Роженица издала странный звук, как будто не смогла решить, захрипеть ей или закричать, и сделала что-то среднее. Джейсон обернулся, и ему опять стало дурно – женщина застыла в такой позе, словно непостижимым образом смогла переломить себе все конечности. Бросившись к ней, Джейсон попытался убедиться, что ему показалось, но ничего не понял. Роженица снова издала пугающий клич и исступленно замотала головой, как в самом начале; Джейсон заметил, что стена выжидающе замерла совсем недалеко от ее затылка. Он зачем-то обернулся, чтобы позвать Мартина, и увидел, как Миллер с Шепардом, совершенно черные на фоне робко подглядывающей сквозь дырку между стенами ночи, сплелись, схватив руками не друг друга, а что-то еще.
В следующий миг зал огласил грохот выстрела.
Сначала Джейсону показалось, что выстрелили прямо у него над ухом, слишком уж ярко отозвался в мозгу сам выстрел и шквальное эхо, отодвинувшее стены и потолок обратно, к их изначальным местам. Потом Джейсон понял, что шум был не таким уж и сильным. Забыв про Миллера с Шепардом, Джейсон очень медленно повернул голову обратно.
Близость стены оказалась весьма кстати, роженица спокойно прислонила к ней голову, снова обратив взгляд к потолку, поза ее стала почти такой же, как в тот миг, когда Джейсон впервые ее увидел. Многое изменилось или нет, Джейсон судить не стал, но сразу понял, что в том, что он видел теперь, не было никакого запасного смысла. Живот, бедра и шея роженицы окрасились в цвет здешнего неба, каким оно бывало в моменты наивысшего своего величия. Джейсон медленно распрямился, чтобы оценить сущность мимолетной перемены без лишнего лукавства. За столь пышное буйство озаривших ее тело красок роженица расплатилась совсем недорого – всего лишь правой грудью, которой теперь как будто никогда и не было. Роженица не то сидела, не то лежала, опершись головой о стену, и как будто даже не пыталась понять, что вообще случилось. Где-то далеко позади как будто продолжалась борьба, Джейсон даже вполне ясно различал звуки ударов и напряженной возни. Женщина неловко двинула согнутой в колене ногой, открыв взору Джейсона место, которого не стеснялась ни раньше, ни теперь. Потом шум борьбы стал внятнее, цвета и очертания – четче и привычнее. Джейсон стоял и молча внимал всему, что было перед ним и вокруг него. Справа раздались шаги – к нему подошел Мартин; Мартин тоже молчал, но все равно было понятно, что он поглощен увиденным не меньше. Женщина вдруг медленно перевела взгляд с потолка на них двоих – веки ее почти сомкнулись, но Джейсон не сомневался, что она все еще видит. Под куполом шлема промелькнула видеокассета с улыбающимися актрисами, вертящийся на пальцах Мартина мяч, бесчисленные иллюстрации, висевшие где-то левее. Снова запылала прокушенная кожа на правой ладони, Джейсону показалось, что там растет третий глаз. Они стояли, не понимая, нужно ли что-то делать, а женщина продолжала безмолвно наблюдать за ними, вложившими столь немало сил в осуществление замысла, которому безоговорочно до недавних пор подчинялось ее естество.
Из конца зала опять послышался невнятный шум; Мартин все же обернулся, резко вскочил и исчез. Джейсон опустился на колени и заглянул в глаза, которые ни в чем его не винили. Потом роженица медленно приоткрыла рот и выдохнула. Джейсон тоже опустился, и неслышное дыхание омыло ему лицо. Он решил, что можно ответить тем же. Втянув немного лишнего воздуха, Джейсон приблизился к лицу женщины и, ощутив ртом ее угасающее тепло, поделился с ней чем мог. Женщина едва заметно шевельнулась; Джейсон вобрал в себя чуть больше воздуха и повторил все снова. Под промокшей униформой снова разливалось какое-то тепло, вязкое и колючее. В помещении стало совсем тихо, не было слышно ни Миллера, ни Мартина, ни Шепарда; Джейсон помнил о том, что они были, но пока что не мог думать о них, продолжая наклоняться ко рту женщины, стараясь не коснуться случайно того места, которого больше не было. Когда он собирался сделать очередной выдох, женщина вдруг вполне осознанно обхватила его обеими руками, крепко прижав к себе, и Джейсон все же ощутил ее обретенную по воле случая прерывистость. Потом объятия женщины ослабли, Джейсон приподнял голову, недоверчиво взглянув в ее бледное лицо. Темные глаза не смотрели в ответ, почти скрывшись за сомкнувшимися веками. В конце зала снова что-то невнятно прошумело, но сразу затихло. Джейсон опустился чуть ниже и понял, что дыхание женщины пока еще не пропало. Приподнявшись, он обернулся назад.
