Монстры «Последнего рая»

Вскоре он вышел на освещенную улицу, добрался до поворота. Завернул за угол.

Никого.

Прислонился к ограде. Почувствовал запах мочи и еще чего-то гадкого.

Ничего, плевать, главное – устоять и не грохнуться вниз.

Ему казалось, что если он сейчас упадет, то уже не встанет никогда. Тут он ощутил, что что-то теплое течет по его лицу, капает на одежду. Проведя рукой по лицу и глянув на нее, он понял, что это кровь.

Все лицо его было в крови. Теперь и рука тоже.

«Господи, кто-нибудь, пожалейте меня!..» – застонало его сердце…

Пропитанный мочой, неподвижный воздух заполнял легкие. От этого его начало тошнить. Он стал хватать ртом куски тяжелого вонючего воздуха, пытаясь успокоить тошноту. Но напрасно: от этого тошнило еще сильнее.

Его опрокинуло на землю.

И там, на земле победившая его тошнота стала выворачивать его наизнанку. И выворачивала до тех пор, пока изо рта у него не полилась желчь. Несколько раз он ударился лицом об асфальт, в кровь разбив губы. Казалось бы все, рвать уже больше нечем, но проклятая желчь все вытекала и вытекала, обжигая воспаленное горло.

Героем быть тяжело. Герои должны умирать. Пусть… Черт с ней, со смертью, она была бы настоящим облегчением… Но не так же…

Вокруг не было никого. Был только черный и холодный тротуар. Все тело болело. Каждая его клеточка. Он в изнеможении повалился на асфальт.

Потом все-таки поднялся, увидев в луже под собой, где вперемешку с кровью и блевотиной плавали ночные звезды, свое отражение. Мертвое, пустое, совсем чужое ему.

Он тихо заплакал. Слезы текли из глаз и смешивались с кровью на щеках.

Он вытер лицо рукавом.

И тут услышал, как за спиной у него раздался звук мотора. Громко хлопнула дверца. Кто-то уверенными шагами подошел к нему, поднял за шиворот, поставил на ноги. Зачем?

Это был полицейский.

Впрочем, Стэну было уже все равно. Пусть. Хрен с ними со всеми. Лицо полицейского было равнодушное. Он увидел блестящую звезду на черном кителе. Что-то еще блестящее. Полицейский принялся шевелить губами, даже какие-то звуки стали до Стэна доходить, но он ничего не понял, словно бы полицейский говорил на чужом, непонятном ему языке. Слова вроде были обычные, но он их не понимал. Фразы застревали в его ушах и смешивались в непонятную ему словесную кашу. Полицейский продолжал что-то говорить. Но Стэн все равно не понимал. Ему было плохо. И снова какие-то непонятные для него слова. Он помотал головой, раскрыл кровоточащий рот и зашевелил в ответ разбитыми в кровь губами. Однако вместо голоса из него вырвался какой-то нечленораздельный хрип. Вдобавок ко всему красная, пузырящаяся слюна потянулась у него изо рта, шлепнулась на асфальт.

Он стал кашлять, разбрызгивая вокруг капельки желчи и остатков рвоты. Полицейский выругался, отпихнул его, отчего он повалился на землю, словно куль с дерьмом. И тут, лежа на земле, он услышал, как позади него хлопнула дверца, потом мотор завелся, и машина уехала. Через несколько минут он все-таки поднялся, сел, прислонившись спиной к стене какого-то строения, достал сигаретную пачку. Она была вся заляпана кровью. Вытащил сигарету. Она была тоже в крови. Спички. И они оказались в крови. Затянулся несколько раз, закашлялся, отшвырнул сигарету. Из глаз потекли слезы.

Он обтер лицо рукавом.

Он не помнил, как добрался до дома. Память об этом как отрезало.

Очнувшись, он обнаружил, что лежит в пустой ванне. Едва разлепив глаза, он тут же зажмурил их – голова трещала нестерпимо, словно спелый арбуз под катком. Он хотел было пошевелить ею, но от этого ее еще больше раскочегарило. Стэн попытался вспомнить, что же это такое с ним произошло, но от этого внутри ноющего черепа прошлась новая волна головной боли. Во рту было как кошки насрали, пить хотелось невыносимо. И тут он понял, что лежит в ванне совершенно голый. Голый в обшарпанной с подтеками ржавчины ванне без всяких признаков воды. Наверное, он хотел обмыть себя, но не смог включить воду. Или забыл про это.

