Темное наследство

Девушка надулась. Её длинные акриловые ногти с лиловым лаком обиженно стукнули по столу, когда она открывала коробочку.

– Это просто кольцо и всего лишь. Хотите сказать, что судебный пристав лучше?

Возразить было нечего. Прощай, кольцо-трофей. Смогу ли я выкупить тебя? Неизвестно.

Я больше не способна была сопротивляться глухому отчаянию, которое душило меня все последние недели. Я почти перестала спать по ночам и не находила себе места днём. Такое чувство, словно сутками напролёт сидишь, уткнувшись лицом в стену, и куда бы ни поворачивалась – всюду стена.

Я сделала ещё один глоток вина, подняла взгляд на картину, висевшую над каминной полкой, ты, конечно, её помнишь. Она висела здесь с тех самых пор, как мы въехали в наш прекрасный дом. Пикассо. Красивая литография в раме, изображавшая немного неуклюжего, но трогательного Арлекина, который печально взирал на чёрную шапочку у себя в руке. Фон бирюзово-серый, слева – драпировка из тёмно-красного театрального занавеса. Очень красиво. Но эта картина всегда вызывала у меня противоречивые чувства. Это память о моём отце Фредрике, которого не стало, когда я была младше, чем ты, дочка, сейчас.

Мне было тринадцать, и эта литография – всё, что от него осталось. В каком-то смысле он даже не был мне настоящим отцом. Я родилась в результате короткого юношеского увлечения, и родители даже никогда не жили вместе. Фредрик закончил художественное училище в Копенгагене, но художником так и не стал. Вместо этого он открыл собственную галерею и начал находить и продавать предметы искусства. Однако жизнь диктовала свои правила. Нередко Фредрик оставался на мели. В такие времена он сдавал свою квартиру, а сам спал на диване в галерее. В его жизни было много всевозможных авантюр. И никто из жителей Виикена, те, кого мы знаем и с кем дружим, никогда не опускался так низко, но и не взлетал так высоко, как он.

Предложение купить литографию Пикассо Фредрик получил от хозяина одной антикварной лавки и по совместительству своего старинного приятеля, который решил уйти на покой и переехать жить в деревню. Этот старик был просто без ума от картины, но, несмотря на то что она была ему очень дорога, он решил не упускать своей выгоды и подзаработать на ней. Фредрик уплатил деньги, вскоре нашёлся покупатель, но, когда картину осматривал оценщик, оказалось, что она была подделкой, невероятно искусной, но всё же подделкой, и даже рама стоила больше, чем сама картина. Ещё один приглашённый оценщик пришёл к такому же выводу. Фредрик был раздавлен и уничтожен. Предательство друга потрясло его гораздо больше, чем выброшенные на ветер деньги. Нищета – не страшно, предательство – куда страшнее.

Должно быть, обида на друга сделала своё чёрное дело. Вскоре у Фредрика обнаружили рак, и незадолго до смерти он послал литографию Пикассо нам с мамой. К посылке он приложил длинное письмо, главная мысль которого сводилась к следующему: не повторяй моих ошибок, дочка, нищета и предательство унизительны. Выбери свою дорогу в жизни. И пусть эта картина послужит тебе уроком.

Литография всю жизнь была рядом со мной. Сначала висела в моей комнате, когда я была подростком, потом в студенческом общежитии, потом в первой собственной квартире в Кунгсхольмене, потом в первой с Эриком совместной квартире в Васастане и, наконец, здесь, на вилле в Виикене. Несмотря на то что с картиной были связаны тяжёлые события, я всегда видела в ней напоминание об отце и его всепоглощающей любви к искусству. Даже поддельная, эта картина всё равно дорога мне.

Когда у нас бывали гости и после ужина мы приглашали их на веранду выпить грога, Эрик любил поговорить об этой диковине. Забранные узорной решёткой окна, роскошный диван, пламя свечей и огонь в камине создавали таинственную и уютную атмосферу, в которой так и тянуло провести остаток вечера. Эрику нравилось рассказывать гостям историю картины. Однако по некоему молчаливому соглашению, заключённому между нами, он мог открывать только часть правды. Сидевшие на диване гости почти сразу же замечали картину, потому что она висела в самом центре веранды, прямо над камином.

– Это Пикассо, – важно пояснял Эрик. – Литография. Отец Каролины торговал предметами искусства и завещал картину ей.

