“Трой, – понял Маккензи. – Значит это ты – Трой…”
Машина дрогнула и просела – пули пробили колеса, а изрешеченная будка накренилась, грозясь завалиться набок.
–Не надо, – зашептал Маккензи, пытаясь остановить здоровяка, тащившего раненого черноволосого. Но тот спрыгнул вниз, на горячий песок, всадил в никуда пару очередей и потащил черноволосого Троя за собой. Он сумел оттащить его на пару метров, прежде чем их обоих изрешетили из снайперских винтовок.
И вдруг – все смолкло. Осталась только пыль, бесшумно кружившая в солнечном свете.
–Господи боже, – зашептал Маккензи, не в силах подняться. Он лежал на спине и целился из пистолета в распахнутые двери фургона. Сердце его колотилось в груди, он был перемазан чужой кровью, а вокруг лежали трупы всей его группы. Он не помнил, сколько пролежал вот так, с трясущимися руками и колотившимся сердцем в груди, но убивать его так никто и не пришел.
–Давай, Пол, ну же, – прошептал он сам себе, – поднимайся, чертов ублюдок! Ты не можешь тут оставаться, ну же, возьми себя в руки, долбаный коп!
Маккензи заставил себя подняться на корточки и бесшумно, на четвереньках, выползти из груды металлолома, бывшего когда-то полицейским фургоном. Снаружи все было так, как он и представлял – жаркий летний день и ни единого облачка. Песок, словно желтое застывшее море, и утопающие в нем обломки былой цивилизации.
–Господи, блядь… – выдохнул Маккензи, машинально сунув руку в карман за носовым платком. Все здесь осталось прежним, и он сам, как будто был тут вчера. Только вот постарел за эти сутки. – Господи… – он обернулся и посмотрел на запад, туда, откуда они прибыли. Стены видно не было, но Маккензи решил, что до нее не больше четырех миль – пешком он сможет добраться до КПП еще засветло.
Он повернулся на восток. Развалины желтых панелек нависали над дорогой, как страшная мозаика в трубе калейдоскопа.
“Ты ведь не собираешься идти туда?”
Маккензи смотрел и не мог оторвать взгляда. Может быть за этим он здесь? Чтобы снова почувствовать себя копом, почувствовать себя нужным и живым?
3 эпизод
28 лет назад
Крамер жил в песчаном квартале всю свою жизнь – рано лишился семьи и оказался на улице. Но научился выживать, как чумная крыса, не смотря на наркотики, которыми пичкал свой организм с двенадцати лет. Сейчас, в свои тридцать три, он походил на тень от костра – загорелый и тощий, пропитанный идеями борцов за чистоту резервации, он сновал туда-сюда, стараясь выклянчить хоть капельку их внимания. Песчаный квартал рушился, бури усиливались и заставляли людей уходить с насиженных мест. Оставались только те, кому было нечего терять – песка становилось все больше, и оставшиеся люди ждали, когда он засыплет всю округу и похоронит их в своих же собственных домах. Крамер был пронырой, он знал всех жителей песчаного квартала и поэтому без труда согласился показать лачугу, в которой ютилась семья с маленьким ребенком. Отец семейства жутко пил, а мать шлялась по кварталу в поисках дозы. Крамер предложил им встретиться с одним заинтересованным человеком и те без промедления согласились. Всем здесь нужны были такие встречи, чтобы не умереть с голоду и продолжить влачить свое жалкое существование.
–Вон тот дом, с желтой дверью, – промямлил Крамер, указав тощим пальцем на покосившуюся одноэтажную лачугу из красного кирпича. Человек, которого ему пришлось провожать, был огромным, как великан. Его бледное лицо плыло где-то там, наверху, утопая в лучах полуденного солнца и казалось чуждым этим местам. Мужчина был тепло одет – в брюки и легкий плащ, а на горбатом носу его сидели круглые солнцезащитные очки, как у копов из телевизионных сериалов. И еще, Крамер ни капли не сомневался, что под плащом этот тип носил оружие – кобуру с каким-нибудь сраным кольтом. Но он сказал, что он из Чистых, а это значило, что Крамеру, наконец-то, улыбнулась удача.
