Практикум ФАН

– Да так. Я малость напрягалась, на тему как я тебе покажусь, когда медийка кончится. А теперь нормально, ты тоже не мальчик и совсем не к поцелуям манящий. Нормально.

– Не понимаю тебя. – Олег насупился. Видать фраза про «к поцелуям не манящий» ему по гордости мужской чиркнула. И это Светку насмешило еще больше. Еле сдерживаясь, что бы ему в лицо не рассмеяться, она отреагировала мгновенно:

– Да, ладно. Все ты понимаешь! – зажала себе рот рукой, чтобы еще чего не брякнуть и в кулак уже досмеялась.

– Не важно! – повысил голос Олег, – Вот совсем сейчас «по барабану» все твои намеки, телячьи глупости и бабские заморочки. Где ночевать будем, придумай!

Светка уже просмеялась и немного покашляла, чтобы серьезность восстановить свою. И уже спокойным голосом сказала:

– Придумала я уже все. К бабушке моей поедем. В мой детский рай. Вон, видишь остановка? Там сядем на автобусе номер 23 до Академа. И дальше на автобусе 109 до поселка Геологов.

– А денег-то нам так далеко хватит?

– А ты точно мне ровесник, а? Совсем расценок местных не припоминаешь? Шесть копеек билет на автобус! Еще и продуктов бабуле купим, чтобы не с пустыми руками явится. У нее дом большой. Три спальни, зал, кухня и веранда летняя, где тоже спать можно. Все сейчас пустое. А что сказать, я по дороге придумаю. Бабуля у меня мировая. Нас точно на улицу не выгонит. Поживем пока у нее. А дальше видно будет.

Олег встал и указал руками в сторону остановки. Без слов, одними глазами говоря: «Ну, так что? Чего сидим? Кого ждем? В путь!». И не дожидаясь пока Светка поднимется с лавки, направился к остановке автобуса. А она пошла за ним. И еще и подумала, «Ишь какой! Прошлое мое, а он везде вперед меня норовит побежать! Ну, что за человек?!».

Впереди, через дорогу виднелся запыленный, покрашенный мутно оранжевым, железный навес с двумя стенками, железной лавкой и крышей. Остановка автобуса 23 и 45. И нужный им 23-тий подошел неожиданно быстро. Пришлось даже немного пробежаться через дорогу. Они заскочили в задние двери. Автобус сразу тронулся.

Свободных мест было полно, сели в самую середку автобуса. Светка у окна, кучерявый рядом. Она выдала ему мелочь и он сходил, бросил 12 копеек в кассу и открутил два билета. Вернулся, сел, сказал ей: «Ничего себе, как трясет и шумно! Я совсем это забыл». И они поехали снова по направлению к ГЭС, туда, откуда пришли в обед.

Солнце клонилось уже к вечеру, небо и море в окошке было такое красивое, а в автобусе было так с непривычки жарко и с непривычки оглушительно шумно от работы двигателя, шума колес и дребезжание дверей, от звуков дороги несущихся в открытые форточки салона. Так непривычно, после кондиционера и тишины машин другого времени, что они несколько минут не проронили ни слова. Осматривались, озирались, ощущали, привыкали, после комфортных машин их времени, этот антикварный шум и вибрации, а еще запахи бензина и дыма от папирос водителя! Боже мой, дыма папирос! Боже, как же чудесно все пахнет, после всей этой стерильности пассажирских летающих модулей.

Мимо проплывали незабываемые места Светкиного детства. Да еще и с внутренними подробностями и смыслами, про которые она совсем забыла. Автобус долго ехал по дамбе ГЭС и Светка, не отрываясь, смотрела на «Обское море». Потом они поехали по старому мосту над шлюзом. И тут ее снова нагнали не самые приятные чувства.

Светка моста над Шлюзом всегда боялась, после того, как однажды они писали изложение в школе на тему подвига советского спортсмена, олимпийского чемпиона, который спасал людей из упавшего с такого же моста в воду автобуса. Нырял в холодную воду до тех пор, пока не вытащил всех. И заплатил за это потерей здоровья и спортивной карьерой. Когда она писала изложение об этом подвиге, она живо себе представила именно их мост над шлюзом и как туда падает автобус 23. Представляла себя в этом автобусе и уже не могла от этой фантазии отделаться.

