Сделал он врага, переиграл вчистую. Даже не зная – кого сделал. И лучше – что не зная!
***
– Господин Этван, моё имя Мен Гарна, я – старший оперативный следователь Четвёртого сектора Гвардии Канцлера.
Кригскоммандер соврал, чтобы не раскрывать пленнику карты. Старшим опером он ходил в чине флаг-капитана, но говорить об этом Этвану было опасно, если торгаш не тот, кем кажется. Пусть подёргается, надеясь, что ещё не поздно сорваться с крючка. Пусть поёрзает, выдавая себя и свои связи.
– Очень приятно, господин Гарна, – резко сменил тон задержанный. – Однако же, я не совсем понимаю…
– Господин Этван, – не дослушав, демонстративно перебил кригскоммандер, – вы являетесь основателем и самым крупным спонсором сети приютов "Братство спасения", это так?
Заискивающий кивок:
– Всё так, господин следователь. Моя деятельность вполне законна, я могу предоставить все необходимые…
– Господин Этван, – вновь перебил его Гарна, – где на данный момент находятся ваши воспитанники?
– На данный момент все воспитанники приютов выехали в районы, наиболее пострадавшие от Войны, – зачастил, как по писаному, допрашиваемый. – В частности, мы помогаем восстанавливать знаменитый храмовый комплекс на восточном…
Так дело не пойдёт. Надо выбить из него спесь, дать понять – куда и к кому он попал. Нужно накачаться злобой и ненавистью, благо, что это несложно. Достаточно вспомнить Нийю и… всё остальное.
Кригскоммандер встал и опёрся кулаками на столешницу. Вперил яростный взгляд в южанина, который на самом деле не южанин, а вообще – непонятно кто.
– Хватит валять дурака. Куда ты дел детей, сволочь?
Он коротко ударил Этвана в ухо. Не давая упасть, схватил за ворот разорванной, окровавленной рубашки, приблизив к перепуганному пленнику бешеное, перекошенное злобой лицо.
– Куда ты их дел?!
Снова удар.
– Куда?!
– Ай… больно! – жалобно заблеял, прикрываясь от плюх, магнат. – Ой! Я скажу! Я заплачу! Сколько хотите!
Чир Этван вдруг зарыдал, размазывая по лицу кровавые сопли. Попытался утереться, царапая кожу браслетами, посмотрел жалобно на "следователя". Слабоват оказался "мешок", не выдержал пары затрещин. Неужто за этим ничтожеством охотился всё это время кригскоммандер?
Прекратив экзекуцию, Гарна брезгливо кинул пленнику платок. Стерев с лица кровь, тот раболепно посмотрел на "следователя" – чего, мол, изволите? Не колется, паскуда, всё равно не колется. Весь какой-то жалкий и в глазах ничего, кроме страха и желания услужить. Он или правда не при делах, или профессионал. Матёрый и подготовленный. Вот только кто он? Кто и откуда взялся?!
– Хотел знать, в чём тебя обвиняют? – процедил пленнику Гарна. – А обвиняют тебя в том, что заговор ты против Империи плёл. Что ты и твои дружки не за кем-нибудь – за Его Превосходительством Канцлером слежку вели! Но они не попались, а ты – попался, и за всех за них в Орхену отправишься. Хочешь, мразь, в Орхену? Не хочешь? Тогда вообще – к стенке встанешь, прямо здесь, в этом вот подвале! Вы что думали, если у вас техника крутая имеется, так всё, бога за бороду держите? Только вот на вашу технику у нас своя нашлась, потому и взяли мы тебя. И других возьмём, дай только срок. Всю вашу банду на чистую воду выведем и покараем. Или на южный поезд посадим, если Канцлер смилостивится!
Ну что, проглотит наживку? Рискованно, конечно, про технику, но выхода нет. Нужно загнать его в угол, иначе не раскроется. Иначе – придётся отпустить и самому затем перед судом предстать.
– Последний шанс у тебя остался, – продолжил с нажимом кригскоммандер. – Напиши всё, что знаешь, сдай подельников – и отделаешься простой отсидкой. Слово офицера.
