В лесу, на море, в небесах. Подлинная история избушки на курьих ножках

Летучий корабль

Весной это было. Весной, когда возвращаются с юга птичьи стаи. Стояла избушка, дверь раззявя, и смотрела, как пролетают высоко-высоко гуси-лебеди. А баба-яга на поляне выбивала пыль из половиков, развесив их на таком удобном чурбане. Потому что даже бабам-ёгам иногда надоедает, что в доме стоит пыль столбом, и приходит в голову заняться, наконец, генеральной уборкой.

У избушки крепко щемило сердце – так хотелось подняться над землей и улететь вслед за птицами. Всей душой тянулась она к тонкой ниточке в небе, и та словно ее услышала – от стаи отделилась точка и начала снижаться, вот уже видны очертания, вот уже белый лебедь кружит над самой крышей, призывно крича, вот взмывает он обратно в глубокое синее небо, и легкое перышко из крыла опускается на крышу избушки. Хочет избушка вздохнуть – а не может. Сперло дыханье у избушки, и рождается неодолимое желание немедленно бежать на реку смочить курьи лапки ледяной водой. Крепится избушка, понимает, что не к лицу ей такие выкрутасы, а мочи нет. Вот и рванула изба к берегу.

– Куда ты! Стой, скаженная! – Кричит баба-яга, но все напрасно: избушка улепетывает со всех курьих лап. Бросила старуха половики, подхватила юбку обеими руками и рванула вслед за избой. Смотрит: а та уже по самый порожек в воде бултыхается, и происходит с ней что-то странное – волшебное что-то происходит с избой. Бока ее выгибаются, вытягиваются и превращаются в продолговатый остов; курьи лапы сдвигаются по сторонам и обращаются в сизые, словно голубиные, перья; крыша встала дыбом, истончилась … не крыша это больше, а белые паруса. Миг – и нет избушки, а плывет по реке красавец корабль.

Баба-яга не долго думала – прыгнула на палубу, а корабль несется на всех парусах по водной глади, набирает скорость, скользит уже по самой поверхности, вот уже и над поверхностью скользит, вот уже летит, вот уже над самыми высокими деревьями поднялся – сбылась избушкина мечта, и все нутро у нее поет. И тут баба-яга заплакала. В первый раз заплакала с тех пор, как с избой повстречалась. Текут соленые обильные слезы по ее морщинистому лицу, а на лице сияет улыбка. Случаются еще на свете чудеса, которые не зелья колдовские да не заклинанья ведьминские сплетают. Случаются самые настоящие, взаправдашные чудеса, чистые, как весеннее небо!

Понимает это баба-яга, и словно пузырь раздувается у нее в душе, пузырь одновременно боли и радости. Закрыла старуха лицо руками и зарыдала в голос. Вдруг слышит – летучий корабль что-то напевает ей приветное. Отняла ладони от лица – а ей ушат воды под самый нос подставлен, и отражается в том ушате не крючконосая старая карга. Прежняя смуглолицая девушка отражается в нем. Нос, правда, длинноват. Но вполне себе можно жить с таким носом. Скинула Аленка душную кацавейку, подоткнула юбку, так что стали видны стройные колени, да и встала у штурвала.

Тут и кончается подлинная история избушки на курьих ножках и начинается… Что-то новое начинается, ребята. Неизведанное что-то.

Часть вторая
Первое путешествие

Прощальный взгляд на покинутый лес

Летучий корабль летел все дальше, Аленка стояла у штурвала и назад не оборачивалась. Корабль тоже вниз не глядел, всем своим новым стройным телом отдаваясь полету.

Не кажется ли это тебе несправедливым, любезный читатель? Все-таки не день, не два, да даже и не сто лет, а без малого двести лет провела бывшая баба-яга тут. Пользовала лесных жителей, собирала травы, ссорилась с соседкой с Черного болота, ягой, кстати сказать, куда более старой и правильной. А теперь вот улетает, не оглянувшись. Улетает и не видит, что вслед ей тянутся, словно тонкие нити, слишком тонкие, чтобы удержат, взгляды от сотоварищей.

Вот группа леших, опершись на дубины, грустно качает головами. Где еще найдешь такую медовую водицу с донником и липовым цветом, какой их яга от всяких болезней потчевала? – если внутрь ее принять, пропадает грусть-тоска, ноги сами в пляс идут; если намазать рану, враз затянется; если по весне полить ею макушку, зазеленеешь весь и словно омолодишься. Рядом с лешими сидит грустный медведь – хоть и животина бездушная, а тоже тоскует. Сколько заноз ему яга из лап повытаскивала, и не сосчитать.