Каждый раз боялась, когда ехала через шлюз. Каждый раз искала глазами запасные выходы, молоточки для разбивания окна, инструкции про «в случае аварии выдавить стекло». И представляла себе, как вдохнет перед погружением в холодную воду последний раз и очень глубоко. Чуть не наяву видела, как салон автобуса наполняется водой до самой крыши. Как люди кричат и мечутся в панике. А когда автобус затонет, она попытается выбить стекло ногами. И если получится, вытолкнет еще кого-то из этой ловушки. Но, это если хватит сил. Если хватит сил… И вот, этот забытый страх детства снова вернулся, когда они ехали через шлюз. Светка оцепенела. Какой же все-таки страшный мост. Как высоко падать с него любой машине на дно глубокого шлюза. Ужас. В детстве она верила, что все же спасется, хотя и пострадает. А сейчас, сейчас…нет. Уже старая, веры в силы своего тела никакой. Зато ужас, что рядом могут погибнуть молодые люди, просто парализующий.

Кучерявый, наконец, обратил внимание на то, что Светка сжала руки на коленях до побеления пальцев, сидит окаменевшая вся и почти не дышит, и начал ее дергать за локоть и пытаться разговорить. Под неподвижностью ее он подозревал тревогу или чего похуже. А то кто ее знает, может ее там под «медийкой» инфаркт хватил и что он тогда будет делать?

– Светлана Анатольевна, вы себя хорошо чувствуете? Что с вами?

– Нет, ничего. Сейчас пройдет. Просто вспомнилось тут. Сейчас пройдет.

– Что вспомнилось?

– Да, так. Ничего. Личное.

– Вы точно нормально себя чувствуете? Может вам таблетку?

– Какую еще таблетку? У вас что, таблетки есть?

– НЗ. Неприкосновенный запас, есть с собой. Несколько штук. И биовещества и нанороботы, для жизненно важных органов. В кармане на всякий случай. Для себя. Как вы изволили заметить, я же тоже «уже не мальчик».

– Не, не надо. Уже почти прошло.

– Как скажете. Скрытная вы все-таки дама, Светлана Анатольевна. И вроде болтаете много, а ничего действительно важного из вас не вытянуть.

– Это вы о чем? Что действительно важное? – удивилась Светка.

– О чем, о чем??? О реальном самочувствии вашем, о чем!

– А что про него болтать? Скоро «медийка» свалится и все мое самочувствие будет, что называется на лицо. Подождите немного.

И она отвернулась к окну. И подумала: «Вот врун, самочувствие его мое якобы волнует. За свою задницу поди испугался, что бабка кони бросит в неудавшейся экскурсии конторы, а ему отвечать придется как представителю компании. Вон, глаза так и бегают, когда на меня смотрит. Да, пошел он». И Светка привычно прикрыла свою тревогу и испуг гневом, и снова почувствовала в себе прилив сил. И мысли ее в голове снова зашевелились: «И чего это он опять на Вы перешел? Хотя и она тоже. Из-за ее переживаний что ли опять дистанция между ними? И что она такого сделала, что он ее снова по Имени Отчеству? Да, наплевать!». Выяснять все это прямо сейчас ей не хотелось.

Ехать было еще далеко. И Светка стала смотреть в окно. Кучерявого это явно не устроило. И он взялся за ее запястье, привлекая ее внимание снова. Видимо, не совсем ей поверил про «все уже прошло» и хотел контролировать ее состояние, толи пульс щупал, толи разговор продолжить хотел, чтобы по голосу и адекватности в ответах понять, что там с нею. Вот гусь, но надо отдать ему должное, когда хотел, он мог увлечь беседой женщину.

– Светлана Анатольевна, а чем занимались ваши родители?

– В смысле? Я же сказала, инженерами были. Покосилась на него Света.

– Чем конкретно на работе занимались?

– А вам зачем?

– Разговор поддержать. В окошке смотреть нечего: дорога, лес, дома. Все типовое. Вот, и спросил. От скуки. Я, конечно, понимаю, что вам тут интересно. У вас все родное. Но, взгляните на это моими глазами. Типичный сибирский городок. Даже не город, а какой-то поселок городского типа в лесу и рядом с водохранилищем. Я таких в молодости видел перевидел. Если откровенно, ничего интересного.

– Вам после вашей «типа столицы» не интересно?