Господи, что это с ним такое было? Какие-то смутные воспоминания выползли из памяти, потом снова исчезли. Стэн испугался: что же, все-таки там было, позади, раньше? В какую еще историю он влип?

Он попытался сесть или хоть как-то подняться.

Невероятными усилиями это ему все-таки удалось. Привалившись спиной к торчащей из ванны трубе, он включил воду, подставил себя под нее, с закрытыми глазами нащупал кусок мыла и стал смывать с себя все, что только можно было смыть…

Через какое-то время он кое-как пришел в себя. Желая узнать хоть что-то, включил телевизор. Вскоре стали передавать криминальные новости.

Что ж, он узнал, что хотел: вчерашнее ограбление магазина в его районе, снова его, Стэна, лицо, на этот раз уже не в виде фоторобота, а запечатленное на камере слежения перед кассой, которую он, вернее сказать они, обчистили вчера поздно вечером.

Так он снова превратился в преступника, став с этого момента еще более осторожным, покидая дом только в случае крайней необходимости.

Для пущей надежности он отрастил бороду, удивившись как она преобразила его, сделав почти неузнаваемым.

Где-то через месяц после случая с магазином, он вышел в очередной раз на улицу, направившись за покупками.

Проходя мимо какого-то бомжа, лежащего не то в луже крови, не то еще чего-то буро-красного, он вздрогнул: лицо несчастного было рассечено чем-то острым, шея искромсана. Так что это была, скорее всего, кровь.

Паршивые тут были места… Но делать было нечего: при его таящих деньгах выбирать не приходилось, ведь место для съема жилья было дешевле некуда.

Вынужденный выходить из дома по ночам, он уже не оставлял оружия дома: не хватало еще попасть снова в чьи-нибудь лапы.

Уже подойдя к своему дому с парой бумажных пакетов съестного, Стэн внезапно ощутил, что за ним следят. Он замер, потом со всех ног бросился в тень. Он еще не понимал, с какой стороны исходит угроза, и потому прижался спиной к стене, поставил пакеты на землю и достал пистолет. Еле заметное движение происходило совсем рядом с ним, потом из темноты раздался властный мужской голос:

– Не дури, я успею выстрелить раньше, чем ты меня увидишь.

– Что ты хочешь? – спросил Стэн.

– Брось пистолет, – приказал голос.

Стэн выполнил просьбу, выбросил трофейный пистолет, который когда-то забрал у полицейского в туалете магазина, и вышел на свет, подняв руки и, повернувшись вокруг себя на 360 градусов, вернулся на прежнее положение – лицом к говорящему, которое так и не мог рассмотреть в темноте.

– Ну, кто тут такой страшный, выходи, – произнес он спокойно.

Из темноты вышел человек в штатском, держа в одной руке пистолет, в другой – полицейский жетон.

– Вы Стенли Вудворт Джеккинс? – спросил человек.

– Ну, я, – отозвался Стэн.

– Вы арестованы, сэр.

– Что ж, арестован так арестован, – вздохнул Стэн, и, протянув руки вперед, сказал равнодушно: – Одевайте свои наручники, раз уж поймали самого опасного в мире преступника.

– Иди к машине, – ответил ему человек.

– А где машина-то? – поинтересовался Стэн.

– За углом.

Через минуту они уже были у машины.

– Давай, садись на заднее сиденье, – приказал человек в штатском, открыв перед Стэном дверь. – И без глупостей.

– Без глупостей, так без глупостей, – безразличным голосом произнес он.

Однако едва дотронувшись до дверцы машины, он вдруг с силой пихнул ее назад, сбив человека с ног, и бросился наутек, свернув за угол дома, где только что прятался. Полицейский быстро вскочил на ноги и бросился за ним в погоню. Но не успел он обогнуть угол дома, как получил страшный удар чем-то длинным и тяжелым поперек корпуса, отчего снова рухнул на землю.

