Из чаши

Иван покинул Коразон-дель-Фуэго в день, когда новая городская управа вынесла решение про переименование университета в «имени героев третьего августа» (день, когда армия сломила оборону и взяла кампус, и под «героями» подразумевались не военные), а также про основание «Музея насилия» в одном из разрушенных городских районов (что намного дешевле, чем отстраивать дома заново). Фомин вернулся в столицу. Хотя Иван и выступал во время боевых действий в поддержку армии, он был все-таки инопланетный гражданин и не слишком известный журналист, поэтому на него не сильно давили. Многие журналисты, поддержавшие правительство, потом испытали настоящую травлю, их выгоняли с работы, избивали до смерти, они бежали с Лагарты. То же самое касалось и других заметных врагов «Ацтлана», он теперь мстил нагло и безнаказанно. Ивану же просто перестали давать разрешения на публикацию некоторых его мыслей и удалили из доступа часть ранних материалов. Но, по словам окружающих, командировка на войну изменила Ивана, он стал угрюмым и заносчивым, быстро поссорился со всеми приятелями. Через два месяца от него ушла Каталина.

Праздник для народа Лагарты, что он показал жестокому полицейскому государству свой гнев, сменился действительностью. После уничтожения крупного промышленного и культурного центра колонии, города Коразон, экономика рухнула вниз. Банкротились местные компании, а инопланетные не спешили открывать бизнес, ведь раньше все взяточники были известны и посчитаны, а в воцарившемся хаосе стало невозможно что-либо планировать. Единственные сферы, где остались деньги: наркоторговля – для храбрых и сельское хозяйство в теплых провинциях – это для честных. Люди были разочарованы, не верили больше в возможность единого народа все изменить к лучшему, больше не было многотысячных митингов. А вот озлобленность и насилие, как метод, остались актуальными. Причем злоба теперь выплескивалась на соседей. Искали новые поводы для вражды: кто каким богам приносит жертвы, чьи предки из Мексики, чьи из Колумбии, а кого вообще подобрали, когда колониальный звездолет совершил предстартовую остановку в Центральной Африке.

Парализованная реформами полиция перестала вообще выполнять свои изначальные функции, распалась на множество продажных групп, участвующих в беспорядочном вареве из рэкета, обид и мести.

Смешно или грустно, но молодежь так и не получила то, из-за чего изначально затеяла бунт. Легализация легких наркотиков увязла в болтовне парламента и бюрократии. Мафия вообще не планировала делать свой основной доход легальным и подотчетным властям. Да, теперь Лагарта была основной колонией по производству и распространению наркотиков для человечества, да, теперь у мафии были целые научные комплексы по разработке новых видов отравы. Но бюджет не получал со всего этого ни копейки. Те, кто отравился или потерял рассудок от некачественных наркотиков, не имели права на помощь со стороны государства, даже центры реабилитации наркоманов почти все позакрывали. Картели победили и теперь пожинали плоды своей победы. Их боссы были настолько богаты, что могли позволить себе купить десяток поместий на каждого, заселить их своими двойниками и слугами, лишь бы самим оставаться в тени. Вопреки пропагандируемому образу наркобарона, как выходца из народа, из бедных низов, храбростью пробившегося к успеху, верхушка «Ацтлана» была закрытой династической организацией с презрением к собственной армии «уличного быдла».

Через полгода после завершения операции в Коразон-дель-Фуэго кортеж генерала Эстебана Ориэмы ехал от военной базы в столицу, на очередное заседание суда по делу о гибели оборонявших университет студентов. На петляющем между скал участке дороги кортеж обстреляли. Били точно, профессионально, по лимузину генерала, из портативных ракетометов «Панзеркнаке», сделанных на планете Эверштайн. Две ракеты опрокинули и подожгли автомобиль. Убийцы скрылись в ущельях. Погибли все, кто был в лимузине: генерал Ориэма, его заместитель, адвокат, начальник штаба и водитель.