–Держи, – сказал мужчина и протянул Крамеру мятые сотни. Деньги, на которые можно было колоться целый месяц.
–Как договаривались, девочка шести лет, – повторил Крамер и взял деньги, сунув их в карманы засаленных, узких штанов.
Мужчина в плаще широким шагом направился в сторону дома, но потом остановился и обернулся:
–Сколько ты собираешься прожить, пуская по венам эту дрянь?
–Я… стараюсь завязать… – ответил тот, заикаясь, и спрятал исколотые руки за спину. – Я хочу стать…частью вашей партии…
–Ты послужишь ей, – кивнул мужчина и зашагал дальше. Крамер видел, как он постучал в дверь и ему открыли. Как он недолго постоял на пороге – громадина, шире дверного проема, а потом, пригнувшись, шагнул внутрь дома.
Это было частью Крамера – его подлое любопытство. Дурная привычка, передавшаяся ему по наследству от отца – в детстве отец всегда говорил Крамеру, что тот, кто владеет информацией, владеет нефтью и однажды сможет ею воспользоваться, сможет ее продать. Мы потомки чехов, великих шпиков, чтоб ты знал – говорил отец, пересчитывая деньги слюнявыми пальцами. На улице его называли стукачом и убили именно из-за этого, засадили нож под ребра за углом сгоревшей булочной. Но Крамер верил в его идеалы – именно поэтому он прокрался к окошку дома и незаметно заглянул внутрь. Ставни были раскрыты и увешаны прозрачными шторами – отсюда ему было видно и слышно все, что происходило в доме.
Мужчина в темных очках разговаривал с хозяином дома – небритым и пьяным мужчиной в застиранной майке и дырявых, вытянутых трико. На захламленном столе Крамеру удалось разглядеть горы бутылок из-под самогона и полную пепельницу окурков.
–До меня дошли слухи, что вы готовы отдать своего ребенка в партию Чистых, – сказал мужчина в плаще. Он не снимал очков, хотя в доме царил полумрак.
–Слухи? – переспросил заплетавшимся языком хозяин дома, – какого хуя по этому сраному кварталу ползают такие слухи?
–Довольно устойчивые слухи, – настаивал гость.
Хозяин дома, пошатываясь, прошелся к столу и взял бутылку с самогоном. Приложился к горлу и долго пил, раздувая ноздри, а самогон струился у него по щекам. Когда он закончил, то зло поглядел на собеседника.
–Не отдать. Мы возьмем за это деньги!
–Продать. Разумеется.
–Большие деньги.
–Конечно, – согласился гость.
–Сукин ты сын! – крикнул хозяин дома и снова приложился к бутылке. – Думаешь, я плохой отец?! Приходишь сюда… Смотришь так… я не плохой, просто я не смогу… дать ей ничего в этой жизни. Посмотри, как она живет. Она не заслуживает всей этой срани!
–Поэтому я здесь. Вот, – мужчина сунул руку во внутренний карман плаща и вытащил пачку купюр, перетянутых красной резинкой. – У меня мало времени, приведите ее.
Хозяин дома несколько секунд постоял в замешательстве, глядя на деньги, но потом зашагал в другую комнату и вернулся с дочкой, держа ее за руку. У девочки была короткая мальчишечья стрижка и большие напуганные глаза. Она жалась к отцу, как испуганный птенчик и со страхом смотрела на мужчину в темных очках.
–Ее зовут Эрика. Ей шесть, – сказал хозяин дома и Крамеру показалось, что голос его дрожал.
–Привет, Эрика, – ласково произнес гость и у Крамера мурашки поползли по коже. – Скажи, ты знаешь, кто я?
Девочка в ответ только помотала головой.
–Я твой друг и я принес тебе подарок, – мужчина снова полез в карман и вытащил оттуда шуршащий пакет леденцов. – Держи-ка.
Он протянул конфеты девочке, но та посмотрела на отца.
–Бери, бери, – подбодрил ее тот и девочка взяла подарок.
–Эрика, папа сказал тебе, что ты отправляешься в школу за тоннелем?
Она мотнула головой:
–Он говорил, что мне нужно будет на время уйти.
