– Если вы намекаете на то, что я их не выполняю, то это истине совершенно не соответствует. Никакая инвентаризация в мои обязанности не входит, – спокойным тоном ответила Оксана.
– Да что ты! А разве я тебе не поручала? Разве ты не пообещала, что сделаешь? И уже три дня назад закончить должна была? – спросила Светлана.
– Да, это так. Но вы, Светлана Аркадьевна, на меня давили. А на мусью Николя я бы вообще в суд подала, если бы мы во Франции были. Он создаёт мне невыносимую обстановку и оскорбляет моё человеческое достоинство.
– Когда же он тебе успевает невыносимую обстановку создавать? Тебя же по полдня в офисе не бывает. Ты куда ни поедешь что-нибудь отвезти, тебя же не дождешься. Это же просто пропавшая экспедиция каждый раз, – сказала Светлана.
– Не я виновата, что вся Москва в пробках стоит. Куда ни поедешь, везде пробки. У меня, между прочим, совсем личного времени не остаётся с этой работой. У меня загранпаспорт уже несколько дней готов, а я его забрать не могу. Я постоянно бумаги вожу, с клиентами встречаюсь. Я считаю, что для такой заработной платы, я очень много работаю. Вот я сейчас в этот новый торговый центр в центре заезжала, каталоги отвозила. Я из дома, между прочим, в семь утра выехала.
– Детка, а живёшь ты где, в Калуге? – спросил Борис, вернувшись к овальному столу с новой чашкой кофе.
– Я, к вашему сведению, как вас… Борис, коренная москвичка. Я в Сокольниках живу,– гордо тряхнула Оксана завитками платиновых волос.
– Так пешком бы быстрее обернулась, – предположил Борис.
– Оксана ни пешком, ни на общественном транспорте не может. У неё нервная система очень чувствительная, – пояснила Светлана. – Послушай, Оксана, но я же тебе говорила, что инвентаризация важнее всего. Этот торговый центр только после Нового года откроется, зачем им эти каталоги сейчас?
– Светлана Аркадьевна, инвентаризацией должны кладовщики заниматься, а кладовщики в свою очередь на складе работают. А у нас склада нет. У нас комната, где остатки старых коллекций хранятся. По этим коллекциям все заказы уже сделаны. Они своё отработали. Значит, их надо просто списать и всё. Это же очевидно, что никакой инвентаризации делать не надо. Потому что это просто глупо, считать то, что можно просто списать, – снисходительно объяснила Оксана.
– Как ты себе это видишь? Списать и выбросить что ли? – спросила Светлана.
– Зачем же выбрасывать? Продать кому-нибудь или клиенту, какому-нибудь важному подарок сделать, – с умным видом пояснила Оксана.
– Ага, а учёт этих продаж и подарков как, по-твоему, без инвентаризации …, – начала выходить из себя Светлана. Борис протянул ей красный степлер, спасённый из комнаты за стеклянной дверью. И тут же из этой комнаты раздался звонок телефона, Светлана излишне резко сорвалась со своего места, чтобы ответить на него.
– Слушай, принцесса, – обратился Борис к Оксане, – по-моему, тебя тут не ценят, и ты зря тратишь своё драгоценное время на этих неблагодарных людей. Увольняйся, ей богу, тебя с руками оторвут, и французский у тебя в совершенстве и интеллект. Увольняйся.
– Ах, уважаемый Борис, вы вот всего пять минут здесь, а уже всё правильно поняли. Я иногда подаю свое резюме, то туда, то сюда. Даже на собеседования хожу, просто, чтобы быть в форме, понимаете? Так вот меня зовут приличные компании, в этом вы правы. Но как же я Светлану Аркадьевну, один на один, со всем этим бардаком оставлю. У меня, видите ли, совесть есть. Пусть у меня зарплата не очень и времени не остаётся, даже загранпаспорт забрать некогда, но я отсюда так просто не уйду, пока порядок не наведу. Не могу я уволиться. Нет! – серьёзно, с ноткой трагизма, в голосе заключила Оксана.