Стэн, отбросив доску в сторону, приставил к голове лежащего на земле полицейского только что подобранный пистолет и приказал:

– Не шевелись, а то выстрелю.

Видя, что полицейский не собирается сопротивляться, он быстро нашарил у него под пиджаком наручники, защелкнул их у того на запястьях, забрал служебный пистолет и сказал:

– Лежи тут и не рыпайся полчаса, понял?

Полицейский молчал.

– Понял?!! – Стэн нагнулся к лежащему и, схватив его за плечи, тряханул. – Понял, я тебя спрашиваю, сука?!!

– Да! Да! Понял, понял! – поспешил заверить его лежащий на земле человек.

Стэн бросил полицейского обратно на землю и, переступив через него, заспешил к себе в квартиру: пора было убираться из этого района, в котором оставаться было уже более чем опасно…

С этого дня для Стэна наступило время скитаний по стране.

Снова и снова были дороги, холод и дождь, снег и град, и испепеляющее солнце и снова ночь и снова день, и снова ночь… Если бы он смог хотя бы раз встретить того, кто мог бы ему внятно объяснить – зачем ему бежать куда-то, зачем скрываться, зачем вообще жить человеку, когда из этой его жизни давно уже ушла цель. Но таких мудрецов он не нашел. Да и были ли они?

Глупо было бегать по миру, боясь каждого полицейского. Гораздо проще взять и покончить с собой. Но странное дело – опасность быть арестованным толкала его к бегству, а, следовательно, отдаляла от смерти. Это было нелогично, хотя все последнее время он только и делал, что поступал вопреки здравому смыслу.

Он ловил себя на том, что чем больше была опасность его ареста, тем больше ему хотелось жить.

Для чего и для кого? Он не знал. Просто жить – и все.

Он плутал по городам, пробавляясь случайными заработками, петлял по стране, пытаясь сбить со своего следа нет, не полицию даже, которой наверняка и без него дел хватает, а эту адову муку, порождаемую памятью, муку, что шла и шла за ним по пятам подобно голодной волчице, ждущей только случая, чтобы вцепиться в него и больше уже никуда не отпустить.

Сначала он остерегался полиции, потом перестал: ведь он не был ни убийцей, ни сколько-нибудь известным преступником, на которого можно и нужно было бы устраивать тотальную охоту по всей стране. Он просто бежал от самого себя, плутал и плутал, спускаясь все ниже и ниже на дно, с каждым днем все больше и больше теряясь и теряя, перестав обращать внимание на себя, на бесконечные резкие повороты, падения и предательства, тщетно пытаясь уйти, спастись от наваждения, найти хоть какой-нибудь угол на этой проклятой земле, в котором он смог бы отгородиться от мира и вернуться назад, к самому себе.

Он не помнил, кого встречал на этом бесконечном пути от себя и к себе, впрочем, и всем остальным он был не особенно нужен, а поэтому и его наверняка никто тоже не помнил.

Что есть у человека, кроме надежды? А что есть у того, у кого и надежды-то никакой нет?

В конце концов, потратив последние деньги и вконец опустившись, он в один прекрасный момент вдруг отчетливо понял, что жить ему больше уже не нужно.

А что нужно?

Нужно непременно побывать там, в далеком Бостоне, на кладбище, побывать в последний, прощальный раз, чтобы проститься с ними, с двумя уже давно покинувшими поверхность земли телами, с двумя не покинувшими его, Стэна, душами…

Да, у него появилась ясная конечная цель его жизни: добраться, доцарапаться до знакомой могильной плиты… чтобы иметь возможность лечь в землю рядом с ними, а не где-нибудь еще, вдалеке от них. Ведь не на свалке же подохнуть, в самом деле!

Теперь у него не будет препятствий на этом последнем пути, в конце которого его ждет прощание и смерть, прощание и смерть… Никто, ничего уже его не остановит…

Да, он оказался на дне жизни, но, упершись сейчас в это дно ногами, коснувшись его, он решил все-таки оттолкнуться от дна и выплыть на поверхность, пусть там и плавает всякая пена. Черт с ней, он уже ничего не боится в этой жизни, потому что ему уже ничего не жалко потерять.

