Спросите себя об этом. Но не торопитесь отвечать. Прислушайтесь, возможно в этот момент вам настойчиво нашёптывает нужный ответ кто-то другой?
Мы, Свободное движение Nonmemeni, выступаем за немедленный запрет обязательной архивации и активации памяти любого человека.
За немедленное лишение Фонда «Наследие» всех экстраординарных прав и полномочий.
За возвращение государствам внутреннего суверенитета.
Мы выступаем за право каждого прожить собственную жизнь.
За свободу совести, за свободу памяти.
Голосуйте за Свободное движение Nonmemeni.
Будущее это вы!
Unavita, unamemoria.
Одна жизнь, одна память.
9.
– Здравствуй, внук.
– Здравствуй, дед.
– А вот тут ты не прав. Твой пра-много-раз-дед, Григорий Кузнецов, давным-давно умер, а то, что сейчас с тобой разговаривает, всего лишь фрагментарный слепок его личности. Хороший такой слепок, не спорю. Для себя делал. Язык понимаешь? Мне из своего времени никак не угадать, какой там, в будущем, будет тебе родной. Так что пришлось ещё и языковую составляющую отдельно кодировать.
Габ вслушался в смысл и звучание речи, особых затруднений не уловил и пожал плечами.
– Понимаю.
– Здорово, – искренне обрадовался дед, – значит, поговорим. Не каждому, знаешь ли, выпадает шанс перекинуться парой слов со своим далёким потомком. Кстати, настолько ты далёкий, а, потомок?
Габ растерялся. Смысл слова далёкий на чужом для него языке, который вдруг по прихоти этого старика из прошлого стал почти родным, ускользал, раздваивался и уводил в разные стороны, как развилка в лесочке возле его фермы.
– Чего?
– Похоже, что недалёкий, – саркастически заметил дед, – как зовут?
– Габ. Габриэль.
– Габриэль, – протянул дед, – понятно. Какой у вас год?
Габ ответил.
– Ого, – присвистнул Кузнецов, – долго же меня искали. Или приспичило?
– Я не очень понимаю, – нахмурился Габ, – До сегодняшнего дня я о твоём существовании понятия не имел. Жил себе, фермой занимался. Потом появились люди из UVUM, стрельба, и вот это вот всё.
– Значит, UVUM оказался шустрее. Что ж, это даже к лучшему, – забормотал дед, прикидывая что-то в уме, потом вспомнил о чём-то важном, встряхнулся, сверкнул глазищами, – Так ты один или вскрыли всех потомков?
Странно, но Габ понял.
– Один, – подтвердил он, – мне сказали, что нашли всех. Но то, что им нужно, есть только у меня.
– Угу, – формально посочувствовал дед, снова погружённый в свои размышления.
До Габа внезапно дошёл весь сюрреализм происходящего.
Он разговаривает с человеком, которого давно нет на этом свете, разговаривает на языке, которого ещё полчаса назад не знал, разговаривает о странных и жутких вещах, которые, сейчас он был в этом абсолютно убеждён, навсегда сломали ему жизнь.
Обида породила злость. Злость придала уверенности.
– Рассказывай, – властно потребовал он.
Лёгкая усмешка, заинтересованный взгляд, чуть заметное движение бровей.
– Гены пальцем не раздавишь, – одобрительно хмыкнул Кузнецов, – а то мямлит, мямлит. Я уж подумал, выродилась кузнецовская порода. Ан нет.
– Рассказывай, что им от меня нужно? – скрежетнул зубами Габ.
– От тебя ничего, – равнодушно отозвался дед, – от меня им нужно. И, насколько я понимаю, каждому своё. Скажи-ка, «Наследие» уже гоняется за бессмертием?
– Вовсю, – обронил Габ, вспомнив падающих искорёженных людей.
Кузнецов фыркнул совсем по-стариковски.
– Дурни. Передай им, что это невозможно.
– Передам, – пообещал Габ, решив не вдаваться в подробности.
– Передай, что даже пожизненная синхронизация не поможет, – как бы не слыша, настаивал Кузнецов, – быть собой и одновременно быть отчуждённым от собственного «я», это, позволь тебе доложить, та ещё пытка. Такого расщепления сознания ни одна психика не выдержит. На себе проверял.
Габ поёжился, против воли, ощутив, каково это.
– Наверняка надеются таким образом не допустить массового помешательства, – ворчал дед, – затем резко оборвал сам себя и спросил, мигом посерьёзнев:
– Или допустили?
Габ промолчал.
– Много?
– Много, – коротко подтвердил Габ.
