Невыносимый мусор. Записки военкора мусорной войны

Короткое дыхание
Глава 4, в которой мы узнаем, что в СССР мусора не было, и разбираемся в «черной» свалочной экономике

Как это случилось? Как мы в России дожили до 20-х гг. XXI в., так и не придумав плана спасения? Не надо быть профессором, чтобы прийти к выводу: рано или поздно в стране закончится если не земля под мусорные полигоны, то терпение людей, вынужденных жить рядом с ними. Закон экономической целесообразности работает просто – свалки невыгодно устраивать в труднодоступных местах. Свалкам нужны дороги и работники. Свалка старается подобраться поближе к людям, но люди хотели бы оказаться подальше от нее.

При этом, как ни крути, срок службы свалки конечен, даже если насыпать горы из хлама высотой с нью-йоркские небоскребы. Это значит, что каждая новая свалка не решает проблему мусора, она просто откладывает ее решение в долгий ящик, как я – ежегодную флюорографию. В мире существуют технологичные решения утилизации отходов, но что-то мешает воплотить их в жизнь, масштабировать, сделать частью рыночных отношений. И не только в России. Что именно?

В СССР проблемы мусора не существовало. Отходы – особенно промышленные – находились под присмотром Госплана. То, что сегодня называется модным словом recycling, в Советском Союзе было скучной, но эффективной бюрократической рутиной. В структуру Госснаба входили целые управления, отвечавшие за прием вторичных ресурсов: Главвторчермет, Главвторцветмет, Главвторсырье. В 1980-е гг. в стране действовало 527 предприятий по утилизации вторичных ресурсов и 5677 приемных пунктов для населения^[18]. Нельзя было просто взять и выкинуть отходы производства: сырье учитывали и перенаправляли в новые руки. Это была замкнутая цепочка. Например, рентгенологи обязательно сдавали на Щелковский завод вторичных драгоценных металлов извлеченное из ненужных снимков серебро. Так что предприятия оставляли после себя гораздо меньше отходов, чем сегодня. Содержимое мусорных ведер обычных граждан тоже было скромным. Правда, дело тут не столько в экологической сознательности, сколько в невысоком доходе и скудости быта. Когда нет изобилия товаров, нет и большого количества отходов. Югославские стенки жили в семьях десятилетиями, сервизы переходили по наследству, пальто и брюки перешивались в ателье, а радиоприемники и телефоны чинились в ремонтных мастерских. Кроме того, новые искусственные материалы, уже совершившие революцию упаковки на Западе, до поры до времени не доходили до полок советских магазинов. В итоге на наши свалки отправлялись преимущественно органические отходы. И полигоны заполнялись медленно. В общем, какой-то план по обращению с мусором в СССР был и он работал. А потом Советский Союз развалился. Из калейдоскопа последовавших за этим событий выхватим два момента.

1. Объемы мусора резко выросли

Страна пустилась в капиталистические эксперименты. Появился рынок. Появились самые разные товары, в том числе тонны китайского одноразового барахла. В итоге на помойки хлынули невиданные прежде потоки хлама и упаковки. Предпринимателям той поры заморочки с переработкой и вторичным использованием не снились даже в самых праведных снах. Они искали максимально простые пути снижения себестоимости и максимизации прибыли.

2. Государство не сразу создало новые институты, способные справиться с новым количеством отходов

Советская система по сбору вторсырья постепенно растворилась в хаосе новой жизни. И, скажем честно, в 1990-е гг. системный подход к отходам интересовал власть в десятую очередь: были дела и поважнее (например, системный подход к собственным доходам). Пока где-то наверху сначала разбирались с дефолтом, а потом с сырьевыми трубами, мусорная отрасль развивалась самостоятельно, по законам джунглей.

Почему мусор был и пока, к сожалению, остается находкой для мафии? Ответ очень прост. Мусор – это постоянный поток. Он был вчера, есть сегодня и точно будет завтра. Это вечный трафик, великая мусорная труба.

Мусор образуется у всех, и все готовы платить за то, чтобы от него избавиться. Тот, кто найдет способ контролировать поток, – тот и миллионер. Или даже миллиардер.

Дальше следите за руками. Главные деньги в этом бизнесе генерируют рядовые граждане, когда оплачивают квитанции ЖКХ. Часть этих денег коммунальная контора тратит на мусорные баки у подъезда, часть отдает транспортной компании, которая вывозит их содержимое на свалку. Свалку держат не дураки: они берут с транспортировщиков плату за захоронение. Знаменитые черные мусорные деньги появляются там, где все хотят потратить поменьше, а заработать побольше. Перевозчику затратно ездить далеко. Чем ближе он сбросит мусор, тем больше денег сэкономит. Свалка заинтересована в том, чтобы превышать объемы принятого, игнорируя установленные СанПиНом дневные нормы, ведь чем выше мусорная куча, тем больше прибыль. Поэтому мимо кассы за наличку проворачиваются взаимовыгодные операции. Наверно, как-то так в «Ядрово» за несколько лет и изменился ландшафт – гору мусора стало отлично видно с шоссе.

