Валентина задрожала, отгоняя непрошеные слёзы, но всё же всхлип вырвался наружу:
– Ну почему, почему человек? Разве мы мало пережили? Неужели не заслужили даже крохотного счастья? Почему нельзя было подождать пару сотен лет?
Женщина понимала, как эгоистично это звучит, но ничего не могла поделать. Столько лет выстраивать собственную семью, угол, где они могут затаиться, зализывая раны, и ради чего? Чтобы в один прекрасный день это разрушить собственными руками? Превратить свой дом в склеп? Ведь они не смогут жить дальше, осознавая, что убили Нину.
Их кровь для неё – парализующий яд, который проникая в свою жертву, медленно расползается по телу, постепенно отключая орган за органом, пока не доберётся до сердца.
Ей вспомнилось, как Коля случайно задел руку Данилы. Такое иногда случалось, когда оба мужчины внезапно тянулись одновременно к кастрюле, желая наполнить свои тарелки. В такие моменты всегда грубая брань срывалась с губ её сына, ведь он даже не старался скрыть свою ненависть к отцу.
Но в этот раз этого не было. Она заметила, как заалели на миг глаза парня, и пальцы сжались на деревянной ручке, но гнев быстро угас, очарованный голосом Нины, которая что-то вещала Натали.
Словно змея, пленённая факиром, Данила напрягся, вслушиваясь в текучую речь, стараясь не подавать виду, что ему интересны её рассказы.
А Натали? Их бедная девочка всегда любила всё странное, и потому человек идеально вписался в коллекцию малышки, взывая к природному любопытству.
Впервые на нежном, но холодном лице заиграло так много эмоций, отражаясь в больших, как у газели, глазах. Она больше не пряталась в своей скорлупе, а с интересом изучала происходящее. Ведь Нина – это не склянки с кровью и не трупы погибших животных, она была живая и по-детски непосредственна.
Как не полюбить это существо, когда знаешь, сколь короток его жизненный путь?! И пусть Натали, как и прежде, разбавляла отдельными фразами восторженную речь девушки, её лицо больше не напоминало посмертную маску, и всё благодаря их гостье.
Даже Катя и та хвостиком бродила за ней, потеснив брата за столом, не желая и там расставаться с новой подругой.
Что будет с её малышами, когда девушка умрёт? Не въестся ли сожаление в их мозг, следуя за ними по пятам, гложа изнутри и всячески отравляя реальность. Наверно, оно будет преследовать их, пока край не окажется так близко, что желание сорваться вниз пересилит долгую жизнь.
– Мы справимся, – рука опустилась на её волосы и начала растирать круговыми движениями затылок. – Алефтина сказала, что таково решение богини и нужно смириться.
«Слепое повиновение», – Валя была неспособна на это, на непоколебимую веру в то, что каждое решение несёт лишь благо их народу. Быть может, её статус был тому причиной. Тяжело склонять голову перед теми, кто раньше падал ниц перед тобой, даже если знаешь, что где-то в мире есть существо выше тебя, чьё могущество и вечность пропитало твой род.
Что будет, если Нина откажется подчиниться и решит сбежать? Как остановить этого ребёнка, зная, что её сопротивление приведёт только к ещё большим мучениям? Как уговорить, не пугая, и внушить смирение, не ломая волю? Ведь если ничего не выйдет, то ведьма разрушит личность, оставив лишь тело, способное выносить ребёнка, навсегда уничтожив то, что так привлекло её семью.
А как бы хотелось, чтобы это не произошло! Хочется подольше изучать девочку, запоминая оттенки глаз, забавные словечки, что Нина привезла с собой из города, всё то, что когда-нибудь Валя расскажет своему внуку, вспоминая о том, какая была его мать.
– Думаешь, как скоро они… – она сглотнула, не в силах вымолвить ни слова, ощущая, как внутренние противоречия сталкиваются в смертельном поединке, стремясь разрушить то, что не даёт успокоиться сердцу, – было бы хорошо, если б это произошло до того, как мы ей скажем. Иначе потом будет походить на насилие.
