Обитель Разума

Этот отлаженный механизм не должен был давать сбоев. И все же сбой случился и сделал судьбу Лахезис столь необычной.

Она⁹ безмятежно дрейфовала в пространстве, не особенно заботясь о направлении. Это был безопасный район. Астероидов здесь крутилось мало – несколько крупных планеток неправильной формы, траектории которых были определены раз и навсегда. Лахезис приняла вид простыни – идеального квадрата, чрезвычайно тонкого, и всей плоскостью этого квадрата повернулась к звезде. Лавина квантов проходила сквозь Лахезис, пронизывала её насквозь, вызывая приятные щекочущие ощущения. Истончённое тело эреба подрагивало, словно парус, колеблемый ветром. Лахезис наслаждалась. Она чувствовала себя единственным живым и мыслящим существом во вселенной, и вселенная принадлежала ей. Её острый ум создавал в те минуты великолепную математическую поэму, к сожалению, навсегда для нас потерянную.

Эта идиллия закончилась резко и грубо. Лахезис уловила движение в пространстве невдалеке от себя, и тут же насторожилась. Края квадрата стремительно подвернулись, и через долю секунды живая туманность превратилось в сферу. Так она замерла, изучая окрестности, пытаясь выяснить, что же нарушило её блаженство.

К ней быстро приближался её сородич. Он находился уже близко, слишком близко. Этот эреб был гораздо крупнее Лахезис, и в открытой схватке она была бы поглощена им без остатка через несколько минут.

Взвесив свои шансы, Лахезис обратилась в бегство. Тело её сжалось, уплотнилось и слегка вытянулось. Пулей мчалась Лахезис сквозь бесконечный космос, а за нею неумолимо двигался её преследователь.

Она должна была бы легко скрыться от него, но другой эреб, как ни странно, не отставал. Он принял угревидную форму и скользил по её следу, как гигантская белая змея. Лахезис никогда бы не подумала, что такая крупная туманность может быть столь подвижна. Враг постепенно догонял ее. Она уже представляла, как её обволочет огромное облако, закрыв от неё свет, как будут разрываться связи между частицами, составляющими её тело, и медленно и мучительно будет гаснуть её разум, силой изгоняемый из материального пристанища…

Но вышло иначе.

Уже отчаявшись, Лахезис услышала, как преследователь обращается к ней.

– Остановись…

Это поразило ее. Эребы, самодостаточные создания, редко разговаривают друг с другом. А в этот миг, когда она выступала в роли жертвы, а враг её – в роли охотника, им и подавно было не о чем разговаривать.

Она не ответила и прибавила скорость, насколько возможно.

– Остановись…

Лахезис знала, что двигается вперед стремительно, и пояс астероидов уже близок. Тем не менее, она упорно продолжала бегство, надеясь, что преследователь, увлеченный погоней, позабудет об этой опасности и столкнется с одной из бесчисленных маленьких планеток. Это был её единственный шанс спастись.

Тем временем с другим эребом происходили удивительные метаморфозы. Он менял форму. Гигантский белый угорь становился короче, втягивал в себя хвост, уплотняя заднюю часть. Одновременно с этим он разинул пасть, грозящую проглотить Лахезис, и стал открывать её шире и шире. Отверстие это все увеличивалось, и та материя, которая прежде была хвостом угря, плавно перетекала вперед, отчего края отверстия утолщались. Теперь это был не угорь, это была невероятных размеров чаша. Преследователь сделал мощный рывок… Миг – и Лахезис была уже внутри этой чаши!

Со всех сторон окружила её белесая субстанция, и только впереди она могла ощутить присутствие звезд. Лахезис летела к ним, и чаша сопровождала ее. Как ни изворачивалась живая туманность – ей не удавалось вырваться из пленившего её сосуда.

Происходило что-то очень странное…

Наконец Лахезис свернулась, как ёж, и стала покачиваться из стороны в сторону, не касаясь стенок чаши.