Да, когда-то место под отходы на свалке, конечно, закончится. Но поток мусора, как нефть, достаточно жирный, чтобы обеспечить наследством правнуков владельцев этого бизнеса. У хозяев свалок нет никакой финансовой мотивации возводить защитные системы, сортировать мусор с помощью современных технологий или как-то еще заботиться об экологии. Хотя бы по той причине, что каждый из них уже много лет назад заработал на домик у моря в Испании. А наказывать их никто не собирается. Почему?

По российским законам за избавление населения от мусора до недавнего времени отвечала исключительно муниципальная власть. То есть чиновники на местах. Этот, казалось бы, незначительный факт рождает простор для хтонических сюжетов в стиле Гоголя или Салтыкова-Щедрина: никто не знает наверняка, что на самом деле происходит в этом секторе в Орловской, Оренбургской, Ленинградской и любой другой области. Как всякие активы, зависшие в 1990-е в ситуации неопределенности, ближе к нулевым свалки перешли в руки наиболее расторопных, предприимчивых и не очень брезгливых граждан. В итоге схема собственности сегодня часто выглядит либо так: кусок у местной администрации, кусок у частников. Либо вот так: вся свалка в руках таинственных частников, чьи связи с администрацией обнаруживаются при поверхностном изучении данных системы «СПАРК» или фотографий в социальных сетях.

Владельцами мусорного бизнеса в богатых регионах с большим объемом образования отходов часто становятся родственники высокопоставленных чиновников и даже участников списка Forbes, да и сами богатейшие люди страны. В 2019 г. издание The Bell вместе с аналитическим телеграм-каналом Trash-Economy составили первый российский рейтинг крупнейших компаний, связанных с транспортировкой и переработкой мусора^[19]. Почти все они были (и остаются) связаны с Москвой. На втором месте – прославившаяся благодаря попытке организовать вывоз и захоронение московских отходов на станции Шиес в Архангельской области «Хартия» Игоря Чайки, сына генпрокурора Юрия Чайки. Как отмечают авторы рейтинга, компания появилась в 2012 г. в преддверии конкурса на 15-летнее обслуживание многоквартирных домов в Москве, в результате которого получила два крупнейших контракта в Северо-Восточном и Восточном округах на общую сумму 42,6 млрд рублей. В том же списке значится «МКМ-Логистика». До покупки этой компании конкурентом «ЭкоЛайном» в 2019 г. фирма принадлежала трем зарубежным офшорам. Бенефициаром одного из них был Роман Абрамович, который позже передал свою долю Алексею Громову – сыну Алексея Громова-старшего, первого замруководителя администрации президента. Тот, в свою очередь, тоже покинул бизнес, частично перешедший к сыновьям экс-главы ВЭБа Владимира Дмитриева Степану и Павлу, а также сыну президента Сбербанка Олега Грефа. Сама компания «ЭкоЛайн», еще один крупный московский мусорный оператор, по данным расследования проекта «Важные истории», через сложную схему принадлежит миллиардеру Аркадию Ротенбергу^[20].

Да, конечно, формально за соблюдением норм эксплуатации свалок должна следить целая армия чиновников: Роспотребнадзор, природоохранная прокуратура, Госсельхознадзор и даже ветеринарная служба. Она и следит, владельцам свалок время от времени выписывают скромные штрафы за мелкие нарушения, но глобально на проблему это никак не влияет. И происходит такое не только в России.

«…Боссы не испытывают ни малейшего угрызения совести, пропитывая отравой землю, на которой стоят их виллы и, больше того, их империи, оставляя ее загнивать. Жизнь босса коротка, власть клана заканчивается быстро из-за файд^[21], арестов, убийств и пожизненных заключений. Насыщение подконтрольной территории отходами, окружение ее ядовитыми горными цепями может стать проблемой только для того, в чьих руках долгосрочная власть и на ком лежит социальная ответственность. В момент заключения сделки значение имеет только вопрос получения сверхприбыли, все остальное неважно»^[22].

Так журналист Роберто Савьяно описывает мусорных мафиози на юге Италии, насыпавших в районе Неаполя 14 млн т мусора.

Свалки все еще остаются самым простым и дешевым способом убрать мусор с глаз долой. По данным Всемирного банка, большая часть мировых отходов (37 %) заканчивает жизнь именно там^[23]. На планете Земля за редким исключением действует простое правило: чем богаче государство, тем меньше отходов оно отправляет на свалку. Например, в передовых странах ЕС на полигоны попадает только 2 % мусора, а в бедных странах – больше 93 %. Ближний Восток, Африка, Южная Азия вывозят на свалки больше половины своих отходов.