С этого дня он будет двигаться к Восточному побережью, туда, в Новую Англию, в чинный скучный Бостон, к старому кладбищу как последнему его, Стэна, пристанищу и цели.

Решено.

Раз и навсегда.

Что ж, когда есть цель, то и средства ее достижения тоже будут. А еще будет смысл жить. Пусть только на этом пути от себя к ним, лежащим под могильной плитой, но все-таки это лучше, чем то, что было у него раньше.

Через три недели он добрался до Бостона.

Было раннее утро. Он стоял на коленях перед их могилой и плакал, не стыдясь и не утирая слез, плакал от облегчения и удачи: он, Стэнли Вудворт Джеккинс наконец, наконец, наконец добрался до пункта своего назначения…

Всего одно событие, которого он никак не мог ждать или предвидеть – их смерть, не отпустит теперь его никогда и не позволит свободно дышать…

Поэтому и жить ему совсем не зачем.

Все предельно просто.

И от этого на душе у него стало вдруг необыкновенно ясно и хорошо. Как давно уже не было.

Он все стоял и стоял на коленях, сжав ладони в молитвенном жесте и закрыв глаза. Стоял без звука, без зрения, без движения. Ему оставались только воспоминания. Здесь была последняя точка его недлинной повести. История его жизни должна закончится именно тут. Это ему было совершенно ясно.

И не надо никуда больше бежать.

Перед его мысленным взором были они: Эмили и Сью.

Пробыв с ним некоторое время, они стали удаляться белыми пятнами. И вот их уже опять нет…

А что же есть?

Есть пустота…

И еще очень сильный холод…

То ли снаружи, то ли внутри.

Впрочем, это уже и не важно.

Он вздохнул, открыл глаза и встал с колен.

Каркали вороны, которые почему-то так любят кладбища.

Он машинально отряхнул землю с брюк и почувствовал, что смотрит на жизнь уже совсем по-другому, не так как было каких-то полчаса назад.

Мир изменился почти мгновенно.

В нем осталось всего два чувства: легкий почти незаметный голод и невыразимое, забытое уже им спокойствие.

Почти мировое спокойствие, которое, говорят, обычно снисходит на алкоголиков, да еще на великих философов, которые всю жизнь только и делали, что искали ее, жизни, смысл.

Может, это от того было, что и он нашел-таки этот смысл. Нашел его здесь, на пустынном кладбище.

Смысл его жизни был теперь один – его как можно более скорая смерть.

Стэн поежился, поднял воротник пальто и, достав «Беретту», снял ее с предохранителя.

И тут за спиной его раздался чей-то тихий, но все же явственно слышный голос:

– Да, счастливой жизни нет, есть только счастливые мгновения ее.

Он резко обернулся и увидел невысокого седого узкоглазого старика. Это был то ли японец, то ли кореец, то ли китаец – Стэн плохо различал разницу между людьми из их краев.

Старик протянул ему сухую морщинистую руку и сказал:

– От души поздравляю нас обоих.

«Господи! Мне сейчас не хватает только сумасшедших косоглазых стариков!» – подумал Стэн, однако все же пожал протянутую ему руку.

Странно, но рука у старика была твердой как гранит.

– Вы кто? – спросил Стэн, быстро спрятав пистолет в карман.

– Важно не кто – я, а кто – вы, – ответил незнакомец.

– И кто же, по-вашему, я? – усмехнулся Стэн, не очень понимая, о чем старик говорит.

– Вы – тот, кого я давно ищу, – пояснил старик и мягко улыбнулся. – Вы ведь мистер Стэнли Вудворт Джеккинс, если я не ошибся?

– Да, – несколько опешив, отозвался Стэн. – Господи, да откуда вы меня знаете?

– Это не важно. Важно то, что вы сейчас думаете о том, что есть глубочайший смысл в словах сэра лорда Байрона: «Сочтите часы счастья, пережитые вами, сочтите дни, проведенные без страданий, и знайте, кто бы вы ни были, что еще лучше и не быть». Что, разве я не прав? Так что давайте не будем тратить время понапрасну и поспешим сделать то, что нам с вами сделать надлежит.

Видя, что Стэн все еще никак не может прийти в себя, старик сказал:

– Увы, человеческая плоть слаба. Что не скажешь о душе. У нас мало времени на ерунду, мистер Джеккинс. Его вообще мало. Поэтому прошу вас следовать за мной.