Поговаривали, будто генерал сам отдал приказ так себя убить и его товарищи тоже пошли на смерть, устав от судилища. Но Иван в это не верил. Ориэма на всех заседаниях упорно отстаивал свою невиновность и невиновность своих подчиненных. Скорее всего, он не знал, когда умрет. Как и стоявшие насмерть боевики «Ацтлана» в Коразоне, скорее всего, не знали, что из их борьбы и гибели просто сделают еще одну ступень на пути к власти. Однако, что правда, в последние дни своей жизни, когда Ориэма попадал в поле зрения камер, он выглядел изможденным и не желающим быть в этой Вселенной.

Аркаим, сейчас.

Иван еще долго расхаживал по музею, вспоминал былое, смотрел на экспонаты и вполуха слушал болтовню сторожа Кирилла Ярославовича. В музее хранилось множество интересных вещей, вроде колокола, снятого с доминиканского космического корабля. Когда христианских фундаменталистов гнали с нынешних планет Конгресса, иногда звездолеты ненадолго садились на враждебных колониях и начинали звонить в огромные колокола, призывая людей следовать за ними. Некоторые и правда бросали дома и навсегда улетали вместе с крестоносцами. Колокола играли и практическую роль, например, на Владимире с его вечной ночью они указывали дорогу к стоящим в темной глуши звездолетам.

В целом же экспозиция музея была не слишком логично организована, многие экспонаты не снабдили подписями. Фомину показалось, что само функционирование музея было просто для отчета: «Правительство закрыло собор, но зато теперь там Музей Христианства».

Перед уходом Ивана сторож показал ему записи камер наблюдения в ночь, когда грабили музей. Точнее, показал, как камеры одна за одной переставали работать. Все, что удалось разглядеть, – двух человек в черном, идущих по снегу вдоль стены собора. Лица их были под масками, никаких примет. Утром уже нашли следы от посадки и взлета летающего грузового автомобиля неподалеку, но модель этой машины была очень распространена, поиски пока не принесли результатов.

Последней в ночь ограбления отключилась камера, снимающая вход и место для сторожа. Вопреки собственным уверениям, Кирилл Ярославович хорошо отвлекся в тот вечер от выполнения своих обязанностей. На записи было видно, как он увлеченно играл на коммуникаторе, прихлебывая что-то из бутылки, даже когда половина камер уже не работала. Сорвался он с места и выбежал в зал, только когда услышал звон разбивающегося витража.

Попрощавшись со сторожем, журналист побрел через парк и по улицам к оставленной машине. По пути он задумался. Ограбление было странное, зачем-то разбили витраж, но совершено умело, не похоже на религиозный погром. И главный редактор Литейщиков наверняка видел предварительные материалы. Зачем же он все-таки организовал затратную командировку для увлеченного христианством Карпенко?

Иван подходил к стоянке, когда его окликнули. Какой-то человек с желтым лицом, в сером зимнем костюме показался из проулка.

– Иван Фомин? Нужно поговорить.

Не успел журналист и глазом моргнуть, как его левую ногу, руку и бок будто кольнули иглы. Нога подломилась – сработал разряд парализатора. Незнакомец подхватил заваливающегося Ивана и поволок в проход между домами. При этом Фомин чуть не оказался со сломанной ногой, на его ботинках стояла «умная» подошва, обувь моментально вцеплялась в поверхность, если начинала скользить, например на льду. Эта полезная функция приклеила волочащуюся ступню к земле, а похититель пару раз дернул ошеломленного Ивана так, что в голени что-то хрустнуло. К счастью для ноги, незнакомец все понял, оторвал Ивана от мостовой и, по сути, внес его в проулок, демонстрируя немалую физическую силу.

В глубине проулка среди сумерек и капель воды с крыши тихо работал двигатель небольшого желтого флаера старой модели. У раскрытой двери стоял еще один человек в серой куртке, другой спокойно выложил руки на панель управления машины и ждал. Похититель опер Ивана о стену дома и поддерживал его за воротник, не давая упасть.

– Не советую кричать и звать на помощь, у нас все равно будет время причинить вам вред, – говорил похититель на русском хорошо, но со странным механическим произношением, будто выучил язык под гипнозом.

