Безлюдные земли

8

Понедельник 26 октября, 18:47

Уже давно спустились сумерки, но дождь так и не прекратился.

В пустом переулке светили два уличных фонаря. Оба болтались на казавшихся смертельно опасными проводах, тянувшихся через улицу от фасада к фасаду, и в дрожащих конусах света вечер демонстрировал свой истинный характер. Чуть дальше от этих едва освещенных пятен уже было не разглядеть, насколько силен дождь, но даже в темноте это и чувствовалось, и, конечно, слышалось. Вода барабанила по крышам машин, припаркованных вдоль проулка, и извлекала звуки разной тональности, казалось, особенно усердствуя на синем «вольво». Шум дождя перекрывался тяжелым металлом. В целом оба мужчины, сидящие в машине, не были готовы к такому стуку.

Бергер ясно видел, как руки мужчин начали ощупывать слишком тщательно застегнутые куртки. С другой стороны, он их искренне понимал; он отсидел свое в машинах наружного наблюдения, и до сих пор в памяти глубже всего сидела не скука, не усталость, не голод, не позывы к мочеиспусканию, даже не запахи, а холод.

– Уменьшите громкость, – сказал Бергер в приоткрытое окно. – Музыка слышна на тротуаре.

– Сэм, – без энтузиазма признал его мужчина постарше и прикрутил ручку громкости демонстративно медленно.

– Признаки жизни? – спросил Бергер.

– Это действительно то, что я думаю? – спросил в ответ мужчина. – Ты хоть представляешь, как нелепо выглядит полицейский с зонтом?

– Признаки жизни? – повторил Бергер из-под своего зонта.

– Тогда бы мы с вами связались.

– Вы фотографировали всех, кто входил и выходил?

В ответ мужчина помоложе на пассажирском месте поднял непропорционально огромную фотокамеру.

– Много народу? – продолжил Бергер.

– Не то чтобы, – ответил тот, что постарше. – С десяток с тех пор, как мы заступили.

– Видно и тех, кто в доме, – добавил второй и показал рукой. – Через окна лестничных площадок.

Бергер кивнул и сказал:

– Если она появится в ближайшие полчаса, пропустите и не отчитывайтесь. Проследите за ней на лестнице, но не вмешивайтесь, если ситуация не покажется критической. Понятно?

Тот, что постарше, поднял левую бровь и сказал:

– Из этого я делаю вывод, что ты…

– Понятно?

– Понятно.

Зонтик сломало ветром, пока Бергер пересекал Видаргатан. Он оставил обломки на тротуаре, подошел к скромному подъезду, набрал код, поднялся и остановился у пока нетронутой двери в квартиру.

Это было осознанное решение полиции, принятое, вероятно, Алланом: не вторгаться в квартиру, где могли быть ловушки. Или хотя бы сигнализация. Видеонаблюдение. Обыск в квартире был признан слишком рискованным, так как это могло послужить предупреждением для Натали Фреден, из-за чего она, возможно, исчезла бы так же бесследно, как по большому счету ее личность в прошлом.

Бергер посмотрел на клинкерную плитку под ногами. На полу виднелось несколько мокрых следов, а вокруг его ботинок начала уже образовываться небольшая лужица. Эти следы останутся еще долго.

Все говорило против проникновения в квартиру.

Не в последнюю очередь и то, что слова Аллана больше не будут восприниматься как шутка. Если Бергер каким-то образом предупредит Натали Фреден, его действительно уволят.

И все же отмычка у него в руках.

И все же она оказалась в замке.

Бергер тщательно осмотрел весь зазор между дверью и притолокой. Ничего не бросалось в глаза, во всяком случае ничего очевидного и классического вроде волоса или вложенного кусочка бумаги, ничего такого, что помешало бы ему войти внутрь.

Бергер подумал еще раз. Как следует подумал.

Даже если внешнее наблюдение отрицало возможность нахождения Эллен Савингер за этой дверью, микроскопический шанс, что она здесь, все же был. Бергер просто был не в состоянии ждать дольше. Весь его организм восставал против ожидания.