Сказав это, он повернулся и быстро зашагал по направлению к выходу с кладбища, даже не сделав никакого пригласительного жеста, видимо точно зная, что Стэн непременно последует за ним.

Впрочем, Стэну и вправду ничего не оставалось, как отправиться за странным косоглазым стариком, невесть откуда взявшимся и неизвестно куда уходящим сейчас от него по дорожке между могилами…

Глава 4. Замок Альфом.

Стэн тряхнул головой, протер глаза и посмотрел на часы, которые сообщили ему, что ли не сутки прошли с того самого мгновения, как он отошел от могилы и отправился вслед за стариком…

Все это время они без устали разговаривали в роскошном номере отеля, где остановился старик. Вернее сказать, больше говорил Стэн, а старик почти все время молчал, слушая его рассказ. Звали старика Акира Таримура. Он был японец. Это всё, что он сообщил Стэну. Впрочем, тому не было до остального дела. У Стэна как плотину прорвало: он все говорил и говорил без устали, не обращая внимания на время. И странно – при этом он совсем не чувствовал усталости. Впрочем, старик, вроде бы тоже.

Сейчас Стэн как раз заканчивал подробное описание убийства того самого, последнего из семерых, что исковеркали ему жизнь. При этом он не ощущал никакой опасности оттого, что этот странный старик может его выдать полиции или еще как-то использовать его, Стэна, откровения против него же самого.

– О чем это я рассказывал? – спросил Стэн, отвлекшись от своего рассказа и потеряв нить повествования.

– Про то, как рассчитался с тем, последним убийцей твоих родных, – напомнил ему старик.

– Ах, да, правда, – вспомнил Стэн. – Что ж, не скрою, я убил его с тем же удовольствием, как и его предшественников. Вот так запросто взял и убил. Интересно, оказывается это настолько легко, что даже странно. И главное – никаких угрызений совести. Я долго размышлял, как порешить его, долго выслеживал. А когда убил – ощутил себя спокойным как слон. Стоял над ним, а он лежал на земле передо мной, расстрелянный в упор, весь какой-то несуразный – одна нога подвернута под себя, руки раскинуты в стороны. На всякий случай я выдал ему контрольный кусок свинца в голову. Как в глупых фильмах про киллеров-профессионалов. БАХ! Стою и смотрю, как начинает течь кровь – лужа под ним расползается все больше и больше. Настолько легко все получалось с ними со всеми, что даже не верится. Чик и все: очередной объект готов к переходу в иные миры. В общем, убил этого последнего и быстро ушел, напрочь забыв про то, что сделал. И никаких угрызений совести не испытывал. Никаких. Вы думаете, что злое начало всегда побеждает в человеке доброе?

– А ты как думаешь?

– Я думаю, что зло оно и есть зло. Возьмите зло в моей душе. Зло, с которым я ничего не могу поделать. Чем оно для меня было? Скажу честно – оно давало мне силы жить. И потому я культивировал в себе это зло, не позволял ему исчезнуть. Не скрою: меня ожидало большое потрясение от знакомства с собой настоящим, каков я есть на самом деле… Впрочем, это мало интересно, поскольку я не собирался жить дальше. Поэтому и потрясения особого я не испытал. Так, небольшое удивление и всё.

– Я понимаю – тебе по-прежнему не хочется жить.

– Жить?! – усмехнулся Стэн. – То есть пребывать в вечном, нескончаемом одиночестве, задыхаясь от невозможности быть частью этого трижды прекрасного мира?! Жить, чтобы в конечном итоге очутиться в психушке? Дабы и там процеживать память, но теперь уже сквозь решетки на окне?! Или вы станете мне доказывать, что в этой моей жизни остался хоть какой-нибудь смысл?

– Я знаю только одно: ты обязательно найдешь этот смысл.

– Где? – Стэн криво усмехнулся. – Где я его найду – в секс-шопе? Бросьте! Нет никакого смысла в этой моей жизни. Нет смысла жить, нет смысла бояться, ведь страх – эволюционное приспособление, помогающее сохранить собственную шкуру. Но какой во всем этом толк? Зачем беречь свою шкуру, если она мне опротивела? Я признал свое поражение. Вот и все.