Чир Этван молчал, глядя подбитым глазом. Хорош, гад, чертовски хорош – ни один мускул не дрогнул. Либо не врёт, либо играет. А если играет, то лучше, чем в театре – играет!
Секунда, другая…
– Хорошо… я напишу. Всё напишу. Ручку дайте… и попить.
Набрав воды, Гарна протянул пленнику металлическую кружку. Положил на стол лист бумаги и ручку, отошёл к зарешеченном окну, якобы подышать. Незаметно кивнул охраннику. Напружинившись, тот бесшумно положил руку на кобуру и замер, словно тигр перед броском. Теперь надо смотреть, причём в оба. Первое, что он должен сделать – это подозвать кого-то из них к себе…
Пленник осушил кружку, аккуратно поставив её перед собой. Покрутил зачем-то в руке перо, протянул кригскоммандеру скованные наручниками запястья:
– Снимите… Писать плохо, всё кровью заляпаю.
– Ничего, мы не брезгливые.
Пожав плечами, Этван неуклюже склонился над листом. А дальше всё произошло молниеносно.
Раз – обмякает, сползает по стене охранник, уставившись в потолок пробитой пером глазницей. Два – летит в лицо Гарна кувыркающаяся кружка, врубаясь повыше переносицы, да так, что в глазах темнеет от боли. Охнув, кригскоммандер оседает на пол, хватаясь за прутья решётки. Пытается подняться, но поздно, потому что три – над ним уже стоит, держа в руках снятый с трупа охранника пистолет, южанин!
– Ключи. Быстро!
С ненавистью посмотрев на Этвана, Гарна вытащил ключи от наручников.
– Снимай! – протянул ему гость браслеты. И тут же, пресекая хитрый приём, чувствительно стукнул кригскоммандера рукояткой по виску.
– Тихо, не дёргайся!
Морщась от боли, Гарна расстегнул наручники.
– Командир, всё в порядке у вас? – забарабанил в дверь кто-то из отряда.
Этван поднёс пистолет к лицу гвардейца. Сделав страшное лицо, артикулировал – "отвечай".
– Всё… всё хорошо, – придал голосу уверенности Гарна. – Силы не рассчитали, так он на пол грохнулся.
Пленник внезапно издал полный страдания стон. Подыгрывает, гад, и качественно. Будто и правда избит до полусмерти.
– Вы идите, мы скоро закончим.
– Добро!
За дверью затихли, оставив Гарна один на один с врагом.
– Молодец, – кивнул тот. – А теперь на стул сядь, ко мне лицом. Вот так. Сколько вас тут? Выход где?
Бывший пленник был суров и немногословен. Куда только подевался рыдающий от страха столичный кутила? Профессионал он, всё-таки профессионал. Да такой, что сначала его взяли, а потом он – взял!
– Молчать не надо, времени нет. Повторяю вопрос – сколько вас и где находится выход?
Опустив ствол, южанин упёр его кригскоммандеру в пах. Прокрутил, вдавил больно.
– Говори, дурак, евнухом сделаю. Ну!
Этот сделает, без вариантов. Молчать смысла нет, но можно попробовать блефовать.
– Куда ты уйдёшь, ты в штаб-квартире Гвардии, – злобно улыбнулся Этвану Гарна. – За дверью вооружённая охрана, возьмёшь меня в заложники – не выпустят, положат обоих. Нет у тебя шансов, сдавайся!
– Не ври, мы вообще не в Такране, – не повёлся на уловку южанин. – Ещё раз схитришь – останешься без причиндалов.
А откуда он… если ему ещё в машине мешок на голову накинули, а затем плутали по шоссе и окраинам? Это что же, он весь маршрут запомнил? Плохо дело, совсем плохо. Гарна лихорадочно соображал, параллельно отвечая, чтобы выиграть время. Которого мало, которого почти нет!
– Пятеро нас, вместе со мной – шестеро. Одного ты убил. За дверью коридор, потом ещё одна дверь, с охраной. За ней – выход во двор, там машина. До Такрана – двадцать километров, дорога хорошая, доехать можно быстро.
Кивая, Этван внимательно слушал. Что дальше? Прикроется Гарна, как щитом, и пойдёт на выход? И похоже, что уйдёт, потому что вряд ли бойцы смогут ему что-то противопоставить. Ему, который за пару метров ручкой человеку в глаз попал, да так, что – насмерть!