В конце зала замерли три человеческие фигуры. Мартин стоял спиной к Джейсону, в нескольких шагах перед ним распластался Миллер; Миллер лежал лицом вниз, спрятав левую руку под живот и вытянув вперед правую. Присмотревшись, Джейсон понял, что Миллер сжимал вытянутой правой рукой нижнюю челюсть Шепарда, тоже лежавшего на полу лицом вниз; растянувшихся на полу головами друг к другу противников разделило немалое расстояние, поэтому нижней челюсти Шепарда пришлось отделиться от его тела, чтобы Миллер мог за нее держаться. Автомат лежал на полу между ними, безразлично уставившись остывшим стволом куда-то в сторону. Джейсону показалось, что он оглох и мир из-за этого потерял привычный объем, став плоской картонкой. Потом Мартин шагнул к Миллеру, и Джейсон все же расслышал прикосновение его подошвы к холодному полу. Миллер, очевидно, ничего не услышал; Мартин подошел ближе. Опустившись на колени, Мартин осторожно протянул руку и коснулся плеча Миллера, но Миллер ничем не ответил и в этот раз. Джейсон снова посмотрел на роженицу – она лежала, уронив голову мимо плеча и уже никуда не глядя. Щедро обагренный неистовой краской живот так и остался набухшим. Джейсон отвернулся от нее и отыскал старика, почти слившегося с полумраком. Тот, как и прежде, стоял на месте, его как будто снова ничего не интересовало. Джейсон не злился на него, он вообще не знал, какие чувства ему стоило испытывать после случившегося и особенно –из-за неслучившегося. Джейсон поднялся с колен и отступил от затихшего угла. Миллер лежал уже лицом вверх, рядом с ним скорчился Мартин, каски на его голове не было – он держал ее обеими руками, пряча в ней свое лицо. Джейсон остановился, решив не подходить ближе. Ему почему-то вдруг показалось странным, что оторванная челюсть Шепарда не пытается вернуться туда, откуда росла совсем недавно – Миллер ведь больше не держался за нее, теперь он просто лежал, глядя куда-то далеко вверх, сквозь потолок и все, что было за ним.
Джейсону вдруг померещилось какое-то мерцание в сгустившемся полумраке. Он потряс головой, но ничего не изменилось. Воздух будто преломился, породив слабые, но осязаемые миражи, как будто кто-то поднес плотно сжатый рот к бреши между стенами и тщательно выдавил во чрево притихшего дома все, что героически удерживал перед этим в отчаянно вибрирующих легких. Полумрак словно обрел былую силу, сгустившись, но при этом странным образом утратив целостность, делавшую его единым полотном. Джейсон взглянул на стену и не смог оценить расстояние до нее – она как будто то отъезжала, то пыталась вернуться на место, которое уже не могла отыскать. Джейсону почудилось едва заметное дыхание, омывшее ему лицо, он уже чувствовал это, причем совсем недавно.
За его спиной раздался надрывный отчаянный плач.
Джейсон резко развернулся, тревожно вгляделся в угол, казалось бы, замерший уже навсегда. Роженица все так же лежала, свесив голову в никуда, зияя багровой пустотой вместо правой груди. Но ее опухоль пропала.
Между широко разведенными бедрами в алой луже лежало нечто жалкое, почти бесформенное, но живое и отчаянно жаждущее продолжения.