Он оставил отмычку в замке и пошел выглянуть через окно лестничной площадки. Естественно, вид открывался прямо на машину наблюдения. Бергер поднял руку, молодой полицейский в машине поднял в ответ большую камеру. Бергер подался назад. Пятно от слабого уличного освещения на секунду отразилось в черных струйках, бешено бегущих по стеклу, чтобы поскорее оказаться на Видаргатан.

Мысленно он снова оказался под дождем. Он стоял за развалинами дома поливаемый ливнем, деревянная стена за его спиной была настолько гнилой, что казалась пористой. Полицейские исчезали один за другим в пелене дождя, и серое варево поглощало их. Он тоже двинулся вперед, слыша позади всхлипывания Ди. Адский дом был неразличим.

Вполне возможно, что ад ждет также и за этой непритязательной дверью.

Бергер был вынужден к этому подготовиться. Морально, физически, профессионально. Озарение пришло, как шок. Он уже так давно потерял чувство скорости.

Он посмотрел на свою руку, которая неподвижно лежала на отмычке. Хотя уже не неподвижно. Она двигалась. Как будто она только отчасти принадлежала ему. Его рука была маленьким грызуном, новорожденным кроликом, совершенно розовым и дрожащим, уже готовым к роли потенциальной добычи.

Раны на костяшках правой руки снова открылись. Его внутренний мир был открыт внешнему миру.

Дождь стучал в угольно-черное окно.

Регулируемый таймером свет выключился. Характер лестничной площадки изменился. Нового сорта темнота укрыла такую уютную прежде лестницу. Бергер находился в другой вселенной, настоящей вселенной, где правила тьма. Любой свет – иллюзия, утешительный покров из лжи, чтобы мы могли выживать, чтобы находили силы стать взрослыми. Бергер находился сейчас в другой эре, где все еще царило варварство, где химера цивилизации еще не появилась.

Он был в мире первозданной жестокости.

И выбраться оттуда было невозможно.

В темноте он видел подсвеченный красным светом выключатель. До него было всего несколько метров, на вид легко дотянуться. Надо только вынуть из замка отмычку, зажечь свет и снова выйти на Видаргатан. За углом толпы людей снуют под искусственным светом Уденплана. До них всего полминуты.

И все же не так. Они скорее на другом конце вселенной. В миллиардах световых лет отсюда.

А Бергер здесь. В плену у темноты. Заколдованный темнотой.

Он услышал щелчок, когда отмычка сработала. Достал пистолет, поднял фонарик и открыл дверь.

Пространство квартиры засасывало в себя, как будто давление внутри было ниже, чем в окружающем мире. И царила полная темнота.

Бергер посветил внутрь, прислушался. Ни звука, да, собственно говоря, и не видно ни зги. Никакого запаха. И никакой ловушки. Удивительная пустота. Две комнаты и кухня. Бергер прошелся по ним. Заглянул в санузел. Чисто, но необустроенно. Белоснежный унитаз. Зубной щетки нет. Кухня такая же чистая, но в мойке стоит кофейная кружка с основательно засохшим осадком. Посудомоечная машина пуста. Спальня. Постель застелена, но нет ни покрывала, ни одеяла. В это время года одеяло определенно нужно. Наконец гостиная. На плоском телевизоре нет ни пылинки. Пульт управления аккуратно лежит на предназначенном для него месте на столике. Старая стереоустановка. Плеер для компакт-дисков. Когда бишь ими перестали пользоваться? Кожаный диван жесткий, как будто на нем никогда не сидели. Бергер понюхал подушки и тщательно свернутый плед. Они пахли скорее фабрикой, чем человеком. И заголовки стоящих на полках книг были безликими на грани абсурда: путеводители, мировые бестселлеры – ничего такого, что могло бы намекнуть на личный вкус.

Осмотрев все помещения, Бергер стал шарить фонарем вдоль стен. Он искал две вещи: признаки сигнализации или видеонаблюдения, а также отличия в цвете. Не было ничего. Во всяком случае, в приглушенном свете карманного фонаря. Все выглядело слишком нормально. Чашка из-под кофе в раковине была единственным предметом, выдававшим человеческое присутствие.