– Ты самое прекрасное существо, которое мне доводилось видеть, – произнес другой эреб после долгого молчания.

– Не понимаю, – сказала Лахезис. – Убей меня или отпусти.

– Я собирался убить тебя и стать еще сильнее, чем я есть, но во время погони разглядел твою красоту…

– Не понимаю, – повторила Лахезис.

– Я желаю соединиться с тобой.

– Этого не может быть, – заявила Лахезис.

– Почему?

– Я не хочу этого, значит, и ты не можешь хотеть.

– Может быть, наоборот – я хочу этого, значит, и ты должна хотеть.

– Какая нелепость… – с досадой произнесла она. – Убей меня.

Прошло очень, очень много времени.

– Нет,– сказал другой эреб. – Я поступлю иначе.

Он заскользил куда-то в сторону, медленно и плавно, не выпуская Лахезис из своих объятий. В круглом отверстии над нею постепенно менялась звездная картина. Звезд было много – тысячи. Потом их стало мало – десятки. А потом они исчезли совсем, и вместо них появился уродливый, выщербленный, неровный бок миниатюрной планетки, бесформенной глыбы из льда и камня.

В этом месте он замер надолго. Словно паук, он плел сеть из электромагнитных полей, опутывая Лахезис этой сетью. Нематериальные, но прочные нити постепенно привязывали её к астероиду. Она была беспомощна и ждала. Одно неловкое движение – и другой эреб поглотил бы ее, даже сам того не желая. Лахезис испытала немыслимое облегчение, когда, наконец, его тело содрогнулось, и он исторг её из себя, будто земная женщина – младенца из матки.

Но радость её была преждевременной.

– Ты будешь ждать меня здесь, – заявил он уверенно, словно поставив точку в коротком рассказе. Развернулся и неторопливо потек прочь. Не поплыл, а именно потек, превратившись в длинное каплевидное облако, по поверхности которого пробегали частые колебания, подобные волнам.

Так началось заточение Лахезис. Она обращалась вокруг астероида на манер спутника. Это был первый случай в истории, когда эреба взяли в плен. Похититель сделал её тюрьму столь маленькой, что она не могла даже устроиться поудобнее. Лахезис была заперта в тесном пространстве, что причиняло ей немыслимые страдания. Субстанция, из которой она состояла, была сжата слишком плотно для нормального самочувствия эреба. Она без конца извивалась, отыскивая более удобную позу. Но двигаться было трудно, и через какое-то время тело её онемело, и живая туманность впала в полудрему.

Еще до того, как Лахезис охватило это оцепенение, она начала искать способ вырваться из плена. Её органы чувств, не похожие на человеческие, усердно исследовали пространство, отыскивая источники поля, удерживающего её здесь. Если бы удалось добраться до них, она могла бы разрушить свою тюрьму. Но похититель сумел так запутать свою сеть, что Лахезис никак не могла вычислить, за какою ниточку дернуть, чтобы освободиться.

Самым неприятным было то, что когда она погружалась в сон, то полностью теряла контроль над ситуацией. За это время её путы переплетались совсем по-другому, и когда она вдруг просыпалась, приходилось все начинать сызнова.

Обычно её будил один вопрос, все время один и тот же, долгие, долгие годы.

– Согласна?

– Нет, – отвечала Лахезис, содрогаясь при мысли о том, что может исчезнуть из этого мира навсегда. Тюремщик её не настаивал и уходил прочь. Она оставалась одна и начинала шарить вокруг, отчаянно, вслепую, надеясь обнаружить эти проклятые узлы, привязавшие её к астероиду. Постепенно сон возвращался назад, как Лахезис ни боролась с ним, и разум её вновь надолго опускался в чёрную пропасть небытия.

Но однажды ей удалось найти способ продлить своё бодрствование.

Поле, окружавшее ее, было необычным. Эребы часто строили подобные капканы, чтобы уничтожить противника, но никогда – чтобы удержать его. Это была уникальная конструкция, гениальная выдумка преследователя Лахезис. Созданная им клетка была продумана до мелочей, и изящество замысла восхищало даже саму пленницу. Но все же он допустил одну странную ошибку.

