– Нина, – рука потянулась к ладони, осторожно пожимая её, – приятно познакомиться.
– Ой, а мне-то как, – Катя разглядывала меня так же бесстыдно, как делал до этого Костя, то ощупывая взглядом тело, то пристально вглядываясь в радужку, будто пытаясь проникнуть сквозь неё. – Как тебе мой брат?
Теперь стало ясно, почему таким знакомым показался изгиб бровей, да и прищур был тот же, отличался лишь взгляд. Детское любопытство не могло соперничать с холодным высокомерием.
– Чудак! – это самое мягкое, что пришло на ум, хотя первым желанием было обложить парня весьма нелестными эпитетами, – хам… – я прикусила язык, стараясь удержаться от дальнейших перечислений, которые могли скатиться к банальной ругани.
Но её это видимо не удивило, и глаза, цвета земли, припорошённой осенними листьями, вдруг заискрились:
– Он весьма не сдержан.
«Не то слово», – мысленно согласилась я, надеясь на то, что от наших обсуждений он поперхнётся. Пожелание упасть я попридержала, не желая искушать судьбу, она-то явно была сегодня не на моей стороне.
– Но девочки его любят.
«Флаг им в руки. Как хорошо, что симпатичная мордашка давно перестала вызывать у меня дикий восторг».
Пожав плечами, словно не понимая, что может привлекать в высоком и красивом парне, девочка на миг замерла, став похожа на антилопу, которая почувствовала приближение хищника:
– Нам надо уходить. Брат скоро поднимется.
– И что будет?
– Ужин.
– А если я не голодна?
– Мою маму не волнует чужое мнение.
«Особенно, если это мнение еды», – съязвил внутренний голос.
Подмигнув мне, Катя распахнула окно: – Давай, за мной.
– Туда? – я в шоке уставилась на неё, потом перевела взгляд на маленький карниз. – Но зачем? Я голосую за баррикаду.
– Не выйдет, дверь открывается наружу, – шторка даже не шевельнулась, когда малышка оказалась на подоконнике. Ни единого звука, даже ветер, видно, пропустил плавное движение ребёнка. – Брата это не остановит.
Лезть не хотелось, но ждать встречи, послушно сидя в комнате, тоже. Хотя больше всего на свете меня страшил лишь Костя. Моё тело рвалось к нему, отметая разум, желая прижиматься к коже, ласкать рельеф мышц, изучая каждый изгиб, каждую ямочку, дабы впитать его облик в себя.
– Хорошо.
Быть может, эта девочка – единственный путь отсюда, и кто знает, что будет, если пренебрегу этой попыткой.
В конце концов, любой вариант, каким бы он ни был, имеет шанс на удачу.
«Не попробуешь – не узнаешь. Но корову на льду это не спасёт», – снова самоирония, предпочитая панику наигранной смелости:
– Веди.
– Смотри, вот этот выступ очень удобный, – давала наставление Катя, – ставишь ногу сюда, а другую, – пальчик указал на проём в кирпичной стене дома, который был едва заметен из-за набившегося в него снега, – сюда. Затем хватаешься за ветку.
– Не проще упасть? – ветка дуба была в двух метрах от дома. Не уверена, что даже в прыжке успею дотянуться до неё.
– Сломаешь ногу, руку, шею.
– Ясно, – ни один из вариантов не устраивал, да и если сорваться вниз, не думаю, что исход был бы иным. – Ты просто моей смерти хочешь. Могла бы в этом признаться.
– Это легко! Только повторяй за мной, – и, дабы убедить меня в простоте поставленной задачи, Катя изящно прошлась по карнизу, совсем не замечая, что выступ шириной сантиметров семь. Затем встала на краю, чуть приподнявшись на цыпочки, и прыгнула вперёд, устремляясь к ветке, словно маленькая обезьянка. Ухватившись за изогнутый сук обеими руками, девочка сноровисто подтянулась и, закинув ногу наверх, быстро влезла на него.
«Да быть того не может!» – все её передвижения заняли несколько секунд. Катя будто ходила по дороге, не боясь оступиться, не бросив даже взгляда на торчащие поленья, которые валялись во дворе.
– А можно, я жить тут останусь? – умоляюще бросила я взгляд на неё. – Это безнадёжно, вряд ли получится.