Важный фактор, влияющий на количество свалок в стране, – это, конечно, ее размер. Чем меньше государство, тем быстрее у него элементарно заканчивается место под свалки. И тогда приходится искать более дорогие и сложные способы борьбы с мусором. Япония, например, использует мусор при строительстве искусственных островов. По данным того же Всемирного банка, из 37 % мировых отходов, что попадают на свалки, лишь 8 % оказываются на санитарных полигонах, где соблюдаются нормы безопасности. Почти все они находятся на территории Европейского союза.

Совершенно очевидно, что «абы как свалки» процветают там, где вопросами управления мусорными потоками занимаются люди, способные лишь на маленькое усилие на короткой дистанции, а не те, в чьих руках сосредоточена «долгосрочная власть и социальная ответственность». У Льва Гумилева есть важное рассуждение о разнице цели воина и воинского подразделения – если в отряде все солдаты хотят выжить, отряд (как боеспособное подразделение) погибает^[24]. Грубо говоря, это же рассуждение применимо и к социальной жизни: если главная задача каждого члена общества – самому жить как можно лучше, общество нежизнеспособно. Такое предположение кажется парадоксом в свете современного мировоззрения, которое проповедует индивидуализм, но на самом деле в нем много правды. Выигрывают общества, пытающиеся думать «дальше одной жизни» и шире торжества индивидуальной выгоды.

Длинное усилие
Глава 5, в которой мы узнаем, что такое «полигон на совесть»

Формально у Котки и Волоколамска много общего. Сопоставимая численность населения. Важное историческое значение. Провинциальный статус: до столицы в обоих случаях пара часов езды, и даже пейзаж за окном автобуса будет почти одинаковый – поля, леса, в которых растут березы и другие привычные для русского человека деревья. Тем не менее свалки одного поколения в этих формально похожих городах постигла очень разная судьба. Одна превратилась в парк отдыха, другая – в химическую бомбу, которая в конце концов рванула. Почему же судьба этих «присвалочных» городов так различна? Котка уже прошла длинный путь социального реформаторства, который Волоколамску только предстоит? Возможно. Но более важным кажется то, что в Волоколамске городское сообщество не имеет доступа к управлению своим мусором. А как мы уже поняли, именно община, заинтересованная в воспроизводстве и будущем, которое «дольше одной жизни», способна производить действия с отложенной выгодой.

…Автобус высадил меня на пустой остановке Keltakangas. Вокруг ни души – только поле, лес и шоссе, от которого в чащу ведет тропка вдоль закрытых на зиму летних коттеджей. Через 40 минут свернувший в елки мусоровоз подсказывает мне путь к воротам компании с честным и простым названием Kymenlaaksonjate («Отходы Кюменлааксо») – главного центра переработки отходов этого финского региона. Офис похож на штаб-квартиру IT-компании в Кремниевой долине. Белые стены, огромные окна, уютный скандинавский минимализм и идеальная чистота. На общей кухне смаковать кофе не менее приятно, чем в модных кофейнях Хельсинки. Ворох свежих газет, коллекция личных кружек, фотографии на стенах, рабочие планы, графики и самодельные открытки. В общем, жизнь во всем ее уютном разнообразии. В комнате переговоров, правда, все выглядит строго, как в банке: серьезная мебель, схемы маршрутов и большой экран для презентаций.

– У вас очень модный офис для компании, которая занимается отходами.

– Гости часто спрашивают, на какие деньги мы все это построили, – говорит Анне Сиронен, – но мы просто сделали это не в один день, а за 20 лет.

Анне – эколог и гидробиолог, но с конца 1990-х гг. занимается мусором.

– Я тогда приехала в Коуволу с мужем и сказала как раз то, что обычно произносят прежде, чем осесть где-то навсегда: «Странное место, но, возможно, я найду, чем занять себя на пару лет», – смеется она.

До 1970-х гг. в Финляндии не было никаких специальных служб по обращению с отходами. Население (и так небольшое) жило в основном в частных домах: Анне отлично помнит, как ее бабушка закапывала осколки разбитых кофейных чашек на заднем дворе, а помойное ведро просто выливала в кусты смородины. Официально «абы как свалки» в старых гравийных ямах или на болотах в Финляндии стали делать только с 1979 г. Для маленькой страны они превратились в проблему уже через 15 лет, говорит Анне. Так что в 1994 г. власти приняли новый закон, возложив ответственность за грамотное управление отходами на местное самоуправление.

– Тогда все муниципалитеты провинции Кюменлааксо объединились и основали нашу компанию. Одной маленькой финской коммуне, где живет всего несколько тысяч человек, выполнить строгие требования закона просто невозможно, – объясняет Анне.