Водяной в окружении водяниц и водянчат машет вслед Аленке полупрозрачной рукой. Хорошая была яга, бескорыстная. Не за рубли и жемчуг старалась, а по доброму соседству.

Шишиги да кикиморы, те просто навзрыд рыдают. Не к кому больше прийти вечером, чаю попить, пряником закусить, о новостях потолковать.

И даже древняя злая яга с Черного болота не радуется, что ей новая клиентура подвалит.

– Ишь ведь, – шепчет она узким ртом, в глубине которого сверкает железный зуб. – Баба-яга она была фальшивая, а колдунья оказалась настоящая. Ну, что ж, добрый путь!

И все, провожая взглядами летучий корабль, дружно повторяют: "В добрый путь!"

Навигация

Летит, стало быть, летучий корабль на всех парусах. Хотя почему корабль? Избушка крылья и паруса себе, конечно, отрастила, но пола не меняла. А пол у нее самый распрекрасный – женский пол. Что же делать? А, поняла…

Летит, стало быть, летучая ладья на всех парусах и думает себе, что она летать умеет. Но закавыка в том, что летать-то она пока умеет только прямо. Время же для полетов стоит самое опасное – весна, пора птичьих перелетов. А птицы – народ упрямый. У них как настроен навигатор на сторону нужную, так они и летят, каждый год одним маршрутом. И менять его не намерены. И в сторону сворачивать перед летучей ладьей – тоже.

Но Аленке и тут повезло. Наткнулась она сразу же не на каких-нибудь щипачих гусей или галдящих скворцов. Наткнулась она на аистов, птиц миролюбивых и солидных. Вожак облетел ладью, дивясь на такую невидаль, и ворчливо сказал:

– А стоп задний ход ты давать, что, не умеешь?

–Нет, – чистосердечно призналась ладья.

– А полрумба налево? – продолжал аист, который лето проводил на северных морях и был большой знаток корабельного дела.

– Что такое полрумба? – смутясь, прошептала ладья.

Аленка тоже ничего не понимала, кроме того, что нарвалась на знающую птицу, поэтому вежливо сказала:

– Уважаемый аист, может, научите нас, что такое "полрумба"?

– Вот еще, времени и так в обрез – зима подступает. А вот, что я тебе скажу, девка, нужна тебе навигацкая школа.

– Где ж я найду такую?

– А в городе Питере. Только деньгами запасись, потому что не зря говорят: "Хорош город Питер, да все бока вытер".

– Спасибо, уважаемый аист, за науку, – поклонилась в пояс Аленка, – может, заодно подскажете, куда лететь?

– Да тут все прямо, не сворачивая. За день доберетесь.

Якорный, маячный, канальный

Аленка не дура была, чтоб прямо так, с бухты барахты на столицу России стрелой сверху падать. Вот она я, а вот и моя летучая ладья, здрасьте вам. Небось их обеих сразу тогда в Кунсткамеру наладят. Про Кунсткамеру Аленка знала от боярских женок-дур, которые по франсе говорить научились, а все равно к ней в лес на поклон бегали.

Так что Аленка опустила ладью на воды широкой Невы и по ним уже добралась до самого порта. А там их уже встречает ялик и какие-то знаки подает. С трудом ладья сообразила, что надо плыть за яликом след в след. Ну, и добрались благополучно до причала. Только якорь бросили, а на корабль уже делегация заявилась. Все в мундирах, все важные чиновники. Один санитарный досмотр учинил – смотрит, нет ли на ладье заразы какой. Другой ищет контрабандные товары, чулки там шелковые и духи французские. Третий требует капитана. Понятное дело, Аленка им не годится, да еще и поминают что-то про "бабу на корабле". Ну, да глаза отвести недалекому служащему – не трудное дело. И вот уже он уважительно пожимает руку Аленке и начинает выписывать квитанции.

А там! Якорный сбор, канальный сбор, маячный сбор, лоцманский сбор… Аленка половины слов не понимает, а только набралось этих сборов на 187 рублей серебром, и внести их надо в кассу порта до завтрашнего полудня.

Как ушла делегация, села Аленка думу думать. У ней серебра пока хватает, но если так дело пойдет – надолго не хватит. Думала-думала Аленка да и придумала. Было у нее зелье одно – волосы на плеши растить. Она его почечуй-травой сдобрила, фосфору ложку туда добавила. Потом взяла герань – у ней герань в горшке на окне стояла, подарок одной поповны, – выдрала куст из земли, а наместо куста положила серебряную монетку. И что бы вы думали? Наутро растет в горшке кудрявое дерево, все заместо листьев увешанное серебряными рублями. Хватит теперь расплатиться с властями, и на жизнь в хорошем городе Питере хватит.