Высота меня не пугала, хотя, думаю, весьма неприятно упасть со второго этажа. Только вот разум подкидывал цифры, утверждая, что возможность лучшего исхода ноль процентов. Ну как, как с такими цифрами я могла сделать шаг вперёд?
– Ну и? – нетерпеливо потребовала малышка.
Я выдохнула, мысленно выбирая, какой из двух зол менее приятен, ругая парня за то, что его молчаливость и явные попытки избежать ответа подтолкнули меня к этой глупости. Если бы не он, я бы никогда не сделала шаг, который оказался первым и последним в этой жизни.
Нога соскользнула с обледеневшего камня, устремляясь к холодным сугробам. Театрально замахав руками, я попыталась удержаться, противостоять притяжению, но не смогла, пальцы прошлись мимо ладони, которая появилась рядом с веткой, и, издав испуганный визг, я полетела вниз.
Рывок, последующий за этим, был болезненным. Вырез футболки натянулся, стягивая шею, и кашель начал рваться наружу, замирая на подходе к горлу, которое беспомощно распахивалось, стараясь сделать хоть один вдох.
– Отпусти её! – голос Кати с трудом пробивался через боль.
– Как скажешь, – согласился мужчина, и натяжение на миг ослабло.
Я готова была с ликованием встретить жёсткую землю. Это лучше, чем разделить участь висельника. И кто говорил, что эта казнь милосердна? Но горло сжало ещё сильнее, и пальцы судорожно задёргались, пытаясь оттянуть впившийся в кожу ворот.
– Не надо, – тут же спохватилась девочка, – вытаскивай, давай.
И через мгновение меня кинули на выступ.
– О боже, – прохрипела я, пытаясь сдержать слёзы. Перед глазами всё ещё танцевали цветные огоньки.
– Нет, не он, – ответил голос.
Голова медленно поднялась, и я ошарашено уставилась на своего спасителя, чей облик сильно смахивал на ангела, спустившегося на землю.
– Ну и? – спросил он, пока я приходила в себя, сдув настырный локон белого, как первый снег, цвета. – Где спасибо?
– Спасибо, – машинально повторила я, любуясь светлыми волосами, которые мягкими завитками спускались к подбородку.
Может я умерла? Или тех нескольких секунд вполне хватило для того, чтобы лишиться чувств? Ведь его даже человеком назвать сложно, слишком неосязаемым он был.
В облике юноши поражало всё, и белые пряди, казавшиеся перламутром, и большие, чуть раскосые глаза, которые переливались всеми оттенками синевы, от небесно-голубого до тёмно-синего.
– Я не понимаю, зачем ты полезла на карниз, если ты двигаешься, как слон?
Я поедала его глазами, рассматривая утончённые черты, любуясь алебастровой кожей, в которой не было болезненной бледности с прожилками выступающих вен.
Моя подруга отдала бы многое, чтобы лицезреть это лицо, как художница она тяготела ко всему странному и прекрасному.
– Если тебе так не терпится свернуть шею, могу помочь, – мягкий изгиб губ задрожал, когда уголки подёрнулись в попытке улыбнуться. – Ну что, уважить?
– Ты?! – я вспомнила этот голос, с которым мечтала не пересекаться вновь, боясь увидеть его обладателя. Он, точно сирена, манил к себе, обрекая на гибель. Но пугала не ждущая смерть, а то, что душа сама стремилась к нему, как бабочка на огонь, едва заслышав переливистое журчание. И хоть сознание противилось влиянию, а тело каменело, сердце жаждало открыть дверь и взглянуть на сказочное существо.
«Глупые сказки, – я упрямо тряхнула головой, отгоняя ненужные мысли, примечая, как в светлых очах полыхнуло золотое пламя. – Хватит верить во всякую чушь».
«Ну да, – хмыкнул презрительно разум, потешаясь над моей реакцией, – а кто ещё секунду назад хотел потрогать его волосы?»
Это была правда. Белые локоны, словно пух трепетали на ветру, приоткрывая уши и зовя прикоснуться к себе. Они были фантастичны даже не своим цветом, а сочетанием с угольными ресницами и такими же тёмными бровями. Я вглядывалась в макушку, желая приметить обман, но, начиная от корней, волосы лишь наливались белизной, а не теряли её. Это невозможно, природой не заложено слияние двух цветов, которые были противоположны друг другу:
– Ты кто?
– Данила, – он учтиво поклонился, – брат Кости.