Она мечтала о внуке, о счастливом будущем, но… не желала принимать участие в судьбе Нины. Даже если от этого зависела жизнь целого племени, жертвовать семьёй не хотелось.
Тысячи против горстки – так шло испокон веков. Ценность народа превышало всё, так почему же её это так коробит? Почему её «не хочу» стремится перевесить общественное «надо»?
– Нет, – сразу опроверг супругу Коля, – Желание всегда обоюдно, ты же знаешь. И даже если её разум будет против, тело сдастся. Она не сможет долго терпеть. Рано или поздно они окажутся в постели, – его пальцы порхали вверх – вниз, пробегая вдоль тела змеевидной линией, – Костя может тянуть, пытаясь противиться влечению, но время лишит рассудка обоих, а потеряв контроль, он запросто разорвёт её в пылу страсти.
– Сколько им осталось?
– Не знаю точно, но не думаю, что больше месяца, – весь её мир сжался до тихого шёпота и неторопливого языка, который игрался с мочкой уха, обдавая горячим дыханием. – Будь он девственником, дал бы больше. Их невинность помогает тянуть время, колыхаться на грани влечения и страха, но наш сынок не затворник и женским вниманием обделён не был. Связь будет лишь крепнуть с каждым днём, сводя с ума, пока они не утолят этот голод.
– Интересно, – смутилась женщина, вспоминая, насколько силён был телесный голод у них, как жажда касаться друг друга, обладать, доводила до сумасшествия. И это тогда, когда они целые дни проводили в спальне, отбросив контроль и сдавшись на милость зову. – У людей так же, как у нас?
– Ты имеешь в виду, так же ли им сносит голову от близости пары? – произнёс он, влажными губами касаясь предплечья, ощущая, как мелкая дрожь сотрясает её тело. – От желания слиться с ней?
– Да, – выдохнула женщина, сминая узкими ладонями простынь.
– Думаю, мы это скоро узнаем, – он резко развернул Валю лицом к себе и запечатлел долгий поцелуй на покусанных губах, бережно лаская языком неровные царапины.
Нина Самохина
Я стояла на вершине горы, которая, словно Атлант, подпирала небо, оставляя глубоко внизу зеркальную гладь воды и широкую дорогу, что змеилась между зелёными склонами, убегая далеко на юг. Даже облака были ниже этого хребта. Будто остриё меча он пронзал небосклон, уходя в далёкий космос.
– Нина! – внезапно окликнул меня незнакомый голос, и сердце взволнованно затрепетало, рванувшись к нему.
«Кто это? – взгляд скользнул в сторону, пытаясь увидеть собеседника, но он не дал, остановив разворот. – Опять секреты, как же это надоело».
Морозный ветер застонал в ответ, сливаясь с моим недовольством, и яростно бросился на незнакомца, подхватывая чёрные пряди, которые длинными нитями колыхались в его дуновении. Он рвал их и метал, превращая в призрачную дымку, что окутывала нас, скрывая предрассветные облака и красный свет восходящего светила.
– Ты мне веришь? – волосы сплелись в огромных змей, которые гневно распахнули пасти, отбиваясь от резких порывов.
– Да, – не задумываясь, ответила я.
– Я рад, – раздался шёпот возле уха, и чужие пальцы упёрлись в спину, сталкивая тело с крутого утёса.
«Что?» – крик ужаса замер в голове, когда ветер скатился со склона следом, обволакивая ледяным дыханием.
Он не давал воздуху пробраться в лёгкие, заставляя втягивать через нос холод, который острым кинжалом вонзался в горло и, спускаясь вниз, вспарывал гортань.
«Если не смогу, то умру, – промелькнул страх в сознании, – хотя бы один вдох».
Снежинки вихрем взметнулись, когда рот приоткрылся в попытке урвать хоть немного живительного кислорода, и закружились рядом, словно разъярённые пчёлы, раня холодными укусами кожу, залепляя собой глаза, нос и рот.
«Боже, как же хочется, – сильный жар внезапно обжёг замёрзшие уста, проникая внутрь огненным дыханием и расплавляя кристаллики льда. – Зачем ты…?»