Светка поджала губы и вслух ничего не сказала, но подумала: «Ишь, не интересно ему! Да что б ты понимал, это же Академ! Центр сибирской науки! Тут айкью на квадратный километр больше, чем где-либо в мире и в эти времена, и во все последующие. Тут колыбель многого, чем ты сейчас пользуешься в жизни, «морда» ты «медийная». Ему не интересно, видите ли!».

Кучерявый словно и не заметил гневно выпрямившуюся Светкину спину, и бодро продолжил:

– Ну, что-то вроде того. Так, где работали ваши родители?

Светка вздохнула. Ну, хочет мужик поговорить, ладно. Не часто он хочет. Поговорим. И Светка показала рукой в окно:

– Вон, видишь большое здание? Это НИИ СИСТЕМ. Тут мама программистом работает, то есть работала. Она пишет, то есть писала программы для большой ЭВМ в несколько этажей. У нас дома всегда было полно «распечаток», такой длинной как обои бумаги с нолями и единичками. И еще перфокарт картонных с дырочками в промежутках между теми же единичками и нулями на них напечатанными. И как мы только эту бумагу и картон не использовали! Бумага была отличного качества. Белая, ровная, с круглыми аккуратными дырочками по обоим краям. На задней стороне можно было рисовать и писать бесконечно. Представь, какие длинные можно было делать рисунки, если у тебя под рукой метров пятнадцать белейшей бумаги?

Ну, я и рисовала на ней целые панорамы и бесконечные сюжеты один за другим. После такого поля для творчества, альбомного листа А4 всегда было мало. Формат А4 просто клочок жалкий, по сравнению с той бумагой для ЭВМ. А из перфокарт, кстати, отлично было клеить поделки. Тонкий и прочный картон, правда в некоторых местах кучно в прямоугольную дырочку, но это тоже прикольно бывало. Клеишь какой-нибудь домик из картона, а на нем рисунок из дырочек, забавно.

А еще мама нам записки на кухонном столе на перфокартах оставляла. Все эти унылые напоминалки: «Купите хлеба, деньги под запиской», «Суп в холодильнике» или «Винегрет в синей кастрюле». Или «Тыквенная каша под одеялом на кухонном столе». Это она в основном для брата младшего в его школьные годы писала. Я и так найду. А у него, как у всех мужчин, поломка бытовой ориентации в домашнем пространстве. Ни носки свои на полке сам найти не может, ни еду в кастрюле или холодильнике. И у отца так же. Вечно их «собирать» и им «накрывать на стол» приходилось, сами не управятся, так и будут голодные сидеть или в грязных носках из дома уйдут.

Кучерявый кивнул, и усмехнулся.

– Знакомо. А мама не говорила, какие именно программы писала?

– Может и говорила, да я что понимала то? Один раз только помню, она особенно серьезная и задумчивая дома ходила и все в тетрадку какие-то пометки делала. Отец спросил, о чем она думает. А она сказала, что оборонный заказ в институт поступил. Толи траектории каких-то ракет, толи разведывательных спутников, они там рассчитать должны были. Не помню. Помню, что мама на работе задерживалась в то время часто, это да. И папа за ней на наших зеленых жигулях ездил к институту, чтобы она с работы затемно одна не ходила и на остановке долго не ждала автобус. А нам с братом все повторял: «Потерпеть нужно. Оборонный заказ. Сделают и мать дома будет чаще». Хотя, какой с нее дома толк, что она будет чаще? Все равно, думает все время о чем-то, как ни здесь. То с отцом поругается. То на кухне запрется. То с братом поласкается. Для меня так вообще, что есть она дома, что нет. Странные люди математики! Брат, кстати, в нее вырос. Тоже «программер». Тоже математик.

– А отец кем работал?

– Отец был инженер-механик, специалист по промышленным холодильным установкам. Он в Институте вычислительной техники и точной механики работал. Налаживал и обслуживал холодильные установки для промышленных ЭВМ. По всей стране в командировки ездил. Он и в Риге, и в Москве, и в Ленинграде, запускал большие ЭВМ. Там такое дело, что когда идет запуск, вроде все должно на бумаге работать, а на деле часто не работает и не понятно почему. Вот он был человеком, который находил почему и исправлял. Слушалась его техника, понимаешь? Чутье у него техническое было. Дома кипы дипломов и свидетельств о рацпредложениях валялись. Он ими не гордился, а бабушка гордилась. Собирала их в специальную коробочку. Я бабушку сейчас понимаю, единственный сын! Умный, талантливый. Я бы тоже собирала грамоты в коробочку и гордилась.