*****
Улыбающаяся длинноносая француженка – на голове «чистые волосы уже причёска» провела Светлану в просторный зал с наглухо задрапированными окнами в пол. Такие окна называют «французскими», эти окна были действительно французскими, поскольку вместе с залом, располагались в Париже. На полу, распространившись на всю ширь зала, красовался песчаного цвета ковёр с длинным ворсом. На ковре сидели, лежали и ползали по нему не менее десятка человек. Все они носили вязанные белые шарфы с красно-зелёным рисунком, и все кроме одного сидевшего в центре композиции месье, были без обуви.
– Доктор Пратт, это Светлана, нас Николя попросил её принять, помните? – обратилась секретарь к этому месье в начищенных лакированных ботинках. Доктор кивнул головой и растянул узкие губы в профессиональной улыбке.
– Наш выдающийся доктор Пратт, – гордо сказала секретарь. – Обувь вон там оставьте, пожалуйста. Проходите.
Светлана сняла сапоги. Подошла по пушистому ковру к месту, указанному повелевающей дланью доктора. Принялась примериваться, как бы лучше усесться. Проблема была в том, что Светлана пришла на приём к доктору Пратту в узкой юбке до колен. Не сразу, но у неё всё же получилось сесть так, чтобы натянуть юбку почти на все места, которые ей не хотелось демонстрировать окружающим её незнакомым людям.
Присутствие Светланы в этом месте было странным рождественским подарком от Николя. Предполагалось, что сеанс у известного психоаналитика, специалиста по конфликтным ситуациям на работе, поможет ей преодолеть барьер перед увольнениями сотрудников.
Какое-то время на ковре ничего не происходило. Доктор сидел, словно погруженный в медитативное состояние. На его левом колене лежала белобрысая голова молоденькой девушки. О его правое предплечье терлась лбом женщина постарше. Другие женщины и мужчины в непринуждённых позах сидели и лежали вокруг – некоторые подёргивали конечностями, другие гладили ворс ковра. Грузный лысый мужчина ползал на четвереньках вокруг группы, каждый раз ломая ровный круг, когда ему приходилось обползать Светлану.
Все молчали. От нечего делать Светлана принялась разглядывать вязаные шарфы, в которые были закутаны участники странного сборища.
– Если Вы останетесь с нами, мы примем вас в члены нашего Братства – братства поддерживающих друг друга тружеников. Тогда вы тоже получите такой шарф, – доктор Пратт снял со своей груди шарф и развернул его так, чтобы Светлана смогла разглядеть, что на нем изображено. С обоих концов шарфа на Светлану взирали зелёными глазами пара красных оленей с ветвистыми рогами. Подняв одно копыто, они стояли на зелёных холмах. Светлана, почему-то вспомнила мультик про Серебряное копытце. Это воспоминание немного расслабило её.
– Очень красиво, – кивнула женщина.
– Итак, милые сёстры и братья, давайте начнём наше общение. Ты, ты и ты, – произнёс доктор десять раз и десять раз пристально посмотрел в десять пар глаз. Глаза Светланы были одиннадцатыми.
– Не одинок никто, всё наше братство уважающих себя тружеников с каждым из нас. Мы все поддержим и воздадим уважение тебе, тебе и тебе.
Светлане даже стало немного обидно, что доктор не посмотрел ей в глаза, тем самым не включив её в это своё братство уважаемых тружеников. Она вдруг захотела заполучить вязаный шарф с оленями и почувствовать тепло взаимного уважения вокруг своей шеи. К тому же в зале было прохладно. В особенности мерзли кончики пальцев в тонких колготках. Как было бы хорошо укрыть их тёплым шарфом.
– Братья, кто первым хочет рассказать нам как прошла его первая в этом году рабочая неделя? – спросил доктор.
– Я, я хочу, – ползун остановился рядом с доктором, сел и вытянул вперёд свои пухлые ноги в шерстяных носках, – Они всё же вызвали меня на свою долбанутую комиссию, вонючие выродки!