– Я извиняюсь за некоторую грубость при встрече. Вы ведь прилетели сегодня для репортажа про ограбление собора?

– Да, а вы кто?!

– Кто я, этот вопрос должен занимать вас в последнюю очередь. Для вас более важно, как купить билет на корабль и скорее улететь с этой планеты.

– А кто мою работу сделает? Кто найдет пропавшего…

– Юрий… Мы его тоже предупреждали… Вы верите в Бога?

– Я потерял за сегодня счет, сколько раз меня спрашивали про Бога, – Иван срывался в истерику, – что за набожная колония?! Нет, не верю я в Бога. Верю в Большой взрыв, теорию относительности и исключения из нее в аксемном состоянии! Не понимаю, но верю, что это правда!

– Я вас понял, успокойтесь. Даже если вы человек неверующий, хочу вам сказать, вы стали участником гнусной авантюры, которая может иметь последствия для всех христиан… Нет, для всех, кто хочет жить честно и по заповедям, а это не только христиане. Надеюсь, вы согласились на эту работу неосознанно, она не для порядочных людей.

– Я думаю, он все знает. Безбожник! – рявкнул стоявший у открытой машины парень.

– Тише, брат!

– Вы как-то и сами не выглядите порядочными, больше похожи на уличных грабителей. А если я скажу, что это мое дело – выбирать себе работу, вы меня тут и убьете?

– Пока что нет. Убийство – грех. Однако знайте, Иван, у моей сестры была любимица, наглая пушистая кошка. Она на меня постоянно шипела, иногда царапала. Мне редко удавалось ее пнуть, ведь сестра сразу бежала к отцу, а тот сек меня розгами. Из-за этого кошка полагала себя неуязвимой. Не будьте как эта кошка. Неизвестные вам силы – хранители не всегда будут рядом.

– Быстро мы перешли от разговора про Бога к тому, как вы мучили животных.

– Ах ты гад! – парень моментально переместился от двери машины к Ивану, замахиваясь.

– Успокойся! Зачем пугаешь и так напуганного человека? Раз вы, похоже, не поняли, Иван, расскажу еще пример. Однажды я был на планете Фанг по делу. Там по городу до сих пор ходят старые электропоезда на рельсах. И контролеры там в основном старухи, им дают такую работу. Я ехал в электричке, а рядом со мной сидел буддист и мычал под нос мантру. С таким видом, будто для него этот вагон и пассажиры слишком грязны (правда, он сам очень давно не мылся). Когда подошла контролерша, буддист заявил: «У меня нет билета. И покупать его не буду, нет денег». Контролерша пошла дальше, а что сделает старуха? Я, как христианин, не люблю буддистов. Но я бы стерпел его гордыню, если бы он не решил, что его должны катать бесплатно. Ты презираешь мир, хорошо. Но тогда не бери у него ничего бесплатно. Ходи пешком или жди полдня социального поезда, есть такие на Фанге. Вот поэтому я разбил соседу-буддисту лицо и выбросил его на ходу из вагона. Если Господь был милостив к нему, отделался парой сломанных костей. Я поэтому и журналистов не люблю. Вы считаете, что люди обязаны говорить вам правду о себе, а что взамен? Вы штампуете лживые газетные пасквили, вырванные из разговора цитаты. Давайте вы послушаетесь меня и разойдемся мирно, без более жестких мер.

Тут Иван обратил внимание, что незнакомец не похож на желтокожего азиата с той же планеты Фанг. У него не были раскосые глаза, а желтые пятна были только на щеках, остальное лицо было серовато-бледным. И не стоит говорить, это именно он был на видеозаписи подозреваемых в слежке за Карпенко.

– Или просто вырежем у него микросхему из руки, чего с ним разговаривать?! – встрял второй похититель.