«Наверное, это семейное», – ужаснулась я, понимая, что соглашусь пешком брести до города, лишь бы поскорее покинуть этот дом.
– Оно и видно, – огромным усилием воли я старалась удержать свой взор, не желая показывать, как жутко от его присутствия, но парень легко раскусил это. Его брови иронично приподнялись, а на губах заиграла циничная ухмылка.
После моего спасения было решено избрать другой путь, но даже на него я не могла решиться, застряв на единственном выступе между двух карнизов.
– Ну же, ты сможешь, – уговаривала меня девочка, рассказывая о том, как здорово будет укрыться в гостиной, которую редко посещают её родители. – Там-то они точно нас не найдут.
«Это уже было», – я скривилась в ответ и лишь сильнее вжалась в стену, боясь, что стопы вновь соскользнут вниз.
– Могу помочь, – худенькая ладонь с короткими ногтями потянулась ко мне и в голубых глазах вспыхнул гнев, обещая всевозможные кары, если я не отцеплюсь.
– Спасибо, не надо, – голова резко качнулась в сторону, взглядом отрицая любую попытку приблизиться ко мне.
Жалкий метр между нами никак не давался моему телу, страх падения ещё жил в нём, реагируя на любое движение резким удушьем.
Чувствуя, что колени скоро подломятся, не выдержав холода и нервного напряжения, я, прижавшись к стене, медленно спустилась вниз, с ужасом взирая на то, как сыплется снег из-под ног и трещит лёд, острыми крошками вонзаясь в пышные сугробы.
Выступ стал моим домом, и, судя по тому, как стучат зубы от мороза, могилой.
– Нина, ты справишься, – продолжала уверять Катя, а ведь даже её брат сдался и взирал на меня задумчивым взором. Не удивлюсь, если там, под льняными завитками, перекатывались мысли о том, как быстрее столкнуть меня вниз.
– Я такая дура, – в сердцах шепнула я, сложившись почти пополам, поджав ноги и уперевшись лбом в колени. – Какой чёрт дёрнул меня полезть сюда?
Горячее дыхание маленьким облачком опускалось на сложенные вместе руки, с каждым разом становясь всё прозрачнее.
«Скоро замёрзну», – пронеслось в голове и взгляд покосился на землю, прикидывая, что лучше, окоченеть на морозе или испытать боль, если не повезёт сразу сломать шею.
«При острой боли человек может потерять сознание, – рассуждала я, – правда не с моим везением».
В голове предстала картина моего падения, разрастаясь жизненными ветками. В одной из них кость торчала из ноги, своим видом воплощая весь ужас открытого перелома, в другой рука, напоровшаяся на топор, оказалась отброшена в сторону, в третьей же вообще был сломан позвоночник.
«Ужасы плохо влияют на мою психику», – стряхнув с себя очередной кошмар, я посмотрела на притихших ребят, которые обменивались многозначительными взглядами: – Что, прикидываете, как спихнуть?
– Угадала, – сильный ветер бросил в лицо белые пряди, скрывая от меня выражение голубых глаз.
– Очень смешно, – хмыкнула я в ответ, не поверив даже тогда, когда руки парня сомкнулись на запястьях и потянули на себя. – Нет!
Крик замер на губах в тот момент, когда ноги соскользнули с выступа, устремляясь в сумрачную бездну.
«Что там?» – разум лихорадочно восстанавливал картину, стирая темноту, пытаясь по воспоминаниям расположить вещи так, чтобы найти место, куда с меньшими травмами может угодить тело, отметая валяющиеся поленья, и лопату, рукоять которой, словно мачта корабля, вздымалась из снега как раз под Костиным окном.
Но вместо того, чтобы упасть, я полетела вверх, противореча законам физики и изумлённо взирая, как приближается собственное отражение в небесных очах.
Всего лишь пара секунд и я уткнулась в крепкую грудь, увлекая юношу дальше, в распахнутое за ним окно.
Створки задели спину, когда мы ввалились в комнату, и сильный толчок едва не вырвал меня из жёсткого захвата. Но ладонь на затылке лишь слегка дёрнулась, когда тела обрушились на пол, не давая освободиться голове, и с прежней силой прижимая её к груди.
– Вы в порядке? – Катя впорхнула следом, остановившись подле нас.
