Проверив, что новое желанное знание надёжно держится за поясом штанов, девушка двинулась вперёд. Она не имела привычки общаться с отцом, особенно в день рождения, когда получала от него очередное напоминание о ненормальности в качестве некоего магического подарка, призванного что-то сделать с проклятьем.

– Ты слишком рано падёшь очень яркой звездой, – прохрипел отец вслед девушке, когда она уже взялась за ручку двери и почти скользнула в дом.

Марина замерла на пороге. Он был пьян. В такие моменты его броня давала трещину, сквозь которую сочилась любовь, пронизанная грустью по дочери. Это злило ещё больше. Марина сжала кулаки.

– Не лезь в моё будущее без разрешения, – угрожающе прошипела она.

Отец бессильно покачал головой.

– Не могу, – шепнул он. – Мне его показывают.

Марина глубоко вдохнула и двинулась дальше. Она знала, что пророки не выбирают видения. Они же не гадалки, что нарочно лезут в душу. Она только не понимала, откуда столько чести, чтобы благословленный маг увидел именно её будущее? О раннем падении она старалась не думать вовсе. Слишком много других сложностей. Например, те два тёмных духа, что всё чаще выглядывают из угла комнаты.

Как достало видеть везде мерзкие невнятные морды! Без сил она рухнула на кровать и разрыдалась. В её руках оказалось что-то ценное, в чём она чувствовала огромную силу. Только получила она это ценой потери единственного человека, кто считал её проклятье даром. Ведунья покинула свою подопечную навсегда, что слишком хорошо ощущала Марина, сжимая шероховатую книжечку, которая несла мощь магии смертной силы.

Она проклинала согласие выбрать этот путь за то, что он вычеркнул из жизни последнего, кто принимал её. Она проклинала себя за то, что видит тварей, что таращатся из тени комнаты, подсматривают в ванной, выглядывают из шкафа. Она проклинала себя за то, что родилась.

Надеясь, что её силы достаточно, чтобы проклятье стало осязаемым и к утру лишило жизни, Марина рухнула в забытьё сна.

***

До магического рождения оставалось три месяца и четыре дня. Всё чаще Марина думала, что делать с Полосаткой.

– Кс-кс! – тихо позвала она, как только убедилась, что дверь комнаты, которую девочка закрывала на защёлку, не поддаётся.

С приглушённым мурчанием, хромая на плохо сросшуюся заднюю лапу, из приоткрытого шкафа к ней затрусила полосатая серая кошечка. Шерсть её была болезненно пожухлой, а глаза как у куклы – тупые и стеклянные. Жизни в них не угадывалось, только механическое передвижение кошачьего тельца говорило, что что-то в нём теплится. Расставаться не хотелось, слишком Марина привыкла к воскрешённой кошке, послушно выполнявшей её волю и верно находившейся рядом. Отец иногда ловил отголоски некромагии, Марина замечала, как он хмуро будто принюхивался к воздуху, но каждый раз мужчина сурово смотрел на девушку и, кажется, списывал всё на её медиумизм.

Марина жадно хватала любую возможность отточить мастерство в магии смерти. Время истекало, секунды соскальзывали с подушечек пальцев, мелькали на периферии взгляда. Хотелось оттолкнуть каждый день, продлить его, но никакая магия в руках Марины не справилась бы. Она с головой погрузилась в изучение всего, до чего могла дотянуться. Всего одно заклинание связи с загробным миром позволило запустить нескончаемый поток информации. Чем больше она погружалась в знания, тем больше открывалось нюансов. Времени не хватало всё ощутимее, а она словно задыхалась.

Девушка крала минуты у еды, прогулок, спорта, у всего, что раньше любила. Всё больше времени она отвоёвывала у сна, из-за чего психика истончалась. Оборона падала, внимание рассеивалось, всё чаще наведывались новые гости.

– Брысь! – на автомате кинула она чему-то, похожему на большую чёрную кошку со смятой мордой.

Полосатка юркнула в шкаф, только кошачий отголосок ада принял обращение за приглашение пообщаться. Марина дрогнула, когда чернота скользнула на стол к записям. Она задела свечу, бумаги вспыхнули. Проглотив ругательства и возмущения, чтобы не привлечь внимание родителей, Марина захлопала ладонями по расползавшемуся огню. Когда боль вторглась в мутное сознание, девушка согнулась в немом крике. Обожжённые ладони пульсировали.