–Все правильно, милая. Совсем ненадолго. Пока твои родители не наладят свою жизнь, – мужчина вытянул вперед свою громадную ладонь. -Ну, пойдем, Эрика. Нам нужно успеть за мост до темноты.
–Иди с дядей, я скоро за тобой приеду и заберу тебя.
Она не хотела уходить – Крамер видел это по ее лицу. И по пьяному лицу отца он видел, что тот не хотел ее отпускать.Но что-то сломалось в этом человеке, какой-то стержень, и деньги для него стали значить больше собственной дочери. Такое случалось в Резервации и случалось часто, это место ломало и перекручивало людей так, что не оставалось живого места. Крамер знал это не понаслышке, ему самому каждый день приходилось предавать, и он давно уже не испытывал угрызений совести.
Девочка с недоверием взяла мужчину за руку, и они спешно покинули дом, а отец стоял в дверном проеме и смотрел им вслед. Кажется, он плакал, но Крамер не был уверен в этом. Может быть потому, что плакал сам, а когда нашел в себе силы снова глянуть в окно, мужчина уже пересчитывал деньги, которые получил за собственную дочь.
***
Так уж случилось, что спустя четыре года, повзрослевшая Эрика вернулась в песчаный квартал. На ней было красное платье до колен с разрезом до самой талии и тяжелые военные берцы на тощих детских ногах. Она выглядела старше своих лет – как будто упала в черную дыру и заблудилась во времени, а когда нашлась, четыре земных года обернулись для нее целой жизнью. В ее огромных, подведенных тушью глазах, не осталось ничего от того ребенка, который оглядываясь, уходил из дома, держа за руку незнакомого мужчину в темных очках. Эрика не напоминала больше испуганную девочку, которую, за пачку денег, продал собственный отец. Шагала уверенно, подняв подбородок. Она стала первым ребенком, которому позволили вернуться. Первым, кто смог прожить дольше одной недели после операции. Шрам на теле давно зажил, и теперь его почти не было видно на загорелой коже.
“Ты придешь туда всего на день, а потом исполнишь то, о чем мы говорили,” – так Эрику напутствовала Таби, чернокожая женщина с золотозубой улыбкой. Она не была милой, но вовсю старалась ею казаться, и Эрика испытывала к ней какую-то стыдливую любовь, но лишь потому, что хотела кого-то любить, а в Вавилонах любить больше было некого.
“Хочу повидаться с родителями” – сказала Эрика, надевая на ноги тяжелые ботинки.
Таби курила и смотрела на девочку сквозь сизый дым.
“Хочешь спросить, почему они не приехали за тобой?”
Эрика знала, что родители ее предали, но ей хотелось в последний раз посмотреть на отца и мать, и раз и навсегда получить ответы.
“Я просто хочу их увидеть”
“Милая девочка, как же мне всех вас жаль…”
Табита не знала жалости – бралась за скальпель и резала детей, как собак, ради каких-то странных экспериментов. Но Эрика все равно обняла ее и отправилась в путь.
Песчаный квартал за годы ее отсутствия еще больше засыпало песком. Огромный, он окончательно обезлюдел – на улицах бегали только тощие шавки, а в окнах домов больше не загорался свет. Но люди здесь были – Эрика чувствовала их присутствие. Они смотрели на нее из темноты подвалов и через щели треснувших оконных рам. Но не решались подойти или напасть. Двенадцать лет назад Европейский Альянс начал наращивать свое присутствие в Резервации и к моменту, когда Эрика вошла в квартал, миротворцев на броне тут было больше, чем местных жителей.
Так уж случилось, что Крамер в тот день тоже был тут – черный и худой, как сгоревшая спичка, он трясся от ломки в одном из развалившихся зданий. Пару часов назад по улице проходили патрули миротворцев, которые окопались где-то за углом на своей чертовой броне и перекрыли Крамеру пути отступления. Его доза, за которую он отдал последние деньги, была спрятана ровно в том месте, где устроились на обед чертовы военные говнюки. Песчаный квартал официально считался зоной боевых действий и любого человека без нашивок Альянса тут нещадно стреляли. Поэтому Крамер, истекая потом, катался по бетонному полу, обхватив руками колени и стонал сквозь плотно сжатые зубы. Его ломало, но не настолько, чтобы голышом выскочить на ружья Альянса. Рано или поздно, Крамер знал это, миротворцы двинутся дальше на своей броне, и он сможет забрать то, ради чего приплелся в эту часть Песчаного квартала.
