– Между моими санями и краем моста было такое маленькое расстояние, что сапоги мои на половину выдвигались за мост. Я опирался спиною о солому, которая в свою очередь нажимала на мои плечи и толкала меня… все больше и больше вперед… и так я стоял и смотрел вниз на ледоход… с вытянутыми вперед руками… я точно висел на воздухе и употреблял все усилия, чтобы сохранить равновесие…
– Страшный прыжок, страшный прыжок…
– Я выпустил вожжи из рук, и у меня не было решительно никакой поддержки, даже клочка соломы в руках; все зависело от того, насколько я математически точно сумею сохранить равновесие; стоило мне двинуть рукою, шевельнуть хотя бы одним мускулом… и я сразу полетел бы вниз головою в реку.
Он выпил глоток воды. Пальцы у него нервно двигались.
– И вот тогда-то я увидал смерть в лицо.
– Гм. Через несколько минут я должен был очутиться там, внизу, – это я понимал. Туда, вот именно на это место, хотел я упасть, не в самую средину бурного потока, а сбоку от него… там буду я лежать… вот, вот, через несколько секунд.
– И вдруг на меня нашло полное спокойствие. Я вперил взоры в то место, куда я должен был упасть; измерял его глазами; старался ознакомиться с ним. И это местечко показалось мне вдруг необыкновенно приятным, симпатичным; река точно получила какой-то облик и выражение…. спокойное, кроткое выражение; она точно глядела на меня, несчастного, стоявшего там наверху, на высоком мосту, между небом и землею, глядела такими большими, влажными, добрыми глазами: «Иди ко мне, я далеко не так холодна, как кажусь». И глубокое спокойствие нашло на меня; все тревожные мысли исчезли; я сразу покончил все счеты с жизнью; я был готов, согласен идти к ней; я испытывал при этом даже некоторое чувство удовольствия, – приятно было смириться и дать себе упасть.
– Кончено! Я начал терять равновесие… скользить… и вдруг почувствовал, что мои пальцы хватаются за что-то… соломинка… несколько соломинок в руках.
– А-а!
– Я не имею никакого понятия, каким образом я ухватился за них, и не знаю, как это случилось, но, почувствовав точку опоры, я тотчас выпрямился… и проскользнул за сани. Единственное, что я помню, это то, что рабочие подбежали и подхватили меня. Но тогда я уже стоял за санями и дрожал… я был спасен.
Я глубоко вздохнул. Дядюшка хлебнул из стакана и вытянулся на кресле.
– Тогда я страшно испугался, – произнес он. – Но тот, кто уже видел раз смерть в лицо, не боится ее больше.
Мне показалось, что с моей стороны не хорошо заставлять больного дядюшку так много разговаривать о смерти, и я постарался навести разговор на другой предмет.
– А вот что, дядюшка, – сказал я: – видели ли вы когда-нибудь, как я езжу верхом на молодом гнедом, которого отец недавно купил? Не правда ли, какая чудесная лошадь?
Лошади представляли единственный предмет, интересовавший дядюшку, и скоро смерть была забыта для молодого гнедого.
Но от гнедого коня он перешел к вороному, когда-то принадлежавшему ему самому, и прежде, чем я успел опомниться, мы снова коснулись вопроса о смерти.
– Да, вороной, да! бедное животное.; теперь он стар и ходит в плуге. Но – гм! в молодости он славился; и притом по его вине я еще раз поздоровался со смертью.
– Ах, да? – Это было тогда, когда мисс Лиззи гостила у нас в городе? Как давно это было?
– Аа-гм… тогда тебя от земли еще не было видно. Гм-гм… Я купил его в Дании;-благородное животное. Самая красивая лошадиная голова, какую я когда либо видел. А ход какой – просто чудо!-А ноги – такие тонкие и крепкие, а глаза! Мне и теперь приятно, как подумаю, какие это были красивые глаза. Гм! Вот я и привез его домой и каждый день катался; весь город любовался моим Пегасом, он был общим любимцем. Залюбовалась им и канатная плясунья, бедняжка. – Гм! Она пристала ко мне, чтобы я ее покатал на нем; но-гм… заметь себе, Ганс, что женщина всегда приносит с собою несчастье, гм… разумеется, я говорю о женщинах незнакомых… Саломеи-гм…нужно их бояться… при всяких случаях, гм… при всевозможных случаях. Гм, гм. Ну, вот вороной возьми и испугайся… а хуже всего было то, что вожжи держал в то время не я, а Лиззи. Он понес нас, как ветер, и… прежде чем я успел схватить вожжи и сдержать его, колесо отскочило, экипаж перевернулся прямо на каменную изгородь, Лиззи упала виском на край изгороди… гм… Я был переброшен по другую сторону каменной стены, на мягкую траву; но лишился чувств, так же как и она…. с тою только разницею, что я проснулся в этом мире. Гм… Я помню только бешеную езду, грохот, треск, колеса и экипаж, точно поднявшиеся в воздухе… я не испугался тогда; ничего опасного не предполагал; но ее лицу видно было, что и она испытывала то же самое. На лице ее было напряженное выражение, которое она приняла, вероятно, как только лошадь понесла; она лежала, держа вожжи в руках; – губы были энергично сжаты, точно она напрягала всю свою волю, чтобы хорошенько направить лошадь… Бедная девушка! Жалко было мне смотреть на нее. – Но смерть пришла к ней легко.