– А я не признаю поражений. Для меня есть только один путь – Победа. Даже если я промахнулся… Только Победа.

– Вы не поверите, но для меня все это пустые слова. Возьмите мой случай. Раньше я не был злым. И не обозлился бы, если бы дух небытия не пожрал их, Эмили и Сью. Я не хотел понимать, что они ушли. Даже в своих мыслях я не мог признать этого. Они не могли умереть. Не могли – вот и все! Но я боюсь…

– Что рано или поздно тебе придется это осознать?

– Да. И не только это, но и многое, многое другое. Страшно не умереть, нет, этого я как раз и не боюсь. Страшно осознавать, что больше ничего не будет. Смерть забирает у нас все, все самое дорогое. Люди, которые ушли, больше никогда не вернутся. Вот в чем весь ужас. Никто не оттащит меня от пропасти.

– Конечно. От пропасти тебя оттащить никому другому не удастся. Никому. Это верно.

– Ну, вот видите!

– Только ты сам сможешь оттащить себя от нее. У тебя есть выбор – вот что ты должен понять. Кем ты хочешь быть? Кто ты сейчас?

– Если честно – сейчас я опустошенный сосуд.

– Отлично. Наполни его тем, что хочешь ты, а не другие.

– Я ничего не хочу. Небо тому свидетель! – заверил старика Стэн.

– Небо… Небо остается и будет оставаться тем же самым, что было десять, сто, тысячу лет назад. Есть вещи, которые меняются медленно, а есть вещи, которые меняются быстро.

– Например?

– Например, люди.

– Люди меняются быстро? – усмехнулся Стэн. – Что-то не замечал.

– Я имею в виду их быстрое изменение по отношению к нам. К нам лично. Например, вчера они были плохие – сегодня хорошие.

– Наоборот – бывает. А так, как вы говорите – не припомню. Поэтому я не люблю людей.

– А компьютеры?

– Их – люблю.

– Почему?

– Потому что с ними проще. Они делают только то, что ты им скажешь. Им не надо объяснять дважды. Это настолько удобно и гармонично, что даже пугает.

– А люди?

– Мне нет до них дела.

– Но ты ведь тоже человек.

– Ну и что? Что толку от того, что я человек?! – воскликнул Стэн с раздражением. – Кому это нужно?!

– Тебе самому.

– Чушь собачья! – зло произнес Стэн и добавил: – Какой прок в том, что я человек, если я уже давно не живу, а существую? Или вы знаете, как мне перестать существовать и начать по-настоящему жить?

– Это очень просто. Скажи себе – долой вирусы душевной смуты и упаднических настроений!

– По-вашему есть спасительная вакцина от моей болезни?

Стэн произнес последние слова с каким-то странным раздражением. Тем более странным, что этот старик, видимо хорошо знал, что говорил.

И чем больше Стэн раздражался, слушая слова японца, тем более тот был спокоен.

Вот и сейчас он все тем же ровным безэмоциональным голосом ответил ему:

– Это тебе только кажется, что спасительного лекарства от твоей болезни нет. Это всё оттого, что ты спишь. Все люди спят. Поначалу они просыпаются, затем бодрствуют, чтобы опять заснуть. Это они называют жизнью. Маленький сон во время вечного сна – вот что такое жизнь. Ты хочешь узнать про свой сон?

– Да.

– Зачем? Спи, как и спал.

– Я хочу найти свой путь. Как мне это сделать?

– Всё, что нам нужно уже есть у нас внутри. То, что нужно тебе, уже пребывает в тебе самом. Тебе осталось только найти это запрятанное внутри тебя самого. Если хочешь обрести смысл и протянуть мост над обрывом – то должен это сделать. Должен – вот твой спасительный круг в океане бурь. Должен и всё тут. Должен идти, должен победить свою слабость. Иначе она утащит тебя на дно. Именно слабость – твой самый опасный враг, который у тебя внутри. А снаружи твои враги те, кто отнимает или хочет отнять жизни у невинных, – пояснил его собеседник.

– Таких миллионы и миллионы. Что я могу сделать с ними со всеми один?