Я смотрела в жёлтые глаза, чувствуя, как сильные руки прижимают к чужому телу, защищая от буйства стихии, как мягкие губы жмутся к моим, делясь сокровенным дыханием, превращая колючий снег в тёплое море, которое нежно обволакивало клетки, возвращая их к жизни.
Воздух кружил между нами, раскаляясь у него в венах и насыщаясь таким нужным мне кислородом, чтобы затем заструится через влажные уста внутрь, отдавая невыносимый жар телу, которое стыло от нападок мороза.
– В вечность со мной, согласна?
– Да, – я не могла оторваться от него, выпивая жизнь с его губ, ощущая, как кровь струится по венам, ударяя в виски тяжёлым молотом.
Нет, я не была счастлива, печаль оттеняла волнующие слова, оставляя горечь в душе, не давая забыться в прекрасном моменте, напоминая, что ещё несколько секунд бытия и наши тела поглотит, раскинувшаяся внизу, земля. Целый мир, к которому ни я, ни он не принадлежали.
Нас несло вниз, словно выброшенный кусочек пазла, и мы могли лишь взирать на то, как быстро приближаются зелёные холмы, как горы становятся всё выше, прорастая из недр планеты. Мы падали, а я мечтала о полёте, боясь коснуться острого хребта и разбиться, как зеркало, на многочисленные осколки, раскрасив кровью белые вершины.
«Умереть не страшно, – прижавшись к незнакомцу, я закрыла глаза, – уже совсем скоро».
Ветер усиливался, завывая то ли от бешеной скорости, то ли от гнева, что не может оторвать нас друг от друга, как бы не вертел, как бы не бросался яростным зверем, кусая морозом и пронзая льдистыми когтями.
– Смерть? – в его голосе послышалась усмешка. – Нет, ты будешь жить. Ты никогда не умрёшь.
– Почему? – я удивлённо вперилась в него взглядом.
– Потому что не отпущу – его нежная улыбка была подобно солнцу, что ранним утром лениво вздымается из-за горизонта, мягко лаская зелёную листву своими лучами. Она разжигала в глазах совсем другое пламя, стирая всполохи страсти, демонстрируя непоколебимую уверенность.
– Правда? – изумлённо вскрикнула я и проснулась.
Вокруг меня были привычные вещи: шкаф, тянувшийся вдоль стены, и луна, которая светила сквозь прозрачные шторы. Она была уже не такая яркая, как ночью, но её нежный голубоватый свет всё так же приветливо струился в комнату, освещая моё лицо, на котором ещё жили чужие прикосновения, будто кто-то до сих пор касался его невидимыми пальцами.
«Так это был сон, – невесело усмехнулась я, – кажется, этот дом плохо на меня влияет. Ещё немного и сойду с ума».
Грусть тисками сдавила сердце, выжимая слёзы, которые подступили к глазам, норовя скатиться вниз тонкими ручейками.
«Не сейчас, не время предаваться истерике», – резким движением стерев дрожащую каплю, я медленно вдохнула, считая про себя: «Раз, два, три, четыре, – задержала дыхание, стараясь не пропустить на волю лесной воздух, что раздувал собой лёгкие, – шесть, семь, восемь, девять… Нет, больше не могу!» – и длинным выдохом выпустила его наружу.
Маленькое облачко заклубилось рядом и тут же пропало, растворившись в промозглом холоде.
«Так вот, почему я замёрзла, – хоть пуховое одеяло и было обёрнуто вокруг тела, мороз всё же просачивался между складками, короткими поцелуями оседая на коже, – может от этого был такой сон», – с надеждой пронеслось в голове, но где-то в глубине я знала, что это не так, что не холод стал ему причиной.
Внезапно послышался топот босых ног, который стремительно пронёсся мимо моей комнаты, лишь на миг притормозив у двери, словно раздумывая, ворваться сейчас иль повременить.
Не нужно быть гадалкой, чтобы понять, кто спозаранку может отбивать такую лихую чечётку на деревянном полу.
«Катя, – я зевнула, бросив взгляд на часы, – пять утра. Ну, кто умудряется вставать в такую-то рань?!»
