Невыносимый мусор. Записки военкора мусорной войны

Два города
Глава 2, в которой мы окажемся в двух прифронтовых городах, каждый из которых воевал со своей свалкой, и один даже победил

Город первый

Проснувшись однажды ночью после беспокойного сна, бизнесмен Андрей Жданов почувствовал противный запах. Утечка газа? В ужасе от мысли, что дом в любую секунду может взлететь на воздух, он бросился в котельную. Но газовая система оказалась в полном порядке. Запах шел с улицы. И не только с той улицы, где жил Андрей Жданов. Многие жители Волоколамска проснулись от резкого запаха. Но на каждом новом вызове ремонтники только разводили руками: в газовых трубах утечек не было. С той самой ночи в жизни Андрея Жданова начались перемены. Они наступали с пугающей неотвратимостью, по нарастающей, как у героев фильмов про зомби-апокалипсис.

У дальнобойщиков его фирмы чесались глаза и першило в горле. Жена покрылась пятнами. Дочь жаловалась на головные боли. Врачи говорили о повальной детской аллергии, достигшей за последние годы беспрецедентных масштабов. Никто ничего не понимал. Но болеть в городе стали все подряд. Андрей Жданов уже точно не помнит, кто ему сказал, что все дело в полигоне «Ядрово» – огромной свалке в 3 км от города. Это ее испарения отравляли город. И чем сильнее воняло на улицах Волоколамска, тем быстрее разворачивались совершенно невероятные для маленького российского города события.

Жители объединились в эколого-гражданское сопротивление. Весь март 2018 г. у ворот «Ядрово» было жарко, как в лондонском Гайд-парке. Протестующие бросались под колеса бесконечной веренице мусоровозов. Охранявшие помойку омоновцы зеленели от запаха и мучились тошнотой. В какой-то момент на свалке появилась даже Ксения Собчак, а в день выборов активисты устроили там панихиду по своему здоровью. Но, возможно, эта война с «Ядрово» еще долго оставалась бы позиционной, если бы не события 21 марта.

Спустя три дня после президентских выборов Волоколамск проснулся от звуков мучительной рвоты. Машины скорой помощи развозили по больницам десятки детей.

– Сынок, вставай. Уже утро, пора.

– Мамочка, я еще полежу, у меня ножки не двигаются.

Мальчишка – 2,5 года – попытался встать и упал. Родители в ужасе подхватили его на руки и повезли в больницу. Было госпитализировано 76 детей. Уже через несколько часов сотни людей толкались у Центральной районной больницы на стихийном митинге. Обезумевшая мать трясла за грудки бледного от страха владельца свалки. В тот день глава района Евгений Гаврилов потерял в потасовке не только капюшон куртки, но и должность. Губернатора Воробьева, отказавшегося поговорить с людьми, взбешенная толпа проводила меткими снежками, угрозами и криками «фашист!». Свои объяснения и новые обещания он даст в телеэфире.

Официально «старое тело» свалки перестанет принимать мусор через 24 дня. Первый пробный прокол для дегазации помойки сделают через 38 дней. Андрея Жданова и других активных участников протеста арестуют через 11 дней. Напомним: после акции 1 апреля он пригласил всех желающих поучаствовать в «автопробеге до Москвы» – и уже вечером был арестован на 14 суток за «действия, повлекшие создание помех функционированию объектов транспортной инфраструктуры». Пока он отбывал наказание, в его магазине «Рим» прошли обыски, полиция и прокуратура изъяли бухгалтерскую отчетность.

– Судья Мособлсуда Валентина Ошурко на слушании дела мне на полном серьезе говорит: «Вы не хотите, чтобы к вам мусор везли, а куда его девать-то? Вы знаете, сколько его в Москве образуется?» – «Вы че, говорю, больные тут все?! У меня дети травятся. Это наша земля! Какого черта вы заваливаете ее московским дерьмом?» Несправедливость полная. Но всем наплевать. Это судьи такое говорят. Судьи!