– Кажется, – я приподнялась, тут же уперевшись взглядом в пушистые ресницы. – Ты…
Я снова была спасена им, хотя каждый раз именно его семья подводила меня к гибели. Опасная тенденция:
– Ты…
Но что сказать? Как облечь благодарность в слова, если тот, кому обязан жизнью, пугает пуще смерти?
Мы играли в гляделки, не решаясь моргнуть, пожирая друг друга глазами. И пока текли эти секунды, ощущение жара чужого тела стало привычным, а страх, заблудившись в безмятежной лазури, и вовсе пропал.
– Слезь с меня, ты тяжёлая! – щёки парня пылали, ярко контрастируя со светлой кожей. – И как можно быть такой жирной?
– Я не толстая.
– Уверена? – тонкие пальцы разжались и Данила спихнул меня на пол. – Ты мне чуть рёбра не проломила своим весом.
Хорошее отношение к нему вмиг улетучилось, оставив после себя сплав раздражения и обиды.
– Мог бы и не помогать! – я встала, отряхивая штаны от пыли. Всё-таки проехались мы знатно, безжалостно собрав ковёр складками и пихнув стол к шкафу. Он заметно шатался, слегка приподнявшись на двух ножках, будто вздыбившийся конь. – Больно надо было.
Юноша слегка повёл плечами, затем тряхнул головой, разгоняя снежинки, которые словно мотыльки плавно закружились вокруг:
– Вот значит, как, – глаза сузились, а на лице появился хищный оскал. – Может вернуть обратно? Нам как раз не хватает изваяния между окнами.
Меня трясло от пережитого шока, губы дрожали, и язык с трудом повиновался. Приходилось заставлять себя говорить, улыбаться, смотреть. Всё, что угодно, лишь бы не думать о произошедшем.
«Я хочу домой! – хотелось закричать, роняя слёзы на пол, рыдать в голос, если бы это помогло осуществить желаемое. – Ну почему, почему нельзя?»
– Нина, – позвала девочка и двинулась ко мне, озадаченная поведением.
– Не подходи, – ладонь выдвинулась вперёд, останавливая её, – пожалуйста.
Ветер снова завыл, бросая пригоршни снега в окно, и ледяными поцелуями касаясь скул.
– Что с тобой? – Катя всё не унималась и продолжала говорить, задавая один и тот же вопрос снова и снова, раздражая своим тонким голосом, что тянул слова от волнения.
– Я в порядке, – я старалась избежать её просящего взора, рассматривая деревянную кровать с балдахином, огромный стол, на котором прижилась семья кроликов, решивших внезапно устроить чаепитие, на фотографии, что в рамках стояли на полках, пестря незнакомыми лицами, на голубые небеса…
Нахмурившись, я постаралась отогнать странное видение, ведь ночью небосклон совсем иного цвета, чёрный, как брови у …
– Обалдел? – я отшатнулась от юноши, который оказался настолько близко, что прядь волос коснулась моей щеки, но убежать не смогла. Данила крепко сжал локоть ладонью, возвращая обратно.
«Да отвалите вы все!» – губы приоткрылись, пытаясь выдавить звуки, но тут же плотно сжались. Присутствие девочки сдерживало, уж она-то точно не заслужила такое обращение. Маленький, взбалмошный ребёнок, ну что с неё возьмёшь?!
Лицо парня приблизилось, и я опустила глаза, прячась за ресницами от взгляда, который продавливался в мозг, сверля дыру в крышке черепа.
– Устала, – сказал брат Кати, не то спрашивая, не то утверждая. Его рука было потянулась ко мне, но тут же опустилась, и зрачки превратились в маленькую точку. – Опоздали, – голова чуть качнулась вбок, прислушиваясь к тому, что пока не мог уловить мой слух,
– О чём ты? – начала была я, но дверь внезапно открылась, и на пороге возник Костя.
– Я думал, у нас слон завёлся.
Из-за его плеча выглядывали незнакомые глаза – золотистые, с коричневыми и голубыми крапинками. Они завораживали своим цветом, становясь то осенней листвой, то хмурым небом.
«Когда же это кончиться», – захотелось взвыть от бессилия, понимая, что встреча с родителями уже состоялась и теперь не избежать более близкого знакомства.
– Мам, хочу тебе кое-кого представить. Это, – пальцы парня сжались на плече, не давая сбежать. – Нина.