– Слушай, замолкни! – прорычал Данила, выходя из ванны. Его пальцы схватили девочку за капюшон, пытаясь остановить барабанную дробь.
Раздался предательский треск, и Катя обиженно надула губки, когда часть футболки безвольно повисла на щуплых плечах:
– Ты чего? Я одежду искала.
– А, по-моему, ты готовилась к народным танцам, – хмуро произнёс её брат, разглядывая бесформенный свёрток, лежащий в руках сестры. Ярко-красная ткань с надписью "psycho" была ему знакома:
– Моя футболка?! – взревел Данила. – Кто тебе разрешил её взять?
– Мама. Она сказала можно, – ответила Катерина и рванула к лестнице, чтобы, как можно скорее, сбежать от взбесившегося парня.
– Мама! – голос Данилы, словно гром, разрезал тишину. – Какого чёрта ты дала ей мою одежду?
Я натянула подушку на уши, надеясь, что это смягчит возмущённые крики, которые последовали дальше: «Пусти!», «А ну отдай моё полотенце!», «Маленькая зараза», «Мама, она меня укусила», «Ты с ума сошёл!» и так далее. Весь дом ожил, затрясся и наполнился звуками.
«Интересно, у них такое каждое утро или это вызвано моим появлением?»
Взгляд метнулся к полу, где расположился на ночь Костя, благородно уступив место на своей кровати, не забыв, правда, упомянуть, какая великая честь возлежать на подобной постели, и я должна понимать, на какую жертву он пошёл, соглашаясь на жёсткий матрас.
Но внизу парня не было, а спальник, в котором тот ночевал, аккуратно был скручен в рулон.
– Вставай, давай, все уже внизу.
«Лёгок на помине», – я потянулась, наблюдая за передвижениями юноши, который, подойдя к шкафу, присел, выдвигая нижний ящик. Его руки нырнули в тёмное нутро и стали рыться в вещах, совсем позабыв обо мне.
– Кхм, – кашлянула я, напоминая о своём присутствии.
Костя обернулся и скользнул взглядом по одеялу, которое я натянула до самого подбородка, оставляя выше импровизированного холмика только глаза, которые с тревогой смотрели на него.
– Тебе придётся привыкать, ведь это моя комната.
– И что ты предлагаешь?
– Я не думаю, что у тебя есть то, чего я не видел у других девушек, – он продолжал перебирать одежду, вынимая и просматривая кофты, футболки, штаны.
Мои щёки при этих словах запылали, и пальцы сжались, стискивая наволочку подушки. Как же хотелось швырнуть её в наглую морду, чтобы стереть ухмыляющееся выражение, но я прекрасно понимала, что он успеет увернуться до того, как намечу траекторию полёта своего снаряда.
– А что, у тебя есть нечто интересное? – видимо пламенная реакция на его речь заинтересовала юношу.
– Хам, – в ответ я свернулась на кровати калачиком, закутавшись в одеяло с головой.
«Ненавижу этого идиота», – лишь маленькая щель позволяла мне наблюдать за действиями Кости, напряжённо следя за тем, как он бродит по комнате, порой в шутку приближаясь слишком близко к постели:
– Пока ты не уйдёшь – не встану.
– Значит, останешься без завтрака, – изогнутые брови съехались к переносице, когда юноша, нерешительно прикоснувшись пальцами к резной ручке, потянул верхний ящик на себя. С громким скрипом тот выдвинулся, проседая под тяжестью вещей, и ладонь Кости погрузилась внутрь, копошась среди них.
Наконец, на свет появилась серая кофта с чёрными подпалинами и кожаными заплатками на локтях. Повертев её в руках, парень горько усмехнулся, кривя чётко очерченный рот:
– Одевайся, – швырнув её мне, он тут же покинул комнату.
Я облегчённо выдохнула, с подозрением косясь на прилетевшую вещь.
«Словно подачку бросил, – такое отношение немного коробило. – Нельзя было просто положить?»
Покачав резко головой, дабы отогнуть ненужные мысли, а то ещё заводиться начну, я встала, и, завернувшись в одеяло, побрела в ванную, придерживая одной рукой свой импровизированный пуховик.
