Городские легенды

– Слушай, а если прыгнуть в тоннель, откуда приходят поезда? Прыгнуть и дать дёру по шпалам!

– Пытались, – ответил Шал с грустной улыбкой, – да на котлеты пошли. В том тоннеле полно ночных. Даже днём.

Тут кто-то неслышно подобравшийся сзади схватил Юма за шиворот.

– О побеге разговор вести вздумали? – угрожающе произнёс чей-то знакомый голос.

Хорошенько встряхнув, вожак городовых развернул подростков к себе лицом.

– Приблудный! Я так и думал. А ты-то, Безропотный, – он укоризненно поглядел на Шала, – тоже туда же? В Умный Дом шагом марш! Оба.

Шал зажал в руке талисман.

– Стой, начальник, – на плечо вожака легла пухлая мозолистая рука. – Не они это говорили. Я рядом шёл. Видел.

Шеф!

– А не врёшь, толстяк? – городовой прищурил мелкие глазки.

– Клянусь.

– Ну смотри у меня, – он с неохотой отпустил воротники. – Если соврал – не попасть тебе в поезд.

* * *

Радость по поводу счастливого избавления длилась недолго. Ещё до обеда с вожаком пришлось свидеться снова, когда он в сопровождении трёх полицаев явился в мастерскую жестянщиков. Из-за его спины вынырнул конопатый огородник и ткнул чумазый палец в сторону Юма и Шала.

– Вот эти двое.

– Сколько верёвочке ни виться… – вожак потирал руки. – В Умный Дом их! Быстро! И толстяка прихватите.

– Сука! Ты же поклялся! – Юм бросился на огородника.

Не дотянулся. Двое полицаев схватили его и умело заломили за спину руки.

– Люди – дерьмо! – Юм брызгал слюной. – Никому нельзя верить.

– А за ругань отдельно получишь, – ухмыльнулся вожак.

* * *

Умный Дом назначил нарушителям наказание. Шефа перевели в разнорабочие. Юма и Шала определили в падальщики – одну из самых презираемых каст Чистого города, на чьих плечах лежала жуткая работёнка – собирать трупы тех, кого растерзали ночные.

* * *

Падальщики вставали первыми. В мозглых утренних сумерках по пустым ещё улицам громыхала, поскрипывая ободьями, скособоченная телега. Телегу, схватившись за оглобли, тащил Юм. Пристроившийся позади Шал подталкивал её на подъёмах.

– А может случиться так, что мы никого не найдём? – спросил Юм.

– Не знаю. Я падальщиком не работал. Первый раз по твоей милости горбачусь, – буркнул Шал.

– Не хнычь. Может быть, обойдётся.

Не обошлось. Уже за следующим поворотом их ждал первый покойник. Парнишка, раскинув руки, лежал прямо посереди мостовой. Ни увечий, ни крови. Если бы не синюшная борозда на шее да стеклянные пустые глаза, можно было подумать, что просто чудит пацан – развалился по центру улицы, словно на пляже.

Юм побледнел.

– Удушили беднягу, – констатировал Шал, движеньем ладони закрыв убитому веки.

Погрузив тело и укрыв его мешковиной, они покатили повозку дальше.

– Неправильно нас падальщиками называть, – вдруг сказал мрачный как туча Юм.

– А как правильно? – удивился Шал.

– Чистильщиками.

– Почему?

– Я фильм видел, «Чистильщик» называется. Про мужика, который похожей работкой занимался.

– А что такое фильм? – не понял Шал.

– Узнаешь, после того как на поезде своём отсюда уедешь, – огрызнулся Юм.

Следующей жертве повезло меньше. Парня насадили на обломанный сук дерева, как кусок мяса на шампур. Борясь с подступающей тошнотой, пачкая кровью робы, они сняли несчастного с ветви.

– Пилу надо было взять, – пробормотал Шал.

– И башку тебе отпилить, – прошипел Юм.