– Брат мой, закрой рот! – сквозь зубы сказал главный. – Давай я буду вести разговор, раз я готовился. Иван Фомин, я вам настоятельно советую: собирайте вещи, покупайте ближайший билет на Лагарту или домой, на Багратион. Насколько мне известно, Литейщиков уже перечислил по договору неплохие деньги. Если вы их все же не получили – уверяю, не стоит рисковать дальше. И знайте, я предоставляю вам выбор, слушать меня или нет, не просто так. А потому, что мне есть выгода, если вы решите остаться здесь и копать дальше. Но для вас это путь к беде. К вашей ноге уже должна немного вернуться чувствительность. Пока вы не решили сделать глупость, и нам не пришлось во второй раз вас парализовывать, лучше распрощаться. Надеюсь, я вас больше не увижу Иван. Храни вас Господь!

Двое незнакомцев быстро влезли во флаер, спокойный водитель тронул рычаги, машина стартовала вверх, обдав Ивана поднятым с земли мусором и водяным паром. Флаер исчез за крышами. Фомин в бессилии сполз, привалился спиной к грязной скользкой стене.

Тут вдруг рядом открылась замусоренная дверь полуподвала, и на свет показался изрядно побитый лишениями мужчина в затоптанном пальто. Из подвала за спиной шел дым и выла музыка.

– Что же вы раньше не появились? Вы их видели? – спросил Иван.

– Видел? Гражданин, а мы где? – с трудом спросил мужчина.

– Как где? Возле Сталевской улицы. Вы номера машины не видели?

– Нет, но мы – где? – не отставал алкоголик.

– На севере Гиперборейска, где еще?

– Где-где?!

– Ты что, смеешься?! Мы в Конгрессе Человечества, колония Аркаим, что еще?

– Аркаим?!! – выкатил глаза мужичок. – Вот странно. Но вчера ведь был Владимир!

После чего обладатель пальто вернулся в подвал и захлопнул за собой дверь.

Глава 4. Плохой день для Рея

Планета Доминика, столица Земель Святого Престола, домашняя планета Возрожденного Ордена Святого Доминика, главная база Благодатной Армады. За десять земных лет до описываемых событий.

Утром префект въехал в деревню на новом, хотя и запылившемся черном электромобиле. В деревне Оакенбокс постоянно числилось всего два электромобиля: один принадлежал старику Семкевичу, не имел аккумуляторов и постепенно догнивал в сарае, вторая машина, цистерна молочника Эфраима, на которой тот возил молоко для перепродажи на базары в соседние городишки и воду от реки во время летнего зноя. Эту цистерну каждый мальчишка в округе облазил много раз, несмотря на ругань и угрозы со стороны владельца. Остальные предметы с колесами в Оакенбоксе: мшистые от времени трактора, тачки, телеги для мулов и простые тяжелые велосипеды. Неудивительно, что все ребята высыпали на улицу встречать гостя, обступили машину и начали крутить дверные ручки.

Префект не отгонял любопытную детвору, он, улыбаясь, закрыл электромобиль на ключ, пожал руку деревенскому старосте – солтысу и сдержанно поклонился местному священнику, отцу Вацлаву. Хотя во многих мелких поселках этой части планеты священники совмещали со службой и управленческие функции, отец Вацлав предпочитал не использовать открыто дарованную ему Церковью власть. Он доверил реальные дела, вроде сбора урожая или подготовки к зиме, старосте, а сам сосредоточился на душах паствы. Решал споры, помогал советом и интриговал, куда без этого. Вот и сейчас префект подождал, пока крестьяне прогонят своих детей, а затем вся начальственная троица, префект, солтыс и отец Вацлав тронулись не к большому трактиру, в котором обычно вел дела староста, а на холм, который венчали церковь и дом священника. Начальство сопровождали робкие местные, неуклюже пытающиеся выведать, какая максимальная цена на мясо, за которую не будет штрафовать городская управа, пожаловаться на соседа, укравшего выросший на меже саженец яблони и так далее.

Среди осматривающей машину детворы не было одного парня. Хотя он себя уже не относил к детям. Сын мельника, Рей Калист, не так давно встретил свой пятнадцатый день рождения по земному времени. Рей занимался очень взрослым развлечением, как ему казалось. Он нес на руках дворового черного кота, Тома, к колодцу на окраине деревни. Том был очень добродушным, но Рей считал это проявлением животной глупости. Сколько раз сынок мельника пинал его, привязывал жестянку к хвосту, швырял в кота жменями щебня – а кот все равно при первой возможности просил Рея взять его на руки, вот дурак! И сейчас сынок мельника в очередной раз собрался использовать кошачью наивность.