Где-то в стороне стоял старик, замерший подобно изваянию. Джейсон не смотрел на него, но необъяснимым образом увидел, как его неподвижное лицо резко стало темнеть, словно впитывая сгущающуюся тьму, в которой крутились странные миражи.
Под тесной душной каской снова заклубился туман, из него внезапно вырывались слепящие картины и резали наотмашь, нанося новые извилины.
Плач стал тревожнее, и лицо старика, на которое Джейсон уже не мог посмотреть, даже если захотел бы, покрылось трещинами, будто лик выточенного из дерева божка, чьи почитатели давно растворились в минувших веках.
Где-то сзади кто-то, чье имя Джейсон уже не мог вспомнить, скорчился в позе блюющего выпускника рядом с неподвижным телом кого-то другого, тоже уже безымянного.
Где-то впереди отстраненно зияла выросшая на месте чего-то уже ненужного краснота, становясь зарождающейся вселенной.
Плач повторился, предвещая что-то взамен всего этого.
Тьма клубилась, растворяясь сама в себе.
Свет замерцал, когда я снова увидел его, причем на протяжении всего лишь одного мгновения я видел именно свет, а не омытое им пространство. Свет как будто успел подмигнуть мне, а потом вынужденно прилип ко всему, что было вокруг, делая все это объемным и осязаемым.
Вещи возвращались на свои места, освобождаясь из плена неясных теней и завихрений. Размытый пейзаж напротив меня стал стеной с придвинутыми к ней шкафами. Где-то сбоку мелькнула крышка перевернутого стола, совсем уж краем мозга я заметил зарешеченное окно. Лампа висела под потолком, самоотверженно держа в узде на мгновение потерявшую привычный облик действительность. Чувства мои были весьма непривычными, но я не переживал, понимая, что все уже нормально.
Человек в свитере стоял в середине кабинета, согнувшись и уперев в колени трясущиеся ладони. У него был такой вид, будто он только что интереса ради отхлебнул популярный у подрастающего поколения напиток в ядовитой банке и сразу понял, что все его культуроцентрические парадигмы сгинули в безвозвратно ушедшей эпохе, словно в торфяном болоте. Ассистенты человека в свитере казались декорациями, гротескно дополнявшими незамысловатый интерьер кабинета: бритый стоял, опершись о шкаф, придвинувшийся к стене под тяжестью его плеча; другой, низкий и с темными волосами, сидел на полу, отрешенно глядя куда-то мимо всего. Я запоздало понял, что тоже сижу на полу, неуклюже подмяв одну ногу под себя. Где-то в глубине головы все еще сладко пощипывало, но в остальном все было уже нормально. Песчаная буря благополучно рассеялась.
Человек в свитере потряс головой, в которой, видимо, еще было место каким-то неочевидным вещам. Потом неслышно выдохнул и медленно выпрямился. Я виновато смотрел на него, ожидая какого угодно упрека за содеянное. Свыкшись с заново обретенным дыханием, человек в свитере ожесточенно потер ладонью лицо, будто в надежде перетасовать свои морщины. Убрав руку, посмотрел на меня, словно видя впервые. Я растерянно улыбнулся, прося простить – больше-то ничего не оставалось. Ассистенты на заднем фоне тоже как будто понемногу приходили в себя, но все равно казалось, что им досталось куда сильнее.
– Это что за хуйня была? – спросил человек в свитере негромко, настороженно, будто ожидая ежесекундного возвращения всего только что минувшего.
Я слегка сощурился, подыскивая более-менее внятный ответ. Вопрос был не слишком конкретным, но я не хотел утруждать человека в свитере ничем, поэтому для начала взвесил все что мог.
– Смотря что вы видели, – изрек я наконец, пожав плечами.
Человек в свитере снова беззвучно выдохнул, очевидно, воспоминания были не слишком легкими и не особенно желанными.