И так с каждым гостем. Звучало действительно неплохо. К тому же Эрик тем самым мог привлечь к себе общее внимание, показать, что он тоже причастен к высокому миру искусства, что не имеет ничего общего со скучными сделками купли-продажи, которыми он занимался в повседневной жизни.

– Ой, ну надо же, как интересно! – неизменно следовала реплика со стороны женской аудитории. – Ты никогда об этом не рассказывала, Каролина. Какая прелесть! Вот от кого ты, должно быть, унаследовала свой превосходный эстетический вкус.

– У него была своя галерея? – спрашивала другая.

– Да, но он умер, когда моя Каро была ещё подростком, но, не правда ли, картина прекрасна? Эти тона, этот поникший взгляд…

Эрик обожал разыгрывать из себя этакого знатока, несмотря на то что был абсолютно несведущ в вопросах искусства. Что же касается подлинности картины, то никому даже в голову не приходило в ней усомниться. Во время подобных разговоров я обычно сохраняла молчание. И вмешалась только раз. Мы пригласили тогда в гости Юхана, одного из старинных приятелей Эрика, который только что развёлся с женой. И, как это бывает со старыми друзьями, мужчины порядком выпили. После ужина Юхан высоко поднял свой стакан с виски и, глядя на картину, произнёс тост:

– Выпьем же за этот шедевр Пикассо! Чёрт побери, просто в голове не укладывается. У вас есть настоящий Пикассо, чтоб его!

Эрик громко захохотал и хлопнул приятеля по спине:

– Это не настоящий Пикассо, чтоб ты знал. Настоящий в музее висит!

– Да что ты говоришь, дружище! Хочешь сказать, что эта картинка всего лишь липа? А я всегда думал, это подлинник, – расстроился Юхан. – Докажи, что это подделка! – внезапно предложил он и ухмыльнулся.

Я в это время была на кухне и слышала разговор краем уха, но тут сразу к ним вернулась. Было, правда, уже слишком поздно.

Эрик пьяным заплетающимся языком рассказывал ту часть истории, о которой мы договорились умалчивать:

– Отца моей Каро крепко надули. Он был экспертом по части искусства или что-то в этом роде и купил картину за сумасшедшие бабки, но она оказалась фальшивкой. Вообще её отец был мрачным пьянчугой, придурком, который спустил все свои деньги непонятно на что. Моя жёнушка осталась смолить дешёвые сигаретки в компании тупой мамаши, когда сам он подыхал от рака лёгких.

Эрик положил руку на плечо Юхана и, наклонившись, чуть ли не вплотную приблизил к нему свое лицо:

– Но знаешь, что хуже всего?

Юхан замотал головой и усмехнулся в предвкушении.

– Он был датчанином, – сказал Эрик и хлопнул Юхана по плечу. – Но, честное слово, по Каролине этого не скажешь. Правда, Каро? Ведь ты же не говоришь по-датски? – крикнул Эрик на ломаном датском в сторону кухни, хотя я стояла совсем рядом.

Юхан погрозил кулаком в пространство и выкрикнул:

– Датские твари! – И громко заржал.

– Знаешь, Юхан, – вмешалась я, – тебе пора домой, к детишкам. – И вызвала ему такси.

Весь следующий день, это было воскресенье, мы с Эриком не разговаривали друг с другом, но в понедельник утром курьер доставил мне в офис букет роз. На открытке было написано: «Обожаю. Навсегда». Все коллеги увидели, какой романтичный у меня муж. И я решила, что оба приятеля были слишком пьяны в тот вечер и вряд ли запомнили тот неловкий разговор.

Как потом оказалось, я сильно ошибалась на этот счёт.

Ну вот. Угли в камине почти совсем потухли. Арлекин на картине стал ещё грустнее. Неужели мне не удастся избежать отцовской судьбы? – размышляла я. Я достала свой айпод и принялась просматривать сайты аукционов.

Интересно, сколько могла стоить настоящая литография Пикассо? Поискав полчаса, я так и не получила определённого ответа. Цены колебались от двух тысяч крон до миллиона. Зато я быстро поняла, что торговля предметами искусства имеет свою теневую сторону. Я прочла заметки об одном хозяине аукциона, который приглашал специально нанятых им людей, чтобы взвинчивать цены. Об огромном, тёмном ангаре в Швейцарии, где миллиардеры хранили картины, стоившие сумасшедших денег, об одном еврее, владельце галереи, которого во время войны обчистили нацисты, об искусстве как о средстве отмывания денег и многом другом, но большая часть статей была посвящена тому, что в настоящее время рынок буквально наводнен подделками. В конце концов я пришла к выводу, что искусство – это нечто вроде красивой стильной мебели, под обивкой которой кишат клопы и прочие паразиты. А вовсе не храм духовности.

