Переплут застыл, давая Тимуру разглядеть пламя в груди. Из под хламиды несло сухим жаром, таким близким и осязаемым, что протяни руку – обожжешься.
Тимур рванул, выставив руки вперед. Одеревенелое от побоев тело скрипнуло, внутри все натянулось, готовое треснуть и надломиться. За миг до того, как влететь руками в пламя, почувствовал нестерпимо близкий жар. Кончики пальцев кольнуло болью, ладони рефлекторно сжались. Силой заставил себя разжать руки, не одернуться.
– Ты что задумал? – Переплут отскочил, запахивая хламиду. В глубине капюшона на миг вспыхнули два глаза-уголька.
Тимур рухнул на пол, больно ударился зубами о бетон. Скрючился, подобрав под себя руки. Стеня и всхлипывая сказал:
– Теперь сыграем по моим правилам.
Переплут дрогнул, поплыл в стороны, разъехался, заслоняя собой стены.
– Верни, – корчась от боли простонал Тимур, вытягивая руку перед собой. Кулак с зажатым угольком шипел. Тонкие струйки запаха горелой плоти поползли по камере, щипнули за нос. – Или проверим, кто дольше протянет: я или ты без своих угольков. Верни.
Голос Тимура дрожал. Горло расперло комом, а перед глазами плясал и переворачивался, угасая, Переплут. Существо билось в судороге, выкидывало попеременно руки, трясло головой. Тимур сжал кулак сильнее. Почувствовал, как прилипший к обожженному мясу уголь впился сильнее, ушел в руку на треть. Сознание блекло, рассыпалось – вот-вот провалиться в небытие. Силой заставил себя приподняться, опершись на локоть.
– Верни, – прошипел Тимур снова, сжал кулак еще сильнее. Уголек в руке треснул. Одна искорка стрельнула сквозь слабеющие пальцы, взвилась, погасая и растворяясь в воздухе.
Переплута колотило. Он то разрастался, загораживая собой потолок и тусклую лампочку, то сжимался до почти младенческого размера. Под капюшоном вспыхивали глаза-угольки, тут же блекли. Из-под пол хламиды и рукавов повалил, густея и шипя, едкий дым, какой бывает, когда тушишь костер ведром воды. Чадное марево заволокло камеру. Дым забил глаза, ноздри, завалил горло. Теряя голос в кашле, Тимур кричал в едкую завесу:
– Верни!
Теряя сознание, сжал кулак с угольком еще сильнее. Вспышка боли пробежала по телу, отрезвляя.
– Ладно, – донеслось слабое, почти плачущее.
– И отсюда выпусти… Меня.
Где-то лязгнуло, по полу пробежала полоса блеклого света. Ползком Тимур двинулся на свет. Через миг из дыма проступили очертания двери. Собравшись, из последних сил кинулся в проем.
Вылетел в тусклый холл. За пультом мирно похрапывал дежурный полицейский, сложив руки на автомате. Не оборачиваясь, Тимур побрел к выходу. Шаги давались тяжело. Снова налетел тяжелый кашель, руки нестерпимо жгло, от запаха паленого мяса, собственного паленого мяса, к горлу подкатывал ком, драл небо и кислил рот.
Мутнеющим взглядом нашел дверь, ведущую на улицу, навалился всем телом. Дверь поддалась с легкостью, отскочила в сторону.
Тимур вывалился на свет, рухнул на землю, больно ударившись о гранитный приступок. Попытался встать. Не смог. Пополз.
Мир вокруг застыл. Гребя по асфальту обгоревшими культями, Тимур полз, стремясь выбраться как можно дальше, пока боль не съела последнюю каплю сознания.
Впереди показался высокий кованый забор. Жизнь за ним постепенно проступала, начинала шуметь проезжающими машинами и редкими прохожими.
Подползая к забору, Тимур разжал пальцы. В скрюченной опаленой ладони чернел, сливаясь с жженым мясом, крохотный уголек.
– Тимур!
Он поднял трясущуюся голову. За забором показался знакомый силуэт. Женин.