А мама посмеивалась и над папиными достижениями, и над бабушкиной гордостью. Она– то вообще, как не от мира сего была. И кстати, когда папе для рацпредложения нужно было сделать и официально оформить математические расчеты, он маму просил. Она делала. Папе расчеты были не нужны, он в уме и на глазок сделает и у него работает. А другие вроде все рассчитали, а техника не включается и все. В руках у отца талант был. А у мамы в голове. Разные они очень были. Отца на работе ценили, премиями и квартирами награждали, и машины он покупал вне очереди. А мать никогда не светилась, у них только начальник лаборатории Отто, что-то от их совместной в лаборатории работы имел и все. И знаешь, похоже, мать это устраивало. Я не знаю, почему.

– А у мамы родители кто были?

– Она рано осиротела. Мать офицер медицинской службы, в войну на санитарном поезде ездила. Оперировала, бывало круглосуточно и надорвалась там. Страшное же было дело вывозить под обстрелами раненых в тыл. Кстати, в этом поезде и своего будущего мужа, маминого отца встретила. Он разведчиком на фронте за языками ходил, а до войны учителем иностранного языка работал. Немецкий знал, потому собственно и разведчик. После войны мамина мама совсем мало пожила. Умерла, когда дочке было три года. А отец мамин спился. Он ранен был на фронте не раз и контужен. После войны все это себя дало знать. Болело все. И он пил, чтобы забыться и спился. Чтобы дочь этого не видела, да и потому, что заботиться он о ней не мог нормально, отец ее в интернат сдал сразу после смерти матери. И иногда к себе забирал пожить на день-два. Мама говорила, что лучше бы не забирал. Больно было видеть, как он пьет, а потом еще и от контузии своей безумствует. Маме пятнадцать было, когда он умер. Родни у нее никакой. Вернее была родня, да отвернулась от нее вся. Дело в том, что ее мать с отцом, до войны имели другие семьи и детей, а с фронта к своим не вернулись. Уехали вдвоем в Сибирь два фронтовика, и начали новую жизнь. Не могли вернуться. Война обоих искорежила. Не простили им родные этого. Так мама осталась одна, без родни, в интернате.

– А родители отца?

– А ты чего меня расспрашивать взялся? Чего такой подробный интерес? Тебе вообще зачем знать про моих родителей? Лучше про своих расскажи. Баш на баш давай. Я тут в одного не нанималась тебе всю подноготную рассказывать. Хочешь, чтобы я еще о себе говорила, расскажи о себе! Да не ври! Я пойму.

– Ну вот, оттаяла! На «ты» опять перешла!

– А это ты первый начал опять на «вы»! Я-то тут причем?

– Ладно, ладно, замнем для ясности! Знаешь, у меня все проще. Отец кадровый военный, мать с ним всю жизнь по гарнизонам. Закончила педагогический, а работала кем придется. Смотря в какое место пошлют. Работа у нее одна была настоящая – быть женой отцу. Они и в родную Москву-то вернулись, только когда обоим к пенсии близко было.

– И какой же ты тогда потомственный москвич?

– А я и брат в Москве у маминой бабушки с дедушкой выросли. Это они нас поднимали, учили, воспитывали. Простые честные люди были. Бабушка на почте работала, а дед в метрополитене.

– И где ты учился?

– А где я мог учиться, с таким отцом? Пошел по его стопам. Окончил военное училище. Служил в инженерных войсках. Только с женой мне так, как ему, не повезло. Не нашлось такой же верной, и готовой со мной по всей стране мотаться.

– И что, ты не был женат?

– Ну, почему же. Был. Два раза. И сын есть. И внук уже взрослый. Да нет, ты не подумай, все на самом деле хорошо сложилось. И детство у меня было счастливое. И жизнь интересная. Просто не так, как у родителей.

– Жалеешь, что не как у них?

– Поздно уже о чем-то жалеть. Просто смотрю, как ты по своему прошлому ходишь и думаю: «Я бы так не смог». Все это ворошить, вспоминать, а что еще хуже, взрослыми глазами наяву видеть. И по второму кругу проживать. Нет, мне и первого вполне хватило. А ты вон, ничего, держишься.

– Да, уж. Местами погано и волнительно все. Как будто я сплю, вижу сон длинный– длинный и проснутся очень хочется, а никак. То дыхание перехватит как на Шлюзе, то сердце скачет, тарахтит часто, а потом успокаивается. Утомительно это. Хочется в свое время. В привычную жизнь.