– Я-то здесь при чём?! – вознегодовал Безропотный.

– Всё готовы стерпеть, овцы.

– Тихо! – Шал взглядом показал на ближайший дом.

Апофеозом рабочей смены явился третий убитый. По нему будто бы прошёлся каток. В луже чернеющей крови лежал набитый костями мешок. Из пролома в раздавленном черепе пучилась ало-серая мозговая ткань. Юма вытошнило. Шал закусил до крови губу.

Жуткий груз надлежало доставить на вокзальную кухню.

– Хороший улов! – парень в белом поварском колпаке откинул мешковину. – Эй! – крикнул он подручным. – Забирайте сырьё – и в разделочную!

Лицо шатуна стало багровым. Тело била мелкая дрожь.

– Да, – тихонько сказал Шал, – поварам ещё хуже.

Юм бросил на него испепеляющий взгляд.

– Представляешь, они же сейчас их потрошить будут, мясо с костей снимать, перемалывать… Я б не смог.

Это было последний каплей. Юм рванулся с места и побежал.

– Ты куда? – кричал вслед ему Шал. – Робы ведь надо стирать! Сушиться…

Он бежал. Переходил на быстрый шаг и снова бежал. Он сможет найти место, откуда вошёл в этот город. Он выберется. Вот здесь его схватили городовые. Или не здесь? Да нет, здесь. Вот чахлое деревце. Вот двухэтажный дом с краповой черепицей. Ещё метров сто по прямой, потом повернуть направо, и…

Снова дерево. Снова краповый дом. Как же так? Может быть, надо свернуть налево?

Опять проклятое дерево. Опять чёртов дом. Город не отпускал беглеца, водил заколдованными кругами. Беззвучно смеялись дома. Не уйдёшь, шатун! Отсюда дороги нет.

* * *

Он вернулся домой под вечер. Голодный, измотанный и раздавленный.

– Ты где шатался? – испуганные глаза Шала лезли на лоб.

– Гулял, – бросил Юм.

– Я тебе холошки припас, поешь, – Шал показал на стоящую на столе миску.

«Холошки ему?» – разнеслось вокруг.

Стол подпрыгнул. Миска со звоном брякнулась об пол. Свисающие с люстры цепи, как змеи, потянулись к Юму. Оплели ноги. Рванули кверху. Шатун, очумело размахивая руками, повис вверх тормашками под потолком.

«Бежать он собрался!» – рокотал дом.

Невидимая и сильная рука принялась раскачивать подвешенного, как маятник. На максимальной амплитуде влепила его тело в нишу между окон. Стены ниши сошлись, зажав Юма с обеих сторон. Захрустели кости. Перехватило дыхание.

«За такое я ночевать не пускаю, но, – голос дома стал тише, – учитывая, что новичок, прощу. Проведёшь ночь в нише. Поспать тебе в таком положении вряд ли удастся. Зато удастся подумать. Так думай, шатун!»

* * *

Когда ранним утром, кляня туман, Юм и Шал обшаривали огороды в поисках трупов, до слуха их донеслось жизнерадостное посвистывание. Дунул ветерок, и в образовавшемся просвете, их глазам предстала неожиданная картина. Огородник, тот самый конопатый стукач, восседал на гладко отполированном пне, держа в руке леденец на палочке.

Он вовсе не испугался.

– А! Драчуны! Леденцом поделиться? – осклабился он.

– Леденцы в награду за донос выдали, – пояснил Юму Шал.

– Ещё и выходной предоставили, – добавил стукач. А вы, черви трупные, – конопатый противно заржал, – мертвяков своих в жопы целуйте!

Юм с размаху саданул огородника в челюсть. Тот сверзился с пня и завопил: «Убивают! Спасите!» Сейчас же час из тумана вывалились невесть откуда взявшиеся городовые. Шал сжал в кулаке талисман.