Волоколамск, февраль, сумерки, промзона за ж/д станцией. С момента массового отравления детей свалочным газом прошло почти два года. Мы беседуем с Андреем Ждановым в комнатушке на его производстве: стол с компьютером и три стула. На одном сидит он, на втором я, в третий – с заляпанным краской деревянным сиденьем – он время от времени тычет пальцем, перечисляя, кто из больших городских людей, сидя на нем, хватался за голову тогда, во время войны со свалкой.

Жданов не ходит, а как будто раскачивается на невидимой пружине, которая очень быстро запускает таких, как он, мужиков в гущу событий: в драку, в танец, на пожар. В Волоколамске он живет всю жизнь. Владеет разным бизнесом: от магазинов парфюмерии до грузоперевозок.

– А кто еще будет этим заниматься? Ну вот кто? Нам противостоят люди, которым важна власть и деньги. А наша задача – всю эту нечисть убрать. И мусор убрать. Чтобы нам его сюда больше не возили. Меня в городе знают-уважают. Потому что я никогда не обманываю. Я выжил со своим бизнесом тут в 1990-е, потому что и бандитам никогда не врал, все, что думаю, прямо говорил. Я человек справедливый, это все знают.

Казалось, неожиданное единение, замешенное на страхе и гневе, тогда привело Волоколамск к победе. Главу района отправили в отставку, «наверху» пообещали закрыть свалку в 2020 г. (горожане узнали об этом из теленовостей), детям раздали путевки в санатории, но главное – в городе перестало удушающе вонять. Уехали большие областные чиновники, уехали западные журналисты, уехала Ксения Собчак. Тут-то и началось все самое интересное.

Как только исчез запах, городская община успокоилась. Средства, которыми на свалке в спешке глушили вонь, подействовали на город как обезболивающее при аппендиците. Большинство жителей на проблему забило и вернулось к своим делам: мол, болезнь как-нибудь рассосется сама собой. В строю остались только упертые пассионарии. И, как всякие пассионарии, преследующие только им понятные цели, они насмерть переругались. Другой заметный организатор протестов – Артем Любимов отсидел, как и Жданов, свои 15 суток в марте 2018-го, а потом вдруг стал советником нового главы района. В итоге конфликт против свалки превратился в войну всех против всех, где главная линия фронта – лента матерных комментариев в социальных сетях. Новости о «Ядрово» теперь похожи на сводки из Зазеркалья. Одни считают, что в городе больше не воняет. Другие с ними спорят. Приборы у всех показывают разные цифры. Одни говорят: новый глава Михаил Сылка чуть ли не живет на свалке в знак покаяния. Другие уверены: он бесхребетный функционер и дурак, даже вброшенные на умасливание города деньги потратить нормально не может (Жданов, конечно, прямо ему сказал все, что думает).

Одни привозят на торжественный старт дегазации свалки посла Нидерландов и главу фирмы-исполнителя (голландский подрядчик, компания Multriwell, запустила на полную мощность систему откачки и сжигания свалочного газа на полигоне ТБО «Ядрово» в июне 2018-го).

Другие убеждены: дегазация – фуфло и проводится с кучей нарушений.

Одни гордо объявляют: добились для горожан отмены платы за мусор.

Другие нервно смеются: как это поможет решить проблемы с экологией?

Волоколамск, февраль, вечер, метель. Магазин запчастей опять же в промзоне – но уже в другой части города. На втором этаже – импровизированный штаб сопротивления: искусственная пальма, пыльный диско-шар, между фотографиями внедорожников на стене висит огромное полотнище: «Волоколамск. Ядрово. Задыхаемся!!! Знаешь, так хочется жить…» Здесь заседает актив движения «Жизнь» – детище Жданова. Эти не верят никому и, возможно, правильно делают. Строгий пенсионер Герман в очках с кипой обращений на имя прокурора Благородова. Герман наизусть знает все нужные СанПиНы, скороговоркой объясняет юридические казусы в определении местной санитарной зоны и апеллирует к подпунктам статей КоАП РФ, о которых я никогда не слышала. Дмитрий в толстовке с героями мультика «Время приключений». Давно привык проводить выходные в рейдах по свалке. Многодетная мать Надежда. Рассказывает об аудиенциях в администрации с горящим взглядом человека, так и не переставшего удивляться кафкианским чертам российской бюрократии. Большинство из этих активистов – местные предприниматели, «не какие-то маргиналы», как не раз повторит потом Жданов.