Только я вот что вам, ребята, по секрету скажу. Вырастить так можно только настоящие золотые или серебряные монеты. А если тот же фокус с ассигнациями проделать, то дерево вырастет. Но вместо листьев на нем будут расти страницы Уголовного Кодекса. Вот такое волшебство.

Пачпорт

Аленка в порту потолкалась, знаний поднабралась, вернулась к ладье и села готовиться. Перво-наперво состригла свои русые косы, потому как очень неудобно перекидываться в парня, если у тебя косы. Потом взяла сундучок, набила всякой мужской одеждой, какую загодя купила, в основном, бельем, подштанниками да фуфайками, потому как форму выдадут. Денег взяла, да уже не серебром, а ассигнациями – поменяла серебро в Государственном банке. Осталось дело за малым – надо пачпорт себе сделать.

И тут Аленку взял страх. Пачпорт – документ важный. Сработать его, конечно, можно – не велика наука, но все же это преступление получается. Совестно Аленке на такое дело идти. Ну, да ладья тоже не зря в порту стояла, наболталась с портовыми крысами да чайками вдосталь.

– Ты чего, – шепчет Аленке, – разнюнилась? Это же не честная деревня, это город Питер. Тут почитай каждый третий с подложными документами ходит. Кто ордена фальшивые носит, кто рекомендательные письма подделывает. Сидит какая барыня расфуфыренная в театре, всем говорит, что она итальянская графиня, а сама-то, тьфу, даже выговорить стыдно, кто такая! Да ты, Аленка, их всех в сто раз чище будешь. Делай пачпорт, не бойся.

Ну, сделала Аленка пачпорт. Сделала еще письмо просительное, от опекунов вроде. "Сиротой уж я была, – вздохнула Аленка, – знать, и здесь придется сиротой остаться".

Договорилась с избушкой, как ей знания полученные будет передавать. Не то, чтобы очень сложное это дело, но и не простое. Вода, она ведь во всей почве, во всякой земле присутствует. Стало быть нашепчет Аленка на воду навигацкие секреты, да и выльет ту воду во дворике. А вода уже свои ходом до Невы-реки весть донесет, а там и до летучей ладьи.

Тяжело в учении

Ох, и тяжело Аленке пришлось в этом самом Морском Кадетском корпусе! Оказалось, что попасть туда – дело плевое, а вот выучиться! По правде сказать, Аленку, может быть и вытурили бы со второго месяца, да пошла она непросто на обучение, а на свой кошт, то есть платила за год аж целых 850 рублей ассигнациями. А потом уже стала показывать такие успехи в астрономии и химии, что учителя полюбили незадачливого кадета и стали помогать ему в особо неподдающемся предмете – математике. Да и Аленка приналегла, все вечера с книгой сидела. Очень уж ей надо было морскую науку превзойти!

Друзей вот только она себе не завела. И то сказать – как двухсотлетняя ведьма станет дружить с юношами, в которых кровь гуляет и веселья просит? Никак это невозможно. Так что три года Аленка провела практически одна, за что и получила прозвище у одноротников "сыч". Однако сыча не обижали, потому что он был все-таки парень неплохой, всегда помогал и делом, и словом, а когда и деньгами.

Ладья тоже зря времени не теряла. Во-первых, училась всему, что Аленка через воду посылала. Во-вторых, собирала разные слухи и сплетни. И вот как-то встретила она старую облезлую судовую кошку, рассказавшую ей, что она не первый летучий корабль, который кошка эта видит. И по слухам, корабли эти вылупляются из яиц, как птицы, но сами яиц не несут. "Загадка!"– сказала старая кошка. "Тоже мне загадка, – подумала ладья, – Вот оно, оказывается, в чем дело. Видно, я с самого начала должна была стать летучей ладьей, да что-то не заладилось. Хорошо хоть потом выправилось."

Так в заботах и учении прошло три года, и нелюдимый кадет, прозванный сычем, окончил корпус. Не буду врать, что с отличием, но в первую сотню попал. А аттестат ему, между прочим, подписал сам Иван Федорович Крузенштерн.

Скворец

Вообще-то ладья теперь стала ученая и могла многое без Аленки. Могла сама курс проложить, сама паруса поднять, сама якорь отдать и даже вытравить (хотя на что в воздухе якорь). В общем, знала она о судоходстве все то же, что и Аленка. Но ладья крепко стояла за порядок. Положено, чтобы у корабля капитан был, значит, и у летучей ладьи капитан быт должОн. А кто на такое дело годится лучше Аленки? Знамо дело, никто.