Это беспокоило Бергера. Обстановка указывала на аскетизм, который в свою очередь указывал на зацикленность, на задачу, которая была важнее жизни. Нельзя было даже сказать, что жизнь обитателя квартиры представляет собой «то, что происходит с человеком, пока он строит планы». У него просто не было никакой жизни. Во всяком случае не в этой квартире.

Он достал из кармана план помещения. Прошелся по ней, пытаясь сопоставить с ним все внешние и внутренние стены. Это удалось ему довольно быстро. Если Натали Фреден не прибрала к рукам какую-нибудь из соседних квартир, потайных помещений здесь не было. Никаких лабиринтов.

Бергер надел резиновые перчатки и вернулся в ванную. Провел рукой вдоль плинтуса и обнаружил довольно много пыли. Потом снова заглянул за занавеску, скрывавшую ванну. Обычная ванна. Лейка душа установлена так низко, что ему бы только намочила грудную клетку, не выше. Ни шампуня, ни геля для душа. И опять-таки: никакой зубной щетки.

Люди не живут в местах, где у них нет зубной щетки. Это означает, что человек либо уехал, взяв ее с собой, либо живет в другом месте. Как правило, у партнера.

Имеется, черт подери, другое место.

Может быть, даже партнер…

Всё, хватит. Больше искать нечего. Никаких тайных уголков. Ничего, что не лежало бы на поверхности. Во всяком случае, ничего такого, что можно было бы разузнать в отсутствие человека.

Бергер сел за кухонный стол, так что одновременно видел и прихожую с входной дверью, и окно, выходящее во внутренний двор. Штормовой ветер раскачивал ветви еле видной в темноте осины, на которой осталось всего несколько пожелтевших листьев, но всё заглушали барабанные дроби дождя. Бергер поставил фонарик так, что он светил прямо в потолок, и положил перед собой на стол служебное оружие. Он провел пальцем в перчатке по гладкой деревянной поверхности и понюхал его. Наконец-то, какой-то запах: собственно, запах пластиковой перчатки. Ничего другого.

Он продолжал сидеть там под зонтиком, образованным слабым светом фонарика. Может быть, он думал. Может быть, просто убивал время. Хотя он время от времени поглядывал на свой «ролекс», оставалось неясным, сколько времени прошло. Даже если бы он на самом деле попытался рассмотреть, который час, ему бы не удалось – к этому моменту стекло почти полностью запотело.

Бергер почти никак не отреагировал на шаги на лестничной клетке; вероятность, что это окажется Натали Фреден, была нулевой. Она ускользнула, и вся эта колготня была напрасна.

Он хотел бы заплакать.

Хотел бы вспомнить, как это делается.

Пятнадцатилетняя Эллен Савингер погибла.

Шаги приблизились к двери. В своем воображении Бергер слышал, как они удаляются в направлении следующего этажа. Как надежда, которая мелькнула и так же быстро пропала, немедленно забытая, оставив после себя только гулкое эхо в пустоте.

Но его воображение, как ни крути, не было его слухом.

Когда ключ вставили в замок, Бергер еще витал в своих мыслях.

Он едва успел выключить фонарик, как дверь открылась. Внутрь скользнула фигура темнее тьмы, но через пару секунд она дотянулась до выключателя, и резкий свет ослепил привыкшего к темноте Бергера.

Женщина, одетая в грязно-белый плащ, прищурилась, глядя в сторону кухни, как будто угадывала что-то, чего не видела. Когда она чуть-чуть повернулась в сторону, стал ясно виден курносый нос.

Бергер схватил пистолет и рявкнул:

– Натали Фреден! Руки на голову.

Она вздрогнула. И все же она вздрогнула не по-настоящему. Бергеру ни за что не удалось бы всерьез проанализировать это ощущение.

Когда она положила ладони на голову, он взял мобильный телефон и сделал снимок. Даже не очень понимая зачем.

– Кто вы? – спросила женщина неожиданно низким голосом.

– Стоматолог, – ответил Бергер.

Тут ворвались полицейские из наружного наблюдения с пистолетами наготове. Более молодой повалил Натали Фреден на пол. Тот, что постарше, сразу обыскал ее.