Одного из полицаев Юм знал. Это был белобрысый парень со шрамом над бровью.

– Руки за спину! – приказал он Юму. – В Умный Дом доставлю нарушителя лично, – он обращался к помощникам. – Продолжать патрулирование.

– Теперь тебя ночные порвут! – крикнул огородник вслед уводимому шатуну.

* * *

На укрытой туманом площади городовой остановился. Придержал конвоируемого. Огляделся по сторонам и сказал тихонько:

– Слышь, браток, огородник – сволочь.

«Как и все вы», – подумал Юм.

– Короче, я ничего не видел, не слышал, – он расстегнул наручники. – Ты тоже. Иди.

– Ты где шрам заработал? – Юм разминал затекшие кисти.

– Твой предшественник наградил, – улыбнулся городовой. – Но я на него не в обиде.

Сказав это, он скрылся в тумане.

* * *

Нынешний ночью Юм видел продолжение сна. Девушку, образ которой по-прежнему размыт и неясен, травят всем классом. Месть ей – клевета. Кто-то украл у училки айфон. Его подбросили девушке в сумку. Все в школе убеждены, что воровка – она.

Она дома. Говорит, что хочет покончить с собой. Юм обещает ей привести предавшего друга – друга, что, побоявшись стать белой вороной, принял сторону одноклассников. Друг знает, кто украл айфон. Юм убедит его рассказать правду. Девушка обещает дождаться.

* * *

«Чистите! Делая чистым наш город, вы очищаете свои души!» – раздавался глас Умного Дома над площадью. Выходной с еженедельным «праздником» под названием уборка города. Юм с Шалом надраивали плиту под постаментом памятника «порядку и справедливости».

– А ну подошёл сюда! – в трёх метрах от Юма, сложив на груди руки, стоял вожак городовых.

– Чего ещё? – Юм отложил скребок.

– Огородник донёс, что ты бил его.

– Враньё.

– Руки за спину, и в Умный Дом шагом марш! – рявкнул вожак. – А ты, – он поглядел на Шала, – в повара пойдёшь. Лично Умный Дом об этом просить буду.

Шала заколотило.

Наползало облако хмари.

– Пожалуйста… только не это, – заныл Безропотный.

– Не унижайся, – Юм скосил на него презрительный взгляд.

– Заткнись, шатун. Твоё наказание будет страшным, – вожак доставал из-за пазухи шокер.

Их окутал туман.

Всё произошло очень быстро. Юм лягнул предводителя в грудь. Тот, заваливаясь в падении набок, приложился виском аккурат на один из острых шипов, обрамляющих постамент. Замер, лёжа ничком. На брусчатке разрасталась лужица крови.

– Теперь нам конец, – белый как мел Шал пятился назад от бездыханного тела.

– Бежим! – крикнул Юм.

* * *

Под прикрытием тумана они уходили на огороды. Упав на грядки, переводя сбитое бегом дыхание, Юм спросил:

– Что теперь будет?

– Тебя на ночь из дома… Меня в повара навечно… И поезда мне не видать, – прохрипел Шал.

– Значит, пропали? – шатун сжал кулаки.

– В седьмом районе есть выход. Пятно света.

– Чего? – Юм схватил Безропотного за грудки. – Объясни!

– Город разделён на семь районов. Наш – четвёртый, как раз посерёдке. В первом районе жизнь самая мрачная, а в седьмом она слаще всего. И там, говорят, есть пятно света. Если его отыскать, то…

– Что ж ты раньше молчал, сволочь? – взъярился Юм.

– Чтобы тебя не провоцировать. Потому что, может, всё это сказки.

– Откуда ты знаешь об этом?

Шал медлил с ответом.

– Ну!

– От прошлого шатуна. До тебя другой был. Я с ним почти год вместе прожил. Потому-то меня к тебе и приставили.

– Ох ты и мразь! Правильно, что не верил тебе.

