Я приподнял коробку, чтоб заглянуть внутрь. Она зашуршала, внутри что-то брякнуло, и Ванька перестал сопеть, замер, точно прислушиваясь. Тогда я сунул лапу в коробку и стал перебирать пластиковые детали. В тишине комнаты они громыхали, как вагоны настоящих поездов. Я знал, что для мальчика на кровати так и ощущается этот звук. Ванька испугался, но не заплакал, только сильнее натянул одеяло и слабо скрипнул матрасом, вжимаясь в него всем телом. Я вдохнул его страх носом и ртом. Облизнулся от аромата, затих, чтоб следующий звук сделал трапезу еще приятнее.
Я не успел. В стену с обратной стороны будто что-то ударилось. Ванька подпрыгнул на кровати, его сердце подпрыгнуло вместе с ним и забилось сильно-сильно, но тут же страх начал уходить, уступая место облегчению. «Ничего нового», – прочел я в этом спокойствии. Он принял грохот в соседней квартире за призраков в собственной комнате и обрадовался тому, что ошибся. Я же разозлился, скрипнул зубами, раздумывая, дождаться затишья и попробовать снова либо прямо сейчас скрипнуть ковром, задев одну из игрушечных машинок. Но тут за стеной прогремел мужской голос, и внимание сосредоточилось на нем. Слов было не разобрать, мужчина говорил невнятно, будто его язык заплетался. Говорил довольно долго, но ему не отвечали. Ванька снова начал сопеть. Я хмыкнул. Все шло не по плану. О чем мне рассказывать Даше? И тут я услышал ее голос, глухо, еле-еле. Испуганный и плаксивый. Даже удивился, а не показалось ли.
– Папа, не надо.
Но ведь реветь должен Ванька!
Я снова прислушался. Скрип пола, сопение мальчишки, звук телевизора в соседней комнате, мягкие голоса тех, кто его смотрит: простой вопрос, простой ответ. Шлепок, второй, третий. Приглушенный вой, в подушку, натужные попытки его сдержать. Еще шлепок. И еще. И снова грубый голос с надрывом. Шаги и новый хлопок, точно по стене ударили. Или захлопнули дверь. Точно. Это и была дверь.
«Сегодня он уже не вернется».
Мне вдруг перехотелось есть. И я растворился, чтобы просочиться в щели и оказаться под ее кроватью.
***
– Вух, это ты? – она услышала меня еще до того, как я успел о себе сообщить.
– Я.
– Давно ты здесь?
– Только что пришел.
– Хорошо, – она улыбнулась сквозь слезы. – Мне все еще страшно. Угощайся, пожалуйста.
Я ощутил тошноту. Мне не хотелось есть. Совсем. Этот страх был мне неприятен. Он был другим. Хотя питаться им я не хотел по другой причине – мне просто казалось это неправильным. Ответив, что наелся в соседней квартире, я позвал ее вниз.
– Я не могу. Прости, – сказала она еле слышно. – Папа забрал фонарик. Я хотела его вернуть сегодня, но решила оставить, чтобы еще раз тебя увидеть.
– Значит, тебе из-за меня досталось? – голос прозвучал виновато.
– Нет, что ты, – быстро отозвалась Даша. – Он пришел бы в любом случае. Он всегда приходит…
Я помолчал, переваривая ее слова, как кусочки внезапного ужаса. Не было ни одной мысли, что сказать или сделать, как правильнее поступить. Уйти незаметно и больше не возвращаться? Я мог без труда раствориться, она бы даже не заметила. Уйти будить детей этажами выше, проникнуть в соседние многоэтажки? Играть с фантиками и мячиками, наслаждаясь пряной трапезой от всхлипов и дрожи? Уйти и уже не вернуться.
– Тогда мы можем поговорить, – вместо этого предложил я. – Для этого тебе не придется спускаться, и фонарик нам тоже не нужен.
Она благодарно усмехнулась.
– Ты такой хороший, Вух. Правда, хороший.
Я сидел под кроватью и не знал, что ответить. Полоска лунного света освещала дверь, за которой скрывался тот, благодаря которому Даша больше не боялась настоящих монстров. Медленно, до конца не понимая, что делаю, я выбрался из-под кровати, приблизившись к дорожке, обрамленной темнотой. Даша почти не всхлипывала. Она походила на куклу. Бездвижную, фарфоровую статую, уложенную на траву ушедшим на отдых мастером. Я смотрел на нее, не в силах оторвать глаз, когда она шевельнула рукой, а затем повернула голову набок, в мою сторону. На висках блестели дорожки от слез.
Дашина рука потянулась ко мне, и я пополз к ней навстречу. Шаг, другой – и лба коснулась теплая ладошка. Пришлось зажмурить верхние глаза, чтоб палец ненароком не угодил в них. Напрасно. Она не собиралась ощупывать морду. Наверное, ей было нужно просто чувствовать кого-то рядом. Кого угодно.