Эрика не нашла своего дома, как обычно это бывает в сказках – заблудилась среди одинаковых зданий, заваленных песком. Она долго плутала под палящим солнцем, но так и не сумела отыскать то место, которое еще теплилось в ее памяти угасающим угольком. Ей было слишком мало лет тогда, когда ее забрали Чистые и увезли в свои страшные Вавилоны. Они стерли из ее памяти почти все, что было у нее в другой, детской жизни. Она не помнила лиц родителей, не помнила друзей и своих любимых игрушек. Она даже не знала – было ли все это у нее на самом деле или все это ей однажды приснилось, когда она спала крепким сном после операции и наркоза. Ее всю, без остатка, заполнили Вавилоны – сгустки чего-то темного и холодного, где не было ничего, кроме гула и свиста поездов. Это было ее памятью, как, по сути, было ей самой. Она принадлежала Чистым и люди вроде Табиты всегда внушали ей именно это – шестилетнему ребенку, растерянному оттого, что ее предали собственные родители. И, конечно же, она верила Чистым, и верила до сих пор, потому и пришла сюда, чтобы выполнить свой долг и стать первой из многих, пытавшихся, но так и не достигших цели. В ней не осталось ничего от ребенка и все же Эрика расстроилась, что так и не сумела отыскать родительский дом и их самих. А потом она наткнулась на броню миротворцев за углом.
Крамер видел ту девчульку в красном платье и тяжелых берцах, но думал, что у него начались галлюцинации. Он протер глаза, липкие от пота и подумал о том, что она не зассала этих стремных дядек в масках с автоматами наперевес. Они обедали и на песке валялись упаковки от бургеров и пустые банки из-под коки. Девчушка в красном платье остановилась, когда один из миротворцев заметил ее и наставил дуло винтовки.
–Вали отсюда, – сказал он, дернув оружием в сторону. – Живо!
–Ты смотри, какая забрела сюда.
Крамер услышал хохот и увидел, как один из миротворцев, с задранной на лоб маской, отложил винтовку в сторону и спрыгнул с брони.
–Потерялась, девочка?
Она не боялась их. Крамер знал это, чувствовал в каждом сантиметре ее худого детского тельца. Она стояла молча, разглядывая приближавшегося миротворца, а он тянул ей обкусанный бутерброд.
– Это же ребенок, Нейт, отстань от нее.
–Голодная? Хочешь гамбургер? Смотри какой – из самого Голдтауна, тут таких не раздобудешь… Пососешь мне и этот гамбургер твой, что скажешь?
–Чувак, отстань от нее, – Нейта всё пытались усмирить, но у этого парня уже все дыбилось в штанах. И ему было плевать, кто перед ним – в Резервацию на службу ехали либо по зову сердца, либо за безнаказанностью. И второго здесь было гораздо больше. То, что творили в Резервации миротворцы, Крамер знал и видел лично, но это не утекало дальше стены. И Европа спала спокойно в своих мягких кроватях.
Крамер услышал, как миротворец расстегнул ширинку своих камуфляжных штанов. Он почти подошел к девочке, когда она, наконец, заговорила с ним.
–Я сжигаю тебя и весь твой мусор, который ты принес на мою землю, вонючий европейский пидор! Чистые приговаривают тебя к смерти!
Она ударила его по руке с бутербродом и выбила его на землю.
–Ах ты, сука…
И тут мир дрогнул. Крамер укрылся за обломком стены и почувствовал, как качнулись стены и задрожал потолок, с которого посыпалась песчаная пыль. Грохнуло так, что заложило в ушах. Мир словно сжался в одну точку, а потом распрямился одним ударом, как пружина, и когда Крамер набрался смелости выглянуть из-за стены, то на месте брони миротворцев была почерневшая воронка, песок внутри которой от жара превратился в стекло. Чуть поодаль валялась оторванная башня с погнутым дулом и раскуроченные траки. От людей не осталось ничего и только лоскут красного платья кружил в воздухе, как брошенный флаг.