Бергер видел происходящее в зеркальном отражении. Он смотрел в кухонное окно. Звуки исчезли, он не слышал ни слова из того, что выкрикивали в прихожей полицейские. Зато был слышен странный шелест. Он доносился от осины во внутреннем дворе. Бергер смотрел на редкую листву. Они дрожали. Листья осины сильно дрожали на ветру, и их шелестящая песня проникала в его слуховой канал.

Как будто хотел войти кто-то из другого времени.

Бергер отвернулся от окна. Возвратился из потустороннего мира. У него в голове вертелось одно слово. Микрометеорология. Он встретил прозрачно-ясный взгляд лежащей на полу Натали Фреден. И сказал:

– Какая вы сухая.

9

Они долго бежали от автобусной остановки, сначала вдоль пустеющей дороги, потом через луг с непомерно высокой травой, которая начинает редеть, так что вдалеке начинает угадываться блеск воды. Он задыхается, приближаясь к белокурой голове впереди, которая замедляет движение.

Второй оборачивается, и копна волос ложится на плечи, сквозь нее пробивается свет, такой яркий, что вся фигура кажется окруженной огромным нимбом. Это делает лицо еще более странным. Он никогда не переставал поражаться, и ему никогда не удастся перестать поражаться.

Они стоят лицом к лицу и быстро обнимаются, запыхавшиеся, задыхающиеся. Он наклоняется к коленям, едва в состоянии вдохнуть, но ему пятнадцать лет, и дыхание быстро восстанавливается. Когда он снова поднимает глаза, когда перед ними появляется что-то, кроме зеленой травы, он видит, что второй исчез в рощице на краю берега, где, как он знает, стоит лодочный дом, зелено-коричневый, уродливый и совершенно невероятный.

Он спотыкаясь идет туда, слышит вдалеке крики чаек, ощущает, как его окутывает морской воздух, смешиваясь с запахом травы. В нем чувствуется примесь гниения.

Он добирается до рощицы, продирается сквозь густую растительность, и вот перед ним он – большой лодочный дом. Одной стороной он выдается в море, и именно там находится дверь, за которой исчезает светлая копна волос. Сам он направляется в другую сторону, взбирается на вечно скользкий камень, чтобы заглянуть в окно, очень высокое из-за того, что дом стоит на небольших столбах, поднимающих его над землей.

Ногам сложно найти опору. Мох соскальзывает с камня, и ноги следом за ним. Наконец, ему удается встать. Наконец, он стоит неподвижно.

Трудно разглядеть что-то внутри. В доме совсем темно, и оконное стекло очень грязное. Он не видит абсолютно ничего. Но все же он добивается своего. Его потная рука медленно, но верно очищает на стекле небольшой глазок. В конце концов ему удается заглянуть внутрь.

И тогда время останавливается.

Именно тогда оно останавливается всерьез.

II

10

Понедельник 26 октября, 22:06

Бергер вошел в комнату. Дверь за ним закрылась. Вокруг все было безлико, как в больнице. Обои на стенах не говорили совершенно ни о чем, как и пустой стол из березовой фанеры. На небольшом столике рядом стояло неопознаваемое электронное устройство. В комнате ни одного окна, зато два стула. Один из них пустовал.

На другом сидела Натали Фреден.

На ней была та же самая простая и немного похожая на спортивную одежда, что в квартире на Видаргатан, за вычетом грязно-белого плаща. Ее светло-голубые глаза следили за Бергером, пока он шел от двери ко второму стулу. Он сел и посмотрел на нее. Прошло всего несколько часов с того момента, как он видел ее в последний раз. С тех пор к делу подключился прокурор, начавший предварительное следствие.

Не произнося ни слова, Бергер достал из рюкзака несколько предметов. Три толстые папки, ноутбук и мобильный телефон. Он открыл одну из папок и сказал, перебирая бумаги:

– Я знаю, что вы представляете собой что-то вроде загадки, и в обычное время это, возможно, вызвало бы у меня интерес. Но сейчас мне на вас совершенно плевать. Важно только это.

И он положил перед ней фотографию. На ней пятнадцатилетняя Эллен Савингер смотрела в объектив с улыбкой, в которой угадывалось будущее с безграничными возможностями.