Светлана удивлённо посмотрела на доктора.
– Давайте объясним нашей новой претендентке в члены братства, что к чему. У нас разрешены любые ругательства и оскорбления, любые эмоциональные выплески. Наша цель расслабиться и сломать внутренний барьер, мешающий нам построить гармоничные отношения на работе, в коллективе. Чем обильней поток наших эмоций, тем эффективней наша практика.
– Извините, а Николя, он тоже член вашего братства? – поинтересовалась Светлана, уловив в объяснении доктора знакомый ей стиль поведения. – Он ваши принципы за пределы ковра распространяет, знаете, и совершенствует даже…
– Николя – мой племянник. Насколько я знаю, у него нет проблем в общении с коллегами, – сухо ответил доктор.
«У него с нами нет, а у нас с ним есть», – подумала Светлана, но ничего не сказала.
– И ещё одно, у нас под запретом имена. Тут вас будут звать эээ Зелёный свитер. Теперь вы должны ходить к нам в соответствующем предмете одежды.
Светлана промолчала, подавив вспыхнувшее желание встать и уйти. Однако ей не хотелось обижать Николя. Пусть по-своему, но он всё же позаботился о ней.
Доктор сделал едва заметное движение пальцем и полный мужчина (Светлана решила, что его должны звать Коричневый жилет), находившийся в положении «выключено», вдруг резко включился с момента прерывания. Последовала череда ругательств и оскорблений в адрес какой-то комиссии в целом, и каждого из её членов в отдельности. Как же всё-таки прошла первая рабочая неделя мужчины, Светлана не поняла.
Когда Коричневый жилет остановился, чтобы перевести дух, инициативу перехватила женщина, которая полулежала на боку, подперев голову рукой недалеко от Светланы.
– А ты что же думаешь, в квалификационных комиссиях, не люди что ли сидят? Если вам лень лишний раз грёбанный норматив прочитать, чтобы вас не дисквалифицировали и не уволили, то почему другие люди должны за вас отдуваться. Такие лентяи, как вы угробят кого-нибудь из-за своей халатности, а если я допуск дам, то уволят-то меня!
– Да кого он может угробить, – вмешался в спор пожилой мужчина.
«Наверное, Желтая рубашка, – подумала Светлана. – Или белая, просто грязная».
– Он же в колл-центре магазина работает. Все эти драные комиссии создают только для того, чтобы нам на голову срать. А потом нормального человека взять и с работы выкинуть. Меня уже достало, каждая малолетняя тварь, так и норовит меня мордой куда-нибудь ткнуть, и ноги об меня вытереть. Это просто унизительно! Ну и что, что у меня руки трясутся, ну и что, что возраст? Да я с механизмами лучше, чем все они вместе взятые управляться могу. А они…
– Да, да эти ужасные люди специально унижают нас, – включилась в дискуссию, подняв свою белобрысую голову с правого колена доктора девица.
«Интересно, – подумала Светлана её Прозрачная блузка или Черный лифчик зовут?»
– Нас лишают самоуважения, нам не дают радоваться жизни, быть счастливыми. Над нами постоянно висит дамоклов меч увольнения! Нас заставляют вкалывать, ставят нам дурацкие сроки и контролируют наш внешний вид. Всё это чтобы подавить нашу личность, чтобы не давать нам радоваться жизни.
Все другие участники братства по очереди продолжили обливать оскорблениями своё начальство и работодателей. В основном труженики боялись быть уволенными. Те немногие, кто не боялся, уже были недавно уволены, а поэтому боялись не найти новых ненавистных работодателей. Светлана надеялась, что за живой искромётной дискуссией доктор не заметит того, что она не высказалась, и всё как-нибудь обойдётся. Но через некоторое время очередь всё же дошла до Светланы.
Повелительным жестом доктор заставил замолчать членов братства, затем, очертив дугу, указующий палец уперся в Светлану.