– Умолчание – не обман, – вяло запротестовал Шал.

– Щас как вмажу, – Юм сжал кулак. – И где теперь тот шатун?

– Сгинул. Говорят, в Кривой Дом угодил.

– А ну говори, как в седьмой район попасть!

– Не выйдет, – Шал замотал головой, – все дома уже знают о нас. Они увидят. Городовые тут же нас сцапают. Вот только туман развеется…

– Нас так и так сцапают, дурень! Давай хоть попытаемся, пока туман не развеялся. Ну! Говори!

Шал остервенело поскрёб макушку.

– Есть один способ. Правда…

– Говори!

– Сегодня приходит поезд с новенькими. После обеда их построят в фаланги и начнут разводить по районам. Если мы сможем до вокзала добраться, если сможем смешаться с толпой, затесаться в фалангу, что ведут на седьмой, то, может быть, у нас будет шанс.

– Что ж мы сидим? – Юм вскочил на ноги.

Шал тоже рванулся было, привстал, но тут же снова опустился на грядку.

– Ты чего? – не понял его Юм.

– Друг… это… – Шал запинался. – Прости… но ты уже, считай, труп. Так меня только лишь в повара отправят, а если с тобой побегу – ночным скормят.

– Зассал, значит? – губы Юма скривились в уничтожающей улыбке презрения.

– Я не хочу умирать, – Шал опустил голову.

– Все вы здесь трусливые мрази, – шатун зло сплюнул. – Пердилы покорные, овцы и стукачи. Чтоб вас всех ночные тут разодрали! Будь вы людьми, пожгли бы дома эти сраные, наделали бы топоров с копьями – и в тоннель, на свободу.

– Я не хочу умирать, – глухо повторил Шал.

– Оставайся! Будешь кишки пацанам потрошить, их мясцо от костей отделять, котлетки лепить.

Шал завыл, но с места не сдвинулся.

– Говно ты раздавленное, – Юм развернулся и решительным шагом зашагал через грядки.

– Постой! – услышал он за своей спиной.

Шал, на груди которого болтался металлический кружок на цепочке, догнал его.

– Я с тобой.

– Откуда у тебя это? – Юм показал на талисман.

– Прошлый шатун подарил. Сказал, что это меня спасёт.

* * *

Погода смилостивилась над беглецами. Хмарь, укрывшая улицы пуховым одеялом, помогла добраться до места без приключений. Фаланга на седьмой уже отошла. Они едва успели пристроиться в хвост отряда, следующего до шестого района.

– Ничего, – сказал Шал, – оттуда недалеко.

Город оказался больше, чем думал Безропотный. Уже вечерело, а фаланга под окрики городовых всё мерила и мерила множеством ног нескончаемо длинные улицы. После того как она пересекла наконец границу шестого района, её остановили у широкого невзрачного здания, под карнизом которого значилась надпись: «ГОСТИНИЦА».

Опускалась ночь, которую ещё «неотсортированным» Умным Домом новичкам требовалось где-нибудь переждать. Их заводили по двое. И когда дошла очередь до Юма и Шала, гостиница вдруг взорвалась сиреной.

«Чужаки! Беглецы из четвёртого! Городовые! Схватить!» – завыло здание иерихонской трубой.

Повинуясь инстинкту, они бросились прочь, в надвигающуюся черноту, не понимая, на что себя обрекают. Осознание пришло минуту спустя, когда, переводя дух, они обнаружили себя посередине совершенно пустой, тёмной улицы – фонари в городе были не предусмотрены.

– Мы погибли, – голос Безропотного дрожал.

– Городовые по-любому нас бы из гостиницы выкинули, – ответил Юм.

– Что делать? – Шал вцепился в рукав шатуна.

– На звёзды взгляни. – Небо украсили кружева мерцающих бусин. – Первый раз их не из окна видишь.

– И последний, – вздохнул Шал.