Время стремительно уходило. В душе поднялось отчаяние – неужели всё? Неужели исчезнет южанин, унеся с собой тайну и подчистив хвосты в виде Гарна и его людей?
– Что ты знаешь о заговоре? И о какой технике говорил? – спросил вдруг магнат.
Похоже, пришло время идти ва-банк, потому что в ходе расследования Мен Гарна узнал такое, что нет ему больше пути назад. Один у него был шанс – Этвана за шкирку во Дворец приволочь, вместе с выбитыми из него показаниями. А теперь уж – куда кривая выведет. Если выведет.
– Я всё расскажу, – кивнул кригскоммандер, – но сначала дай отпустить моих людей. Они ничего не знают, они – исполнители.
– Не пойдёт. Где гарантии, что они не проболтаются?
Гарна усмехнулся, на этот раз не деланно.
– А что и кому они расскажут? Что похитили известного предпринимателя и на подвал увезли? Что пытали его жестоко под видом Гвардии? Ты хоть знаешь, что за такое полагается? Я всё улажу, я скажу им, что просто хотел стрясти с тебя бабки. Они не полные кретины, они залягут на дно и будут молчать. А я подкину денег, чтобы не было так обидно.
– А если они знают больше, чем ты говоришь?
– Даже если я расскажу им всё, они решат, что я тронулся умом. Ты бы на их месте – поверил? Единственное доказательство – этот труп, – кивнул Гарна на тело охранника. – И он же был в курсе больше других, потому что должен был присутствовать при допросе с последующим твоим раскрытием. Он останется здесь, потом решим, что с ним делать. С одним условием – ты дашь мне похоронить его по-людски, это мой однополчанин.
– А те, что за дверью – не будут интересоваться судьбой пропавшего товарища?
– Не будут, потому что он им не товарищ. Они наёмники.
– Тогда почему не убрать их?
– Зачем убивать просто так, беря на душу лишний грех? И зачем плодить трупы, от которых может потянуться след? Они будут держать язык за зубами, потому что знают правила. Потому что, если будут болтать – останутся без клиентов. И останутся без головы!
– А ты – разве не хочешь отомстить мне за друга?
– Хочу, очень хочу. Но ещё больше хочу спасти страну, а возможно, и планету. В таком уравнении наши жизни мало что значат.
– Тогда почему мне не убить тебя прямо здесь? После того как отпустишь охрану?
– Потому что я знаю то, чего не знаешь ты. И потому что тебе потребуется моя помощь.
– Заинтриговал, – ухмыльнулся Этван. – Не томи.
Гарна помолчал, собираясь с мыслями. Была не была.
– Рассказ будет долгий, но начну с главного. Вы здесь не одни, господин Чир Этван или как тебя там. Вас ведут, и ведут плотно. Спецы – ведут. Такие же, как вы.
Глава 31
"Заговор", "богатый", "следить", "император", "помощь" – пять, подчёркнутых зеленоватыми чернилами, слов. Аккуратно разбросанных, чтобы не вызвать подозрений, по всей книге. Затем отчёркнутое предложение – "победителей не судят". И – всё, и думай что хочешь.
Ошибка? Случайность? Только не вкупе с остальными странностями дворцового визита. А если вкупе, то исключено. Напрочь! Потому что вплетаются все обстоятельства в единую и страшную канву.
Думать, думать и не расслабляться! Плеснув в стакан остатки заварки, кригскоммандер вышел на балкон. Итак, что получается? Кто-то богатый плетёт заговор против Канцлера, обложив его так плотно, что тот был вынужден обратиться к Гарна с просьбой о помощи. Тайно обратиться, словно нелегал Его Превосходительство какой, а не глава всего и вся.
Имеется у Канцлера и главный подозреваемый – Чир Этван. Измена торгаша – факт пока недоказанный, но чутьё у главы Империи – ого-го, и если он увидел в магнате врага, то отработать южанина следует на все сто. Причём отработать, не обращаясь к помощи Гвардии, попавшей, похоже, в круг подозреваемых. Иначе не стал бы Его Превосходительство в конспирацию играть, иначе сидеть сейчас "мешку" на допросе и давать, шамкая выбитыми зубами, показания.