– Сначала пустыня как будто… потом дома с каким-то базаром… небо томатное какое-то… – Человек в свитере напряг скулы, словно проглатывая что-то неотвратимое. – Кассета с бабами, в рот их ебать… – Человек в свитере наморщил лоб, будто воспоминания заставляли его расплачиваться с ними болью хоть за какую-то внятность. – Сука, это же ты таблетки сожрал, не я. Мне-то это зачем? – Он снова потряс головой, ничего не понимая. Но зла на меня как будто не держал, очевидно, чуя, что без моих пояснений ему немного тревожно будет жить дальше.
Я отыскал взглядом распахнутый ларец, замерший на полу в окружении высыпавшихся из него разноцветных кружков и овалов, точнее, шариков и вытянутых сфер.
– Наверное, они высвобождают истину, – предположил я. – Только не ту, которой можно поделиться в форме рассказа или доноса, а куда более сокровенную, сидящую в клетках сознания, которую нет смысла понимать, если нет возможности ее почувствовать.
Человек в свитере, очевидно, вспомнивший еще о чем-то, содрогнулся, как будто только что заскочил в кабинет из зимней чащи, или высказанная мной догадка совпала с какими-то его собственными предположениями, и ему стало неуютно из-за этого. Ассистент с темными волосами нашел в себе сил и поднялся-таки с пола; бритый отклеил затекшее плечо от придавленного к стене шкафа, и тот благодарно скрипнул, встав ровно.
– А эти, в форме… это кто такие были? – спросил человек в свитере. Голос его был уже привычнее, увереннее, но продолжал выдавать озабоченность случившимся.
Я посмотрел человеку в свитере в глаза и улыбнулся, не боясь, что ему это не понравится.
– Американские солдаты, – пояснил я осторожно. – Я же сразу сказал, что это Ближний Восток, как только тут все размылось.
Ассистенты крутили головами, не понимая или моих откровений, или вообще ничего. Человек в свитере недоверчиво наморщил лоб, потом медленно повернул голову к двери кабинета, будто заподозрив, что за ней притаился взвод бравых парней в форме песочного цвета.
– А хули американские? – спросил он слегка настороженно.
Я снова улыбнулся и опять пожал плечами.
– Потому что как материнское молоко, – ответил я. – Помню, игра у меня в детстве была, где немцев гасить надо было, и там американцы так брутально кричали: «Летс гоу» или там – «Холд зе лайн!!!», на таком фоне вопли «За Родину, За Сталина» как-то совсем уж мрачнели. Или не из-за этого. Может, потому, что у нас в доме почти все вещи латиницей исписаны были – родители особо не прибеднялись, могли позволить. Как говорят в определенных кругах, если вещь сильная, для выхода в тренды ей хватит любого канала. – Я снова пожал плечами и улыбнулся.
Человек в свитере наблюдал за безразличной к его внутренним терзаниям дверью. Я прекрасно его понимал.
– Если вы из-за чего-то переживаете, то совершенно зря, – успокоил я его. – У меня стойкое впечатление, что ничего не повторится.
Человек в свитере неожиданно вспомнил о чем-то и внимательно осмотрел пол под своими ногами. Я понял, что он искал – горстку песка, которую я отрыгнул в самом начале. Ее нигде не было. Человек в свитере посмотрел мне в глаза, дав мне понять, что снова чувствует под своими подошвами блаженную прохладу рельсов, по которым мир катился на протяжении всей его жизни.
Телефон в заднем кармане вдруг судорожно вздрогнул, оповестив о каком-то событии. Я почти наверняка знал, что ничего особенно важного там не было, но убедиться в том, что это было действительно так, захотелось очень сильно.
– А можно посмотреть? – спросил я.
Человек в свитере кивнул. Телефон почему-то долго не хотел выбираться из убежища, упираясь ребром в край кармана. Событие оказалось совсем пустяковым – мне предлагали выгодно слетать куда-то. Я виновато улыбнулся и замялся – мне показалось, что человеку в свитере тоже интересно было узнать, о чем меня оповестили, просто профессиональная скромность не позволяла ему просить меня о столь многом. Человек в свитере смотрел не на меня, а куда-то вниз, аккуратно, взвешенно размышляя о чем-то. Пожав плечами, я засунул телефон обратно. Ассистенты человека в свитере, вроде бы оправившиеся от внезапного наваждения, безучастно ждали. Подумав о своем, человек в свитере снова взглянул на меня.