В месте заточения Лахезис трёхмерие эребов искривилось в четвертом направлении, направлении, которого их органы чувств не могли воспринимать, так же как и человеческие. Образовалось нечто вроде воронки, сквозь горлышко которой Лахезис могла заглянуть в другое пространство, параллельное своему. Здесь жили люди.

Живая туманность особым образом поворачивалась в своей темнице, и перед ней открывалось чудесное окно. Разумеется, она не могла проникнуть сквозь это окно в чуждый ей мир, да эреб и не выжил бы здесь ни секунды. Зато Лахезис могла наблюдать¹⁰ и удивляться.

Сперва она даже предположить не могла, что здесь обитают разумные существа. Невероятная плотность материи поразила её и напугала. Разумеется, Лахезис знала, что тела бывают и твердыми, например, астероиды – это неизбежное зло… Но в этом месте, которое она сейчас наблюдала, находилось слишком много разных мелких предметов, и они медленно двигались по непредсказуемым траекториям. Единственное, что объединяло эти хаотичные движения – тела не пытались оторваться от поверхности планеты.

А Лахезис довольно быстро поняла, что перед ней именно планета, и это привело её в ужас – ведь для эреба приближение к подобному космическому телу означало верную гибель. Со временем она успокоилась, осознав, что опасности для неё нет, но тут её ждало новое невероятное открытие. Оказалось, что её органы чувств хорошо приспособлены для чтения мыслей этих беспорядочно перемещающихся предметов…

Они пытались мыслить!

Это явилось полной неожиданностью для Лахезис, и она содрогнулась от отвращения, потому что это было кощунственной насмешкой над самой сущностью разума. Разум должен оставаться свободным и не отягощенным плотью. Даже та разреженная субстанция, из которой состояли эребы, минимум материи, максимум чистого духа, – даже такое тело требовало забот и отвлекало от размышлений. Эти же существа вынуждены были так много думать об удовлетворении всевозможных потребностей своих тел, что ни на что другое у них просто не оставалось времени. Но все же они были способны к абстрактному мышлению. Лахезис очень долго следила за ними, и по прошествии некоторого времени её отвращение уменьшилось, и осталось лишь недоумение – оба этих чувства доселе были незнакомы эребам…

Ей были неприятны эти существа – люди, как они себя называли. Она уже переносила на них своё раздражение из-за затянувшегося плена. Лахезис начинало казаться, что именно они каким-то образом виновны в её бедах. Тюремщик появлялся нечасто, а люди – вот они, причем они были свободны, разумеется, в своем ограниченном мире. Они медленно ползали по поверхности родной планеты, придавленные силой тяжести, самодовольные и самоуверенные, искренне считающие себя венцом творения…

Случайно Лахезис обнаружила, что некоторые из них могут чувствовать её присутствие. Они начинали ощущать, что в их сознании, в их внутреннем мире пассивно, но уверенно расположилось инородное – нет, не тело, конечно, но далекий от их понимания разум. От этого они впадали в тоску и беспокойство. Их жалкий мыслительный аппарат пытался изгнать чужака. Такой подвиг был бы не по силам человеку, но на помощь приходила сама природа. Лахезис засыпала и теряла свою жертву.

Порой её вторжение в человеческие мысли вызывало не испуг, а иной отклик – любопытство или даже радость… её принимали за некое сверхъестественное существо – в общем-то, она им и являлась – и просили об исполнении желаний. Это случалось крайне редко – ведь человеку свойственно бояться потерять разум или душу, а общение с Лахезис явно угрожало и тому, и другому.

Это наивное стремление использовать её долго служило для Лахезис источником забавы, но однажды она выяснила, что контакт с людьми для неё очень важен. Пока человек был связан с ней мысленными узами, она бодрствовала. А чем дольше она бодрствовала, тем больше была вероятность отпереть проклятую клетку.