А то не ровён час и он снова ворвётся, с него станется. Сколько раз вчера Костя забывал то одно, то другое, пока я, психанув, не решила, пожертвовать комфортом в пользу простой защёлки, отдав предпочтение ванне, что притаилась в конце коридора. Правда, пришлось поделить её с остальными детьми, но это лучше, чем постоянно ожидать его прихода.
Мой взгляд был всё время направлен на дверь, чтобы при малейшем движении ручки, тут же спрятаться за шторкой, которую в яростном противостоянии я всё же отстояла, доказывая родителям, что негоже мне лицезреть его голый торс, как и ему мой.
Они немного поворчали, что меня искренне удивило.
«Вот же ж свобода нравов!» – им бы волноваться о том, что их сыночек ночует в одной комнате с девушкой, а они даже в ус не дуют, считая нормальным то, что это больше смахивает на совместную жизнь двух влюблённых, а не едва знакомых людей.
За ужином я несколько раз пыталась намекнуть, что не против проживания с Катей, да даже молчаливая Натали мне импонировала больше, чем её самовлюблённый братец, но родители почему-то были против, хотя я много раз повторяла, что готова спать на полу, кушетке, да даже шкаф мне был милее, чем эта огромная комната.
– Предатель, – в сердцах буркнула я.
Его противостояние с Валентиной быстро сошло на нет, оставив меня одну отбиваться от предложений.
«Гад, – отражение в зеркале скривилось, – мда… и здесь не лучше».
Красный нос, тёмные круги под глазами, которые бы превращали меня в панду, если бы не землянистый оттенок лица: «Ужасное зрелище».
Зимой я спасалась от него в солярии, не давая тону поблекнуть, но измождённость и недосыпание сделали своё дело, оставив отпечаток бледности на коже.
Я походила на призрака, который выделялся в полумраке лишь глазами, что ярко пылали зелёным светом:
– Чудно как-то.
Надеясь, что горячая вода сотрёт усталость с лица, я скинула одеяло на пол и повернула кран.
«Интересно, а родители в курсе, что их сынок всю ночь где-то шатался?» – промелькнуло в мыслях, когда горячий поток устремился на пол, наполняя огромную ванну. Я прекрасно понимала, что не имею права спрашивать «Где он был?», и уж тем более требовать ответа, но почему-то хотелось знать.
Эта мысль точила меня изнутри, будто термит древесину, пробираясь сквозь доводы рассудка, подкидывая воображаемые идеи, которые, будучи реальными предположениями, могли только злить.
И что бесило ещё больше, так это моя реакция на него.
«Дура! – рука яростно опустилась в воду, посылая брызги на стену, пол и лицо, – Какая же я дура!»
С каждым часом становилось только хуже. Не могу сказать, что глупею, нет, просто мысли, что роились в голове, были мне чужими. Одни, словно кроты выползали из глубины, намереваясь опять вступить в бой, а другие… да, с этими я была не знакома. Они внушали мне страх своими дикими желаниями, и, казалось, принадлежали другой воле.
«Мы оба не в себе, и эта ночь прекрасно это доказала».
Она швыряла нас в разные состояния, заставляя, то сыпать бранью друг на друга, то, после секундной борьбы, прижиматься телами, пытаясь противостоять странному притяжению, что заставляло искать повод коснуться, хоть вскользь, чужой кожи.
Правда, нужно отдать должное Косте. В отличие от меня, его ярость была более продуктивной, холодной, как лёд, но не менее опасной. Он легко пресекал всё, что могло нанести вред ему или этой драгоценной комнате, не давая моему гневу разгуляться и с насмешкой снося обидные слова.
Цитрусовый аромат заполнил ванну, мыльными пузырями собираясь в белоснежные замки, которые таяли от сильного жара, прячась там, где стремительный поток не мог их достать.
Они оседали на напряжённых плечах, сливаясь с каплями воды, которые тянули пузыри вниз, скатываясь по позвонкам к ягодицам.
Туда, где ещё недавно гуляли его руки, обрисовывая изгиб бёдер сквозь махровую ткань.