Возле колодца стояла небольшая бадья, в которую кто-то налил воды, может для умывания. Вот к ней и направился Калист младший. Поухмылявшись еще немного глупости кота Тома, Рей медленно опустил животное на руках в бадью. Вскрикнув, кот извернулся, цапнул мальчишку за руку и бросился бежать.

– Ты меня укусило, тупое исчадие! – Рей обрадовался крошечной ранке на своей ладони. Она давала повод наказывать (мучить) беззащитного кота на «законных» основаниях.

Кое-как отряхнувшись, Том бросился бежать. Но опять-таки не сообразил, вместо того чтобы юркнуть под высокий забор, кот забился в тупиковую щель под курятником возле ближайшей к колодцу хижины. Рей сразу же заблокировал Тому путь к отступлению.

– Вылезай, выродок! – весело крикнул парень, глядя в два испуганных зеленых кошачьих глаза.

– Что ты делаешь, Рей? – окликнул девичий голос.

Калист обернулся. У колодца стояла Мэгги, девочка из семьи бедного фермера с фамилией Бийон. В руке она держала ведро, пришла за водой.

– Учу этого черного беса послушанию! – сквозь зубы, по-взрослому ответил Калист.

– Это что, Том? Ты вообще больной, Рей?! Зачем обижаешь кота? А если бы тебя так?

– Да он же черный! Это цвет самого черта!

– И цвет одеяния благочестивых монахов! Если бы не Том и другие коты, всю муку твоего отца сгрызли бы мыши. Черная у тебя душа, Рей, а на кота грешишь!

Мэгги презрительно хмыкнула и начала вращать колодезный ворот. А Рей неожиданно разозлился. Эта девчачья гордыня даже отвлекла его от мести Тому. И он не придумал ничего лучше, кроме как схватить бадью и окатить несчастную девочку с ног до головы водой.

– Рей! Ты дурак!!! – взвизгнула Мэгги. – Что ты наделал?!

А Рей смотрел на свою новую жертву, его будто обнимало зарождающееся пламя. Простое деревенское платье намокло, прилипло к телу Магдалены, просвечивало в желтом утреннем свете. Мэгги была на год старше Рея и немного выше. Калист видел ее бледно-серую кожу, пятна желтого пигмента на худых, но уже слегка сутулых от тяжелой работы плечах, и под почти сформировавшимися грудями, и вокруг пупа на плоском животе, и на острых коленях. Серые волосы липли к плечам, зеленовато-серые глаза блестели от слез.

– Ах ты, падшая… – Рей попытался подобрать слова из проповеди, но в итоге пришел к тому, что чаще всего слышал от старших ребят, когда они рассказывали истории, лежа на берегу реки, – шлюха!!! Ну, я тебе покажу! Я тебя сейчас проучу!

Рей Калист шагнул к оторопевшей девчонке. В ушах стучало, жидкое пламя будто текло по животу вниз. Яркий желтый свет Доминики слепил глаза, и одновременно их застлал морок.

– Калист… Ты что?! – испуганно пробормотала Мэгги, глядя ему в лицо.

– Иди… ко мне, – прохрипел сын мельника и облапил девушку, чувствуя прикосновение скользкого тела и как его рубаха намокает от контакта с Мэгги. Вопль девушки завершился звоном и искрами из глаз, когда она стукнула наседающего Калиста по голове ведром. Рей рухнул в пыль. Лежа на земле, Калист смотрел вслед зареванной Мэгги, бегущей по улице прочь, и думал, что теперь он влип.