Он и правда очень красив, этот фальшивый Пикассо. Если даже папа, большой знаток, поверил в его подлинность, то почему и остальные не могут ошибиться?

– Эй, Арлекин! Поможешь мне избавиться от бессонных ночей? – спросила я.

Я жутко волновалась, когда везла литографию на оценку. Мне пришлось снять куртку в машине, чтобы не явиться к владельцу аукциона Леман с мокрыми кругами под мышками. Дома я несколько раз прорепетировала, как буду реагировать в зависимости оттого, что скажет оценщик. Если он прямо заявит, что это подделка, я фыркну: «Вот как? Ну что ж, ничего страшного, мне она всё равно дорога как память». Или: «Вообще-то я не собиралась её продавать.

Я очень к ней привязана» – это на тот случай, если оценщик признает картину подлинной, но оценит её всего в несколько тысяч крон.

В глубине души я понимала, что затеваю чистой воды авантюру, и не особо верила в свою затею. Ну и что с того, что на рынке искусства действительно развелось много фальшивок? Мне, невезучей, непременно попадётся настоящий знаток, и моя затея провалится с треском. Интересно, могут ли меня обвинить в преступлении? Но потом сообразила, что нет ничего преступного в том, чтобы обнаружить, что собственная картина – подделка. Я ведь пока не пыталась её продать. Однако никакие уговоры не помогали. Пот лил с меня ручьём, пришлось съехать на обочину, опустить боковое стекло и несколько раз глубоко вдохнуть утренний воздух.

– Слышал, у вас Пикассо. Сюжет с Арлекином, – произнёс оценщик.

– Да, всё верно, – подтвердила я, решив по возможности как можно короче отвечать на вопросы.

– Как картина у вас оказалась? – спросил мужчина, распахивая дверь в комнату, где из всей мебели стоял только один большой стол.

– Я унаследовала её от моего отца, он торговал предметами искусства, но это было много лет назад.

– Можете положить её сюда. – Мужчина указал на стол.

Я осторожно положила литографию и развернула бумагу.

Оценщик привычным жестом поднял картину, осмотрел её сзади и сбоку. Затем снова положил на стол. Прошёлся по литографии с лупой.

Моё зрение вело себя странно, картинка перед глазами сузилась до размеров точки в конце туннеля. В груди бешено стучало сердце. Я чувствовала себя преступницей.

– Минуточку, я сейчас вернусь, – внезапно сказал оценщик и покинул комнату.

В этот момент я, если честно, чуть не сбежала. Я была абсолютно уверена в том, что оценщик отправился звонить в полицию, которая упечёт меня в тюрьму за… А собственно, за что, спрашивается? Я не делаю ничего противозаконного. Просто попросила оценить картину. Оценщик вскоре вернулся. В руке у него был каталог, и он быстро пролистал его до страницы с репродукцией литографии, точь-в-точь такой же, какая лежала на столе.

– Думаю, ваша картина действительно прекрасна. Как раз сейчас подобные вещи пользуются большим спросом.

– Но?.. – робко заикнулась я.

– Никаких «но». В последнее время рынок искусства сильно перенасыщен. На продажу выставляется просто колоссальное количество литографий, но у вашей столь своеобразный мотив, что, думаю, не составит особого труда найти на неё покупателей.

– Но как, по-вашему, сколько я могу получить за неё, если решусь продавать?

– Мы можем выложить её на нашем онлайн-аукционе самое позднее через неделю. Я предварительно спишусь с парочкой надёжных покупателей. Думаю, вы сможете выручить за неё полмиллиона. Картина действительно представляет собой большую ценность, и, как я уже говорил, она просто прекрасна.

Я была готова ко всему, но такого точно не ожидала. Не в силах вымолвить ни слова, я тупо таращилась то на оценщика, то на картину. Неужели мне действительно так просто удалось обвести вокруг пальца эксперта по искусству? Хотя, возможно, он был таким же, как и все, – видел только то, что хотел видеть, а на всё остальное закрывал глаза. Другой вариант заключался в том, что он был плохим оценщиком. Потом мне в голову пришла мысль, что всё прошло так гладко только потому, что я самая настоящая аферистка. А потом пришла эйфория. Передо мной открылся целый океан ещё неизведанных возможностей, как будто у меня на руках оказался тузовый покер. Все проблемы внезапно снова стали разрешимы. Я постаралась взять себя в руки и спрятать идиотскую улыбку.