– Ощущения какие были?
Я неуверенно покачал головой.
– Да никаких, по сути. Сначала голову закружило, свет в глазах замерцал, а потом как будто кино включили, только меня в зале не было. Или как будто все увиденное мне вкололи и оно просто в кровь всосалось, или в мозг. Как будто меня не было, пока было все это. Я вообще с трудом события помню, только кадры отдельные и фигуры какие-то на фоне панорамы.
Человек в свитере снова замолчал, о чем-то размышляя. На его лице не было больше никаких отголосков пережитого, он как будто даже больше не был на меня в обиде за причиненный ущерб. Я попробовал понять, не соврал ли я человеку в свитере. Кажется, нет – минувшее втянулось обратно, как сон, который пролетел слишком быстро, ослепив слишком сильно. Отдельные кадры и фигуры все еще мелькали где-то глубоко внутри. Я тайком улыбнулся им, зная, что они никуда не денутся. Ларец с выпавшими из него таблетками по-прежнему лежал на полу, перевернутый стол как будто нарочно скрывал этот забавный натюрморт от зарешеченного окна. Все было таким необычным. Решетка, закупорившая окно, почти ничего не пропускала. Ассистенты продолжали молча стоять, забавно напоминая охранников из магазина цифровой техники или женской зимней одежды.
– Так вы будете меня о чем-нибудь спрашивать? – спросил вдруг я, не испытав ни малейшей неловкости. Человек в свитере, судя по его взгляду, не посчитал это большой дерзостью или смелостью.
– Подожди, пожалуйста, я думаю, – ответил он терпеливо. Я кивнул и стал ждать, как и все остальные. Человек в свитере косо посмотрел в сторону и попросил низкого ассистента с темными волосами прибраться. Ассистент поднял опрокинутый стол, за которым я сидел то ли совсем недавно, то ли уже давно, забросил пестрые тельца обратно в ларец, поставил его на стол, осторожно захлопнул крышку. Я стал вспоминать все, что увидел на экране планшета. Вопросы, которые мог задать человек в свитере, уже не представлялись мне слишком трудными. Я даже ощутил, что смогу дать ответы, которые в равной мере удовлетворят и меня и его.
Неожиданно раздался звонок. Я вздрогнул, человек в свитере тоже – как будто нам обоим отвесили хлесткий подзатыльник. Звонок доносился из кармана человека в свитере, рингтон вроде был обычным, но в каждую его трель словно была вшита какая-то черно-красная нота, густая как крысиная отрава. Человек в свитере этого звонка не ждал, как подсказало мне его резко переменившееся лицо. Онемевшей рукой он вынул из брюк маленький черный телефон, медленно поднес к лицу бледно полыхающий черно-белый экран. Ассистенты смотрели в спину человека в свитере с таким выражением, будто серые нити его одеяния переплелись, явив им предельно красноречивые слова из какой-то древней книги. Сглотнув, человек в свитере отвернулся от всех нас и шагнул к двери. Остановившись перед ней, скользнул подушкой пальца по едва заметной кнопке под черно-белым экраном и поднес притихший аппарат к уху. Все замерло. Потом из трубки послышался спокойный, почти беззаботный голос. Я ничего не расслышал, но понял, что голос спросил у человека в свитере, как у него дела.
Человек в свитере ответил, что все было нормально, но я бы точно не поверил ему, будь на том конце я, а не спокойный почти беззаботный голос. Голос спросил о чем-то еще. Человек в свитере снова попробовал непринужденно ответить, только зачем-то при этом опустился на корточки и стал чесать свободной рукой шею. У меня потемнело не в глазах, а где-то намного ниже, там, где все еще билось стремление ответить на новые вопросы, увидеть новый забавный материал с моим участием, угадать, какого цвета был мир за зарешеченным окном. Человек в свитере не мог таким быть, но был, потому что, очевидно, не мог иначе.