***
28 лет спустя от той воронки не осталось и следа и маленький Фиат без труда проехал по зажившей дорожной ране, направляясь в центр песчаного квартала. Красное солнце только поднималось над Резервацией – плавилось в утреннем багрянце, будто кусок раскаленной стали – и все вокруг напоминало оплавленную декорацию, собранную из детского пластикового конструктора. Стены домов, которых больше не было, одинокие печные трубы посреди груд разбитого кирпича, фасады магазинов с обвалившимися вывесками – все это, облитое светом красной зарницы, напоминало ад. Как будто апокалипсис наступал постепенно – полз по земле, как свет того самого солнца, убивая все живое, попадавшееся на пути. Все выше и дальше, подбираясь к стене и желая заползти за нее, туда, где еще оставалась жизнь.
Аня не спала – прислонившись к боковому стеклу автомобиля, смотрела пустыми глазами в никуда. Эта ночь перевернула в ней все и заставила смириться с будущим, принять все, как есть. Жизнь – это кольцо, которое не разорвать. Но она научится жить внутри этого кольца, раз уж так. И с каждым новым витком будет становиться сильней.
Мирра протащила машину под накренившимися столбами электропередач и мимо, по левую руку, проплыл занесенный песками памятник – серп и молот в обрамлении пшеничных колосьев. Он утопал в песке, накренившийся и поверженный, покрытый ржавчиной, и оттого темный, словно вымокший от крови. Дань чему-то давно ушедшему, забытому и злому. Мирра поглядела в зеркальце над лобовым стеклом – призраки на заднем сидении молчали, истлевая вместе с первыми лучами солнца.
“Они вернутся, – подумала Мирра, – как только погаснет свет. И с каждым разом все больше будут обрастать плотью. Будут становиться живыми”
Фиат полз по желтым улочкам, как мелкий жук. Осторожно, стараясь оставаться незамеченным. Песка в этой части квартала становилось все больше и колеса начали пробуксовывать, с визгом выдавливая из-под себя песчаные брызги.
–Тут есть нормальная дорога? – спросила Мирра, раздраженно дергая ручку скоростей.
Аня отрешенно посмотрела на индуску и пожала плечами:
–Раньше была. Похоже за последние месяцы тут случились сильные бури. Совсем не узнаю этих мест.
–Что значит не узнаешь?
–Тут не было столько песка.
–Прекрасно, – Мирра посмотрела на Аню. – Хочешь сказать, ты не знаешь, куда нам ехать?
–Я знаю, куда нам ехать!
Она и, правда, знала это. По крайней мере думала, что знала. Прямо, до самого конца. Все дороги и закоулки Песчаного квартала, так или иначе, несли свои желтые волны к темному тоннелю, поддавались его сильному течению и впадали в огромный раскаленный океан – сердце Резервации. Оно все еще билось, Аня слышала это даже отсюда. Заплутать здесь было невозможно, этот чертов лабиринт строили еще седые вожди, жадные до человеческой плоти. И строили они его так, что отыскать это проклятое место было легко, а вот выбраться из него практически невозможно.
–И? – Мирра прервала задумчивое Анино молчание. – Куда же?
–Прямо, до самого конца.
Они увидели надпись на одном из пустующих домов, сделанную баллоном – “Больше не стадо”. И еще одну “Дети – это оружие”. И Ане почудилось, что в этих двух фразах крылась вся история резервации, случившаяся после сентябрьского переворота, когда на эти земли обрушились песчаные бури, заметавшие улицы и разрушавшие многоэтажные дома. Дети – это оружие. Разве не таким мог быть лозунг проклятого гетто? Разве не таким он должен был стать?
–Дети – это оружие, – произнесла она, понимая, как точно и страшно звучат эти слова.
Мирра посмотрела на Аню в недоумении.