Кузнецов пожевал губу, витиевато выругался вполголоса.
– Значит, не получилось предотвратить. Жаль, – заключил он и сразу, без перехода, нарочито бодрым голосом, отчего у Габа зашевелилось в груди холодное и безнадёжное, сообщил, – и, тем не менее, это не самое страшное.
– Есть подвох? – догадался Габ.
Кузнецов отвёл взгляд.
– Это не подвох, – произнёс он уклончиво, – это закономерность. Или расплата. Природа, она, знаешь ли, не дура. И она очень не любит, когда кто-то смешивается в установленный ею порядок вещей.
– Расскажи, как всё было, – попросил Габ, – я не смогу ничего объяснить, если не разберусь сам.
Кузнецов тяжело вздохнул, закашлялся на выдохе. Тонкими, почти женскими пальцами, похожими на сухие веточки, потёр покрасневшие глаза.
«Старый, – мелькнула у Габа мысль, – какой же он старый».
– У нас хорошая команда тогда собралась, – заговорил, наконец, дед, – и все однофамильцы, представляешь? Ох, и хохмили ты по этому поводу! Амбиций было… Думали, горы свернём. Авторитеты – вон с корабля передовой науки! Идеи сыпались, как из рога изобилия, одна другой безумнее. Одним словом, есть, что вспомнить. А потом поступило предложение. Анонимное и заманчивое. Очень заманчивое. Наисовременнейшее оборудование, неограниченный бюджет и полная свобода действий. В условиях полной секретности, разумеется. И только одна задача. Тоже безумная. От нас требовалось теоретически доказать или опровергнуть саму возможность сохранения и последующей загрузки полной ментальной копии личности. Причём, и положительный, и отрицательный результат никак не влияли на сумму оплаты. Мы тогда не задумывались, кому и зачем это понадобилось. Мало ли на свете богатых чудаков. К тому же, когда ты молод и полагаешь себя гением, любая проблема, не имеющая решения, воспринимается как вызов. И мы этот вызов приняли. Вскоре выяснилось, что одной теории нам недостаточно. За техническую составляющую проекта отвечал как раз я, и мне это здорово помогло потом. Много позже.
– А спустя четыре года, – продолжил Кузнецов после небольшой паузы, – когда апломба и самоуверенности значительно поубавилось и пришла пора представлять заказчикам промежуточные итоги, выяснилась любопытная вещь. Оказалось, что если полноценную копию личности ни сформировать, ни сохранить и тем более перезагрузить в носителя не представляется возможным, то вот отдельные, регулируемые аспекты – технически очень даже да! И самое главное, такой искусственно сформированный информационный пакет можно было записать в геном и буквально передать по наследству. Первую экспериментальную установку триединого цикла – формирование, архивация и активация – мы даже успешно испытали. Не на людях, разумеется. Это заняло бы годы, а то и десятилетия. В ходе испытаний практическое подтверждение нашла и ещё одна рабочая гипотеза: качество сепарации и записи того или иного знания и умения обратно пропорционально приложенному объектом усилию по освоению оных.
Габ вопросительно поднял бровь.
– Говоря совсем уж простым языком, – спохватился Кузнецов, – прописать в геноме умение, например, вытирать себе нос оказалось на порядок сложнее и энергозатратнее, чем, например, навык виртуозной игры на скрипке. Возможно, в этом и заключалась одна из ключевых проблем целостности ментальной копии. Возможно, в этом заключалось и её решение. Вот только довести работу до конца нам не дали.
Он снова умолк и несколько секунд не говорил ни слова. Только взгляд, обращённый далеко в прошлое, то туманился, то вспыхивал воспоминаниями.
– Они перекрыли нам всё. Все ресурсы, все каналы. Изъяли все материалы. Сразу после презентации, – теперь Кузнецов говорил тихо, почти шёпотом, но в голосе отчётливо различались нотки горечи и отчаянной решимости, – Разумеется, наивными мы не были. Образ учёного-затворника, чудного и немного не от мира сего к нам не имел никакого отношения. Напротив, мы были идеалистами и вполне отдавали себе отчёт в том, в каким безграничным возможностям прикоснулись. Поэтому и решение было быстрым и единогласным. Не стану раскрывать все подробности, ибо некоторые секреты не имеют срока давности, однако, скажу, что кое-какие лазейки всегда можно отыскать. Мы на скорую руку скомпоновали в двух вариантах всё, что смогли воспроизвести по памяти, и выложили в сеть. Естественно, это больше напоминало околонаучный бред и поначалу закономерно не вызвало ничего, кроме насмешек и нездорового интереса разного рода сторонников конспирологических теорий. Неудивительно, ведь ни стройной теоретической, ни надёжной доказательной базы мы предоставить не могли. Но надежда оставалась. Да и не было у нас ничего, кроме надежды.