Открытие следовало за открытием. Соединив свой разум с разумом человеческим, Лахезис получала огромную власть в земном мире. Точнее сказать, власть получал человек, который соглашался допустить её в своё сознание. Он обретал способность влиять на себе подобных.

Степень этого влияния зависела только от него. Чем незауряднее был хозяин Лахезис, чем большей решительностью, чем большей силой воли он обладал, тем большее могущество он получал от неё. В умелых руках она могла стать оружием страшнее водородной бомбы. Но как ни странно, только один человек сумел воспользоваться всей её мощью…

Впрочем, об этом речь впереди…

Теперь Лахезис постоянно искала контакта с людьми. Их страх перед ней, страх, который она прежде воспринимала как должное, как естественный трепет перед высшим существом, стал для неё помехой. Существовала тысяча причин, по которым они отвергали ее, но основных было всего две.

Они думали, что сходят с ума. Следует отметить, что постоянное общение человеческого существа с Лахезис именно к этому результату и приводило.

Они думали, что с ними говорит дьявол, и боялись за свою душу.

Попытки Лахезис объяснить, кто она и откуда, редко имели успех, настолько редко, что она совсем оставила их. В сущности, не очень-то ей это было надо. Она легко вошла в роль демона, демона-искусителя, и ей было чем искушать. Теперь она являлась людям, которые сами желали встречи с ней.

После длительных исследований, то и дело прерываемых многолетним сном, Лахезис удалось разработать систему, удалось создать колокольчик, с помощью которого можно было разбудить ее. Действия, которые человеку надлежало для этого совершить, были весьма несложными. Лахезис настроила эту схему методом проб и ошибок, и сама не вполне понимала, почему она срабатывает. Но схема действовала. То тут, то там, в разные времена, в разных странах всплывали неведомо откуда условия пробуждения этого необычного демона. Сон живой туманности прерывался, и она заглядывала в мир людей, чтобы принести зло…

Лес

Ничего этого не было в тексте, светящемся на экране, и Анатолий, конечно, ничего не понял. Перед ним были… стихи. Анатолий читал, недоумевая.

Он не верил в потусторонние силы. Но чтобы его подсознание выкидывало такие штуки… тоже как-то сомнительно.

Я Лахезис, прядущая нить.

Человек, повтори мое имя.

Я сумею судьбу изменить,

Дать великую власть над другими.

Лишь решись обратиться ко мне,

Брось сомненья, они бесполезны,

И на зов твой, покорна вполне,

Я приду из космической бездны.

Ничего не желая взамен,

Дорогие рассыплю дары я,

Отодвину и горе, и тлен,

Поднесу тебе царства земные.

Позови. Три условия есть,

Чтоб волною, едва уловимой,

Донеслась до меня твоя весть

И связала нас цепью незримой.

Время. Хватит минуты одной.

Не оставлю тебя без ответа

В час, когда образует с Луной

Строй единый шестая планета.

Место. Скройся от неба. Уйди

Ты в обитель из камня, где слово

Тихим эхом от стен отлетит,

Отразится от свода пустого.

Вещь. Предмет из металла бери,

Власть дающий. С рукой твоей слитый,

Разум, волю и силы мои

Он притянет, подобно магниту.

***

Три условия выполни ты,

…

Скрипнула дверь. Анатолий вздрогнул и обернулся, не дочитав последнюю строфу. Но там никого не было. Сквозняк.

Не повернувшись назад к экрану, он озадаченно сдвинул брови.

Он сам напечатал эти стихи ночью под диктовку умирающего шепота. Так странно.

Но не сейчас же об этом думать.

Он закрыл редактор. Затем потянулся и нажал кнопку на системном блоке. Выехал лоток. Привычным движением Анатолий метнул туда серебристую болванку¹¹. Жалко было диск для такого маленького файла, но оставлять его на машине он не хотел, и удалять тоже не хотел. Нужно было сохранить это свидетельство своего общения с потусторонним существом… или же свидетельство временного помрачения ума…

Через пять минут Анатолий стоял в прихожей, одеваясь. К стене коридора был прислонен пакет с деревянным ящичком, в котором уютно устроился пистолет. В том же ящичке лежал и диск.