– Не умирай, – Юм толкнул его в спину. – К седьмому веди.

* * *

Озираясь, прислушиваясь к каждому шороху, они шли мимо тёмных уснувших домов. Шли почти целую ночь. Никто не бросился на них, выпрыгнув из пугающей мглы, не удушил, не раздавил, не порвал на куски.

– А может, здесь нет никаких ночных? – спросил Юм.

– Может, и нет, – прошептал Безропотный.

В тот же миг за их спинами послышался свист, тихий, с шипением. Развернувшись, они увидели в десяти шагах от себя горящие жёлтые точки. Несколько пар жёлтых горящих глаз. Во тьме угадывались тела – гибкие и массивные. Словно большие кошки вышли на ночную охоту. Существа не спеша приближались.

– Бежим! – Юм рванул оцепеневшего Шала за шиворот.

Они не успели сделать и шага, как задрожала земля, будто бы по ней ехал танк. Из-за угла, перекрывая путь к бегству, выкатил… дом. Покосившийся, кривенький, с двумя тускло светящимися окнами на фасаде.

– Кривой Дом, – выдохнул Шал.

Жуткие кошки остановились, попятились. И тут же раздался бой далёких курантов, возвещая рассвет. Ночные прыснули в разные стороны, без следа растворившись в предутренних сумерках.

– Что встал? – Юм пихнул Шала в бок. – Путь свободен. Бегом!

* * *

Они уже неслись по улицам седьмого района, когда просыпающиеся дома один за другим начинали гудеть и вопить вслед бегущим: «Чужаки! Городовые, подъём! Изловить!»

– Скоро? – спрашивал товарища на бегу Юм.

– Да… Шатун говорил… Там пустырь должен быть, – отвечал, задыхаясь Шал.

Тут он споткнулся. Перелетел через голову.

– Чёрт!

– Поднимайся! – Юм тянул его за руку.

Они миновали последнюю улицу, завернули за поворот. И вот он – обещанный прошлым шатуном пустырь. Здоровенный. Покрытый бурьяном. У противоположного края, на границе с редким леском, светилась белая точка.

– Пятно света! – заорал Шал.

* * *

В нескольких шагах от пятна, которое оказалось кругом искристого, вращающегося воронкой белого света, стояла сколоченная из досок похожая на нужник будка.

– Ну, вперёд? – Юм поглядел на Шала.

Тот зашарил у себя по груди, нащупывая талисман. Талисмана не было.

– Проклятье! – Шал захлопал глазами. – Наверное, уронил, когда упал.

– Плюнь!

– Ты что? Без него нельзя! Я должен вернуться.

– Я с тобой.

– Стоять! – раздался скрипучий старушечий голос. Говорила будка. – Раз уж вы сюда добрались, заслуживаете снисхождения. Пусть один идёт. Второй останется здесь. Поговорит со мной. Скучно одной здесь стоять. Ослушаетесь – закрою проход.

– Я мигом! – Шал бросился по пустырю назад.

– Предаст он тебя, – проскрипел будка, как только Шал оказался достаточно далеко. – Сейчас городовых приведёт, чтобы его не казнили. А ты, дурачок, веришь.

– Заткнись, сортир старый, – огрызнулся шатун.

Через десять минут на краю пустыря показалась кучка людей. Все они были в чёрном.

– Что я тебе говорила? – будка разразилась скрежещущим смехом.

– Сволочь, – процедил сквозь зубы шатун и шагнул в круг.

* * *

Юм готов был проклясть всю вселенную, когда, побултыхавши в молочном мареве, его выбросило на до боли знакомую улицу. Та же брусчатка, те же чахлые деревца, те же набившие оскомину монстры-дома. Только деловито спешащие по улицам люди одеты не в синие робы, а в розовые. И это не парни – девушки.

Дома подняли тревогу незамедлительно.

«Пришлый! – выла вся улица. – Городовые, на выход!»