– Я этих чиновников даже в лицо выучить не успеваю. Поговоришь с кем-нибудь, а он потом – фьють – и улетел на повышение-понижение, – горячится Надежда.

На собрании быстро выясняется, что юридически в «Ядрово» незаконно почти все, а обещание закрыть полигон в 2020 г. относится лишь к «старому телу» свалки.

– Там же в «Ядрово» они открыли нам новую кучу – точно такую же. Она, мол, будет суперсовременная! Никакая она не современная, были мы там. Обыкновенная куча, такая же, как была, – зло смеется Жданов.

– Они, как туда попадают, все становятся какими-то непонятными, – вздыхает Надежда.

– Власти ведут себя так: мы будем делать, что считаем нужным, а вы быдло и даже не лезьте, – добавляет один из активистов.

Пока активисты «Жизни» ведут скучную многодневную выматывающую осаду кабинетов чиновников. В попытках все-таки закрыть свалку или хотя бы заставить ее работать без нарушений они заваливают исками суды, но получают отказы в возбуждении дел.

Владельцы свалки и власть области переводят стрелки друг на друга – и это при том, что новые хозяева полигона, вероятно, более чем близки к власти. «Собственником 75 % ООО “Ядрово”, оператора скандально известного мусорного полигона в Московской области, стала компания ООО “Весна”. ‹…› Основной владелец “Весны” – Дмитрий Михайлович Бортников (по данным ЕГРЮЛ, ему принадлежит 51 % компании). Это не кто иной, как племянник директора ФСБ Александра Бортникова, сказал “Ведомостям” человек, близкий к “Весне”. Доказать эту информацию не удалось. “Ведомости” отправили запрос в ФСБ»^[13].

Жданов тем не менее настроен оптимистично.

– Надо будет, я пойду до конца. Я не люблю несправедливости. У нас тут 101-й км, мы люди тертые. Чего-то мы все-таки добились, а что получат те, кто молча смотрит, как им везут московское дерьмо? Звенигород и другие. Я не знаю, а вы?

Город второй

Редкие холодные лучи февральского солнца разбавляют морось над бесснежными холмами парка Кумпарепуйсто. Странная зима стоит в этом году на берегу Финского залива. В обыкновенном феврале эти высокие пустые холмы, окруженные елово-сосновым лесом, завалены снегом. Со всех окрестностей дети тащат сюда санки, а взрослые – сосиски для гриля. Играют в снежки, лепят снеговиков, катаются с горок, пока не промокнут, а потом дуют на горячий чай из цветных термосов. В обыкновенном феврале между этими пустыми холмами смешиваются самые чудесные на свете звуки: хруст искрящегося на морозе снега и беспечный детский щебет. Сейчас здесь тишина, покой и сильный ветер, уносящий обрывки разговоров редких прохожих. Со смотровой вышки самого высокого холма можно увидеть море стального цвета, влюбленную пару на одинокой скамейке и пожилую даму, занимающуюся скандинавской ходьбой. Высокие пустые зеленые холмы сейчас, глубокой календарной зимой, больше похожи на британский Хоббитшир, чем на финский Муми-дол.

– Я специально сделал этот парк совсем пустым, – говорит Хейкки Лааксонен, с сомнением косясь на березу, выросшую на склоне без его одобрения.

– Парк без деревьев – это немного странно, как озеро без воды.

– Понимаете, вся Финляндия – это одни сплошные деревья. Я хотел создать ощущение простора.

Как вы представляете себе очень хорошего, самого главного садовника? Я – румяным усачом в длинном фартуке и соломенной шляпе. Хейкки Лааксонен максимально далек от этого образа. Это гладковыбритый элегантный мужчина с тяжеловатой решимостью во взгляде. Вместо фермерского джипа, заляпанного грязью, у него чистенький Alfa Romeo цвета кофе со сливками. Хейкки Лааксонен превращает в изысканные парки самые унылые, грязные и безнадежные места в городе Котка. Например, на месте холмов Кумпарепуйсто когда-то была обычная городская свалка.