Мне так хотелось вытравить эти ощущения с тела, из памяти, забыть стремительное движение, которое заключило в горячую клетку, заломив руки и крепко прижав к груди.
«Ненавижу, – это слово прижилось в моём сознании, плотно переплетаясь с образом сероглазого парня, наполняя каждый слог бессильной яростью перед собой, – как же я тебя ненавижу!».
Пальцы яростно впивались в мочалку, растирая кожу до красноты, будто желая сорвать её и оголить мышцы. Сделать всё, что угодно, лишь бы избавиться от жара, который невидимыми отпечатками вжился в тело.
Не знаю, подозревает ли Костя, какой разлад вносит в моё сознание своим присутствием, как ломает то, над чем я старалась годами.
Порой мне казалось, что да. Что блеск в глазах и насмешка появлялись на лице специально, будто стараясь ещё больше раззадорить мои нервы, дабы усилить борьбу между разумом и сердцем.
«Истеричка! – тихо прошептала я слово, которое повторяла не раз, когда он в спешке покинул свою комнату. – Трус».
Да, я тоже боялась, как и он. Не в моей натуре кидаться на парня, имея при этом минимум одежды, да и с максимумом я тоже не особо бойкая.
Но ведь это не повод убегать из дома, как последняя мямля, и слоняться неизвестно где?!
Или он так каждую кидает, когда понимает, что девушка не желает оголяться перед ним, выставляя своё тело напоказ?
«Идиот».
И ведёт же себя, будто ничего не случилось, словно стёр сегодняшнюю ночь из памяти, как плохое воспоминание.
«Может и мне стоит поступить так же? – подумала я, растирая между ладонями несколько капель увлажняющего лосьона, стараясь всеми силами сосредоточиться на охлаждающем покалывании и ментоловом запахе. – Прикинемся, что эта была галлюцинация. Вполне себе безобидная».
«Ну да, – тут же вклинился разум, – Хорош глюк, ещё немного и вы бы проснулись в одной постели».
«Но этого же не произошло. Поэтому не нужно бередить прошлое, – ответила я, коснувшись запястья, где двумя темнеющими пятнами назревали синяки. От них не спасла ни горячая вода, ни жёсткая мочалка, даже моё желание не смогло удалить эти отметины, которые не вписывались в ночное видение, для этого они были слишком реальны и болезненны. – Да и мне давно не восемнадцать, чтобы волноваться по этому поводу».
Надев вельветовые штаны, я подтянула их повыше, туго стягивая припасённым ремнём.
«Немного кучно, но для приёма сойдёт», – оценила я своё отражение, добавив голосу толику сарказма.
Когда можешь легко потрунивать над собой, чужие насмешки не так больно ранят самолюбие.
«Зато сильно шатают психику», – внутренний голос не хотел успокаиваться, ворчливой бабушкой бурча где-то в уголке. Да, сегодня ему изрядно досталось и сбитая спесь не давала покоя. Ещё бы, лет десять быть на первом месте, лишив сердца право голоса, и для чего? Чтобы в один момент почувствовать себя ненужным? Ведь телу было плевать на его крики и увещевания, на всё, что шло вразрез с его желаниями, которые рассудок не мог удовлетворить.
– Вот и всё, – схватив резинку, я завязала привычный для себя хвостик и направилась вниз, решив перед завтраком развлечься самокопанием.
Сейчас это то, что нужно, и, быть может, пара дельных мыслей всплывёт в голове, подкидывая решение сложной задачи.
Натали сидела внизу и читала книгу. Увидев меня, девушка закрыла её и подвинулась, пропуская вглубь стола:
– Ты всегда так долго спишь?
– Учесть график вашей жизни, то да, – побродив приведением по дому и поняв, что силы дремлют где-то в закутке, я всё же направилась на кухню, надеясь, что после завтрака нас отпустят в комнаты досыпать.
Тем более беспокоила нарастающая головная боль, которая пока только приноравливалась к вискам, пару раз шаловливо кольнув лоб и затылок:
– Доброе утро.
Она бросила на меня взгляд и, смутившись, тут же отвела его:
– Что будешь делать потом?