– А теперь пусть выскажется Зелёный свитер. Выбрось наружу всё, что накопилось у тебя внутри. Не надо стесняться, смети барьеры, выдай эмоции, сломай условности! Ты сможешь преодолеть свою проблему! Взять быка профессиональных отношений за его офисные рога! Смелей!
Светлана усилием воли подавила очередной, гораздо более мощный порыв бежать из этого дурдома. Она осталась сидеть на месте, и теперь она точно знала, что чувствовала Жанна д’Арк перед судом инквизиции.
– Я, я, – заикаясь, проговорила Светлана, – испытываю проблемы… мне… я… имею в подчинении людей и мне нужно уволить их, потому что они не справляются с работой, а я не могу этого сделать.
Доли секунды оленье братство молчало, не осознав сразу суть Светланиной проблемы. Поняв, все разом принялись орать на неё, сметая свои барьеры и выдавая децибелы эмоций, словно, все вдруг разом увидели во плоти корень всех своих невзгод и тягот.
– Это всё ты, такие как ты… – кричал Коричневый жилет.
– Ты долбанная идиотка, а ты подумала об их детях! – орала женщина слева.
Белобрысая девушка обвила собой доктора и, рыдая на его плече, повторяла, что-то вроде: «Мерзкая мразь, мерзкая мразь». Мужчина в бело-жёлтой рубашке сделал резкий выпад в сторону Светланы, пытаясь в неё вцепиться. Поняв, что она больше совершенно не желает, не только получить, но и видеть шарф с оленями, Светлана вскочила на свои онемевшие и замёрзшие ноги, и бросилась бежать из офиса странного доктора на улицу, по дороге схватив свою обувь и одежду с вешалки.
– Господи, что вообще это было?
Светлана, застёгивая пальто, стояла на улице спиной к входной двери в офис доктора. Напротив, на углу, как-то очень уместно, располагался кинотеатр. Над его входам ярко светилась большая афиша «Титаник».
*****
Через два с половиной часа Светлана вышла из кинотеатра, вытирая слёзы куском бумажного полотенца. «Титаник», а за ним и герой Ди Каприо утонули. На душе была горечь, словно в её любимом виде спорта проиграла её любимая команда, на которую были поставлены последние деньги. Конечно, финал истории «Титаника» ни каким секретом не был – покупая билет, Светлана не рассчитывала увидеть историю счастливого спасения лайнера. Но как же жестоко судьба, точнее фантазия сценариста, обошлась с главными героями. Как было жалко замерзающего в полушаге от спасения юношу, как было обидно видеть тупость главной героини, лишившую её самой большой любви в жизни.
«Титаник», хоть и не был, на свою беду, ледоколом, всё же сумел расколоть смёрзшийся под тяжестью лет, устоявшийся образ мыслей Светланы. Каким-то образом, глядя на экран, у неё получилось увидеть реальное место её проблемы на шкале человеческих горестей.
То, чего так и не удалось сделать доктору Пратту, удалось «Титанику» – все барьеры вдруг оказались сметены, а эмоции выплеснуты. Светлана вздохнула, слёзы больше не текли, горечь начала уходить. Она стёрла последним сухим краешком бумажного полотенца последнюю каплю с лица, высморкалась, достала из сумочки телефон, и набрала номер.
– Оксана, добрый вечер. Ты уволена. В понедельник я буду в Москве, приходи за расчётом.
*******************************************************************
Бронзовая собака
1. Кража
Алисия повисла на Верином плече. Хаотично перебирая ногами, обутыми в сапоги благородного коричневого цвета, она старалась обрести равновесие – без Вериного плеча это не получалось. Алисия лишь дёргалась и соскальзывала, тщетно пытаясь устоять на ногах.
Ситуацию спасало то, что Вера весила на десять килограмм больше и была на голову выше трепыхающейся на её плече Алисии. Благодаря этому невольные попытки спутницы нарушить равновесие их медленного поступательного движения по скользкому мартовскому тротуару были обречены на провал.