Голос в трубке ненадолго замолчал, вместо него из телефона раздавались какие-то хрустящие звуки, как будто там кто-то проводил проверку качества хрупких строительных материалов и браковал все без разбора. Потом голос в трубке вернулся. Человек в свитере приложил растопыренную ладонь к затылку, будто в попытке остановить побег особенно нужных ему сейчас мыслей. Голос в трубке говорил дольше, чем в первые два раза. Дослушав, человек в свитере на мгновение замер, а потом медленно поднялся. Глядя в его распрямляющуюся спину, я отстраненно думал о вселенной, невзначай приютившейся у него на плечах.
Выпрямившись, человек в свитере ответил, что они решили испытать препараты, хранившиеся в глубине шкафа в маленьком тесном ларце. Я понял, что речь шла о тех самых препаратах, которые я уже успешно испытал.
Голос ответил не сразу. В этот раз ничего не хрустело, мне всего лишь казалось, что на том конце кто-то водил краем остро заточенного лезвия по чему-то теплому и беззащитному. Потом голос заговорил опять. Слушая, человек в свитере вновь стал чесать затылок, то самой ладонью, то сразу всеми пятью ногтями.
Когда голос замолчал, человек в свитере ответил, что я съел значительную часть хранившихся в ларце препаратов, а они не успели ничего с этим поделать. Тон, каким человек в свитере рассказывал все это молчащему голосу в трубке, подсказал мне, что до этого телефонного разговора все случившееся представлялось человеку в свитере не таким уж серьезным – как будто в душе он был мной, идущим по улице с банкой энергетического напитка, а теперь ему объясняли, что он должен быть человеком с худым изнуренным лицом, в черных брюках и сером свитере.
Голос молчал недолго, потом о чем-то снова спросил. Человек в свитере некоторое время судорожно сжимал свой затылок будто в надежде расколоть его, а потом истерично запричитал о том, что препараты в ларце на самом деле не обычные таблетки, а какая-то еба́ная хуйня, из-за которой у всех присутствующих без исключения случилась массовая галлюцинация весьма пространного толка.
Голос помолчал немного и опять заговорил. Человек в свитере внимательно слушал, и что-то в его облике неотвратимо менялось, как на записи в обратной перемотке. Дослушав, он ничего не ответил и так и застыл с маленьким черным аппаратом у уха. Потом убрал телефон в карман и повернулся ко мне.
Когда мы посмотрели друг другу в глаза, я сразу понял, что ничего не было. Не было ни ногтей, скребущих затылок, ни ладони, исступленно хватающей шею, ни согнутых колен, ни истеричной интонации, ни душного молчания. Даже самого звонка и того тоже не было. Человек в свитере смотрел на меня точно так же, как и в то мгновение, когда меня втолкнули на заднее сиденье черной машины с непроницаемыми окнами, или как в тот момент, когда меня посадили за стол, на котором ничего не было, кроме бесчисленных несуществующих на первый взгляд царапин. Было только то, чего он хотел или, по крайней мере, то, что он считал допустимым.
Человек в свитере подошел ко мне и взглянул на меня сверху вниз. Я все еще сидел на полу, придавив ногу тазовой костью. Было неуютно, но я стойко терпел. Ассистенты стояли напротив, молча выжидая, их лица также подтверждали, что они не помнили ничего лишнего и неинтересного.
– Смотри, – обратился ко мне человек в свитере. – Переживать не надо, спрашивать тебя все равно не о чем. Ты доедаешь все остальные препараты из этой табакерки, и мы в расчете. Справишься дозы за две еще.
Я с сомнением заглянул в самую глубину глаз человека в свитере, но зря. В его глазах не было ни глубины, ни мели. В моих наверняка все было совсем иначе. Я понял, что все здесь по-прежнему было серьезно, и все сказанное здесь вслух весило не меньше, чем значило. Откуда-то снаружи донесся отдаленный шум – что-то куда-то ехало, может даже в сторону кабинета с зарешеченным окном.