Юноша подхватил пакет, вышел из квартиры и запер за собой дверь.

У подъезда зябла машина, старая, ещё дедова. То была третья модель “Жигулей”, поцарапанный светло-зелёный автомобиль с помятым крылом.

Анатолий сел в машину, положил пакет на заднее сиденье и завёл мотор. Довольно легко удалось заставить старый механизм покориться воле человека и поехать. Анатолий уже привык справляться с его капризами.

Было еще совсем темно, и жёлтый свет лился из фар и расплывался на мокром асфальте. ‘Тройка’ направлялась за город.

Анатолий бережно жал на педаль газа. Встречных автомобилей, да и попутных, почти не было. Изредка попадались тяжёлые фургоны и рейсовые автобусы. Потом вдруг пропали и они, и Анатолий оказался один посреди осеннего леса. Лес казался настроенным враждебно. К обочине подступали чёрные ели. Они жаждали коснуться сестёр на противоположной стороне дороги, обнять их колючими ветвями и повести под вой ветра мрачный хоровод. Но шоссе мешало их порыву, и они тосковали.

Анатолий сознательно бередил воображение, вызывая к жизни вампиров с острыми белыми зубами, сладкоголосых русалок, затягивающих странников в омуты, оборотней, теряющих человеческий облик и обрастающих серой шерстью. И все они ожили, вышли из могил и подошли к дороге, скрываясь среди чёрных елей. Молодой человек явственно ощущал их присутствие.

“Я вас не боюсь”, – думал он, улыбаясь, и колеса его старенькой машины крутились все быстрее, вращая под собой земной шар. – “Я сильнее вас”.

Стало светлеть потихоньку. Таинственная осенняя ночь нехотя уступала место таинственному осеннему утру.

Частокол стволов по обе стороны шоссе казался непроходимым. Анатолий внимательно смотрел вперед, высматривая поворот, и все же чуть не прозевал его.

То была узкая грунтовая дорога. Она спускалась в низину и шла через лес, изгибаясь и петляя, словно горная тропа. Дорогу пересекали рваные полосы тумана.

С машиной здесь можно было застрять до весны, но Анатолий не собирался далеко заезжать. Он остановился за первым же поворотом, вышел из ‘тройки’, прихватив пакет, и запер ее.

Над вершинами деревьев кружились несколько чёрных птиц. В тусклом утреннем свете они показались ему крупнее обычных ворон. Периодически то одна, то другая издавала тоскливое, протяжное карканье. Не вслушиваясь в их крики, Анатолий направился вглубь леса.

Только сейчас молодой человек немного пожалел о том, что нет солнца, с ним было бы проще ориентироваться. Впрочем, заблудиться он не боялся, у него было прекрасное чувство направления. Он уверенно лавировал между стволами.

Идти надо было около двух часов. Лес, сперва очень густой, постепенно редел. Деревья становились ниже, появилось много высоких кустов, лишенных листвы. Лишь на тонких ветвях дикой яблони цепко держались оранжево-красные плоды, и подрагивали гроздья на рябинах.

Здесь уже бродила зима, бесшумно ступая старыми ногами в мягких валенках. Снежные крупинки, почти незаметные глазу, сыпались с серого неба, исполняя по дороге замысловатый танец, и укладывались одна за другой на землю, образуя ломкую белую корку.

Анатолий спускался по пологому склону, который закончился обрывом. Внизу, но не сразу под обрывом, а в нескольких сотнях метров от него, лежала река. В просветах между стволами её было прекрасно видно. Она была прямая, серая и неподвижная, точно полоса металла.

Река служила западной границей для довольно большой низменности, с остальных сторон окруженной крутыми холмами. На одном из этих холмов и стоял Анатолий. В низине находилась цель его путешествия.