В детстве Хейкки мечтал лазить по лианам, как Тарзан. Ради этой мечты он посадил на острове возле дома деда свои первые дубы. А потом решил стать ландшафтным дизайнером: странный выбор для мальчика из города десяти лесопилок.

Котка – это даже не Брюгге. Здесь можно не только залечь на дно, но при этом раскинуть ноги и руки в шавасане и пролежать так всю оставшуюся жизнь. Я добралась до города уже в сумерки. В шесть вечера в Котке тише, чем первоянварским утром в России. Магазины закрыты, улицы пусты, нигде не играет музыка, не лают собаки, не сигналят автомобили – если в городе вообще раздаются какие-то звуки, то их наверняка уносит сильным морским ветром. Впрочем, тишина и темнота в Котке безопасные, если не сказать скучные: лужайки идеально ровные, граффити благопристойные, а велосипеды тут и там лежат непристегнутыми. Старая часть города – это остров, который легко прошагать поперек за 36 минут. В нижней точке этого маршрута 230 лет назад можно было наблюдать за крупнейшими морскими битвами на Балтийском море. В первом Роченсальмском сражении мы разбили шведов, во втором – они нас, после чего Екатерина II прислала в Котку Александра Суворова строить нормальный оборонительный форт. Его разрушили англичане уже во время Крымской войны, и тогдашний остров Котка опустел вместе с военной крепостью Российской империи. Через 16 лет к этому голому берегу причалил барк «Амазон», на котором норвежский лесопромышленник Ганс Гутцайт привез свои пилы. Из-за дороговизны древесины в Норвегии он закрыл дело на родине и решил поискать счастья в Финляндии, где было много дешевого леса, удобный сплав по реке Кюмийоки и перспективные рынки сбыта. Он открыл в Котке самую передовую лесопилку Финляндии, и на остров потянулись люди. Дела шли так хорошо, что со временем в городе построили крупнейший в стране грузовой порт. С тех пор силами своих лесопилок Котка обслуживала индустриализацию.

Хейкки, несмотря на пролетарское окружение, остался верен своему экзотичному выбору и отправился постигать профессию за границу. Он изучал садоводство в Университете Западной Вирджинии, подрабатывал на клумбах парка Оглбей, проектировал патио для богачей в Осло и однажды вернулся к своим окрепшим дубам уже в должности главного садовника города Котки. Шел 1983 год. Промышленный бум, задававший городу ритм жизни, постепенно сошел на нет. Новое поколение Гансов Гутцайтов в поисках дешевого леса теперь высаживалось на берегах Азии и Латинской Америки, а Котка в 1980-е превратилась в тусклый бедный город пустующих промзон с сомнительным экологическим наследством. Пришло время Хейкки, до занудства уверенного в своем предназначении.

Крошечный залив Сапокка тогда был такой грязной и вонючей лужей, что рядом с ним не хотели строить даже автостоянку. Хейкки Лааксонен нафантазировал на этом месте чудо-сад с лилиями и водопадом, принес план в городскую администрацию и запросил из бюджета намного больше, чем было бы понятно и приемлемо. Тогда в первый (но далеко не последний) раз Хейкки услышал, что он – умалишенный. За свой проект садовник Лааксонен бился шесть лет, пока однажды не получил одобрение совершенно случайно: какой-то нерадивый чиновник просто не подготовился к дебатам по поводу всем надоевшей утопии. Но главная битва была впереди. Пока Хейкки дирижировал экскаваторами, вывозящими с места загрязненную почву, будущий парк пикетировали неравнодушные граждане. Одни проклинали садовника за воровство пенсий у местных бабушек. Хейкки молчал и продолжал работать. Другие объявляли его чертежи бесталанной мазней. Хейкки терпел и продолжал работать. Третьи топали ногами из-за шума и грязи стройки. Хейкки хмурился, но продолжал работать. Четвертые не верили, что по этим камням вода будет живописно стекать в реку. Тогда садовник попросил пожарных полить камни из гидрантов для наглядности. Критики вроде оценили, но Хейкки к тому моменту уже окончательно разлюбил гулять по улицам родного городка и проводил выходные в одиночестве на острове с дубами. Когда парк был готов, горожане сконфуженно примолкли. Парк «Сапокка» выиграл все, что только можно выиграть в мире ландшафтного дизайна. После чего Хейкки Лааксонен молча принес чиновникам целую пачку новых чертежей…