Бергер наблюдал за Натали Фреден. Когда она взглянула на снимок, выражение лица у нее не изменилось. В лице вообще не изменилось ничего, хотя раньше оно казалось очень выразительным.

– Только это, – пояснил он.

Она продолжала просто смотреть на фото.

– Я правильно вас понял? – продолжил он. – Вы отказались от адвоката?

– Я даже не знаю, почему я здесь, – ответила Фреден своим низким тягучим голосом. – Тем более, зачем мне нужен адвокат.

– Это значит «да»?

– Да.

Бергер глубоко вдохнул и повернулся к устройству на маленьком столике.

– Красная лампочка, – сказал и показал он. – Когда она зажигается, начинается аудио- и видеозапись. Тогда все становится официальным и сохраняется. Сейчас лампочка не горит. Хотите что-нибудь сказать мне и только мне, пока мы не перешли к формальному допросу? Тет-а-тет?

– Что ваш телефон все записывает, – ответила Натали Фреден.

Мобильный лежал на столе экраном вниз. В нем ничего не светилось, не издавало звуков. Бергер слабо улыбнулся и нажал на записывающем устройстве на кнопку записи. Зажглась красная лампочка.

Он назвал дату. Сказал, где они находятся. Перечислил присутствующих. Затем обратился к сидящей перед ним женщине:

– Вы, Натали Фреден, в первую очередь, подозреваетесь в сокрытии информации, касающейся похищения Эллен Савингер, пятнадцати лет. Сейчас я предъявил вам обвинение. Вы понимаете, в чем подозреваетесь?

– Да. Хотя понятия не имею, какое это имеет ко мне отношение.

Бергер разложил перед ней на столе три фотографии. Две представляли собой увеличенные и обработанные кадры с его собственного мобильного, сделанные с террасы в Мерсте. Третья была взята из материалов прессы, добытых Силь. На ней Натали Фреден было видно еще лучше. Даже марка велосипеда определялась без проблем. «Рекс».

– Это вы? – спросил Бергер.

– Похоже на то, – спокойно ответила Фреден.

– Вы знаете, где это?

– Не совсем. Я много путешествую на велосипеде. Кажется, идет дождь.

– Вы много путешествуете на велосипеде?

– Да. Мне нравится на нем ездить.

– Тридцать километров до Мерсты под дождем?

– Мерста? Да, о’кей, теперь я знаю, где это. Там была полиция. И пресса. Это ведь фото из СМИ?

– Что вы там делали?

– Каталась на велосипеде. Воскресная прогулка на север.

– И что произошло?

– Я увидела синие мигалки и поехала за ними.

– Это случалось и раньше?

– Что?

– Что вы видели синие мигалки и ехали за ними?

– Случается иногда, да. Если ездишь так часто, как я.

– Когда, например?

– Не могу сказать. Время от времени.

– Здесь, например?

Три фотографии из зимнего леса между Карлскугой и Кристинехамном, все с Натали Фреден и ее велосипедом в центре.

– Похоже, была зима, – спокойно прокомментировала она.

Бергер впервые всерьез в нее вгляделся. Если бы он питал иллюзии, что все пройдет легко, – а он, конечно, не мог такого себе позволить, – то в этот момент заблуждение рассеялось бы окончательно. Простого пути по поверхности не существовало, придется копать глубоко.

Бергер смотрел в ее голубые глаза и пытался уяснить, что же она такое. Либо она исключительно легко лжет, всегда имея под рукой хорошую отговорку, либо она наивна сверх всякой меры. Невероятно сложно решить, что из этого верно.

Решение подсказала интуиция. Прозрение посещало его и раньше, но только сейчас ему удалось сформулировать свои мысли. Уже почти два года назад она подготовилась к тому, чтобы оказаться здесь, именно здесь, когда она назвала свое имя телерепортеру. Интуиция подсказывала: она там, где хочет находиться. Но почему?

В другом мире он бы даже заметил, какая она красивая. Но теперь, когда он понял, насколько сложно всё будет и что ему придется копать очень глубоко, чтобы добраться до истины, он осознал также и необходимость узнать ее лучше. Это был единственный шанс.