– А не боитесь? – спросил я, вовсе не ожидая, что человек в свитере опомнится и передумает. Просто хотелось, чтобы наша беседа выглядела хотя бы чуть-чуть естественно.
Человек в свитере не ответил и повернулся к ассистентам. Бритый подошел ближе. Низкий с темными волосами взял со стола ларец и принес его человеку в свитере. Сердце в груди застучало резко, стреляя кривыми зыбкими волнами во все клетки моего организма.
Перед глазами вдруг что-то мелькнуло и исчезло. Я сразу понял, что это было.
Две галочки темно-серого цвета, с помощью которых малоодаренные авторы пейзажей изображают летящих чаек, только крылья были совершенно прямыми. Одна была вложена в другую, как будто сильная чайка закрывала слабую от порывов сурового морского шторма.
Человек в свитере раскрыл шкатулку. Сердце поднялось выше, затруднив дыхание, но зато приятно нагрев голову очередной пульсирующей волной.
Бритый ассистент вдруг подал голос.
– А может, ну его, сольем лучше в канализ…
– Ебальник завали, хуйло, – коротко и внятно приказал человек в свитере, и встревоженный ассистент сразу замолк.
Зачерпнув горстку препаратов, человек в свитере протянул их мне. Среди смиренно выжидавших своего часа шариков и сферических тел не было повторяющихся. В прошлый раз я даже не обратил на это внимания.
Не глядя больше ни на кого и ни на что, я вытянул вперед свою ладонь. Свет стал расплываться, как будто ему уже не терпелось. Человек в свитере заботливо высыпал в мою руку вереницу разнородных частичек невозможного. Я прикрыл глаза в надежде предугадать томящееся впереди. Ничего не было.
Открыв глаза, я поднял голову и посмотрел на нависшего надо мной человека в свитере. Его лицо почти не поменялось, но я чувствовал, что внутри он тоже пытается настроиться.
– А можно спросить? – не постеснялся я задать напоследок внезапно взволновавший меня вопрос.
– Спрашивай и глотай, а я попробую ответить быстро и коротко, – кивнул мне человек в свитере. Его взгляд не смог меня обмануть – я понял, что он пока еще не готов. И я понял, что не хочу его сейчас ни о чем спрашивать. Поднеся руку ко рту, я высыпал в глотку все, чем поделился со мной человек в свитере, и уверенно проглотил. Человек в свитере не выдержал и на всякий случай отошел подальше, ассистенты повторили за ним.
Как только они отдалились, в голову ударило черное облако, растворилось и выстрелило струями жгучих чернил куда попало. Никакой сладости во рту не было, стало горько и едва не тошно. Я высвободил из-под себя зажатую ногу, привалился спиной к какому-то шкафу, возможно, к тому самому, в котором не так давно хранился чудо-ларец, и стал ждать неминуемого. Человек в свитере и ассистенты смотрели на меня с неестественным спокойствием, но только до той поры, пока чернота не ворвалась в кабинет. Когда под потолком, опасно шатнув возмущенно взвизгнувшую лампочку, возникла бесформенная черная туча, человек в свитере моментально забыл про меня и приник к полу, очевидно, опасаясь, что туча может опуститься намного ниже. Ассистенты бросились в разные стороны, низкий попробовал забраться в шкаф, но там было место только для бесчисленных разноцветных папок; бритый попытался выскочить из кабинета, но человек в свитере пообещал покарать его сразу же, если дверь откроется хоть на миллиметр. Я смотрел на этот цирк уже отрешенно, расслабленный пропитавшими меня насквозь чернилами. Чернота расплывалась по кабинету. Свет лампы еле пробивался сквозь крепчающую завесу.
Беспросветная пелена заполонила голову, не оставив ни малейшей бреши. Сил не осталось совершенно, поэтому голова повернулась вбок как-то сама. В чернеющей пелене полыхнула вспышка, мимолетная, но жаркая. Я смотрел на стол, за которым когда-то сидел сам, и упорно наблюдал вместо него что-то другое, безымянное.