Но почему Канцлер выбрал именно его? Неужто потому что за Гарна поручился Дер Эстан? Если это правда, то работать кригскоммандер будет без сна и отдыха, пока до всего не докопается. Руки у него судя по фразе о победителях, развязаны. Впрочем, и без неё ясно, что с заговорщиками церемониться не следует.
Подкинули ему задачку, ничего не скажешь. Но гвардеец – он на то и гвардеец, что никогда не сдаётся и идёт до конца. Пусть предала Гвардия, пусть растоптала присягу, но Гарна – не изменил, и сражаться будет до последнего. За Канцлера, за страну и за честь мундира, поруганную заговорщиками.
Нужно определиться, с чего начать. Действовать следует аккуратно, Чир Этван – человек влиятельный, к нему в покои, размахивая пистолетом, не вломишься. Тут доказательства нужны и основания, иначе никто разработку такого объекта не санкционирует. Но штука в том, что кригскоммандер и не попросит!
Трудно, когда один ты как перст. Но, с другой стороны, и проще, потому что можно ни на кого не оглядываться. Вскроет он заговор – честь ему и хвала, а не вскроет если, то с жизнью и попрощается. Но жизнью просто так жертвовать неохота, а посему первое, что предстоит сделать – это хорошо подготовиться. Для чего отправиться… нет, не на стрельбище – в архив. Где под видом ознакомления с текущей политической ситуацией истребовать подшивки всех крупных газет.
Устроившись на жёстком стуле и отчаянно чихая, Гарна листал пожелтевшие страницы. Это неинтересно и вот это тоже, но надо всё равно остановить взгляд и выдержать паузу, будто читаешь. А вот тут уже теплее – большая, хвалебная статья про южанина в чужой, конкуренту принадлежащей, газете. Да не в одной, а во всех! А Этван в своей прессе тоже не отстаёт, расхваливая недругов на все лады. Странно это, не вписывается в логику рыночных отношений. Где каждый другому в горло вцепиться норовит и челюсти до хруста – сомкнуть.
И по какому же поводу наблюдается среди "мешков" такое трогательное единодушие? Или они вообще интересы отринули и, согласно завету Спасителя, друг друга возлюбить решили? Но это значит, что на дворе – Последнее время, чего не наблюдается. Ну не слышен отовсюду трубный глас и не сходят с неба архангелы! Да и грешники тоже публично не каются, а наоборот – всё больше под себя подгрести норовят.
Но если не праздник это любви и веры, тогда что? По какому поводу образовалась у имперских олигархов такая гармония? Должен быть повод и должен быть общий интерес, ради которого смогли они на горло собственной песне наступить.
Ну что, просматривается тот интерес? Просматривается, куда ж без него. Приюты это, называемые "Братством спасения", куда свозят уличную шпану, дабы в достойных членов общества честным трудом перековать. Читал про них Гарна и репортажи по радио слушал, но не придал значения. Даже, помнится, похвалил мысленно южанина за правильную инициативу.
А может, она и правда – правильная? Что такого сделал Этван – забрал с улиц беспризорников и поставил на службу стране? Так ведь нет в этом преступления! А то, что хвалят его в газетах конкуренты – тут тоже ничего удивительного. Ведь не стал жадничать южанин, поделился дармовой рабсилой со всеми заинтересованными, чтобы – по понятиям. На первый взгляд – не придерёшься, но в контрразведке первому взгляду не верят. И второму – не верят, а копают до тех пор, пока лопата по дну не заскребёт!
Что известно об Этване? Родился… Вырос… Переезд в Такран… Возвращение к родным пенатам… Скороспелая соя, вытащившая страну из продовольственного, вызванного внезапным ударом церковников, кризиса… Бобовые консервы… Правительственные контракты… Светские скандалы и связи, связи, связи. Шустр южанин, везде пролезть успел. Без мыла.