–Тот, кто написал это, вряд ли имел детей, – сказала индуска. Она была матерью, для нее не существовало более очевидных вещей. Человеческая жизнь – это череда желаний, иногда несбыточных, порой навязчивых, сменяющихся в период взросления так, что может замельтешить в глазах. Но наступает момент, когда все меркнет перед чудом рождения. И все становится на свои места.
–Разве ты так не считаешь? – поинтересовалась Аня.
–Нет, – ответила Мирра, – но это не значит, что такого не может быть. К сожалению. Дети – это цветы жизни, это наше будущее. Но многие на этой земле делают их оружием.
–Почему?
Мирра помолчала, подбирая слова. Пожала плечами:
–Возможно, такие люди просто не могут создать ничего, кроме оружия.
“Она права, – подумалось Ане. – Некоторые не умеют ничего, кроме, как создавать оружие и развязывать войны”
И от этих мыслей ей стало свободно и грустно. Она начинала понимать, как до идиотизма просто устроен весь окружающий мир. И пока она думала над этим, Мирра остановила машину, не заглушая мотор.
–Там, – сказала она и Аня испуганно посмотрела вперед, щурясь от лучей стремительно встающего солнца.
Посреди дороги стояла какая-то тень. Темная фигура, всего-то метрах в тридцати от них.
–Господи, – выдохнула Аня и открыла бардачок, вытянув оттуда холодный револьвер. Зажала его между колен.
–Что мне делать? – спросила Мирра и Аня услышала, как дрогнул голос храброй индуски.
–Сдавай назад, – сказала она, обернувшись – дорога позади них была пуста.
Человек двинулся им навстречу, широко шагая – все еще безликий фантом, не имевший ни лица, ни пола.
Мирра дала задний, потащив Фиат обратно в вязкую песчаную кашу.
–Это не может быть миротворец? – спросила она у Ани.
–Вряд ли это они… – ответила та, сжимая револьвер. Миротворцы не отходили от своей брони – думали, она их спасет. Да и их всегда можно было отличить по военным жилетам, а на незнакомце, шагавшем им навстречу, были какие-то дряхлые обноски.
–Черт! – вдруг вскрикнула Мирра, ударив по тормозам и их болтнуло внутри салона. Аня в ужасе оглянулась и увидела, что позади них на дорогу вышел еще один человек, преградив им пути отступления.
–Блядь! Вперед, поезжай вперед! – закричала она и Мирра надавила на педаль газа. Фиат рванул с места, и помчался по песку навстречу идущему к ним человеку.
–Он не отходит! Что мне делать, Индира?! – закричала Мирра и Аня поняла, что сейчас индуска отпустит руль и ударит по тормозам. А человек впереди уже обрел плоть – это был худой оборванец с посеченным ветрами, загрубевшим лицом. И он уже поднимал какую-то сраную допотопную винтовку, чтобы выстрелить в них.
Аня поставила свою ногу поверх ноги Мирры и надавила на педаль газа сильней.
–Пригнись! – скомандовала она и почти сразу же грохнул выстрел. Лобовик Фиата побелел от трещин и на пригнувшихся женщина посыпалось стекло. А потом послышался глухой удар – тело стрелявшего в них человека кубарем перелетело через крышу автомобиля и свалилось позади на дорогу, превратившись в мешок с переломанными костями.
Аня вынырнула из-за приборной панели и схватилась за руль одной рукой, но было слишком поздно, машину бросило в сторону, и она со всего маху влетела в гору песка у обочины. Капот Фиата сморщился от удара, а сидящих внутри женщин кинуло вперед, на лобовик. Аня выставила вперед руки, стараясь защититься, но инерция была такой силы, что схватила ее за волосы и шмякнула лбом о переднюю панель. В глазах потемнело и она на секунду отключилась, выпустив револьвер. Почти сразу же ее привел в чувство сигнал клаксона – Аня открыла глаза и посмотрела на Мирру – индуска лежала на рулевом колесе без сознания, накрыв его копной своих кудрявых волос.
–Господи, Мирра, – прохрипела Аня и потрясла ее за плечо. – Ты живая?
Она увидела кровь, капающую на пол с черного руля, и постаралась нащупать на полу пистолет. Зашарила под ногами, будто слепая, и в это время стекло на двери автомобиля разлетелось вдребезги и жилистые руки схватили ее за волосы.