Тьма окутала кабинет. Остались едва заметные очертания и контуры, по которым уже не было смысла ни о чем судить.
Человек в свитере лежал на полу где-то в середине кабинета и тоже пытался отыскать хоть что-нибудь внятное посреди сгустившейся неизвестности.
Воцарившийся вместо стола предмет вдруг показался мне знакомым.
– Это кровать, что ли? – услышал я голос человека в свитере, донесшийся будто из-за зарешеченного окна, которое тоже давно пропало во мраке.
Арсений лежал на кровати и почти безразлично смотрел на обступившую его со всех сторон темноту. Темнота пыталась его обхитрить, то делая вид, что застыла на месте, то незаметно придвигаясь ближе. Арсению было все равно, он просто лежал и смотрел. Становясь ближе, темнота неумолимо растворяла в себе спальню вместе со всем, что в ней было. Вещи, некогда материальные и осязаемые, таяли и исчезали навсегда. Арсений ничему не удивлялся, он знал, что когда-нибудь их у него не станет. Темнота сгущалась, становясь густой и вязкой, будто гной, выдавленный из самого недра земли. Арсений понимал, что других цветов он уже не увидит. Потом чернота приблизится к его лицу вплотную и вольется ему в глаза. Глаза Арсения тоже станут черными и будут смотреть уже не наружу, а внутрь, в его собственную глубину, в которой тоже не останется ничего, кроме победившей весь мир черноты.
В дверь квартиры кто-то постучал. Арсений едва расслышал – темнота стала такой густой, что с большой неохотой пропускала даже звуки. Очевидно, стучавший ошибся, поскольку больше Арсений не услышал ничего. Или просто вязкая чернота сделала его глухим, а он даже и не заметил. Может, кто-то там все еще стоял за дверью в надежде донести до него что-то необычайно важное, о чем он должен был узнать еще давно, и тогда, возможно, не было бы этой вязкой черноты и пока еще безразличного ощущения неотвратимости. Арсению было очень жаль своего опоздавшего спасителя, себя уже как-то не очень. В груди слегка покалывало от какого-то странного чувства, но Арсений пока не мог его узнать, да и не был уверен, что это было нужно. Он просто лежал, ничего не ожидая; тьма подступала все ближе.
В дверь снова постучали, в этот раз он не мог ошибиться. Стук был тревожным, почти отчаянным. Удивленно приподняв голову, Арсений всмотрелся в глубину давно почерневшего коридора. Он понимал, что уже не может встать, чтобы выйти в коридор, добраться до двери и узнать, кому он был нужен, но желание оказалось неожиданно сильным. Арсений огляделся; он уже не мог рассмотреть кровать, на которой он лежал, из-за этого она казалась ему бескрайней. Осторожно распрямив руку, Арсений потянулся вправо, к коридору, но ни до чего не достал. Маслянистая чернота обожгла ему лицо зловонным дыханием, Арсений с трудом выдохнул и переместился на кровати целиком, неуклюже вильнув всем телом подобно гусенице. Темнота надавила на него черным беспросветным саваном, и Арсений решил, что своим бессмысленным маневром он лишь ускорил свое окончательное исчезновение. В голове помутнело, мозг пересекли расплывчатые бесцветные линии. Внезапно грудь запылала от резкой боли, Арсений сжал зубы, чтобы не закричать. Он не понял, кто обращался к нему через эту боль, но посыл был предельно ясен: продолжать. Тьма обдала Арсения гнилью, ей явно не хотелось, чтобы ему было больно, однако ее натиск ослаб, будто тьма опасалась, что боль в его груди сможет усилиться и вырваться наружу, причинив вред и ей. Арсений пополз дальше, боль не утихала, не давая ему остановиться. Чем дальше он двигался, тем труднее было дышать; в голове снова что-то замерцало. И вдруг ладонь Арсения рухнула в пустоту, не нащупав продолжения кровати. Он сумел добраться до края. Арсению показалось, что он услышал гневное шипение темноты, которая уже не имела над ним прежней власти.