– Ты, как будто, ждал смерти, – прервал его Габ.
– Потому что так и было, – легко согласился Кузнецов, – во все времена за великие тайны расплачивались именно человеческим жизнями. Другой цены эти тайны не признают. Мы бы просто исчезли. И никто и никогда не докопался бы до истины.
– Тогда зачем? – выпалил Габ, искренне недоумевая, – Какой смысл?
– Смысл? – эхом отозвался Кузнецов, и надтреснутый старческий голос зазвенел от напряжения, – Смысл был. И ещё какой! Тебе в этом твоём будущем не понять. Мы, люди, завязли, что те древние динозавры в битумных озёрах. Нам нужен был толчок, пощёчина. Да что там, хороший такой пинок под зад нам был нужен, чтобы выбраться из цивилизационного тупика, в который сами же себя и загнали. Из смертельной трясины противоречий, из липкого, убаюкивающего сумрака самообмана. Человечество истосковалось по великой идее! Понимаешь, великой! Идее, ради которой стоило бы жить, стоило бы строить будущее. Строить, а не проживать и прожёвывать. Не ради бесконечного самоудовлетворения, не ради приторных потребностей мелкой душонки обывателя. Ради великой идеи! У наших предков такая идея была. Названия и суть могли различаться, но идея всегда была, Габ! Мы отреклись от прежних, и не нашли новую. Так и жили, будто подкидыши – без имени, без звания, без смысла. Подумай сам, «Наследие» и UVUM в сущности играли в одни ворота. И ведь хорошо играли, мерзавцы, а?
Габ словно наяву увидел корчащихся в судорогах людей в мерцающем камуфляже, кровавые отшмётки, разлетавшиеся от смятого в гармошку овоида, и его передёрнуло.
– А потом поменялась власть, – как ни в чём ни бывало продолжал Кузнецов, – незаметно и быстро. Очень высоко или наоборот очень глубоко кто-то кого-то основательно так подвинул. И тогда, как чёрт из табакерки появилось «Наследие», а нам, всей группе, предложили вполне официальное сотрудничество. Да только я отказался.
– Почему?
– Потому что уже тогда догадывался, чем всё это закончится, – доверительно сообщил Кузнецов, – прогностические модели раз за разом показывали один и тот же итог. Менялись лишь незначительные детали. Так, статистическая погрешность. Я решил, что с меня достаточно покровительства сильных мира сего и перешёл на нелегальное положение.
– Так это ты придумал UVUM? – догадался Габ, потрясённый открытием.
– Ну уж и придумал! – скромно возразил Кузнецов, но самодовольно прищурился. – Там и без меня волна поднялась будь здоров. Не придумал, конечно, но пару идеек подкинул и с организацией на первых порах помог, тут отрицать не стану. Чего ты глаза вылупил? На то и щука в море, чтобы карась не дремал. А вообще, если серьёзно, когда вся эта синекура с дармовыми знаниями схлопнется, очень важно, чтобы остались люди, которые не впадут в панику или депрессию, не будут рвать на себе волосы и посыпать голову пеплом, бегая в одних трусах по руинам с воплями «Всё пропало!» Люди, которые возьмут на себя ответственность сохранить достигнутое и смогут двигаться дальше без комплекса неполноценности. Кстати, до руин, я надеюсь, дело не дойдёт.
Габу показалось, что он ослышался. Нет, конечно, он ослышался.
– То есть, как это, схлопнется? – с трудом выговорил он, на самом деле всё уже понимая, – То есть…
10.
За десять лет до описываемых событий.
Учебник «История постинформационного общества». Рекомендован для общеобразовательных учреждений с наличием классов для учащихся-неактивантов. Соответствует Международному ретроградно-традиционному образовательному стандарту (IRTES). Издание десятое, дополненное.
Заключение.
В пятое десятилетие XXI века человечество вступило в состоянии нарастающего системного кризиса (ссылка – аудио/видео/ментал). Кризисное состояние было вызвано целым рядом причин, среди которых, прежде всего, следует указать следующие.
Мировая экономика переживала очередной период затяжной рецессии, что проявлялось не только в макроэкономических показателях, но и заметно сказывалось на уровне жизни населения большинства стран (см. рецессия, макроэкономика//ссылка – аудио/видео/ментал). Социологи и экономисты в один голос провозглашали конец эпохи неограниченного потребления даже в наиболее развитых государствах Северного полушария.