Рея вообще всегда больше всего в понятии «грех» пугала перспектива наказания. Не всякие обещания блаженства в обмен на заповеди Господни, не милосердие и сострадание, а картины пекла, беспощадного пламени и «скрежета зубовного» – это Рея впечатляло со времен христианских яслей. Однако с годами своей жизни Рей сделал для себя вывод, что Бог наказывает не сразу, если вообще замечает каждый грех. А безнаказанность со стороны людей только радовала младшего Калиста, придавала его пока короткой жизни остроту и веселье. Но сейчас Рей понял: Магдалена расскажет взрослым и его здорово накажут. Парень сел в пыли и уставился вдаль, за край деревни Оакенбокс, где волнистые холмы, поросшие желтой травой и редкими дубами, уходили к затянутому желтой дымкой горизонту. Рей подумал сбежать из дома, но он понимал: за холмами его не ждут. Кот Том так и сидел под курятником, только теперь Калист чувствовал себя не лучше запуганного им же животного.

– Вот, мы нашли его! Хотел спрятаться в кукурузе. Еле успели, – три старших брата вели Рея под руки прямо к дому мельника.

– Ага! Вот ты где, отродье! – мельник соскочил с крыльца и отвесил сыну хорошую оплеуху. Обычно желтая лысина Калиста-старшего порозовела от гнева.

– Я, видимо, грешник, раз Господь покарал меня таким сыном! ТЫ ЖЕ НАС ОБЕСЧЕСТИЛ!!! Проклятый бандит! Бедная девочка Бийонов!

Отец схватил сына под локоть и потащил коридорами дома в подвал. Рей лишь вяло хныкал. Но когда мельник швырнул сына в угол, а сам сдернул полог с кресла, обвитого проводами, украшенного белыми крестами, парень закричал и попытался сбежать. Мельник поймал своего ребенка за шиворот.

– НЕТ!!! ПАПА!!! НЕ НАДО!!! – теперь мальчишка вопил так, будто ему и не пятнадцать лет вовсе.

Понятно, что Рея часто наказывали. Но обычно отец сек его старомодными розгами. Однако мельник был достаточно богат, чтобы, кроме электромельницы, купить такую вещь, как Аппарат Очищения. Это устройство использовали на Землях Святого Престола для причинения очень сильной боли без серьезных последствий для тела. Мельник в основном сдавал Аппарат Очищения в аренду общине для наказания взрослых крестьян с санкции старосты и священника. Год назад Рей Калист испытал на себе действие Аппарата Очищения, когда нечаянно разбил мячом фамильную статуэтку, которую прапрапрабабушка привезла с Земли. Ему хватило двадцати секунд в кресле Очищения, чтобы потом плакать двое суток.

Мельник затягивал на трепыхающемся сыне фиксирующие ремни, когда раздался шум и в подвал вбежали сначала старшие братья Рея, а затем и один из церковных служек.

– Простите, что прерываю вас, мистер Калист, – проговорил служка, – и мешаю выполнять предначертанный Господом отцовский долг, но сына вашего, Реймонда, и вас тоже срочно просил прийти отче Вацлав. Сказал, это приказ префекта.

Услышав про центральную власть, мельник как-то сжался, унял гнев.

– Все. Доигрался, глупец! Я тебя защищать не буду, Реймонд. Ты опозорил меня, мать и семью, и не впервые. Вставай же, пошли.

– Ждите здесь, нечего вам там смотреть! – приказал глава семейства старшим братьям, а сам взял за шиворот непутевого сына и направился к церкви. По пути мельник молчал, злоба на лице уступила место мрачной задумчивости. Наверняка просчитывал варианты, что будет дальше. Мельник вообще был расчетлив и умен, несмотря на красные щеки алкоголика и пивное пузо. Построить с ноля в Оакенбоксе мельницу и столярную мастерскую, которые работали на всю округу, – это требовало наличия мозгов. Братья Рея послушались отца и остались во дворе мельницы, но они вполне могли наблюдать и оттуда, до церковного холма было чуть больше двухсот метров.