– Ты давай, продержись еще. Найдут нас скоро, должны найти.

– Ты так уверенно про это говоришь. «Найдут!». А что ты про подобные случаи знаешь?

– А ты?

– Я-то как раз ничего не знаю, кроме того, что путешествия в прошлое – это незаконно.

– Так и я знаю не много. Только то, что опыты ведутся. И то, что на них есть коммерческий спрос.

– Господи, да кому это нужно, какой коммерческий спрос?

На этот вопрос не было Свете ответа. Кучерявый отвернулся к окну и стал в него очень сосредоточенно смотреть, будто там что диковинное увидел. Светка тоже глянула. Ничего особенного. Всего лишь проезжали длинную надпись вдоль дороги: «Российское могущество прирастать будет Сибирью. М.В. Ломоносов». «И что? Чего замолчал-то? Вот и пойми этого мужчину! То расспрашивает, настойчивее не придумаешь, то раз и будто выпал, выключился из беседы».

«Толи правда заинтересовался местом, которое они проезжали. Толи вид сделал, чтобы некомпетентным в чем-то не выглядеть», – подумала Света. «Бог его знает, на что он среагировал. Ну не любят мужчины признаваться в бессилии повлиять на ситуацию и незнание мужчины тоже не любят обнаруживать. Может поэтому «прерывание разговора», а может, задумался о чем-то. Самый неверный материал для анализа – это человеческая натура. Вот чего замолчал? Чего разговор оборвал?

Светка сначала недоумевала от такого внезапного завершения завязавшегося было длинного разговора. А потом рассердилась и тоже стала смотреть в окно в другую сторону. «Подумаешь, очень надо мне с тобой разговаривать! Это же тебе тут скучно, а мне блин весело и интересно!» – думала Светка. А интересно и правда было. Последний раз она видела Академгородок совсем не таким «свежеиспеченным».

Все такое новенькое: научные институты стройными рядами на проспекте Лаврентьева, жилые дома на Морском, Дом ученых такой нарядный, и деревья везде еще маленькие. Люди одеты иначе, лица у людей другие. Спокойные, не напряженные, не натянуто улыбчивые, как нынче принято, но расслабленные и уверенные в завтрашнем дне. И говорят тихо все между собой. Никто на улице не орет и громко не смеется. «Ярко вести себя» тут не принято. Все очень сдержанно, интеллигентно и это прям чувствуется, и по поведению людей в автобусе, и на остановках, и на улице. И темп жизни чувствуется, что медленный. Город, лес и все везде пешком и не торопясь. Атмосфера такая приятная, соснами в форточку автобуса пахнет. Машин мало. Реклам нигде и никаких. Следящих устройств тоже нет. И в воздухе ничего не стрекочет, нет никаких дронтов и летающих модулей. Только птицы летают. Хорошо!

На конечной остановке Олег как-то оттаял от своего оцепенения и они спокойно вышли. Время клонилось к вечеру. Светка настояла дойти до Торгового центра – «стекляшки» и купить чего-нибудь из продуктов, чтобы к бабуле не с пустыми руками ехать. Кучерявый сначала идти не хотел, но потом, убедившись, что Светка без этой закупки дальше не двинется, подчинился. И опять побежал впереди нее, будто знал куда идти. Светку это уже стало реально напрягать и она спросила:

– Ты дорогу что ли знаешь?

– Нет, конечно. Но тут и знать нечего. Широкая асфальтовая дорожка от остановки одна, значит она к магазину. И лаврентьевский принцип прокладывания дорожек в Академе я знаю. Где люди тропинки протоптали, где всем удобно и поток идет, там и заасфальтировали. Логика! А ты тащишься как черепаха, давай прибавь шагу. А то мы до закрытия все выбрать не успеем. Они же до семи?

– До семи. Хм, ну хоть что-то ты из прежней жизни помнишь.

– Помню, помню. Давай шагай. Или тебе буксир нужен? – и кучерявый галантно и с улыбочкой выставил свой локоть, без слов предлагая на него опереться Светке.

– Иди давай, обойдусь без буксира пока.

В торговый центр они сходили без приключений. Купили хлеба, булочек с помадкой, докторской колбасы, две банки тушенки, яблоки, и сетку, чтобы все это нести. Очень удачно купили три банки зеленого болгарского горошка, его как раз «выбросили» в продажу несколько ящиков. Повезло, в Академе всегда со снабжение было лучше, чем в области.