– После завтрака планирую вернуться в кровать, – предположила я, представив, как рухну на разложенный диван. – По меньшей мере, я на это искренне надеюсь.
– Жаль тебя расстраивать, – Наташа повернулась ко мне лицом, давая возможность лучше разглядеть себя. – Но не думаю, что у тебя это получиться.
Чёрные волосы сегодня были заплетены в тугие косы, и лишь чёлка выбивалась из аккуратной причёски своей небрежностью и длинной.
Она, будто ширма, отгораживала девушку от мира чёрным пологом, пряча за собой всё то, что Натали не хотела показывать, и что случайно увидела я, решив воспользоваться общей ванной.
Кто ж знал тогда, что в первом часу ночи комната будет занята, хотя это и сейчас не извиняет меня.
Всё же в чужом доме надо придерживаться приличий, а не сносить дверь в ванну, пытаясь за ней найти спокойный приют, но вместо этого сталкиваясь с ошарашенным взором девушки.
Надеюсь, моё лицо не сильно вытянулось, увидев эти странные глаза, которые, несмотря на свою необычность, были прекрасны, олицетворяя собой вечное противостояние света и тьмы. Они были поразительны, и неузнаваемо меняли нежные черты, соединяя в одном человеке две противоположных внешности.
Один глаз был светло-голубым, почти белым, и едва выделялся на фоне белка, другой же напоминал собой чёрную бездну, которая сливалась со зрачком, пугая мраком, живущим в глубине.
Именно этот глаз проглядывал сквозь пряди, прячась от людей, заставляя Натали чувствовать себя неуютно даже в собственном доме.
– Сегодня будет собрание в деревни. Отец попросит разрешения оставить тебя здесь, пока погода не наладиться.
– Погода? – не поняла я, смутно вспоминая обрывки вчерашнего разговора.
«На днях была сильная пурга, и все дороги замело. Так что даже наш пикап не сможет проехать, – произнёс Николай в ответ, когда я заикнулась о возвращении домой, – так что будет безопаснее переждать циклон здесь. Как только он пройдёт, можно будет ехать»:
– Да, что-то припоминаю. И что будет, если не разрешат?
– Ничего. На самом деле Елисей не может этого сделать. Просто это дань вежливости с нашей стороны, всё-таки он глава деревни, хоть и сильно старый, – объясняла она мне. – Просто, если он узнает о тебе не от нас, то наверняка разозлится. Старики весьма ранимы, когда дело касается внимания. Они любят быть в курсе всех событий, что происходят вокруг. А ты сегодня новость первой полосы, потому что гости к нам заглядывают редко.
Я в ответ лишь скривилась, быть поводом для разговоров не хотелось. Хватило с лихвой и в родном городе бабушек-сплетниц, что часами просиживали на скамейке, перемывая всем окружающим косточки. Чего только от них не наслушаешься…
«Нет!» – воспоминание, под гневный окрик рассудка, опять скрылось в глубине. Есть такие вещи, о которых даже думать не хочется, так что нет ничего зазорного в том, чтобы закопать парочку таких.
– Правда, Данила не любит, когда появляется повод обсуждать нашу семью, – Натали вздохнула.
По-моему он – мизантроп. Ненависть – первая реакция на постороннего вместо любопытства. Не скажу, что это не правильно, но как-то дико что ли. Он, словно лесное животное, которое с опаской относится к людям, собираясь от греха подальше разорвать человека, а затем уж подумать над тем, что может быть он был не таким уж и гадом, как другие.
– Нас здесь не сильно жалуют, – разоткровенничалась вдруг девушка, – мы слишком выделяемся среди жителей. Меня с детства дразнили за уродство, – палец указал на прядь, за которой прятался чёрный глаз, – даже называли проклятой, а брата… Он тоже другой. Только в отличие от меня не может долго сносить оскорбления. Ему проще драться, отвечая на обидные слова кулаками. Ты даже не представляешь, скольким Данила переломал руки и ноги.