За 35 лет работы Лааксонен создал в Котке 10 парков. Каждый из них – как картина из музея: композиция совершенна, все детали и цвета имеют значение. Через рукав реки Кюмийоки, по которой когда-то сплавляли бревна, Лааксонен перекинул мостик с шедевра Моне и вырастил под ним кувшинки. В парке «Фуксинпуйсто» за цветением азалий присматривают гигантские медные бабочки. Морской парк Екатерины с остатками форта Суворова до появления Хейкки был заброшенным нефтяным портом. Главный садовник высадил здесь нарциссы. Во всех парках Лааксонена растут цветы: нежные магнолии и ирисы, гортензии, кацура и яркие, как огонь, азалии.

В лодочной гавани Сапокка стоит деревянный особнячок Ганса Гутцайта, а при нем уютное скандинавское кафе. Справа – похожие на дюны горы опилок со склада компании Kotkamills. Это градообразующее предприятие, старейшее и мощнейшее целлюлозно-бумажное производство в регионе. Лучшая часть старой, промышленной Котки. Слева расположен парк Сапокка, может быть, самый знаменитый городской парк Финляндии. Хейкки Лааксонен здесь давно понят и обласкан. Вслед за упертым садовником на экологические рельсы встает и местный бизнес. Сапокка и Кумпарепуйсто – это лучшая часть новой, зеленой Котки. Не зря в моем путеводителе написано: «Котка – город парков».

– Парк Кумпарепуйсто на месте городской свалки я нарисовал еще в 1984 г. К тому времени свалку уже давно закрыли. И мы решили ее рекультивировать, засыпать землей, на которой потом возвели холмы. Мы строили этот парк почти 20 лет, это результат выгодного всем компромисса: мы насыпали холмы из земли, вырытой в городе на стройках или каких-то работах. Таким образом власти дешево от нее избавлялись, утилизируя землю в черте города, а мы получали бесплатный материал. Наше дело требует времени. Создать парк на месте свалки или промзоны – это, может быть, дело не самое сложное. Важно уметь ухаживать за ним и через 10, и через 20, и через 30 лет, – говорит Хейкки. – Чтобы добиться результата, нужно очень долго возделывать свой парк.

Это работа, которая требует крестьянского спокойствия и длинного дыхания. Можно сказать, что это работа дольше жизни. Она соразмерна не человеку, а общине. Да, община может сначала не понимать новатора, ведь местное сообщество всегда консервативно, но жизнеспособность любого дела строится на компромиссе между новым и традиционным. Человек смертен, род и община – бессмертны.

Химическая атака
Глава 3, в которой мы узнаем, из чего состоит мусорная куча и что такое «абы как свалка»

Свалки бывают разными. Представим худший вариант и назовем его «абы как свалка». Туда везут все подряд: старые башмаки, банки из-под краски, гнилые помидоры, сломанный шифоньер и пластиковые стаканчики. «Абы как свалки» сделаны кое-как: без изоляционного покрытия на дне, без отвода фильтрата, без сплошного забора, без весового контроля, без пересыпки отходов грунтом от возгорания – в общем, без минимальных мер экологической безопасности.

«Абы как свалка» – это мощный химический реактор. Но не такой красивый и точный, как в университетских лабораториях. Скорее, он похож на экспериментальный котел сумасшедшего ученого: мы не знаем, что и в каких количествах смешивается там каждый день. Мы не знаем, как эти субстанции взаимодействуют друг с другом. Мы не можем точно предсказать, что получим на выходе. Понятно только, что ничего хорошего.