Он стал слезать вниз, рискуя переломать кости. Из-под ног сыпалась глина. Увесистый пакет сильно мешал, и Анатолий подбодрил себя мыслью, что возвращаться он будет без него. По крайней мере, сегодня.

Крутизна закончилась столь же резко, как и началась. У самого подножия холма рос невысокий, но мощный дуб, его корни крепко обнимали склон и вонзались глубоко в почву, похожие на щупальца неведомого чудовища. Казалось, дуб вознамерился не дать обрушиться возвышавшейся над ним горе. Прижимая к себе пакет, Анатолий прошел по шероховатому мостику, образованному могучим корнем лесного Атланта, и спрыгнул на ровную землю.

Пройти оставалось совсем немного.

Между холмом и рекой, в зарослях высоких кустарников, скрывалась полуразрушенная постройка неизвестного назначения. Это был маленький бревенчатый сарай со сломанной крышей и сгнившим полом. Дверь висела на одной петле, проем, который она прежде прикрывала, мрачно чернел. Только бревна еще крепко держались друг за друга.

Анатолий узнал про избушку случайно, когда пару лет назад жил в деревне у одного приятеля. Однажды ему вздумалось поискать грибов. Лето было засушливым, и грибов ему не попалось, зато, после многочасового хождения, он нашел этот домик. Вернувшись в деревню, он пытался выяснить, кто и когда построил его, но местные ничего не помнили и ничего не могли ему сказать.

Анатолий полез в пакет, вытащил железный садовый совок и переступил порог.

Здесь не было ни одного окошка, и свет проникал через проломленную крышу. Деревянный пол рассыпался в чёрные щепки. Молодой человек прошел к задней стенке, где сохранилось в относительной целости несколько досок, откинул их и стал копать совком неглубокую яму.

Через пятнадцать минут ящичек, упакованный в несколько слоев целлофана, был аккуратно присыпан землей. Анатолий вернул на место доски и медленно отряхивал руки, придирчиво рассматривая свой тайник. Если бы вдруг сюда забрел случайный прохожий, ему бы и в голову не пришло, что кто-то заходил в домик со времен Батыева нашествия.

Анатолий завернул совок в оставшийся прозрачный пакет, сунул его в карман и вышел. Предстоял долгий и утомительный путь обратно, вверх по склону.

Он уже выехал на шоссе, когда одна мысль неприятно поразила его.

Диск.

Файл записан на диск, в свойствах файла записано имя Анатолия Волохова. С утра, в спешке, он об этом не подумал.

Вот черт!

Анатолий занервничал, как бывало, когда досадное непредвиденное обстоятельство вторгалось в его планы. Времени на возвращение уже не было.

Между тем с неба сыпались снежинки, их были миллионы. Очень скоро они сложатся в глубокие сугробы, которые закроют все подступы к старому домику. Анатолий смотрел на падающий снег, и снег был его союзником.

После некоторого колебания он решил оставить все как есть. Тайник был надежен. Весной можно будет вернуться и забрать отсюда диск, да и оружие заодно. Пусть под рукой будет…

Недобрым словом помянув Лахезис, Анатолий прибавил скорость. И вдруг что-то метнулось под колеса его машины.

Это была небольшая чёрная собака. Откуда она взялась?

Резко, не успев осознать, что делает, молодой человек повернул руль. Машину повело. Колеса скользили по мокрому асфальту.

Он жал на педаль тормоза. Машина вылетела на обочину, её трясло и подбрасывало на выбоинах. Склон по правую сторону дороги был довольно крутой, и Анатолия вынесло прямо к этому склону. Два колеса без опоры повисли в воздухе, задержались так на один миг и рухнули вниз. Автомобиль покатился по откосу.

“Бедная мама…” – в последний момент ужаснулся Анатолий. Потом пришла другая мысль, исполненная досады.

“А ведь все могло быть иначе…”

Всерьёз испугаться за себя он не успел…