– Как здорово! – весело воскликнула я. – Честно говоря, я даже не ожидала. Можете объяснить мне условия?

Оценщик занудным голосом пробубнил заученный текст, я быстро записала всё в блокнот, стараясь не замечать, как у меня дрожат руки. Теперь уже не оставалось никаких сомнений в том, что я обманула оценщика и он собирается продать поддельную картину.

На негнущихся ногах я шла по коридору, застеленному мягким чёрным ковром, приглушавшим всякие звуки. Картина осталась в той комнате, у меня за спиной.

Последовали две недели напряжённого ожидания. Картину сфотографировали и внесли в каталог аукциона. В оцифрованном виде она выглядела ещё лучше, чем в реальной жизни. На экране монитора цвета поражали своей насыщенностью. Начальная цена составила 450 000 крон, но картине следовало отлежаться ещё десять дней, прежде чем она пойдёт с молотка. За это время со всех концов света приходили предложения по покупке. Я даже подключила услугу оповещения: каждый раз, когда кто-то всерьёз интересовался картиной, на телефон поступало смс-сообщение. В первые три дня ничего не происходило, и я начала сомневаться в том, что дело выгорит. И даже почувствовала облегчение при мысли, что смогу забрать обратно своего Пикассо и забыть свою неудавшуюся аферу. Но на четвёртый день последовало предложение в 100 000 крон, а следом один за другим появились ещё пять покупателей.

Вскоре стартовая цена была достигнута. Дороги назад больше не было, и теперь я с ужасом думала о том, что произойдёт, если всё откроется. Когда до аукциона оставалось два дня, цена достигла отметки в 500 000 крон, и ещё три потенциальных покупателя включились в игру. Я расслабилась, позабыв все свои страхи, и принялась строить планы.

И вот настало время оглашения заключительной суммы. Покупатель номер семь предлагал сумму в 500 000 крон. Ему противостоял покупатель номер два, предлагавший ту же сумму. Оставались только эти двое, и номер семь определённо казался куда более предпочтительным. Его предложения были быстрыми и решительными. Но и покупатель номер два тоже не сдавался. После стремительной дуэли между ними, за которой я следила затаив дыхание, была опубликована цифра финального предложения. Я не поверила глазам: 820 000 крон. Покупатель номер семь победил.

У меня пересохло в горле. Зазвонил телефон. Сначала я даже побоялась брать трубку, но потом всё же нажала на зелёную кнопку на экране.

– Поздравляю! Всё прошло просто замечательно, – сообщил оценщик.

Может, это ловушка? Я почувствовала себя немножко параноиком. Зачем он звонит?

– Вы звоните просто поздравить?

Оценщик в трубке рассмеялся:

– А у вас есть чувство юмора.

– Спасибо. Когда я получу деньги? – Это всё, что я сумела выдавить из себя.

– Что касается денег, то они поступят на ваш счёт в течение пяти дней. Всё действительно прошло как нельзя лучше, но так всегда бывает, когда на руках владельца действительно стоящая вещь. Думаю, вы вполне можете отпраздновать свой успех.

Отпраздновать? Что отпраздновать? Продажу поддельной картины? А главное, с кем?

И тут пришёл ужас. Боже, что я наделала? Но повернуть время вспять было уже невозможно.

Тревога и муки совести исчезли как по мановению волшебной палочки, едва деньги поступили на счёт. При этом никто не пострадал. Никого не пристрелили, не избили и не изувечили. Облегчение оттого, что можно погасить все долги и в придачу выдать тебе дополнительную сумму денег на поездку в Лондон, было куда сильнее, чем чувство вины, что я испытывала вначале. Я позвонила Анне и сказала, что она права, мне действительно следует развеяться и подумать о себе, и что решено: я еду в Барселону. Более того, я отправилась в ломбард и выкупила то кольцо. Тем же вечером я показала его тебе.

– Когда тебе исполнится восемнадцать, оно станет твоим.

Ты была поражена и с трудом верила своим ушам.

– Ну, ты даёшь мама, вот это да… О боже мой! А можно я возьму его с собой в Лондон?

– Конечно! Только не забудь написать адрес и указать время, когда воры смогут за ним прийти.

Помнишь, как мы тогда с тобой радовались?