Здешние полицайки тоже носили чёрные робы. Он справился бы с девчонками, если бы не жезл-шокер у каждой в руках.

Очнулся он в местном Умном Доме. Его поставили на ноги. Руки в наручниках за спиной.

– Знаешь, что полагается пересекшему запретный порог? Лютая смерть, другим в назидание! – вещал громовым голосом Дом. – Это случится в будущие выходные, после уборки. А до того времени неделю проведёшь в заточении. Ожидание смерти – хуже, чем смерть.

* * *

Юма заперли в крохотной камере с колючими стенами, в которой не было даже матраса на голом полу.

В ночь перед казнью он увидел последний сон. Короткий и ясный. Предсмертная записка той девушки.

* * *

Ухожу. Не могу жить, когда в меня все плюют.

* * *

Перед самым пробуждением чей-то голос прошептал непонятную фразу: «семь кругов – семь районов».

* * *

На площади перед помпезным крыльцом Умного Дома был установлен эшафот со столбом, к которому привязали Юма. Площадь от края до края заполнилась людом.

– Преступившему порог – лютая смерть! – громыхал голос дома над головами.

– Лютая смерть! – вторили хором тысячи девичьих глоток.

– Нарушителю порядка – позорная гибель!

– Позорная гибель! – отозвалась площадь.

– Каждая из вас должна плюнуть в лицо опасному злу.

Площадь заулюлюкала.

– Найдётся ли из вас та, что готова спасти его? – вдруг спросил Дом. – Она может занять его место.

Из толпы вышла девушка и поднялась на эшафот.

– Так мы выявляем неблагонадёжных! – громыхнул голос Дома. Тащите второй эшафот!

Через минуту приказ был исполнен. Девчонку привязали к другому столбу. Началось наказанье позором. Жительницы города, проходя нескончаемой вереницей мимо приговорённых, плевали им в лица. Кто-то из них делал это с нескрываемым удовольствием, кто-то со злобой, а кто-то лишь имитировал плевок и отворачивался стыдливо.

– Выпускайте дневного! – скомандовал Дом.

Из парадного входа вырвалось чудище. Вихляющаяся белая тварь размером с быка, с крокодильей пастью. Поднялась на дыбы. Перед лицом Юма клацнули челюсти. Пахнуло зловонием.

Раздался девичий визг. Зеваки кинулись врассыпную. Грохоча по брусчатке, на площадь лихо вырулил Кривой Дом. С боков его, как гигантские руки, к эшафотам потянулась пара щупалец. Дневной, поджав хвост, шеметом бросился восвояси. Щупальца единым махом вырвали оба столба и бережно переправили их в открытую дверь.

* * *

Внутри чистой и пустой горницы Шал резал верёвки.

– Меня городовые схватили, когда я за талисманом пошёл, – объяснял он, орудуя тесаком. – А тут Кривой Дом. Хвать меня. Я думал, что всё, конец. А он говорит: через неделю друга твоего вызволять будем.

Дом, словно фрегат, катил по улицам города, разгоняя перепуганных вусмерть девчонок. Юм, сидя на полу из неотёсанных досок, вглядывался в лица Шала и девушки. Он готов был поклясться, что эти лица медленно, но верно меняются, приобретая знакомые черты.

– Что так смотришь? – спросил его Шал. – Не узнаёшь, что ли?

За Юма ответил Дом:

– Просто шатун что-то понял.

– Правда? – брови Шала вопросительно поднялись.

– Мы умерли, – сказал Юм. – Ты, Люба, убила себя.

– Люба? – переспросила девушка.

– А у тебя, Шапошников, – Юм поглядел на Шала, – случился анафилактический шок, когда ты к зубному ходил. Обидная смерть.

– Костя? – глаза девушки округлились.

– Тоже узнала? – Юм грустно улыбнулся. – Ты мне скажи, зачем спасать меня вылезла?