– Очень приятно, – женщина вышла вперёд, шурша подолом длинной юбки. – Я – Валя, мать этих оболтусов.
Лиф платья плотно обтягивал тонкую талию, подчёркивая юность тела. Не верилось, что передо мной мать троих детей, старшая сестра – да, но не мать.
– Но разве ты не должна быть в комнате Кости?
– Она решила прогуляться, – вклинился в разговор Данила, и, выдержав паузу, чтобы нагнать больше напряжения, продолжил. – По карнизу.
«Предатель!»
Морщина пролегла между бровями, рябью спускаясь по переносице вниз.
«Как так?» – говорил возмущённый вид женщины, которая с недовольством взглянула на свою дочь, сразу видно догадавшись, чья это была идея. Но Костя вместо того, чтобы скривиться под стать матери, лишь фыркнул, сдерживая смешок:
– И как, понравилось?
– Очень. С детства мечтала о карьере канатоходца.
И в этот момент, разрезая повисшее напряжение, словно нож масло, раздался хохот за моей спиной. Заливистый, по-детски наивный и такой же заразительный.
Мы обернулись, дабы взглянуть в лицо зачинщику, и остолбенели, поражаясь тому, как широкая улыбка изменила лицо Данилы.
– Что здесь происходит? – послышался раскатистый бас и рядом Костей выросла огромная стена, верхушка которой венчалась светлыми волосами пепельного цвета.
Данила тут же поперхнулся, проглатывая смех, враз подобравшись и превратившись из шаловливого ребёнка в хмурую статую.
– Ужин стынет, да и Натали уже заждалась, – чёрные глаза встретились с кобальтово-синими, и в глубине их заплясала золотая пыль, поблескивая в свете ламп.
– Она тоже собралась есть? – удивилась Катя, расправляя складки на своём платье.
– Конечно, ведь всем нужно поприветствовать гостью.
Валентина Орлова
Была уже глубокая ночь, когда Валя вошла в свою комнату. Её муж давно уснул. Грудь, поросшая курчавыми волосами, мерно вздымалась, когда воздух касался ноздрей, проникая дальше в глубоком вдохе. Ей нравилось это движение, такое естественное, привычное, что часто не замечаешь, как оно необходимо. Ведь сбившись с ритма – начнёшь задыхаться, а если остановишься – умрёшь.
Вверх-вниз, вверх-вниз.
Прядь волос коснулась кожи, когда щека прильнула к груди, задержалась, распадаясь на нити, а затем кончиками скользнула вниз, щекоча бок.
Коля слегка поёжился, пытаясь прогнать лёгкий зуд, но всё же не изменил положения.
Бум-бум-бум громыхало его сердце, шепча о любви и ненависти, рассказывая то, что скрыто за сомкнутыми губами, и делясь мыслями, которые омывали сознание. Теми, что навряд ли расскажет он сам, предпочитая оберегать семью от ненужных потрясений.
Тяжкий вздох сорвался с её уст, унося с собой сожаления.
«Так мало, – проскользнуло в мыслях эгоистичное желание, – мне тебя так мало».
И это было правдой. Несколько часов в спальне перед рассветом, вот во что превратилась их семейная жизнь, наполнившись материнством и чужими обязанностями.
Нет, она не жалела об этом, любуясь своими малышами, которые давно выросли из того возраста, чтобы называться детьми. Хотя для неё эти сорванцы до сих пор были беззащитны, даже тогда, когда убивали, когда хвастались ранами у себя на теле, соревнуясь в регенерации.
Как же сильно она их любила! Таких различных и в тоже время похожих. Как-никак кровь Ясенских сложно вытравить из тела, и узнаваемые черты будут проходить через века, как бы не менялся цвет волос или глаз.
– Не спишь? – в темноте его глаза засветились двумя огненными искрами.
– Прости, что разбудила, – её палец коснулся упрямого лба, прошёлся по ломаной переносице, которой часто доставалось в схватке, и замер у губ, когда те растянулись в ласковой улыбке.
Больше всего на свете она любила в нём то, что смущало в себе бравого рыцаря.
Огромный рост, который позволял ему, как скале возвышаться над всеми. Широкие плечи, за которыми можно было укрыться от чужих глаз или яростных когтей, и вздёрнутую верхнюю губу, что слегка выдавалась вперёд, маня прижаться к ней, нагло вторгаясь языком в горячую глубину и ощущая, как при каждом движении напрягаются мышцы, вздрагивая от слияния кончиков и жадного вылизывания нёба.