Рей испытал минутное облегчение, ведь его не собирались пытать. Правда, парень радовался недолго, они с отцом быстро поднялись по склону к дому отца Вацлава. Здесь во дворе накрыли стол со скатертью и кувшинами вина для высокого гостя. Матушка Фрида как раз выносила очередное блюдо горячих пирожков из печи. Приглашенные крестьяне рассчитывали подпоить сидящего во главе стола префекта, чтобы под винными парами обсудить деликатные дела. Префект вежливо отказывался, ведь ему еще сегодня долго управлять электромобилем. Он прикрыл свой пыльный пиджак салфеткой и степенно, с ножом и вилкой поедал дымящийся бараний бок.

– Здравствуй, Антоний, здравствуй, Реймонд, да пребудет с вами милость Божья, – шурша рясой, отделился от стола отец Вацлав.

– Добрый день, отче. Простите за этого мерзавца. Я хотел извиниться перед Бийоном и его…

– Не переживай, с ним поговорили, он не держит зла. А вот у нашего уважаемого гостя есть дело касательно Реймонда. Он хочет с тобой это дело обсудить. Но не на голодный желудок. Присаживайся, выпей. А я пока схожу с Реймондом в церковь, поговорим про его проступки… и про остальное.

Мельник сел за стол, вид у него был напряженно-угрюмый, он ждал новых проблем. Священник повел Рея дальше к вершине, где стояла небольшая беленая церковь из дорогого дерева.

У церкви начинался и сбегал с другой стороны холма деревенский погост, перед оградой расположилось несколько отдельных могил. Самой свежей был всего месяц, в ней лежал молодой актер деревенского театра, у которого тяжелый грипп сожрал легкие. Со времен основания Земель Святого Престола высшее руководство Церкви выделило актеров, циркачей и подобных в почти неприкасаемую касту. Они практически не могли заключать браки с другими сословиями, селились всегда на отшибе, в деревнях иногда даже после них выбрасывали посуду и сжигали простыни. Ну, и хоронили их за оградой кладбища. Считалось, что актер, играющий святых и ангелов (а это обязан был делать каждый актер, пьесы в большинстве ставили религиозные, разрешенные инквизицией), берет на себя тяжкий грех лицемерия, изображает на сцене небесное совершенство, а сам на земле и грешен. Впрочем, на могиле этого актера было много свежих цветов, крестьяне его любили. Более ранняя могила подмастерья из кузницы, который спьяну повесился на вожжах, уже заросла травой и была запущенной. Рей еще подивился, оба человека похоронены вне Церкви, оба не упокоены, а помнят их по-разному. Священник и конвоируемый им Калист перекрестились и вошли в приятный коричневый полумрак церкви.

– Заходи в исповедальню, Реймонд, я сейчас подойду. Поразмысли пока о своих грехах, о чем хочешь рассказать Богу.

Рей уселся в исповедальной кабинке и стал прислушиваться. Плеск – это священник помыл руки, затем тихо отдал какие-то поручения служкам, до этого протиравшим подсвечники. Быстрые шаги, скрипнула дверь – кто-то вышел из церкви. Отец Вацлав направился к исповедальне, бубня на ходу молитвы. Наконец отче занял свое место за перегородкой.

– Давай, Реймонд, рассказывай.

– Прости меня, отче, ибо я согрешил. Я в несовершенстве своем не могу вспомнить свои недавние грехи, но совесть моя нечиста и на сердце тяжесть. Я молю Святую Троицу, дабы послала мне озарение, и я вспомнил, и оплакал, и искупил грех свой, – это стандартная фраза, если человек не хотел рассказывать о своих грехах или действительно не мог их вспомнить. Рей знал ее наизусть. Священник помолчал.

– Реймонд, а как же сегодняшний случай с молодой и невинной Магдаленой Бийон?

В ответ на это Рей издал невнятное мычание. Как вообще этот старый болван узнал про Мэгги?! Он же весь день не отходил от префекта.

– Я знаю, Реймонд, – болван – не болван, а мысли отец Вацлав, похоже, читать умел, – я ведь пастырь и обязан следить за всем Оакенбоксом. Но для Господа нашего вся Вселенная открыта, он знает твою душу лучше, чем я знаю эту деревню. И утаивая грехи во время исповеди, ты пытаешься лгать всеведущему Творцу. Безнадежное дело.

– Я хотел рассказать, отче! Просто это случилось только сегодня.