–Ах ты сука, ну-ка иди сюда! – прорычал мужской голос и Аню потащили из машины сквозь разбитое окно. – Сука блядская, ты убила Теда, сука ты ебаная!
Она закричала, замолотила ногами, извиваясь, будто змея, но костлявые пальцы вцепились в нее мертвой хваткой. Аня поняла, что ускользает, что Резервация снова взялась за нее и тащит к себе, в подкроватный мир, где нет ничего, кроме обжигающей пустоты. Она увидела уродливое, почти безгубое лицо существа, тащившего ее прочь из машины, услышала его шипение, которое исходило из слюнявой пасти и попыталась извернуться, чтобы спастись. Но сильные руки вытащили ее из машины и швырнули на песок.
“Боже мой, нет,” – подумала она в ужасе, отползая назад, а человек вытащил из-за пояса зазубренный мачете и его губы расползлись в усмешке.
–Пиздец тебе, сука, – прошамкал он, замахнувшись. Но в этот момент где-то позади грохнул выстрел и человека пошатнуло. Он попытался замахнуться еще раз, и Аня увидела, как по груди у него поползли кровавые кляксы. Человек засипел, забулькал кровью, выронив мачете и рухнул на песок. Позади него стояла Мирра – она с трудом удерживалась на ногах, все еще держа руку с револьвером вытянутой вперед, и смотрела круглыми глазами на убитого человека. Кровь тонкой струйкой бежала по ее бледному лицу и пятном расплывалось на груди. А она все смотрела на мертвеца и тянула руку с револьвером вперед.
–Мирра? – сказала Аня. – Ты в норме?
Индуска задрожала и, наконец, опустила пистолет. Прижалась спиной к машине и сползла на корточки.
“Она не в порядке. И долго еще не будет,” – подумала Аня, поднимаясь с колен. – Так это и бывает, Мирра. Так это происходит на самом деле. К этому нельзя подготовиться, нельзя спланировать заранее. Как только ты попадаешь в Резервацию, она начинает тебя заглатывать и переваривать, точно удав. И все твои слова, брошенные там, за стеной, перестают существовать, превращаются в трусливую браваду. Так это и бывает, Мирра Пател. Так это было со мной.”
Наверное, когда-нибудь настанет момент для этих слов. Но сейчас Аня просто молчала, с грустью глядя на красивую женщину с копной кудрявых волос, которая только что поняла, в каком аду оказалась. Осознание этого читалось в ее потерянном взгляде, смотрящем в никуда, в ее трясущихся руках, которыми она утирала с лица кровь, размазывая ее по щекам. Аня помнила себя такой же в семь лет, когда привычный мир рухнул и она оказалась один на один с чудовищем, поселившимся у них в доме. Когда каждый вечер превращался в кошмар и некуда было бежать, а эта тварь бродила по их с отцом квартире, вытиралась его полотенцами, спала в его кровати и брилась его станками для бритья. Но жизнь – это кольцо, а значит нужно становиться сильнее. Потому что этот ад не собирается заканчиваться никогда.
–Ты сделала правильно, – сказала Аня. Она не знала, что нужно говорить и слова вырвались сами собой. – Или они… или мы… ты сделала правильно.
Мирра подняла на Аню пустой взгляд – снизу вверх – но ничего не ответила.
–Давай, я помогу тебе подняться, – Аня присела рядом на корточки и в этот момент Мирра обняла ее. Крепко, и всего лишь на мгновенье, но в этом объятии было все, чего не было у Ани никогда. Материнская любовь, которую нельзя с чем-то спутать, даже если никогда ее не испытывал – именно она была в этом секундном объятии и оказалась такой сильной, что у Ани перехватило дыхание. Она вздохнула прогревшийся после ночи воздух и поняла, как ей трудно дышать. У нее словно бы выросли крылья, от которых стало тесно в груди. И так же, как нахлынуло, это чувство вдруг пропало, не оставив и следа. Аня посмотрела в глаза Мирре, но та не отвела взгляда. Они обе поднялись и огляделись по сторонам.