Череда последовавших друг за другом социально-политических, идеологических и этнических конфликтов, как локальных, так и региональных, окончательно обесценили прежнюю архитектуру международных отношений.
В некоторой части общества всё более явственно ощущался экзистенциальный кризис. Набирающий силу мировоззренческий вакуум не удавалось в полной мере заполнить ни традиционным и новым религиозным течениям, ни философией покаяния, ни спорадическими волнамигендерного экстремизма, ни попытками поставить во главу угла старую проблему экологического обновленчества. Утрата общего, единого ориентира развития, а также обострение, как старых, так и новых противоречий между Севером и Югом, Западом и Востоком поставили мир на грань глобального конфликта (см. экзистенциальный, гендер, экстремизм//ссылка – аудио/видео/ментал).
Поэтому революционное по своей сути открытие, сделанное международной группой учёных- генетиков, поначалу не было оценено по достоинству. И только благодаря активной пропагандистской и просветительской деятельности Фонда «Наследие» технология передачи генной памяти перестала восприниматься, как шарлатанство и постепенно заняла подобающее ей место, в конечном итоге коренным образом изменив жизнь людей.
Существенные перемены коснулись всех сфер жизни. Прежде всего, потребовалась основательная перестройка системы образования с одновременной её унификацией. Это позволило на порядок сократить период человеческой жизни, тратившийся прежде на получение образования, высвободить колоссальный интеллектуальный потенциал.
Значительным корректировкам подверглась и существовавшая в большинстве стран того периода экономическая модель. Так государства, первыми вставшие на путь генно-технической революции в исторически короткий период времени вышли в признанные лидеры в области экономического и научно-технического развития.
Резко возросшая конкуренция на мировом рынке и угроза оказаться на периферии мировых экономических процессов в конечном итоге вынудили к переходу на технологию генной архивации даже те страны, которые в силу религиозных, этических и иных причин долгое время не признавали сам факт генно-технологической революции.
Постепенно, путём проб и ошибок десятилетие за десятилетием человечество уверенно вступало в новый период своего развития, получивший название постинформационного общества.
Как любой процесс отмирание старого, отжившего и становления нового, более прогрессивного, переход на новый этап не обошёлся без негативных побочных эффектов, так называемых болезней роста. Серьёзной проблемой, вызвавшей самые горячие дискуссии, стала неравномерность, а точнее, разноуровневость активации у разных индивидов. Уже через полтора десятилетия после начала массового внедрения обнаружилось, что только семьдесят пять – восемьдесят процентов населения вне зависимости от расы, пола и других физиологических особенностей способны к полному раскрытию пакета памяти. Примерно у пятнадцати процентов населения архив при активации оказывался частично повреждённым и, наконец, около пяти процентов обладали врождённой мутацией, полностью исключающей положительный результат.
Это ожидаемо породило волну неоконсервативных протестных выступлений и стало косвенной причиной появления целого ряда экстремистских организаций, среди которых особо выделялось движение UVUM, оформившееся в итоге во влиятельную силу. К сожалению, радикализм и огульное отрицание фактов, ставшие визитной карточкой UVUM, привлекли в их ряды значительное число сторонников. Откровенно демагогические лозунги находили отклик в умах той части населения, что оказалась не готова к принятию неизбежных перемен. Как в далёком прошлом луддиты громили станки, видя в них угрозу своему благополучию, так и сторонники UVUM считали генно-технологическую революцию тупиковой ветвью общественного развития, регрессом под маской прогресса и предрекали человечеству вырождение и гибель.Пик своего влияние, как любые паразитирующие на страхе и невежестве силы, UVUMпережило в период разразившейся ментальной эпидемии (см. луддиты, ментальная эпидемия//ссылка – аудио/видео/ментал).
Причины события, получившего неофициальное название «Безумное шестилетие», давно выявлены, проанализированы и устранены навсегда. Однако следует признать, что это был один из самых тяжёлых и критичных моментов в новейшей истории. Взрыв спонтанного и массового диссоциативного расстройства идентичности за неполные семь лет унёс жизни более десяти миллионов человек по всему миру.
Несмотря на тяжёлые последствия пандемии, совместными усилиями кризис был преодолён. Получив серьёзный урок, мировое сообщество усвоило его и провело работу над ошибками. Кроме определённой корректировки технологии передачи памяти были предприняты шаги в общественно-политическом и правовом направлениях.
Так одним из важнейших документов эпохи явилась Конвенция о праве памяти, ратифицированная подавляющим большинством государств.