– Да, – сказал Бергер. – Это зима.

– Я не знаю, где это. Случается много неожиданного, когда путешествуешь на велосипеде. В этом-то и очарование, так сказать.

– Дальних поездок на велосипеде?

– Да. Они могут длиться неделями. Я путешествую по всей Швеции.

– Без плана?

– В основном, да. Я пытаюсь быть свободным человеком.

– Свободным человеком.

– Да, именно. Я не думаю, что вы такой циник, каким кажетесь, когда произносите это.

– Почему нет?

– Это видно по вашим глазам.

– Стало быть, вы воспринимаете себя как свободного человека?

– Мы все подчиняемся множеству законов, не в последнюю очередь законам природы. Никто не может быть абсолютно свободен. Но можно искать свободы. Это намного сложнее, чем стать циником. Стать циником – это дешевый выход.

– Множеству законов… В том числе экономических?

– Да, и им тоже.

– У вас не было никаких заслуживающих упоминания доходов, нет счетов в шведских банках. Как вы оплачиваете свою свободную жизнь?

– Она не так много стоит. Иначе я не была бы свободна. А велосипед мне подарил мой бывший друг. Экс-бойфренд.

– Но квартира в Васастане стоит немало.

– Это наследство от дедушки.

– Как звали дедушку?

– Арвид Хаммарстрём.

– А родителей?

– Йон и Эрика Фреден.

– Эрика, урожденная Хаммарстрём?

– Да. Но…

– Где вы родились?

– В Умео.

– Где учились в начальной школе?

– В Марихемской школе, кажется. Но откуда этот интерес ко мне? Разве важно не только это?

Она показала на фотографию Эллен Савингер.

В ее жесте было что-то, что спровоцировало Бергера. Пренебрежение, безразличие, что бы то ни было. Он зажмурился на две секунды. Сдержался. Насколько это было возможно. Он все яснее чувствовал, как тикают часы. Как будто его запястье было охвачено огнем.

Он сказал как можно сдержаннее:

– Она не это. Она – девочка, у которой вся жизнь впереди. Она почти три недели просидела в том чертовом доме в Мерсте, запертая в адском подвале, подвергаясь черт знает чему. Я вышел из подвала, и снаружи стояли вы. И в Кристинехамне полгода назад, когда полиция подозревала, что другая пятнадцатилетняя девочка закопана в лесу, вы тоже стояли поблизости. И вы стояли вот здесь, около мотоклуба в Вестеросе годом раньше, когда полиция думала, что еще одна пятнадцатилетняя девочка находится в помещении как добыча хищников. Как, черт возьми, вы могли оказаться во всех этих трех местах?

Все фотографии были выложены. Все карты раскрыты. И все же была только одна, одна карта, на которую он поставил все. Что-то он должен из этого выудить, хотя бы реакцию. Надо пробиться сквозь стену. Нужна одна маленькая трещина.

Бергер наблюдал за Фреден, мобилизовав всю свою внимательность. Ее мимику было чрезвычайно трудно истолковать. Она держалась совершенно индифферентно, но что-то на ее лице все-таки происходило. Он видел это раньше, такой тип реакции. В допросной комнате такое нечасто встречалось, но все же иногда ему доводилось наблюдать подобное – несколько раз, не больше. Такая реакция занимала обособленное место в том реестре внешних проявлений человеческих эмоций, который Сэм Бергер приобрел с опытом. Он только не мог точно определить, что это.

Они далеко от Вестероса, далеко от телекамер, которые неумышленно поймали два ее решения. Тогда многое отражалось у нее на лбу. Два явных решения. Сначала решение в принципе поговорить с местным телевидением, потом решение назвать свое имя.

Если бы она не сделала этого полтора года назад, она бы сейчас не сидела здесь. Ни один из них.

Нет, нынешняя реакция была значительно слабее, и все же ее можно было заметить. Хотя не на лбу, скорее под глазами.

Лоб был абсолютно гладкий.

– Ботокс? – наугад спросил Бергер.

Натали Фреден посмотрела на него. В первый раз не последовало немедленного ответа. И никакой примечательной реакции.

