жрица смерти надменно оскалилась и слезла с моего бедра.
Ночь текла неторопливо, милосердно щадя вещи, вверенные ей во владение. Юная жрица смерти снова сидела на подруге в порезанных штанах, крепко с ней обнявшись; в них с полувзгляда угадывались родственные души. Подруги даже признались, что выбрали себе одинаковые фамилии в социальных сетях. У подруг было немало друзей и просто знакомых, одаренных в разных областях: временами сюда приходил парень с наголо обритой головой, которому принадлежала как минимум половина расположенной на полках библиотеки, многие другие устраивали творческие утренники с чтением стихов и исполнением произведений на территории какого-то диссидентского заведения. Я вдохновенно слушал, мне часто не хватало вещей, о которых рассказывали подруги. Потом подруга в порезанных штанах снова вспомнила про свое общежитие, в котором иногда было по-своему уютно и в которое она уже не надеялась попасть до наступления утра, поскольку было уже слишком поздно. Юная жрица смерти в сравнении с ней занимала явно привилегированное положение, поскольку ей было куда идти. Я представил себе, как вхожу в незнакомое мне жилище, держа под мышкой внушительных размеров сумку, как обустраиваюсь и как потом мы все, включая уехавшую домой румяную подругу-строителя, собираемся, чтобы отметить новоселье. Подруга в очках встала, чтобы снова набрать воды в чайник. Подруги с одинаковыми фамилиями наконец расцепились, юная жрица смерти подошла ко мне поближе. Подруга в порезанных штанах вспомнила про какого-то смешного ровесника, постоянно напрашивающегося на встречу. Юная жрица смерти снова стала рассказывать мне о том, чего я еще не знал о ней: что в школе над ней часто издевались, находя в ней слишком много необычного (его и на самом деле было в ней немало), о том, что когда-то ей ломали нос, о том, что она давно отвыкла жить по-старому и теперь ее желательно душить и дергать за волосы во время секса, чтобы ей не было скучно. Я одинаково кивал всем новым сведениям о ней, о чем-то переспрашивал, оживлялся, когда-то вспоминал какой-нибудь схожий эпизод из своей жизни. Возраст юной жрицы смерти вполне позволял ей оставаться в детстве, тем более за столь немногочисленные годы она во многом с лихвой меня обогнала. Нарисованные вокруг ее глаз звезды бледно сияли мне острыми лучами.
Потом подруги снова расселись по местам, и я все-таки решил ненадолго их покинуть. Зайдя в туалет, я приятно удивился, вспомнив пол в студии. Подойдя к зеркалу, рассмотрел себя и украшенную занятными картинками правую руку, потом на всякий случай слегка приоткрыл кран и расстегнул ремень. Подруги о чем-то миролюбиво беседовали за стеной. Исторгаясь, перерожденное пиво весело омыло меня изнутри на прощание. Спустив воду, я вернулся к подругам и сразу же вспомнил о почему-то сразу не вымытых руках. Юная жрица смерти смерила меня озорным взглядом, как будто только теперь поняла, куда я пропадал. Когда я развернулся, она встала со стула и последовала за мной с таким видом, будто стены туалета повышали информационную ценность любой беседы, о чем бы она ни была.
Пока я мыл руки, она стояла в нескольких шагах и молча наблюдала за мной. Потом улыбнулась мне, обнажив свои клыки, один острый, другой – слегка притупленный.
– Хочешь пообниматься? – спросила она таким тоном, как будто предлагала взорвать хлопушку или попускать мыльные пузыри.
Я сделал вид, что предложение слегка озадачило меня своей неожиданностью, но в итоге согласился. Она шагнула навстречу, я тоже приблизился. Раскинув руки, она прильнула ко мне своим почти невесомым телом, достав макушной примерно до моего подбородка, и заботливо обняла. Я тоже решил не стоять с опущенными руками. Прижимаясь ко мне, она сказала, что ей очень нравится трогать людей, да и в целом она их любит. В этот момент она наверняка походила на повстречавшую своего косолапого лесного друга сказочную девочку. Ощущая ее, я понимал, как мало было все, что в ней было, на фоне того же самого, принадлежащего другим особям ее пола, существовавшим с изнаночной стороны экрана моего компьютера, но не испытывал из-за этого никаких конкретных чувств. Потом мы отпустили друг друга, и она снова принялась с улыбкой меня разглядывать. Ей стало интересно, считаю ли я ее внешность заслуживающей внимания. Я честно ответил, что обратил на нее внимание сразу же, как только увидел. Дверь за ее спиной по-прежнему была распахнута, но это было совсем не важно. Юная жрица смерти стала спрашивать меня о чем-то еще, особенно интересно ей стало, считаю ли я допустимым говорить людям неправду. Я сказал, что в вынужденных случаях это вполне допустимо. Юная жрица смерти опустила крышку унитаза и уселась на него, вытянув ноги примерно на тот же манер, когда клала их на меня, только теперь уперлась стопами в раковину. В моей голове сразу же заструились кадры из зарубежных фильмов про подростков с нелегким внутренним содержимым. Юная жрица смерти стала рассказывать о своем отношении к правде и неправде и о каких-то других своих нравственных ориентирах. Какое-то время я слушал ее стоя, потом опустился на корточки и прислонился спиной к холодной стене. Мы смотрели друг на друга, она увлеченно рассказывала мне о чем-то, что-то внутри меня продолжало размеренно течь, попадая в места, которых раньше как будто и не было. Потом она встала с унитаза, и мы вернулись к остальным подругам.