– Я давно не сплю, – пламя танцевало в глянцевой ночи, взиравшей на неё из-под тонких лучей ресниц, – ты ужасная хищница, дорогая.
Две крепкие руки змеёй скользнули по её телу, едва касаясь кожи ладонями, сжали, как только достигли талии, и вмиг утянули на кровать, обернув жарким телом.
– Знаю, – звонко рассмеялась она, и тут же опомнившись: «Ночь же!» – прикрыла кистью рот.
– Всё время боюсь тебя сломать, – горячие пальцы проехались по позвоночнику вниз, тонкой линией устремляясь к ягодицам.
– Я не такая хрупкая, – уголки губ приподнялись, и клыки лукаво выдвинулись, заигрывая с танцующим огнём, – и ты прекрасно знаешь об этом.
Коля насупился, широкие брови густым лесом нависли над чёрными провалами глаз, и зубы нервно потянули к себе нижнюю губу. Но даже тогда его пальцы продолжили своё заигрывание, поглаживая точёные руки и плавный изгиб спины, что напоминая волну, приближающуюся к берегу. Она так же круто вздымалась, подходя к песчаному пляжу, превращаясь в округлые бёдра, и затем, встречаясь с землёй, разливалась длинными ручьями, словно стройными ногами обхватывая мужской торс.
Чувствуя, как участилось её дыхание, мужчина прижался к ней, царапая щёку колючей щетиной, вжимаясь всем телом в хрупкий стан:
– Не бойся, – низкий голос приятной вибрацией проник в уши. – Я с тобой.
– Знаю, – ладони мягко сжали его руки и мысленно Валя воззвала к нему: «Крепче, сильнее».
Ощущая, как в ответ на её призыв его нежность превращается в душащие объятия анаконды, как усиливается давление, и стальное кольцо всё плотнее стягивает тело, лишая воздуха.
«Да, именно так».
В ответ она скользнула внутрь его ладони большим пальцем, подушечкой лаская мозолистую кожу. Сегодняшней ночью ей, как никогда, была необходима эта каменная стена, которая, если не может защитить, то подставит плечо для облегчения ноши. Их ноши…
– Только не могу забыть…
Взгляд против воли метнулся к массивному шкафу, который был единственной роскошью в этой спальне. Он не вписывался ни в одну комнату, занимая слишком много места, игнорируя даже гостиную своим цветом. Всё же дуб не тот материал, что подходит для вместилища книг, его цвет больше годится для тяжёлого гроба, а не для того, чтобы оттенять своей тьмой широкую кровать, подперев её острым углом.
О, как она поначалу его ненавидела, желая избавиться от странного подарка, который до жути походил на мать супруга, что скрепя сердцем приняла её. Валентина помнила каждый день, проведённый в бревенчатом доме, где даже воздух казался затхлым, пропитанным волевой женщиной, которая подавляла всех, пытаясь всячески унизить свою невестку, демонстрируя, что городская неумеха не чита её сыну-кузнецу и обряд ошибся.
Как много обидных слов в то время было сказано, прежде чем Валя поняла, что брак находится на грани? Как много слёз пролито?
Не сразу она осознала, что жизнь в семье Орловых разрушает её маленькое счастье, то, что, не успев распуститься прекрасным цветком любви, уже обросло бурными ссорами.
И тогда Валентина бросила на карту всё, предъявляя жёсткий ультиматум мужу, желая вызволить того из крепких объятий матери.
«Чего ты хочешь? Жить со мной вожаком или быть вечно её шавкой? Она же тебя даже бетой не считает!» – кричала Валя, вспоминая, как та ставила ей в вину и королевскую кровь.
Как же, наследие предков передаётся лишь по мужской линии, значит её невестка такая же полукровка, как и все, если не хуже. Ведь в отличие от многих, она росла в замке, где любая прихоть юной госпожи сразу исполнялась. Так стоит ли ждать чего-то хорошего от молодой приживалки?