Вера взглянула на модные Алисины сапоги. Они были хороши: насыщенный оттенок кожи, изящный каблук, высокое узкое голенище, но они совершенно не годились для передвижения по ледяным, узким и бугристым тротуарам в центре Москвы. Сапоги были частью коллекции одежды, которую Алисия – изящная темноволосая испанка – должна была представлять на выставке в Москве.
Был 2005 год. Согласно календарю весна уже началась. В Лакорунье, родном городе Алисии, где её ждала маленькая дочка, весна наступила. До Москвы весна пока не добралась – было холодно, скользко и сумрачно.
Вера вздохнула, она жалела Алисию. У испанки всё не заладилось с самого прибытия в Москву. В аэропорту она не смогла отыскать свой чемодан – среди багажа его не оказалось. Из Мадрида его ошибочно отправили в какое-то другое место, наверное, более приветливое, чем промозглая мартовская Москва. Из вещей при Алисии осталась только дамская сумочка.
Но на следующий день украли и её. Украли прямо со стенда, когда участники выставки распаковывали коробки с образцами. Там, в сумке, было всё: паспорт, билет, деньги, кредитные карты, и два телефона. Вера корила себя – ещё утром она заметила, что Алисия сегодня рассеянная и грустная – не надо было надеяться на неё, стоило самой запереть её сумку в подсобке.
– Алиса, не дергайся. Возьмись покрепче и постарайся не наступать на вершины этих ледяных холмиков, тогда нога не будет с них скатываться. Надо постараться сохранить равновесие, поэтому нельзя делать резких движений. Понимаешь меня? – глядя в отрешённое лицо Алисии, Вера в этом засомневалась. – Ты лучше ноги совсем не отрывай от земли. Не шагай, а скользи, как на лыжах, и за меня держись крепче.
– Да, Вера, – послушно ответила Алисия. – Я просто не хотела, чтобы тебе было тяжело.
– Мне будет тяжело, если ты упадёшь, – сказала Вера. – Потому что тогда тебя надо будет везти в больницу. А ты же видела, какие у нас пробки?
Вера попыталась пошутить, но взглянув на Алису, увидела, что та всхлипывает и втирает в щеки слёзы перчаткой благородного коричневого цвета в тон к сапогам.
– Я не хочу в больницу, – сказала Алисия, – Я хочу домой, там Кристина. Я соскучилась. Они украли её фотографии.
– Новые сделаешь. Не плачь. Сейчас билет восстановим. Дошли уже. А в воскресенье домой полетишь. Ничего же страшного не случилось, нет причин посреди улицы рыдать. А здесь вообще плакать категорически нельзя.
Алисия затравленно оглянулась, прижимая руку в перчатке к красному носу.
– Почему нельзя?
Вера с облегчением схватилась свободной левой рукой за перила перед входом в офис Аэрофлота и подтянула на ступеньку их общий с Алисией вес.
– Арестуют,– опять попыталась пошутить Вера. И опять не вышло – в глазах Алисии блестели слёзы.
Внутри помещения Вера усадила спутницу на один из кожаных диванчиков, уточнила за кем они. На диванчиках сидело ещё человек пять.
– Алиса заканчивай это, никто тебя не арестует. Плакать нельзя, потому что там холодно, щёки обветришь, пойдут красными пятнами. И глаза опухнут, а нам ещё на выставку возвращаться.
– Там фотографии были. Самые первые её фотографии. Муж на мой телефон её в больнице снимал, когда она родилась. Она там такая маленькая, такая…,– Алисия всхлипнула.
Люди вокруг начали коситься. Но никто не повернулся, видимо, не желая демонстрировать неуместное любопытство. Да и ничего интересного не происходило – иностранка потеряла билет, расстроилась, пришла восстанавливать его в центральный офис Аэрофлота.
– Такая хорошенькая, – продолжала скулить Алиса. – Алехандро на неё смотрит и он, он такой счастливый. Мы хотели альбом заказать, но всё откладывали и откладывали. А теперь их больше не будет. Как же так? Что же делать? Кристи вырастет и не увидит их.