Кроме того, на стоянке в порту ладья узнала, что кораблю положены крысы и кошки. Крысы сами по себе приходят, а кошек заводят специально, чтобы крыс в строгости держать. Но крысы летучей ладьи забоялись. Если что, если хлобыстнется она с высоты страшенной, то все – конец крысиной жизни, и не спастись никак. К тому же на летучей ладье провианту мало – только для Аленки. Съедят крысы весь запас за неделю, а потом чем живот набивать прикажете? В общем, как ни уговаривала ладья крыс, они не согласились. Самое удивительное, что не согласились и коты. Ни один, даже самый завалящий, портовый кот не согласился сменить свое вольное морское житье на полеты. А та самая старая облезлая кошка даже философию подвела:

– Есть, ладья, такая штука – призвание. Уж ты-то понимать должна. Ты призвана летать по небу, а я – плавать по морям.

Так что не завелось никакой живности на ладье. Об этаком непорядке она и рассказала Аленке, когда та, поздоровевшая и еще более смуглая, чем обычно, явилась с сундучком на борт после учения.

Аленка выслушала ладью, потом с трудом (потому что привыкла за три года быть парнем) перекинулась обратно в девушку и постановила:

–Крыс на моем корабле не будет. А заведем мы себе птицу, – взяла из заначки пару серебряных монет и пошла на Сенной рынок. Там купила себе скворца и заодно наложила заклятье на цыганенка, который ей в карман залез. Не мог цыганенок с той поры воровать, совсем не мог. Да и не хотел. А хотел ковать из металла разные цепочки, медальоны и всякую скань кружевную делать. В общем, стал он цыганским ювелиром. Но речь сейчас не о нем, а о скворце.

Утром, покормив скворца, приготовились Аленка и ладья его песни слушать. А он не поет. Может, думают, ему солнышка не хватает? Вынесла Аленка клетку на палубу и поставила на носу. Чайки мимо летают, дразнятся, а скворец только смотрит тоскливо. Ну, да не зря ведьма столько лет в лесу жила. Подобрала она вылетевшее из крыла скворчиное перышко, понюхала его, верхнюю губу им пощекотала и враз узнала всю его историю. Был он свободной птицей, только прилетел на Елагин остров, только собрался гнездо вить для своей любимой скворчихи, как его поймали в силок да и потащили на рынок.

Отворила Аленка дверцу клетки и говорит скворцу особым голосом:

– Лети домой, да больше в силки не попадайся.

И ладья ей вторит, и ветер гудит в мачтах:

– Лети домой.

Вспорхнул скворец да и был таков.

***

В этот же вечер ладья взбунтовалась.

– Да что ж такое, – скрипели все ее доски, – раньше я не умела летать. А теперь умею, но не разрешают. Сколько можно в этом порту стоять? Хочу мир повидать! Хочу винторогого зверя индрика и горбатого верблюда повстречать! Хочу с мудрыми совами разговоры вести!

Аленке-то, конечно, тоже летать хотелось. Но было малость боязно сразу становиться капитаном, да еще капитаном без старпома, без боцмана, да и заодно без матросов. Заместо всего этого нужного народа у нее только одна летучая ладья, правда, разумная и ученая. Так ведь вот же она ведет себя неразумно, вот же она расходилась и расшумелась. И тут на Аленку что-то нашло. Выхватила она кортик, который за время учения привыкла носить на левом бедре, и вскричала громовым голосом:

– Бунт на корабле!

И ладья притихла, такой это был голос. Настоящий капитанский голос.

– Завтра снимаемся с якоря, – уже тише сказала Аленка.

Наутро пошла она в портовую контору, отвела там всем глаза, опять заплатила кучу сборов, взяла себе лоцмана и благополучно вышла в Финский залив. А там уже разогналась ладья, выпустила из бортов стосковавшиеся по полету крылья и взлетела.

– Куда курс держать будем? – спрашивает у Аленки.

– Держи курс на юг, в древнюю страну Месопотамию. Там тебе и зверь индрик, и верблюды двугорбые, а то и об одном горбе, и львы, и леопарды, и даже слоны.

Ух ты! Даже дыхание сперло у ладьи. И набирая скорость, она направилась на юг.

Призрак

Летит ладья с Аленкой над Средиземным морем. Не одна летит – с пассажиром. Старый морской орлан с северного берега моря решил посмотреть, какова жизнь на южном берегу. Угнездился на мачте вместо впередсмотрящего и, естественно, вперед смотрит.