Главная задача этой компании – решать проблемы отходов домохозяйств. То есть делать так, чтобы мусор из придомовых баков исчезал вовремя, без вреда для окружающей среды и с максимальной пользой для других участников отрасли. Анне говорит, что ее компания находится в центре всей системы экологичного управления отходами. Она нанимает подрядчика, который забирает у населения уже рассортированный мусор и развозит его в самые разные места: органику – на станцию производства биогаза, металл, стекло, бумагу, пластик – на склады фирм-переработчиков, а смешанный мусор – на мусоросжигательный завод Котки. На то, чтобы научить людей сортировать отходы и наладить всю цепочку сложных взаимодействий с разными компаниями, у фирмы ушло много лет. В конце 1990-х на территории Южной Финляндии было 20 свалок, теперь осталось только две. Одна из них – здесь в лесу, за офисным зданием, где работает Анне. В отличие от «абы как свалок» эта сделана по всем правилам безопасности. В таком и только таком виде свалки все еще могут существовать на поверхности планеты без вреда для природы. Назовем это сооружение «полигон на совесть».

Дно «полигона на совесть» выстлано геомембраной, чтобы фильтрат и прочая химия не попадали в воду и почву. Жидкость из отходов идет по трубам в специальный пруд, где ее очищают до безопасного уровня технической воды. Свалочный газ собирают в других трубах: он попадает на небольшую подстанцию, где из него вырабатывается энергия. «Полигон на совесть» практически не воняет и не привлекает крыс и чаек, поскольку на нем размещают очень мало органических отходов. Все это организовано в соответствии с директивами ЕС и законами Финляндии.

Рядом с полигоном компания построила станцию по переработке крупногабаритного мусора. В основном его возят сюда частные «мусорные» фирмы, работающие с юридическими лицами. Этот хлам сортирует и перемалывает автоматика. Полезные компоненты потом отдают переработчикам, и только крохи самых бесполезных материалов везут на полигон.

Предприятие «Отходы Кюменлааксо» почти полностью живет на коммунальные платежи. Прибыль – в 2018 г. она составила порядка миллиона евро – фирма каждый год вкладывает в развитие собственных мощностей. Например, своя подстанция для метана помогает ежегодно экономить на электричестве 30 %. На этом здесь не остановились: приладили к крыше панели солнечных батарей. Это экономит не так уж много – сущие копейки, но повышает самооценку сотрудников: они вносят свой вклад в сокращение выбросов CO₂. Сейчас фирма строит свою маленькую теплостанцию, где планирует сжигать древесные отходы.

Компания ведет дела как разумный хозяин, у которого любой мелочи в доме найдется свое применение. И дело здесь не только в стремлении экономить, хотя в Финляндии и правда живут скромнее, чем в Нидерландах и Германии. Здесь принято уважать свой общий дом и прилагать усилия, чтобы сделать его уютнее и безопаснее. Может быть, поэтому тут нет атмосферы сварливости, мелочности и недопонимания, которая так характерна для многих российских казенных учреждений. Нет ощущения, что компания занимается мусоропереработкой – чем-то малопочетным, ненужным и грязным. Здесь сумели найти в сборе отходов реальный смысл и потенциал. Компания «Отходы Кюменлааксо» не существует в отрыве от своих маленьких коммун. С благотворительными ассоциациями она проводит своп-вечеринки, с дизайнерами запускает линию одежды из старых вещей, с социальными работниками принимает в штат граждан из социально незащищенных слоев населения, которые среди этих елок чинят выброшенные диваны. Здесь умеют договариваться, придумывать, помогать друг другу и дружить. Здесь явно понимают и чувствуют, зачем все это нужно на самом деле.

– Я считаю, что основную часть работы за эти 20 лет мы в Финляндии сделали. Теперь наша задача в том, чтобы постоянно улучшать действующую систему, – говорит Анне.

В Финляндии действительно невозможно представить мусорный бунт, как в Волоколамске (честно говоря, как и любой другой бунт). Здесь выигрывают сражение со свалками, оттеснив врага со своих позиций. Заняв надежную оборону. Только, к сожалению, это еще не означает окончательной победы. Анне признается – несмотря на все усилия, им пока приходится сжигать до 50 % отходов. Слишком много, чтобы всерьез говорить о продвинутой цикличной экономике.

Но это уже задачи следующего уровня. Что же до нас, то «полигон на совесть» – это, безусловно, шаг вперед. Например, для того же Волоколамска, которому обещают старое тело свалки закрыть, а новое молодое тело модернизировать до «совестливого полигона». Возможно, так все и будет. Но придет это благополучие в Волоколамск «сверху», и только «сверху», поскольку реформа у нас централизованная.