– Лоб, – продолжил Бергер и дотронулся указательным пальцем до верхней части ее лица. – Он был очень выразительным в Вестеросе.

– В Вестеросе?

– Вы знаете, о чем я говорю. Интервью местному телевидению в Вестеросе. Когда вы приняли свое решение.

– Я действительно не знаю, о чем вы говорите.

– Ну, конечно, – сказал Бергер и откинулся на спинку стула. – Итак, ботокс? Зачем он вам понадобился? С чего бы вам хотеть сделать мимику менее выразительной?

В ответ она только покачала головой.

Бергер ждал и думал. Что за реакцию он видел? Он перелистывал свой внутренний реестр. Что из сказанного им вызвало эту реакцию? Масса информации. Когда проявилась та реакция? В какой в точности момент?

Он нашел то, что искал. Это был порыв, непроизвольное желание прокомментировать что-то, им сказанное. Ей пришлось сдержаться. Прокомментировать? Нет, не прокомментировать. Исправить. Да, именно так. Он сказал что-то, что она хотела поправить. Ему захотелось немедленно прерваться и пересмотреть видеозапись.

Беседа о ботоксе нужна была, только чтобы выиграть время и подумать. Все же Фреден ответила:

– Ботокс существует не для того, чтобы разглаживать лоб. Изначально не для этого.

– Это ведь нейротоксин? – спросил Бергер, безразличный к ответу.

– Вариант ботулотоксина с меньшей концентрацией, – сказала она. – Одно из самых ядовитых среди известных веществ. Около одного миллилитра хватило бы, чтобы убить всех людей во всей Швеции.

– И это с радостью впрыскивают себе в каком-то жалком сантиметре от глаз?

– Ботокс поначалу использовался для лечения спазмов, связанных с повреждениями мозга.

Она говорила. Говорила по собственной инициативе. Уже это само по себе было ново. Бергер не стал ее прерывать.

– И очень часто для лечения мигрени, – продолжала она.

Он посмотрел на ее изменившееся выражение лица и спросил:

– Следовательно, мигрень? Вы сделали инъекцию ботокса в лоб против мигрени?

– Да, – ответила она.

– Хм. Серьезная мигрень?

– Достаточно.

Бергер бросил многозначительный взгляд в сторону видеокамеры в левом углу на потолке. Ди, вероятно, уже уловила намек. Он опустил голову, взгляды вошли в клинч.

– Что было неточностью? – спросил, наконец, Бергер. – Из того, что я говорил.

– Что вы имеете в виду?

Он вздохнул и попытался еще раз, но уже чувствовал, что с него хватит.

– Я сказал массу разных вещей о трех местах, где вы стояли среди любопытствующих. Что-то из этого было неточно. Что именно?

Поскольку она только смотрела на него и лоб ее был все так же гладок, Бергер швырнул на стол еще фотографии.

– Март прошлого года, пятнадцатилетняя девочка пропала, полиция проводит операцию в Вестеросе – бац, там стоите вы. Февраль этого года, пятнадцатилетняя девочка пропала, полиция проводит операцию в Кристинехамне – бац, там стоите вы. Вчера утром, пятнадцатилетняя девочка пропала, полиция проводит операцию в Мерсте – бац, там стоите вы. Как вы могли оказаться во всех этих трех местах?

– Это случайность, – ответила Натали Фреден. – Я путешествую по всей Швеции. Я так живу. Месяц-другой мне приходится работать то здесь, то там, несложные офисные обязанности, но в остальное время я не сижу на месте. Иногда я наталкиваюсь на разные вещи. Ничего удивительного.

– Вы правда не понимаете, что это действительно удивительно? Что это по-настоящему удивительно? Вы умственно отсталая? Лежали в больнице?

– Фу, – произнесла она с отвращением и отодвинула от себя фотографии.

– Я серьезно, – сказал Бергер и схватил ее за запястья. Вас нет ни в каких реестрах, вы живете вне общества. Ваш социальный портрет соответствует преступнику, бомжу или психически больному человеку. Но это маска.

– Что это?

– Маска, роль. Вы притворяетесь кем-то, кем не являетесь.