– Корабль! – кричит. – Справа по борту еще один летучий корабль!

Аленка чуть ртом муху не словила, такая невидаль. Сколько дней они уже летают, а других таких же кораблей не видывали. Только странный это какой-то корабль – парусов не видно, крыльев тоже, только что-то мерно вздымается и опадает по бокам, будто судно дышит.

Подошли ближе, а это галера. Мачта у нее только одна, и на ней узенький парус болтается. "Для маневров", – смекает Аленка. А по бокам два ряда весел гребут. На носу же той галеры нарисованы два глаза – по одному с каждого борта. И нет на том корабле ни единой живой души. Что-то зябко стало Аленке, да и ладье поплохело. А орлан кричит надрывается:

– Полный вперед!, – раскомандовался, вишь.

Тут и Аленка крикнула:

– Полный вперед!

Миновали страшную галеру, оставили далеко за кормой, да и вздохнули дружно.

– А вы знаете, кто это был? – спрашивает орлан, – это ж сам летучий данаец.

– Кто? – скрипит обомлевшая ладья.

Аленка, хоть и не зря античную историю в кадетском корпусе изучала, тоже шепчет удивленно:

– Кто?

– Да вот, значит, как Одиссей рассорился с Посейдоном и стал скитаться по морям, и никак не мог попасть на родной остров Итаку, причалил он как-то к берегам лотофагов. Его люди сошли на берег, и лотофаги угостили их семенами лотоса. Тогда данайцы забыли дом, родных и хотели только вечно жить с лотофагами и вкушать лотос. Одиссею, конечно, удалось увести друзей обратно, но не всех. И тогда он оставил один корабль у берега, чтобы, если оставшиеся данайцы одумаются, они могли вернуться. Однако никто не /вернулся. Долго проплывавшие мимо видели ту галеру, покинутую на берегу. А потом она исчезла. Думали – сгнила или пустили на дрова. Да только с тех пор среди летучих кораблей появилась легенда. Что ходит по небу призрачная галера, и нет у нее ни капитана, ни хозяина. А кто встретит ту галеру, тому предастся проклятье Одиссея – никогда он не вернется на родину.

Ладья затряслась от страха. Аленка же подмигнула орлану и сказала беспечно:

– А все-таки, если не изменяет мне память, Одиссей вернулся на Итаку. И жена, и сын его были живы и здоровы, – и усмехнулась.

Все дело в том, любезный читатель, что орлан и ладья были суеверными и верили в проклятье. А Аленка суеверной не была, и вообще ни бога, ни черта не боялась.

В пути

Морской орлан, хоть и рвался посмотреть на южное побережье Средиземного моря, там не остался. Он заставил Аленку отдать якорь в каком-то заливе, целый день летал-охотился-играл, а потом вернулся недовольный и сказал:

– Все одно и то же. Ничего нового.

– Как ничего нового, – возмутились хором ладья и Аленка, – тут и люди другие, и обычаи.

– Рыба тут та же, – отрезал орлан. А потом философски заметил: – Что в жизни важнее рыбы?

Аленка с ладьей не нашлись, что ответить. Так и пришлось им до самой Месопотамии лететь с пассажиром на борту. Орлан летел быстро, но ладья развила такую скорость, что угнаться за ней он не мог. Поэтому время от времени требовал приземлиться и охотился на рыбу, а то и на мелких птиц. Кстати, пассажир он был не бесполезный. Знал уйму морских баек, разбирался в человеческой природе, и именно он присоветовал Аленке сделать ладью и всех ее обитателей невидимыми.

– А то народ тут необразованный. Примут еще за дэва какого-нибудь. А если и за ангела примут – никакого в том счастья нет. Потому что есть у них поверье, что перо из крыла ангела лечит все болезни и приносит великую силу своему обладателю. Общиплют и тебя, и меня, – стращал он ладью.

И Аленка решилась. Рецепт зелья невидимости она давно знала, ингредиенты на борту были, сварила, остудила и пошла борта ладьи промасливать. Мажет квачом щели между досками и болтает с орланом.

– Скажи-ка, не встречал ты где зверя индрика?

– Нет, – говорит орлан, – не встречал и не слыхал. Может, его и вовсе не существует, может, выдумки все.

– Слышала, – поддразнивает Аленка ладью, – летим мы зверя индрика посмотреть, а, может, его и вовсе нет.

– Есть, – убежденно отвечает ладья, – белый, как снег, с витым рогом, страшный в ярости, любезный в милости. А покорить его может только честная девушка.

– Ну, тогда, – говорит Аленка, – надеюсь, что я достаточно честная.

И летят они, невидимые, дальше.