Светка долго пялилась на «старинные» кассы. Ну красивые же аппараты! Красивые! Металлические, с царапинками, с кнопочками, и звучат! Ах, как они звучат, точно поют. Тук-тук, кнопочки. Потом «ххххххы» чек вылезает. Отбили. И кассирша на них работает живая! С ней общаться нужно, ну прекрасно же! Не то, что эти бездушные и вездесуще сканеры из их времени прибытия.

Денег осталось немного. «Только бы до бабули добраться, а там видно будет», – решила Светка. Кучерявый взял довольно увесистую сетку с продуктами и рысью потащил ее от торгового центра. И куда человек торопится, не понятно. Я даже еще толком не придумала, что бабуле скажу, а он все спешит куда-то, спешит. И Светка уже привычно пошла за ним, чуть отставая.

Когда вернулись на конечную остановку, уже конкретно так вечерело и автобусы уже плохо ходили. И они просидели на лавке по ощущениям не меньше сорока минут. А Кучерявый все молчал.

«Он вообще, нормальный?» – подумала Светка. «А даму кто развлекать общением будет? То разговаривает, когда ей не до него, то молчит, хотя надо бы продолжить знакомство. Да и хрен с ним».

Время тянулось как-то очень тягуче, медленно. Усталость от впечатлений делала свое дело. Раздражало еще, что автобус не едет, а сколько не едет – не понятно. Без навигатора было страшно не привычно.

Со временем в этом прошлом вообще как-то странно. Вроде по конкретной дороге идешь, ее только и должен видеть, а параллельно еще не просто мысли в голове словами бродят, а прям видения «как параллельная жизнь» из разного другого прошлого. То ползут медленно-медленно и ты как бы тоже там, то пролетают по касательной и ты в них ощущениями не углубляешься, но с конкретной дорогой по хронометражу не вяжутся, путаница какая-то.

И от этого многогранно и разновременно проживаемого в одном моменте совсем теряешься, долго или коротко ты по этой конкретной дороге идешь? Как будто ты не в себе и все ощущения времени нарушены. Может, поэтому я тут везде позади Олега иду, а он несется впереди на всех парах. Это же не его прошлое. Он же его так многомерно как я, наверное не переживает. Ему вон и часы вроде не нужны, он не растерян. И его внутреннее ощущение времени не сбито, так как у меня. Хотя, бог его знает, что у него там внутри. Он вон тоже как-то странно зависает, как сейчас. Стоит и не шевелится, как на плацу. Так нормальные люди не стоят.

Мда, жалко что общественных часов на конечной нигде не висит. Можно конечно было бы спросить время у прохожих, у кого часы на руке. Да, как-то неудобно. И так все украдкой на Светку с Олегом пялятся из-за одежды. Украдкой, потому что в Академе люди воспитанные. Но, не стоит их воспитание еще больше вопросами напрягать. А то еще и помогать бросятся, к себе в гости позовут «иностранцев», может в гости даже за руки поведут, гостеприимных людей в Сибири во все времена много. Или в милицию позвонят. И так может быть, позвонят из автомата ближайшего и скажут, что мол иностранцы-потеряшки на конечной, на Морском, трутся. Вы там никого не теряли? А они тутова. Заявлений и ориентировок на них нет? А чего они без сопровождающего? Иностранцы же без сопровождения по Академу не ходили в это время. Это же не туристический город. Если и приезжали, то по работе, и одни по городку не бегали. А мы как раз выглядим именно как иностранцы. Не поверят же, что местные мы. Я бы на их месте не поверила. Короче, выбора нет. Стоим. Ждем. Ждем. Как немножко пьяные от впечатлений, не трамвая ждем, но автобуса. И ощущения все «не в своей тарелке».

Светка подняла голову к темнеющему небу, и тут почувствовала на шее неприятный укус. Автоматически хлопнула себя по шее. Комар, е мое! Полетели на вечерний холодок! Их тут туча потемну будет. Скорей бы автобус пришел. Сожрут же без привычки! Завтра красные пятна на месте укусов будут. Светка встала с лавки и сорвала с ближайшей березы веточку, чтобы отмахиваться от комаров. Кучерявый посмотрел на нее весьма укоризненно, чего ты, мол, вандалка этакая, деревья ломаешь? Но развивать тему вслух не стал. И тут подошел наконец-то 109-ый.