– Выдержать свою слабость. Выдержать, чтобы побороть ее.

– Ради чего?

– Ради того, чтоб показать другим, чего ты стоишь. А больше всего – показать это самому себе. Тебе нужно во что бы то ни стало продолжить идти вперед к своей единственной цели. Чтобы не быть неудачником. Чтобы испытать себя. И чтобы себя победить. Труден всего лишь первый отрезок пути. Дальше будет легче. Твои шрамы зарубцуются. Пережитая боль сделает тебя сильнее сильных. Ты станешь мудрее и больше не повторишь сделанных ошибок. Ты выдержишь следующее испытание достойнее. А их еще будет много в твоей жизни.

– Моя жизнь… на черта она мне сдалась?! – воскликнул Стэн в сердцах.

– Отдели свою жизнь от жизни слабого большинства. Пусть малюсенькие котелки их крохотных жизней продолжают понапрасну кипеть. Пусть их варево булькает, пусть их никчемные судьбы бултыхаются и перемешиваются друг с другом. Твоя же жизнь не должна останавливаться или сбавлять темпа. И пусть остальные продолжают карабкаться вверх на вершину успеха, пусть перерезают друг другу глотки, дергают за ноги и спихивают в пропасть. Пусть! Твой путь – другой.

– И что же мне надлежит делать на этом пути, даже если он и есть?

– То, что и всегда.

– Что же это? Я не очень понял, про что вы говорите, – признался Стэн.

– А чем ты был занят до того, как все это произошло? По-моему создавал разные полезные программы.

– Откуда вы это знаете?! – искренне удивился Стэн.

– Знаю.

– А что вы еще про меня знаете?

– Многое. Но не в этом дело. Сейчас главное не в том, откуда я знаю о твоей работе, сейчас для тебя важнее, что я здесь.

– Вы работаете на правительство Японии? – предположил Стэн. – Или на японскую разведку? А, может, на какую-нибудь электронную корпорацию?

– Ни на кого я не работаю. Вернее сказать, я работаю на всех.

– То есть? – не понял слов старика Стэн.

– Это ты поймешь потом. А сейчас я скажу тебе одно: я здесь нахожусь только для того, чтобы ты понял – главная задача жизни каждого человека состоит в том, чтобы настоящее сделать настолько приятным, настолько заслонить им прошлое, чтобы это прошлое умерло, чтоб к нему не тянуло. Пойми: ты никому кроме себя не нужен. По крайней мере, сейчас. Но разве быть нужным себе самому – мало? Что ты помнишь наиболее ярко из того, что было за последние сутки твоей жизни?

– То, что я пытался покончить с собой.

– Нет, это не выход, – убежденно проговорил старик.

– Почему?

– Потому что смерть это слишком легко. У тебя же есть выбор… Не слушай свою боль – из-за нее ты можешь пропустить что-то важное. Поднимайся, а не опускайся. Но поднимаясь в гору, имей мужество пройти по обрывистой тропе. Идя по снегу, имей мужество пройти по скользкому насту. В слове «мужество» заключен глубочайший смысл. Если на опасных поворотах жизни и на ухабах мирских путей тебе не хватает мужества, ты непременно застрянешь в какой-нибудь заросшей бурьяном яме.

– Истину трудно найти, если не знаешь правильного пути к ней.

– Дорога, на которой люди соперничают друг с другом, узка. Сойдя с нее, ты сможешь идти, куда хочешь по бескрайнему простору, и тогда весь мир и все дороги вселенной будут принадлежать тебе. На истинном Пути нет проторенных троп. Тот, кто им идет, одинок и в вечной опасности.

– Я и вправду одинок, – признался Стэн. – И вокруг меня непроглядная тьма.

– Лишь пожив внизу, узнаешь, как опасно карабкаться наверх. Лишь побывав в темноте, узнаешь, как ярок солнечный свет. Когда на сердце светло, то даже в темном подземелье блещут небеса. Когда же в мыслях мрак, то и при свете солнца плодятся демоны.

– Мои мысли давно уже спутались.