Какой из этого напрашивается вывод? А такой, что если южанин и не заговорщик, то идеальный на эту роль кандидат. Кому, как не ему, с такими деньгами да амбициями против Канцлера переть? Когда он один пол-Такрана отожрал, о чём в более старых изданиях доступно излагается, да так, что помои с листов на пол капают. А ему хоть бы хны, мало того что выстоял, так ещё и вчерашних врагов в союзников превратил. И если пообещал он им больше, чем они имеют при нынешней власти, то значит, что с архивами пора завязывать и выдвигаться на местность. Туда, где денно и нощно работают созданные Этваном распредцентры.
– Уезжаешь? – удивился непосредственный командир. – Ты же дела принимать не закончил.
– Не могу остаться, господин генерал. Срочное дело, доставшееся от предшественника.
– Что за дело? – подняло брови начальство. – Посвятишь?
– Виноват, господин генерал, не могу. Оперативная тайна.
Пришлось господину генералу давать добро на командировку. С оперативной тайной не поспоришь, правило это железное, дающее старшим чинам свободу действий без необходимости отчитываться перед вышестоящими. И бюджет у кригскоммандера в распоряжении имеется, весьма немаленький и весьма неподконтрольный. По итогам операции, конечно, проверят, но не до этого сейчас. Дожить ещё до них надо, до тех итогов.
Сев на поезд, Гарна проверил, не тянутся ли за ним "хвосты". Хвостов не было. Даже когда на станции он торопливо пошёл на выход, а затем, словно передумав, развернулся и сел обратно в вагон, никто и глазом не повёл. Тут одно из двух: либо чист генерал, либо не подозревают кригскоммандера мятежники. По крайней мере, пока.
В плацкарте шумели, обсуждая последние новости, соседи. Кто-то, икая, пытался произнести тост за успех имперских войск. Гарна вслушивался в людской гомон, по привычке мотая на ус общественные настроения, в коих он, как офицер Четвёртого сектора, разбираться должен досконально. Настроения были хорошие, народ радовался раданским победам, предвкушая скорое окончание Великой Водной, за которое Конклав контрибуцию не квардами – кубометрами выплачивать будет!
Да и северян прижмёт к ногтю Империя, дай только срок. Горцы уже сейчас самые боеспособные части с востока домой оттянули, оголив церковные фронты. Каганат перегруппировывается, готовясь к неизбежной контратаке раданской армии. И правильно делает, потому что близок час, когда раздастся над ним рокот ракетоносцев. Когда обрушит Империя на Ильхор из-под облаков свой карающий, заново выкованный, меч!
Сорвутся с держателей ракеты, низвергнутся на города и посёлки, равняя с землёй правых и виноватых. Не будет Империя разбираться, не будет сортировать. Будет – карать, карать беспощадно. За войну эту подлую, за "Радиусы" и за "Апостола"! Чтобы всех проняло, чтоб никто больше не смел на Радан руку поднять! Отомстит Империя за себя, отомстит за погибших и отдельно – за молодого флаг−лейтенанта, которого церковники грязно использовали в своих интригах.
А иначе кончится страна, если утираться начнёт! Потому Первая империя и закатилась, потому и рухнула, что в дипломатию играть начала. Без которой тоже нельзя, но только если за ней стоит грубая сила. Такая, что если не хочешь с ней по-хорошему, тебя из-под земли и – в порошок. В мелкий.
– К Манару подъезжаем, – объявил остановку проводник. Кригскоммандер встал и вышел в коридор, непривычно нервничая.
С перрона он доехал на попутном до местной гостиницы, где вселился в номер по личной карточке. Времени отдыхать не было, тем более что небольшую его часть Гарна собирался потратить на личные нужды. Даже несмотря на поручение Его Превосходительства.
– Госпиталь у вас где? – обратился он к молоденькой администраторше. – Свояк у меня там, после ранения лежит.
Девушка улыбнулась, машинально поправив причёску. Война повышибала немало мужчин, а тут судя по костюму и шляпе – госслужащий, да ещё с военной выправкой. Кто ж устоит?
– Тут недалеко, выходите на улицу, по ней до конца, затем направо и на перекрёстке – налево. Ещё метров сто – и в него уткнётесь.
Девица краснела, стреляя глазками и надеясь на продолжение знакомства. Извини, дорогая, но нет. Не тобой сердце занято.