–Ты как? – спросила Аня. Она наклонилась и подняла тяжелый револьвер.
–Хреново.
–А машина?
Мирра оглядела смятый в гармошку капот Фиата. Поморщилась:
–Лучше, чем я.
–Тогда нам пора уезжать. Стрельбу могли услышать.
–Да, – согласилась Мирра. Она посмотрела на лежащего в пыли человека – он словно вытянулся, как это бывает с мертвецами в день похорон, стал похож на тонкого человека из детских страшилок. Пуля вошла ему точно между лопаток – кровь все еще вытекала из раны, пятном расплываясь по засаленной майке.
“Пройдет время, – подумала Мирра, – и его заметет песком, как и все вокруг”.
–Кем он был? – спросила она у Ани.
–Не знаю, – пожала девушка плечами. – Давай, нам нужно торопиться.
Мирра села за руль и завела мотор. На удивление тот быстро прочихался и женщина аккуратно, задним ходом, вырулила на дорогу.
–Садись, – сказала она Ане. – Поедем с ветерком.
У Фиата от выстрела вылетело лобовое стекло – засыпало осколками весь салон. Аня смахнула стеклянные крошки с сидушки и уселась рядом с Миррой:
–Поехали.
Мирра кивнула, аккуратно надавив на педаль, и они покатились навстречу обжигающей враждебной пустоте. Злое солнце стремительно поднималось над горизонтом, раскаляя округу и становилось трудно дышать. Воздух тяжелел, опускаясь маревом к земле, и казалось, что дорога впереди шла волнами, будто песчаное море.
Резервация – это абсолютно пустое, мертвое место, где в долгих муках умирала сама природа, а когда, наконец, умерла, из праха ее родились чудовища. Единственные обитатели здешних мест. Мирра посмотрела в зеркало заднего вида. Ее проводники снова были здесь, сидели на заднем сидении – тени с горящими глазами. Утро не могло изгнать их, ведь это был их мир, их подкроватная пустота, где среди пыли и крошек от печенья, они так долго ждали своего часа. И солнце, которое поднималось над горизонтом, тоже принадлежало им. Как и теперь принадлежала сама Мирра.
Чудовища молчали, но Мирра чувствовала, что они стали сильней. И им не терпелось заговорить.
“Чего ты ждешь?” – мысленно обратилась она к тому, что донимал ее ночными разговорами после потери Гая. К старику с птичьими когтями вместо рук и раскрасневшимся, шелушащимся лицом. Но был ли это он, или здесь, в этом аду, его место занял кто-то другой?
“Я жду, когда ты распробуешь кровь на своем языке” – ответило чудовище и Мирра не узнала его голоса. Но узнала голос Гая. Как будто кто-то на заднем сидении старательно хотел копировать его, хотел посмеяться и ввести Мирру в заблуждение. А может быть это и был Гай, ставший пленником Резервации. Но разве мог тот Гай, которого она любила, так разговаривать со своей женой? Нет. Нет, конечно.
“Ты не Гай – Мирра скривила рот в отвращении, – не смей так делать больше!”
Чудовище не ответило, но Мирра чувствовала, как эта тварь улыбалась ей с заднего сидения.
“Настанет время, и ты растворишься в моем мире, как сахар на дне стакана. И вот тогда-то мы и поговорим. Когда ты не сможешь отмахнуться от меня, как от бестелесного призрака – тебе придется слушать меня и внимать мне. Тебе придется считаться со своим проводником”
“Все будет именно так, – кивнула Мирра. – Когда призраки обретут плоть – я буду готова”.
–Сколько денег ты с собой взяла? – подала голос Аня. Все это время она смотрела на дорогу, но так и не увидела, где можно было срезать.
–Немного, – пожала плечами Мирра, отвлекшись от собственных мыслей. – Это важно?
–За мостом нам надо будет найти проводника, – пояснила Аня. – Без него до места нам не добраться.
“Ещё одного проводника” – подумала Мирра, глядя в зеркало заднего вида.
–И где мы будем его искать? – спросила она. Кровь не останавливалась, и Мирра то и дело утирала ее рукой – ее лоб стал красным, как у древней воительницы, которая вымазалась в охре.