– А ты перестань думать. Над сосудом, в котором рыба протухла, роятся мухи назойливых мыслей. Выброси рыбу и омой этот сосуд, тогда и не будет мух. Когда в душе нет твердости, отвернись от красок и звуков мира, дабы мирские соблазны не смущали твое сердце.

– Я не падок до соблазнов мира.

– Но у тебя все еще нет стойкости.

– Это правда. Иногда я спокойно переношу трудности, а иногда – нет.

– Это оттого, что ты воспринимаешь трудности как наказание, а не как благо. Когда ты научишься принимать мир как Учителя, когда ты взрастишь в себе непоколебимую стойкость, тогда ты смело сможешь окунуться в любую скверну. Если сполна изведать сладость и горечь этого мира, то какие бы бури ни бушевали вокруг, ты и бровью не поведешь. Не бойся опасностей, не бойся смерти – тогда только ты и будешь жить.

– Я не боюсь смерти, – заверил своего собеседника Стэн. – Я боюсь, что не успею сделать то, что должен. Хотя не ведаю своего предназначения. Но ведь оно есть! Иначе зачем же я тогда родился? Коротать время между юношескими прыщами и старческими морщинами?

– Утихомирь свою страстность в поисках пути: в котле с кипящей водой не найти холодного места. В пылу страсти не сохранить разума, ибо когда ты пылаешь – то рассудок твой исчезает как льдинка в огне костра. Если станешь хладнокровно смотреть на горячность, то узнаешь, что поспешность бесполезна в делах касающихся вечности.

– Я потерял покой в поисках того, что может удержать меня в этой жизни. Мне почему-то кажется, что я могу много сделать. Но сколько я не ищу, я так и не мог найти смысла своей жизни, своего главного дела в ней. Я чувствую, что оно где-то рядом, но каждый раз оно ускользает от меня.

– Однажды один человек, ищущий лучшее место для постижения мудрости жизни и обошедший тысячу земель, оказался на базаре, где мясник торговал мясом свиньи. И тут один покупатель спросил мясника – какой кусок у свиньи лучше? Что ответил ему мясник, как ты думаешь?

– Не знаю. Я плохо разбираюсь в разделке свиных туш.

– А как бы ты ответил, если бы тебе нужно было продать все куски, даже не очень хорошие?

– Наверное, я бы сказал, что все куски одинаково хороши.

– Именно так и ответил торговец. Вполне может статься, что это было обманом. Но именно тогда на этого человека, что искал лучшее место для постижения мудрости, нашло просветление. Именно тогда он постиг, что всякое место в этом мире – лучшее. Ты уже сделал много шагов на правильном пути.

– Хорошо было бы, если бы путь этот привел меня к тому, что я ищу. Для этого я буду трудиться всю жизнь. И готов перенести любые лишения.

– Не надо чересчур истязать себя, тогда не будешь знать ни настоящего отдохновения, ни настоящей радости, – заметил старик. – Если вечно отказывать себе в радостях, то для окружающих ты будешь подобен мертвящему дыханию осени. Не умирай для жизни раньше, чем умрет твое тело. И помни: найти путь очень трудно, но еще труднее – идти по нему, особенно до конца. Готов ли ты к тому, что тебе придется много претерпеть на этом твоем пути?

– Не больше, чем я уже претерпел. Да и смерти я не боюсь.

– Тогда трудись, чтобы ее не боялись другие.

– Что вы имеете в виду? – Стэн заволновался, ибо вдруг явственно почувствовал, что сейчас, именно сейчас и услышит то, ради чего он здесь.

– То, о чем я тебе только что сказал, – отозвался старик. – Плотник плотничает, воин воюет, пахарь пашет землю, женщина рожает и воспитывает детей, занимается домом. Но всем им мешает разбойник. Сделай так, чтобы усмирить разбойников или хотя бы огороди честных людей от страха, что разбойник придет и отнимет их имущество, здоровье или даже жизнь. Путь сильного – становиться еще сильнее. Настолько сильнее, чтобы достало сил защищать слабых. Все остальные пути приведут тебя в пропасть. Если ты таков – то это и есть твой путь, если нет – тогда ты напрасно вдыхаешь воздух этого мира. Окружив себя неприступным замком, ты создашь в уединении то, что в тебе зреет уже сейчас. Это и будет щитом, оберегающим мир от зла…