Манар – город маленький, заблудиться в нём трудно. А вот и больничка, в которой по последним справкам работает санитаркой Нийя. Или работала, пока ещё куда-нибудь не перевелась. В груди забухало, ладони вспотели. Подойдя к окошку регистратуры кригскоммандер, не в силах сдержать волнения, обратился к сидящей там бабушке:
– Добрый день. Скажите, санитарка Нийя у вас работает?
– А вам зачем? – подозрительно оглядела посетителя бабушка.
– Жених её… На севере служил, она неподалёку в госпитале, потом удар церковный, эвакуация, с тех пор искал. У вас она сейчас, не подскажете?
– Ох, милок… – прикрыла сочувственно рот бабка. – Нет больше твоей невесты, убило её, с год уж. Церковники-то, когда из столицы отступали, ракетами по окрестностям ударили. Одна сюда прилетела, прямо в общежитие. Столько людей полегло, хоронили всем городом… Ой, горе-то какое. Да ты садись, милок, садись, сейчас я тебе бетарова корня накапаю.
Засуетившись, бабушка принесла резко пахнущий стакан. Опустошив содержимое, кригскоммандер уставился перед собой невидящим взглядом. Не повезло, как не повезло. Ведь почти нашёл её Дер Эстан перед тем, как на фронт ушёл. Ещё немного времени, хоть пару недель – и забрал бы её Гарна отсюда. А теперь… Да что теперь!
– Мальчонка-то, слава богу, жив остался – в садике тогда был. – донёсся, как через вату, голос старушки.
Что? Какой ещё мальчонка?
– Ты не сумлевайся, милый – твой это сын, твой и ничей другой. Много было у Нийечки ухажёров, но она – ни с кем. Так всем и говорила, что жених у неё есть. А паренёк-то – ох и шустрый, ох и проказник. И на тебя – ну как две капли воды!
Так у него есть сын? Но почему тогда его не упоминали в ответах на запросы?
– Нийечка-то, когда в эвакуации его родила, сразу к родственнице в тыл отправила. А забрала уже позже, когда сюда перебралась. Сама к нему моталась при любой возможности, пыталась даже там устроиться, да санитарки-то – они же на передовой нужны. Просила отца своего помочь, так он за что-то должности лишился, чуть не посадили. Но она не унывала, всё говорила – это хорошо, что я под столицей, проще найти меня будет. Ну вот и… Ой, прости, милок…
Бабушка заплакала, утирая платочком слезы. Не за что ей извиняться, самому, аки катраку, на луны выть хочется!
– А сын, – разлепив губы, прервал молчание Гарна. – Где он?
– Да не здесь он, сыночек твой. Забрала его полиция, потому что матери нет, а отец на фронте без вести пропал и нигде не значится. Мы их уговаривали, просили здесь оставить, при больнице. Да разве нас кто слушал? Они же в приюты свои гребут нонче всех подряд! Парнишку твоего тоже туда увезли. Ты у них, милок, справься, тут участок недалеко. И иди сразу к начальству, он тогда вместе с ними по городу ездил, командовал. Ты прости нас, что Нийечку не уберегли и сынка твоего отдали. Виноваты мы, ой, виноваты.
Полиция, скорее всего, и правда рассылала запросы. Только кто на них ответит, когда он – гвардейский офицер, проходящий в закрытых списках? Получили они ответ, что последнее место службы флаг−лейтенанта – Второй штурмовой, полёгший почти в полном составе под ударами "Радиусов". И он бы полёг, если бы его, почитай, в последний момент из окопов Дер Эстан не выдернул и с собой на допрос не забрал. А бумажек никаких не осталось, сгорели те бумажки и в прах над полем боя разлетелись. Да и не оформлял их тогда никто – не до того было, когда церковники фронт прорвали.
– Ты, мать, брось, нет тут ничьей вины, – положил руку бабушке на плечо Гарна. – Война это проклятая, чтоб ей ни дна ни покрышки. Где Нийю схоронили, знаешь?
– Знаю, как не знать. На кладбище она, недалеко за городом. Ты, если хочешь, поедем вместе. Я туда наведываюсь, за могилкой присматривать. Всё ж таки не чужая она мне!
– Спасибо, бабушка, я лучше сам. Одному побыть с ней надо, сказать всё, что не успел.