– Просто… – девушка заморгала глазами. – Я почувствовала, что должна.

– Значит, ты тоже что-то да помнила. Знаешь, Люб, – взгляд Юма кололся, – я ведь после этого верить людям перестал. И дело не в твоих ублюдках одноклассниках, а в тебе. Когда я уходил тогда, я ведь хотел этого привести, – он ткнул в сторону Шала, – друга твоего тогдашнего. Он ведь видел, кто айфон спёр. Побоялся против класса пойти, потому молчал. Предал тебя, короче. Я за ним пошёл, чтоб душу ему вытрясти, чтоб сознался он, рассказал. Ты обещала дождаться. Обещала! Я привёл его, а ты уже две пачки маминого седуксена выпила. Обманула…

Девушка уронила лицо в ладони. Шал опустил глаза.

– Ладно. Чего скуксились? Прощаю я вас. Узнать больше ничего не хотите?

– Костя, где мы? – Шал оторвал взгляд от пола.

– В чистилище. Когда я фильм «Чистильщик» гуглил, наткнулся на книгу «Чистилище» Данте. Почитал. Муть, конечно, но интересно. Так вот. Там семь кругов. Семь кругов – семь районов. Понятно? А памятник зелёному чучелу – это ж Осирис! Бог загробного мира египетский. Помните, по истории проходили? Только чистилище наше особое – для не совсем взрослых. Ты, Люба, попала сюда за самоубийство. Ты, Шапошников, за предательство. А я… я, похоже, попал в аварию и…

– А ты не должен был сюда попадать, – перебил его Дом. – Ты, как и я, – ошибка, неправильность в этом мире. Ничто не может существовать при полном порядке. Всё остановится. Мы здесь для того, чтобы нарушать правила. Чтобы не быть как все.

* * *

Вынырнув из густого тумана, Дом встал.

– На выход! – бодро приказал он своим пассажирам.

Юм узнал это место. Именно сюда его привезло такси. Теперь здесь стояло сразу три машины с шашечками на боку.

– Поторапливайтесь! – крикнул один из таксистов.

Юм взял девушку за руки.

– Мы вернёмся туда, откуда пришли? – спросила она. – Родимся заново?

– Да. Мы будем другими. И даже если встретимся, не узнаем друг друга, – по щеке шатуна скатилась слеза.

– Поехали! – рявкнул таксист.

Юм распахнул перед девушкой дверь.

– Садись!

Подошёл к Шалу.

– А ты не такая уж сволочь, Безропотный! – он хлопнул его по плечу.

– Спасибо, друг, – Шал снял с себя талисман. – Он и вправду меня спас. Пусть он будет твоим.

Две машины скрылись в тоннеле. Юм медлил. Он развернулся к Дому.

– Поезжай уж! – ухнул Дом.

– Спросить хочу, – Юм возвращался. – Те, кто здесь умер, возродятся в мире живых?

– Боюсь, нет, – отозвался Дом.

– Значит, отсюда можно уехать только на поезде?

– Не будет поезда.

– Значит, – Юм встал прямо напротив Дома, – только ты можешь вывести из этого города?

– Я и шатун. Сам я мало на что способен, – Дом вздохнул, как человек. – Кораблю необходим капитан, а дому хозяин.

– А где же твой прошлый шатун?

– Его срок истёк, – Дом вздохнул снова.

Юм думал о народце Чистого города. Достойны ли эти людишки – жалкие и трусливые, подленькие, вероломные – того, чтобы жить в лучшем мире? Дудки! В этом городе им самое место. Но перед внутренним взором его упрямо вставали белобрысый парнишка городовой, толстяк Шеф, лица девчонок, которые не плевали…

Такси настойчиво посигналило.

Юм махнул рукой.

– Поезжай, командир! Эй, Кривой! – он глядел Дому в окна и задиристо улыбался. – Открывай калитку! Будем шататься вместе.