«Абы как свалка» отравляет жизнь двумя главными побочными продуктами: фильтратом и свалочным газом. Фильтрат – это жидкая дрянь очень разнообразного состава. Он может быть таким: дождевая вода, ртуть из градусника, прокисшее молоко, конденсат с пластикового пакета из-под рыбы и ацетон. Или вот таким: сок из яблочного огрызка, остатки шампуня, размокшая старая гуашь и клей ПВА. И это если на свалку тайком не свозят промышленные отходы. Все это пахнет хуже, чем забытый на месяц в холодильнике сырой фарш (не пытайтесь повторить). Если перевести эти «рецепты» на язык химии, получится смесь алифатических, ароматических и хлорированных органических растворителей, соединений мышьяка, фосфора, бора, аммонийного азота, и тяжелых металлов: бария, хрома, свинца, меди, железа, никеля, свинца и титана. Некоторые компоненты фильтрата остаются в окружающей среде очень надолго. Например, по некоторым подсчетам, период стабилизации хлоридов в составе фильтрата – 837 лет, железа – 200 лет^[14]. Утечка фильтрата – основной фактор воздействия свалок на геологическую среду. Если на дне свалки нет изоляционного покрытия, эта ядовитая жидкость просачивается в почву и попадает в грунтовые воды, с которыми может добраться достаточно далеко. Например, «на крупном полигоне “Щербинка” Московской области ореол загрязнения грунтовых вод распространился на площадь около 1 кв. км с превышением ПДК по ряду компонентов в 100‒130 раз», отмечается в статье исследователей из ВИНИТИ РАН^[15].

Свалочный газ – это биогаз, который выделяется при разложении органических отходов: пищи, бумаги и др. Он состоит в основном из метана (CH₄) и углекислого газа (СО₂), но есть и другие компоненты: азот, сероводород, прочие летучие органические вещества. Процесс его образования начинается в куче мусора при доступе кислорода: аэробные бактерии расщепляют молекулярные цепочки углеводов, белков, липидов, из которых состоят органические отходы. На этом этапе образуются углекислый газ и азот. Когда куча утрамбовывается под весом нового мусора, доступ кислорода прекращается. И в дело вступают анаэробные бактерии. Они превращают остатки органики в кислоты и спирты. В результате все новых процессов с участием разных бактерий формируется подходящая среда для образования метана. За несколько лет упокоения на свалке содержимое наших мусорных ведер образует следующую смесь: 45‒60 % метана (по объему), 40‒60 % СО₂ и 2‒9 % других газов, например соединений серы. Впрочем, в зависимости от состава мусора добавки встречаются самые разные: алканы, ароматические углеводороды, терпены, спирты и кетоны, соединения хлора – ученые насчитали их больше ста^[16].

Через толщу отходов и защитных слоев грунта этот газ просачивается в атмосферу и разлетается далеко за пределы полигона. Свалки – крупнейшие в мире системы по производству биогаза. С их поверхности он поступает в окружающую среду с гораздо большей интенсивностью, чем естественные газы от почв и болот. Ежегодно по всему миру «абы как свалки» выбрасывают в атмосферу десятки миллионов тонн газа. В этом нет ничего хорошего. Метан взрывоопасен, легко воспламеняется и входит в число парниковых газов. Сероводород воняет. Оба вызывают отравления.

«Абы как свалка» – это поле проигранной нами битвы. Она занимает территорию, на которой мог бы находиться лес или парк. Мусор отравляет жизнь нескольким поколениям мышей, белок, рыб, птиц и людей, живущих по соседству. Такая свалка лишает резину, пластик, бумагу, стекло и органику шанса на реинкарнацию. Закопать здесь врага – худшее, что можно сделать на этой войне в XXI в. Такие решения делают мусор всесильным.

И тут у меня для вас плохие новости. В России 98 % всех отходов отправляются именно на «абы как свалки». Они занимают площадь 4 млн га^[17]. Это примерная площадь озера Байкал, Бельгии или 65 млн дачных участков площадью 6 соток. Мы проигрываем.