– Нешто я не понимаю? – замахала руками бабуля. – Ты, милок, держись, не раскисай, жить-то ведь надо. У меня тоже на внука похоронка пришла, а что делать? В церковь тогда пошла, первый раз в жизни. Скоро опять пойду, за Нийечку помолюсь и за то, чтобы сына ты своего нашёл. Может, и тебе стоит?
– Неверующий я, бабушка. Да и не получится у меня с Ним разговора, я всё больше с дьяволом дело иметь привык.
Поморщившись, кригскоммандер потёр покрасневшие глаза. Не время раскисать, наоборот – надо собраться. На кладбище к Нийе съездить – это само собой, а дальше одна у него дорога – в распредцентр за номером 12, что расположен неподалёку от Манара. Не было, как говорится, счастья…
***
В манарское отделение ветеранского центра зашёл человек.
– Журналист "Имперского вестника", – махнул он корочкой перед обалдевшей секретаршей. – Хотел бы взять интервью у заведующей, сообщите ей там шустренько. И кофе мне, дорогуша, сообрази.
Он вёл себя вальяжно и нагловато, как и положено столичному щелкопёру. Насмотрелся на них Гарна ещё тогда, в корпусе, куда эти пижоны прикомандированные, как к себе домой мотались. Одному, помнится, даже морду поправил. Не знал тогда, что однажды самому писаку играть придётся. Противно, конечно, да что делать – покойный командир и не такое изображать заставлял, чтобы боевую задачу выполнить.
– Да, я… Конечно, сейчас!
Вскочив, девушка упорхнула в кабинет начальницы. Высунулась через пару мгновений:
– Проходите!
Эк они перед "вестником" спину гнут! Ничего, впрочем, удивительного – не каждый день к тебе из столицы заглядывают.
"Журналист" прошёл в кабинет и лениво плюхнулся в кресло перед наскоро прихорашивающейся заведующей. Осмотрелся.
– Тесновато у вас… и темновато. Ай-яй-яй, что ж вы ветеранов так не уважаете? Неужто получше помещения не нашлось?
– Простите, – залепетала начальница, – средств город не выделяет… Сами понимаете – война… Но мы стараемся, мы как можем. Вот даже ремонт… своими силами…
– Ремонт – это хорошо, – кивнул, отчёркивая что-то в блокноте, журналист. – Особенно если своими силами. Но я к вам, собственно, не за этим.
– Да-да, я поняла. Вы сказали – интервью…
– Именно, родная, именно интервью, – ткнул в неё ручкой гость. – Про ваших, то есть наших, м-м-м, доблестных ветеранов. Потому что несправедливо, согласитесь – пока они на фронте, так о них – во всех газетах, а как только домой возвращаются – то всё, был человек и нет человека. Вы согласны?
– Ко… конечно. Но я не понима…
– Мне много не надо, – перебил гость. – Всего-то на списки ветеранов взглянуть и истории их узнать. Не всех, конечно, газета ведь не резиновая. Ну и комментарии ваши не помешают. Говорите смело, брякнуть чего не бойтесь – красноречия от вас не ждут, чай, не Такран. Ну что, покажете?
– Одну секундочку!
Выбежав из кабинета, заведующая вернулась с тяжёлыми папками.
– У-у-у, этак мы до завтра не управимся! – разочарованно присвистнул гость.
Тётушка растерянно захлопала глазами. Что-то она совсем пунцовая, надо сбавить обороты, пока в обморок не грохнулась.
– Да вы садитесь, – улыбнулся ободряюще журналист. – Всё хорошо, больше ведь – не меньше! Но проредить бы не помешало, приоритеты, так сказать, расставить. Во-первых, ветераны нужны больше этой войны, свеженькие. Читателю не интересны дела минувших дней, читателя интересует Великая Водная. А во-вторых – вот кто, по-вашему, из бывших фронтовиков самую важную работу в тылу выполняет?
– Я не зна…
– Полицейские, милочка, конечно же, полицейские! Которые, с войны вернувшись и, едва дух переведя, сошлись с преступным элементом не на жизнь, а насмерть. И это при их-то ранениях да контузиях! А мы про этих героев – ни слова, ни полслова. Тиснем на последней странице пару абзацев – и забыли. Итак, служат ли у вас в полиции ветераны–фронтовики? Рассказать о них сможете?