– Эх, Рей, если бы только сегодня ты грешил! Господь дал тебе рост и силу, но что ты делаешь с этим даром? Обижаешь слабых, бьешь младших детей, истязаешь неразумных тварей. Вся община жалуется на тебя. А ведь семья твоя достойная, трудолюбивая, все работают, от мала до велика, не враждуют ни с кем. Даже малыш Джон радует отца, старается носить мешки с мукой. Один ты проводишь дни в праздности и зле. Почему?

– Я больше не буду, отче, мне жаль, – раз, наверное, в пятитысячный, если считать только воскресные исповеди, пообещал Калист.

– И мне жаль, Реймонд. Жаль мне и юную Магдалену, она сегодня натерпелась страха. Тебе пятнадцать лет, возраст, в котором суд префектуры берется за такие тяжкие дела, как посягательство на невинность девы против ее воли. Если семейство Бийон напишет в город или просто пожалуется префекту, вряд ли тебя вздернут, Реймонд Калист, но могут приговорить к Ритуалу Очищения болью на Аппарате и паре лет ссылки, откуда ты не вернешься.

Но Бийоны не станут требовать суда, – успокоил священник скованного ужасом парня, – глава семейства – добрый и смиренный человек, а ты не причинил дочери его телесного вреда, только напугал. Хотя не все в общине настолько терпеливы. Брат Бийона известен буйным нравом. Думаю, если ты сейчас уйдешь без наказания, он попытается исполнить правосудие Божье сам. Например, ткнуть тебя вилами в бок. И вообще с этого дня вся деревня будет смотреть на тебя как на настоящего грешника, на паршивую овцу в стаде.

Рей лихорадочно думал, что же сейчас будет? Сейчас Вацлав скажет, что для блага Рея назначает ему немыслимые полчаса на Аппарате Очищения с приглашенными зрителями. Или потребует от него какую-то услугу.

– Ты знаешь или догадываешься, зачем сегодня приехал префект? – внезапно спросил отец Вацлав.

– Нет, отче.

– Не для того, чтобы оштрафовать Клауса за проданную на прошлой неделе втридорога крупу с жуками. И уж точно не потому, что Францишек выпил испорченного вина и увидел, будто соседская жена летает ночью на помеле. А приехал наш префект для того, чтобы забрать рекрута на службу в армии Господней, вот так.

– Но ведь префект уже забирал у нас рекрутов. Несколько седмиц назад, Томаша и Карла, правда? Это же не по правилам, рекрутов берут раз в полгода.

– Нет такого правила в книгах законников. В час нужды Церковь может призывать людей хоть каждый день. Ранее было достаточно два-три человека из нашей деревни на шесть месяцев. А теперь, значит, пришла нужда. Гость наш изрек, что достаточно и одного рекрута сегодня, но без него он не уедет. И хотя вся префектура, все хутора и деревни и три города подвластны префекту, он у нас все же мирянин и слушает совета скромных слуг Божьих, слуг Церкви. Мне было доверено самому избрать рекрута из своей паствы. И я выбрал тебя.

– Меня… – сердце Рея ухнуло вниз, воздух застрял в горле.

– Сейчас префект договаривается с твоим отцом. Тебе скоро шестнадцать, но все равно не помешает согласие главы семьи. И я уверен, твой отец даст согласие. Он сегодня на тебя разгневан, легко подпишет бумаги. Я уверен, что еще не раз услышу раскаяние от твоего отца. Все-таки ты ему родная кровь, и он не оставлял надежд вырастить тебя достойным сыном, но я не услышу эти раскаяния сегодня. А дальше – то воля Господа.

– Отче… ведь армия… это годы. Может, другие планеты, и никто не ведает, когда отпустят в отставку. Это же неволя.

– Все мы несвободны, все мы служим добру, а кто ставит свободу превыше этого служения – тот еретик и падший, и ждет его геенна, не забывай это, Реймонд. Служба в армии – доблесть и почет. Тем более ты не хотел добывать хлеб в поле, как все в деревне, и мельница явно тебе не по нраву.