Вера протянула Алисии пачку бумажных платков. Подумала: «Федорино горе. Дочь не увидит своих фотографий из роддома, какая душевная травма для ребёнка». Вере вдруг захотелось рассказать Алисии о своём Алехандро, то есть Алексее, о Лёхе, как его называли друзья, до развода бывшие их общими, а теперь ставшие для Веры бывшими.
Алексей и Вера поженились очень молодыми людьми. За годы семейной жизни было всё – от любви «до гроба» до предательств и разочарования. Всё, кроме самой семьи. Её построить так и не получилось, вместо этого вышло что-то вроде общества единомышленников. Идея общества, как понимала её Вера, была очень проста, и состояла в том, что каждый из них являлся всем на свете для другого. Общество обанкротилось на четырнадцатый год своего существования, когда окончательно выяснилось, что Алексей разделяет эту идею лишь частично. То есть он для Веры – да – должен был оставаться «всем на свете», а вот его собственный «свет» начал наполняться другими людьми, преимущественно женщинами.
Теперь Вере исполнялось тридцать три. Посторонние мужчины обычно думали, что ей нет и тридцати. Пожилые женщины полагали, что она старше своих лет. Девушкам было плевать не её возраст, а ровесницы, те, конечно, не ошибались. Вера была светловолосой и сероглазой. Она могла бы позировать для скульптуры девушки с веслом, из тех, что стояли в парках советской поры.
С развода прошёл почти год. В это время Алексей, которого Вера знала почти всю взрослую жизнь, раскрылся с совершенно неожиданной стороны – он выставил бывшую жену на улицу из её же собственной квартиры. Жилплощадь была куплена Вериным отцом в подарок на свадьбу, и из наивного благодушия оформлена на зятя, ещё до даты их официального бракосочетания. Но ничего Вера Алисии рассказывать не стала (кому это интересно?) и не расплакалась, хотя ей вдруг очень захотелось.
– Алиса, ну успокойся, пожалуйста, никто ведь не умер, не заболел, и война не началась, – повторяла Вера обычное своё заклинание для улучшения настроения. Оно подействовало. Алисия перестала плакать и начала озираться по сторонам.
Крупная женщина с платиновыми волосами, взбитыми в высокую причёску, появилась в проёме входной двери. Одета женщина была в пушистую шубу, которая делала хозяйку ещё крупнее. Не останавливаясь и не обращая внимания на людей на диванах, женщина направилась к только что освободившемуся сотруднику офиса.
– Вообще-то тут очередь, уважаемая, – с металлом в голосе сообщила ей Вера.
Женщина огляделась с таким видом, как будто только что проснулась, прямо здесь, в офисе Аэрофлота, но узнать это мерзкое место не смогла.
– Вы за нами будете, а все эти люди здесь – впереди нас, к сожалению, – сообщила Вера.
– Я насчёт бонусной карты, – женщина попыталась испепелить Веру взглядом. – Насчет бонусной карты – без очереди! – заверила женщина, в её голосе сквозила угроза.
– Уважаемая, мы тут все насчёт бонусной карты. Нам всем – без очереди. Тут, видите ли, очередь из тех, кому без очереди. Не расстраивайтесь, очередь быстро идёт, – поддержал Веру пожилой мужчина с соседнего диванчика.
Женщина в шубе попыталась испепелить и его. Он твёрдо перенёс тяжёлый взгляд, даже улыбнулся ей и изящным жестом указал на свободное место на одном из диванчиков. Женщина резко развернулась на прогнувшихся под её весом тонких высоких шпильках и, обдав окружающих изморозью со своей шубы, устремилась наружу, громко хлопнув дверью.
Алисия перестала плакать. Она не говорила по-русски, поэтому не поняла, что произошло. Она словно заворожённая смотрела на высоченные шпильки остроносых сапог женщины. А после того, как та удалилась, попробовала рассмотреть тротуар сквозь стекло витрины – ничего не изменилось, тротуар оставался таким же скользким и бугристым. И по нему размашистой походкой уверенно шагала женщина на шпильках.
– Как она это делает? – спросила Алисия. Вера пожала плечами.