Недели шли, и всё случившееся стало видеться теперь совершенно в новом свете. Напоминания о неоплаченных счетах остались в прошлом, а впереди маячило только светлое будущее. Про Эрика я почти не вспоминала, и меня перестала мучить бессонница. Я подумала, что хватит сидеть и ждать приглашений от работодателей, и вместо этого решила открыть собственное пиар-агентство. Теперь у меня был стартовый капитал, и я разработала свой бизнес-план, заказала сайт, зарегистрировала предприятие, напечатала визитные карточки, устроила довольно дорогой торжественный ужин, прошедший вполне удачно, куда пригласила важных для дальнейшей работы персон. Вскоре мне удалось заполучить своего первого клиента. Конечно, должно было пройти время, прежде чем предприятие раскрутится и начнёт давать доход, но это было куда лучше, чем сидеть и ждать у моря погоды. Жизнь снова налаживалась. Теперь я могла спать спокойно.

На меня снизошло такое облегчение, что я решила отметить начало своей новой жизни в качестве матери-одиночки и свежеиспечённого предпринимателя. Я повесила на то место, где раньше висел Пикассо, чёрно-белую фотографию, на которой были запечатлены две японские ныряльщицы за жемчугом. Похожие на русалок, они погружались вертикально вниз в чёрную бездну океана, их крепкие обнажённые тела определённо вызывали вдохновение. Я откупорила бутылку охлаждённой «Вдовы Клико», налила себе, подняла бокал:

– Спасибо, папа! Твоё здоровье, покупатель номер семь!

Выпал первый снег и укутал Виикен белоснежным покрывалом. Воздух сделался сырым и промозглым, и любой звук, едва родившись, тут же глох, замирая под серой хмарью неба. Кроме меня, в то утро больше никто не вышел на пробежку, лишь какая-то пенсионерка в отдалении выгуливала своего пса. Спустя какое-то время до моего слуха донёсся шорох шагов ещё одного бегуна, который приближался сзади. Я сбавила скорость, чтобы пропустить его вперёд, однако шаги замедлились. Я обернулась и увидела молодого крепкого мужчину в спортивной одежде, очерчивавшей каждый мускул его тела. В глаза бросились чёрная ухоженная борода и покалеченное ухо. В вороте куртки мелькнула татуировка. Однако взгляд незнакомца был дружелюбным, а та лёгкость, с которой он двигался, импонировала. Когда я обернулась, мужчина улыбнулся. Я одарила его ответной улыбкой, но всё же бросила быстрый взгляд по сторонам, проверяя, кто ещё был поблизости. Чуть дальше появилась пара девушек, и я почувствовала себя спокойнее. Мужчина поравнялся и побежал рядом. Он снова улыбался.

– Как хорошо вы двигаетесь. Я едва за вами поспеваю, – сказал он, однако это была явная лесть. Его голос был спокойным и глубоким, он совсем не запыхался.

Я не ответила и продолжала бежать. Он что, флиртует со мной?

– Каролина Экестедт? – спросил он, немного помолчав.

Я вздрогнула. Я никогда раньше не встречала этого человека, и тем не менее он знал, как меня зовут. Я остановилась и повернулась к мужчине, который тоже перешел на шаг.

– Что вам от меня надо?

На долю секунды его улыбка померкла, а взгляд сделался жёстким. Он шагнул ко мне, я попятилась, но он был проворнее. Теперь он стоял совсем близко. Его лицо находилось всего в нескольких сантиметрах от моего, так что я чувствовала его дыхание и сандаловый запах парфюма. Меня словно парализовало, когда я ощутила у себя на руке его стальную хватку. Боль была очень резкой. Он что, хочет изнасиловать меня? Или убить?

– Я пришёл передать привет от покупателя номер семь, – сказал мужчина абсолютно ровным тоном. – Помнишь его, покупателя номер семь? Он был просто в бешенстве, когда обнаружил, что картина, за которую он выложил такие деньги, всего лишь подделка. И теперь я раздумываю, как бы тебе подоходчивее объяснить, что нехорошо сердить некоторых весьма уважаемых людей.

Я не понимала, как такое возможно, но хватка мужчины стала ещё жёстче. Он так сильно вывернул мне руку, что казалось, плечо сейчас отвалится. От страха, который сдавил горло, я не смогла ничего произнести.

– Через три дня я вернусь к тебе, и ты передашь мне сумку, в которую красиво упакуешь восемьсот двадцать тысяч крон. Договорились?

На тропинке появилась старушка с палками для ходьбы. Мужчина заметил её, отпустил руку и лёгкой рысцой умчался прочь. Я же осталась стоять, глядя на свою руку, которая остро пульсировала от боли.