– Конечно!
Немного успокоившись, заведующая убрала в сторону несколько папок. Открыла одну из оставшихся:
– Вот тут у нас немало служителей правопорядка. Вам как – всех подряд?
– Разумеется, дорогуша! Тем более что не так их и много.
Что у нас тут? Сержант… Капрал… Обер–капрал… Это неинтересно, это мелочёвка. Ага, вот тут офицеры… Лейтенант… Капитан… Снова лейтенант… И целый бригадный капитан с наградными петлицами!
– Это кто? – прервал рассказ заведующей журналист, тыча пальцем в фотографию. – Выглядит солидно.
– Вы правы, это господин Гебар, начальник центрального участка. Полтора года назад комиссован с Восточного фронта по ранению, после чего занял место погибшего от рук бандитов предшественника.
Есть попадание, с ходу – и в яблочко. Впрочем, всё логично, "бригадного" не могли не отметить высокой должностью, если надо – создали бы под него новую.
– Что вы говорите, какая трогательная история! – оживился журналист. – А можно побольше узнать о господине бригадном капитане? Ну, привычки, что любит, чего сторонится? Читателю не интересны картонные персонажи, читателю живых людей подавай, с достоинствами и недостатками. Разумеется, должным образом подретушированными.
– Ой, я не знаю, – замялась заведующая. – Неудобно как-то. Может, у него спросите? А то что я за спиной сплетничать-то буду?
– Милочка, ну какие же это сплетни? – обаятельно улыбнулся посетитель. – Сплетни о ветеранах мы не публикуем, нам за это сделают а-та-та. Но без них тоже нельзя, без них получается картон и официоз. Настоящий журналист выступает, так сказать, в роли фильтра. Он собирает всю доступную информацию, включая, как вы говорите, "сплетни", а затем тщательно её перерабатывает, создавая реалистичные, животрепещущие, но ни в коем случае не задевающие чьего-либо достоинства, портреты. Я вижу, вы потеряли нить, поэтому скажу проще. Всё, что вы расскажете, останется между нами, сугубо для внутреннего пользования. "Вестник" – не бульварная газетёнка, проблемы с законом нам не нужны. Итак, я вас слушаю.
– Ну хорошо. Так-то господин Гебар у нас молодец – на собрания ходит, ветеранов других, чем может, поддерживает. Но имеется одна проблема – выпивает. У нас забегаловка в центре, он там постоянный клиент. Пару раз бедокурил, потом, правда, извинялся и ущерб оплачивал. Можно человека понять, навидался он на войне. Кроме этого – образцовый горожанин. Даже женился недавно.
Журналист внимательно слушал, качая головой и что-то записывая в блокнот. Пьёт, значит, господин начальник участка… Прискорбно, прискорбно.
Хотя на самом деле – кому как.
***
– Сигдийского мне, если есть! – сделал знак бармену вошедший. Тот пригляделся, пытаясь вспомнить визитёра. Нет, не видал его раньше, видать, приезжий.
Столичного журналиста в угрюмом, заросшем щетиной и патлами посетителе было не узнать. Даже прикус стал другим, спасибо специальным накладным челюстям. С ними, правда, помучиться пришлось, но оно того стоило – и форма лица изменилась, и даже дикция. Спасибо Гвардии и низкий поклон Четвёртому сектору – не поскупились, снабдили по первому разряду. Включая новомодные таблетки от опьянения, после которых, правда, целый день жрать ничего нельзя, чтобы дать желудку прийти в себя.
Кригскоммандер потягивал кислое пиво, исподволь оглядывая присутствующих. Ну что, на месте объект? На месте, родимый, в углу за столиком пристроился, наливая в стакан из квадратной бутылки. Сам, похоже, уже в подпитии. Вот и славно.
– Свободно?
Оторвав глаза от стакана, начальник участка удивлённо посмотрел на непрошенного гостя.
– Ты кто?
– Я кто? Офицер, – заплетающимся под стать языком ответил Гарна. – И ты офицер, боевой. Выпить с тобой хочу, как фронтовик с фронтовиком.