А я-то думала, что ей нравилось закрытое существование, что это был собственный выбор, но, оказалось, что девушку к этому отшельничеству просто принудили. Наверное, это ужасно, когда в подобном месте ты становишься изгоем, это не город, в котором можно затеряться среди миллионов жителей:
– А где был Костя?
– Жил у себя, – уголки губ слегка сдвинулись вверх, словно пытаясь полуулыбкой сгладить отсутствующее выражение, но непривычность этого действия, чужого для неё, не принесло результата, кончики лишь задрожали и тут же вернулись на место, – он – мой двоюродный брат. До смерти его родителей мы даже не знали о существовании друг друга, – девушка остановилась, а я перехватила возмущённый взгляд Константина, который подошёл к Валентине и, видимо, услышал, о чём говорила сестра.
Текучее серебро вмиг забурлило, превращаясь в грозовую тучу, внутри которой проскакивали электрические искры. Взор настолько пугал, что хотелось спрятаться, но Наташа упорно продолжала, игнорируя надвигающуюся бурю, лишь перейдя на тихий шёпот:
– Мама забрала их к себе, так как мы оказались единственными в роду, кто остался в живых. С тех пор и живём вместе. Пришлось, правда, потесниться, но в целом стало веселее.
Странно слышать это слово из уст той, кто большую часть времени, и, судя по всему, жизни, ходит с беспристрастным лицом. Она так слилась с этой маской, что полностью позабыла, как выглядят остальные чувства, не зная даже, как реагировать на простые слова. Это так грустно… наблюдать, как Натали путает эмоции, пытаясь сымитировать то, чего никогда не испытывала. Ведь даже её смех над шутками казался мне наигранным.
– Да и Костя оказал хорошее влияние на брата.
– Заметно, – съязвила я.
Между ними действительно было много общего: эмоциональная холодность, которая пугала своей таинственностью, презрение, словно ты занимаешь низшую ступень в пищевой цепи, и, что самое удивительное при всём этом наборе, темперамент, который напоминал вулкан, покрытый льдом. Пусть он веками стоит замёрзший, это не говорит о том, что внутри так же холодно. Процессы продолжаются, и лава ждёт лишь своего часа выплеснуться наружу. Да, и Данила, и Костя были одинаково невыносимы.
– Правда, – вступилась девушка, – он одел поводок на него и научил не так пылко реагировать на подколы.
«Одел поводок? Надеюсь, это иносказательно».
Валентина внезапно бросила на нас взгляд и улыбнулась:
– Подружились, девочки?
Мы резко отстранились друг от друга, сделав вид, что не расслышали вопроса, и каждый погрузился в свои мысли.
– Нужно будет нарубить дрова, помочь маме с готовкой и отвезти Романа к жене, – беспристрастным голосом перечислял Николай задания, которые мне придётся разделить со всеми. С каждым его словом перспектива сна отодвигалась всё дальше. Было сложно представить, что эти дела можно закончить хотя бы к вечеру.
– Натали, сегодня стирка на тебе. С Катей наведите порядок в доме, хорошо?
Девочки синхронно кивнули, явно привыкшие к таким распоряжениям.
– Только не так, как вчера, – продолжал мужчина, – Побитый сервиз мы заменили, но, если каждая ваша уборка будет заканчиваться подобным разрушением, у нас просто не хватит вещей.
– Я больше не буду, – насупилась малышка, обиженно надув губки, – извинилась же.
– Кать, это уже в пятый раз, – сокрушённо выдохнула Валентина, – А в город за посудой никто не поедет специально, сама понимаешь. Я, конечно, не против, бейте. Только вот под конец вам всем придётся есть из кастрюли ложками.
– Можно заменить всё деревянными мисками, – предложила Натали, к моему удивлению основательно подойдя к переживаниям матери. – Эти-то она точно не побьёт.
– Ты уверена? – усмехнулся Данил, – я бы не надеялся даже на метал с её-то сноровкой.
– Неуклюжая? – поинтересовалась я, заинтригованная её способностью крушить всё вокруг.
– Скорее слишком сильная, – пояснил юноша, впервые не отведя взор первым, хотя от этого в голубых глазах не добавилось сердечности. Они оставались такими же холодными, словно озеро, скованное льдом.