После нас в туалет заглянула подруга в порезанных штанах. Пока ее не было, юная жрица смерти вспомнила, что умеет не только эротично скалить клыки, но и дерзко задирать губу. Мне эта процедура всегда казалась требующей недюжинной мимики, но юная жрица смерти справилась без проблем. Когда подруга в порезанных штанах вернулась, юная жрица смерти заметила, что и ей неплохо бы очиститься. Проходя мимо меня, она как будто невзначай коснулась моей шеи, из-за чего в моей крови снова заиграло что-то, растертое в порошок. Возвратившись, юная жрица смерти решила оставить мне на память еще одну частичку себя. Снова оседлав мое бедро, она протянула все тот же красный фломастер уже к моей левой руке и принялась рисовать, кокетливо оскалившись. Когда она придвинулась чуть ближе, я слегка коснулся губами ее волос и ощутил не совсем естественный, но вполне понятный запах их цвета. Вскоре она закончила работу. С левого предплечья на меня смотрела лягушка, стоящая на задних лапах. Вместо широких глаз у лягушки были маленькие точки, углы рта были слегка изогнуты книзу, как будто лягушке часто и много что-то говорили, но ничего при этом не объясняли. Между ног у лягушки был торчащий строго вниз половой член с обязательным в человеческой физиологи придатком, пусть и непарным. Рисунок вышел хоть и незатейливым, но теплым. Я благодарно кивнул юной жрице смерти, потратившей на меня еще одну крупицу своего природного дара.
Потом неожиданно заговорили о книжках с картинками, где герои изъясняются посредством исторжения из себя мыльных пузырей с заключенными в них буквами. Юная жрица смерти уселась на стол, уперев свои ноги уже в оба моих бедра, и стала хвастаться воистину обширным кругозором. Она знала действительно очень много; чтобы ей легче было вспоминать разные подробности, я поглаживал ее лодыжки, хрупкие и податливые. Юная жрица смерти рассказывала про детей одного всем известного с детства героя, которых у него оказалось неожиданно много для меня, безошибочно называя их имена, привычки и мельчайшие детали их биографий. Глядя на без остановки вещающую о своих еще не умерших интересах юную жрицу смерти, я вдруг заметил еще одну ее схожесть, а именно с актрисой, игравшей в экранизации книжек про говорящих пузырями людей дерзкую рыжеволосую героиню. Юной жрице смерти это польстило; заметив, что я почему-то отпустил ее лодыжки, она взяла меня за руки и принудила к возобновлению процесса. Нарисованные вокруг глаз звезды усилили впечатление относительно того, что она и сама была наделена всем, чем только можно. Рассказав о детях всем известного с детства героя, юная жрица смерти слезла со стола и направилась в объятия подруги в порезанных штанах. Проходя мимо меня, юная жрица смерти вдруг сделала вид, что меня нет на стуле; я не понял, ждала ли она от меня каких-то ответных знаков или нет. Поднявшись через пару мгновений, юная жрица смерти добралась-таки до подруги в порезанных штанах и снова срослась с ней, обхватив ее не слабее, чем совсем недавно меня в туалете.
Ночь понемногу перетекала в раннее утро; подруга в очках успела порисовать на доске и на всякий случай все стереть. Подруга в порезанных штанах неоднократно вспомнила о том, что заночевать в общежитии ей уже не светит. Юная жрица смерти молча лежала на диване, выгнувшись изящной скобой, и что-то рассматривала в своем телефоне, я время от времени поглядывал на нее, пытаясь вычислить угол, под которым она изогнулась. Изредка смотрел на свое отражение в зеркале сбоку от меня; я был все таким же, ничуть не хуже.