– Вы не понимаете, – сказала она, освобождая руки. – Вы не можете уловить главное. Во мне нет ничего странного, просто я свободный человек. Я именно тем и занимаюсь, что езжу на велосипеде, пользуясь совершенной свободой. У меня нет кредитных карт, Интернета, мобильного телефона. Я попробовала один раз, попыталась завести мобильник, попыталась зарегистрироваться в Фейсбуке. Но я отказалась от этого, к чему оно мне?

Отвратительно было то, что ее рассказ постепенно становился все более достоверным. В первый раз в сопротивляющемся сознании Бергера зародилось сомнение. Тяжелая мигрень, постоянные поездки на велосипеде по Швеции, вероятное прошлое в разного рода клиниках для душевнобольных, никаких постоянных доходов, унаследованная квартира, возможно, обувная коробка, набитая доставшимися по наследству наличными, на которые она живет. И эта странноватая формулировка «это видно по вашим глазам». В целом асоциальное существование вне общества.

Идеальная ассистентка.

Покорная помощница.

Рабыня у хозяина.

– Кто он? – заорал Бергер и встал. – Кто, черт побери, эта мразь, которая держит вас в своей власти? Ради кого вы готовы громоздить ложь на ложь? Кто ваш господин и повелитель? Кто послал вас сюда ко мне?

Дверь за спиной у Бергера открылась. Вошла Ди и полушепотом сказала ему на ухо, очень убедительно:

– Сэм, тебе звонят по важному делу.

Она проводила его к выходу из допросной через одну из двух дверей и мягко и аккуратно закрыла ее за собой. В маленькой звукоизолированной комнатке она обернулась и рявкнула на Самира, сидящего за компьютером:

– Следи за всеми ее движениями. Если она попытается до чего-нибудь дотронуться, сразу же врывайся в ту комнату.

Тут она вперила в Бергера свой самый острый взгляд, покачала головой и отошла в сторону. За ней стоял Аллан. Было ощущение, что даже его кустистые брови говорили: «А ведь все выглядело так многообещающе».

Бергер прикрыл крышкой закипающий котел, мысленно сформулировал ответ и произнес:

– Ты и сам видел, к чему все шло, Аллан.

– Само собой. Но еще я видел, что все шло к срыву.

– Она марионетка, – сказал Бергер. – Она тщательно отобранный псих с измочаленными нервами, которым эта мразь управляет на расстоянии. Она – лишь оболочка вокруг воли другого человека. И ее сюда поместили намеренно. Он хочет, чтобы она была здесь. Она вообще проходила через металлоискатель? Да у нее в животе может быть целая бомба. Или по крайней мере передатчик, записывающее оборудование.

– Ты сам в это не веришь, – возразил Аллан.

– Отправьте ее на рентген, – принялся настаивать Бергер. – На всякий случай.

Аллан метнул быстрый взгляд в сторону Ди, которая сделала солидарную мину. Аллан кивнул и сказал:

– Проследи за этим, Дезире.

– Ты заметила три критических момента, Ди? – встрял Бергер.

– Я заметила лечение мигрени ботоксом, – ответила Ди, заглядывая в блокнот. – Я уже дала поручение. Это не может быть обычной процедурой, и ее должны были провести в течение последних восемнадцати месяцев. Еще я заметила ее реакцию, когда ты раскрыл наши три места преступления. Майя и Силь работают над этим, пытаются определить, в какой точно момент возникла эта реакция. Потому что она ведь хотела поправить тебя?

– Я хорошо тебя натренировал, Ди, – сказал Бергер.

– Черта с два ты меня тренировал. Но ты сказал три? Я не уверена насчет третьего критического момента. Арвид Хаммарстрём и наследство? В таком случае это уже тоже проверяется прямо сейчас, да. Но про Марихемскую школу ведь правда.

– Нет, – ответил Бергер. – Я имел в виду велосипед. Вы его нашли?

– Неясно. Мы конфисковали три женских велосипеда марки «Рекс» в окрестностях дома. У нее с собой не было ключа от велосипедного замка, а все три найденных велосипеда были с замками. Мы пытаемся получить отпечатки пальцев и одновременно сравниваем велосипеды с фотографиями.