И они уехали, бросив опостылый дом, правда, напоследок, забрав с собой огромный ящик, подарок Марьи Владимировны, которая, наверняка, знала, что их столетняя вещь никак не впишется в новый дом. Как-никак вкусы у поколений были разными, и юная девушка предпочитала мрачным тонам тёплые, нежные расцветки. А этот шкаф стал кусочком дома Орловых, который нахально внедрился в её пристанище, напоминая о своенравной женщине и добром, но слегка глуповатом отце супруга, что часто шёл у неё на поводу, не в силах совладать со своей самкой.
Да… много раз она молчаливо поощряла тягу детей к разрушению, которые будто чувствовали мамину неприязнь к этой вещи и всячески пытались сломать её, покушаясь то на стеклянные двери, то на нижние полки, используя их часто в своих играх, не жалея даже книг, что Валентина трепетно собирала всю жизнь, мечтая о собственной библиотеке.
Возможно, именно они и спасли шкаф от печальной участи, превратив его в хранилище знаний и тайн, которые прятались от чужих глаз внутри единственной закрытой полки. Этот ящик Пандоры был опасен для всех, он мог искалечить судьбы многих в деревне, включая и Валину, и потому она охраняла его, боясь, что однажды они оба надломятся от такого бремени.
– Как тебе Нина? – попытался расшевелить супругу мужчина, приметив, как затуманились очи, обратившись вглубь себя. – Хорошая девочка, правда?
– Да, – женщина скривилась, вспоминая, какую сильную ярость испытала при мысли, что её дети станут причиной гибели этого весёлого существа, что их дыхание затушит лампаду жизни.
«Это почётно», – внушали ей с детства, будто зная, что однажды малыши принцессы столкнуться с проклятьем лицом к лицу, неся в себе его силу и имея возможность сохранить тех, кого не поразили древние корни, выпуская семена зла во чрево будущих матерей.
Плоть от плоти, кровь от крови, все они были детьми первенцев Ульвальда, но лишь королевский род являлся хранителем его крови, и потому только он мог спасти расу от вырождения, давая надежду на следующее поколение.
Правда цена за это была непомерно высока. Боги не знали жалости и требовали равноценный обмен, от которого порой хотелось взвыть, понимая, как бессильны твои желания против воли небес.
Жизнь за жизнь. Может это и справедливо для кого-то, но не для Валентины. Ведь теперь её детям придётся расплачиваться за то, чтобы будущие потомки появились на свет, а не сгинули во мраке вместе с обезумевшими предками.
– У неё красивые глаза.
Может, повезёт, и в этот раз хоть что-то перейдёт ребёнку в память о матери, дабы глядя в изумрудные глаза они, как и вся деревня, помнили о несчастной жертве.
«Она уже меняет наши жизни, хотя только появилась», – пронеслось в её голове, когда она перебирала в памяти прошедший ужин.
– Как тебя нашёл Костя? – спросила Валя тогда у девушки, сгорая от любопытства. Ведь каждый случай был уникален, а тут не просто слияние двух оборотней, а человека, того, кто никогда не должен был появиться на их территории, и уж тем более не быть почётным гостем за ужином.
«Почётной жертвой», – мысленно поправила она себя, разглядывая суженую сына, которая сияла, как утреннее солнце, рассказывая о своей семье. Ямочки на её щеках то появлялись, когда во взгляде проскальзывала детская радость, вырываясь наружу весёлым смехом, то исчезали, придавая смуглому лицу строгое выражение.
– Не знаю.
– Мам, ты же видела труп замёрзшего животного? – внезапно удивил её Данила, вклинившись в разговор. Он раньше никогда так не делал, предпочитая уединяться в собственных мыслях, отгораживаясь ото всех не только дальним углом стола, но и задумчивым взглядом, который вечно блуждал за окном.
– Да, – она была поражена его живостью, теми колкими замечаниями, что он отпускал гостье, и то, как подтрунивал над братом.
– Так вот, представь на его месте её.
Нина поперхнулась и закашлялась, а Валя впервые увидела, как на лице юноши появилось лукавое выражение, и в голубых глазах промелькнуло добродушное веселье.
Данила потешался, наслаждаясь своими шутками. Её тогда это так удивило, что женщина не нашлась, что сказать в ответ, даже не думая о том, чтобы пожурить парня за плохое поведение, напомнить о вежливости. Куда там… её материнское сердце переполнилось радостью от этих изменений.
– Сегодня тебя устроим в комнате Кости, – обратилась она к девушке, – а потом подумаем, где тебя разместить.
У них были две комнаты на чердаке, но обе пустовали несколько лет, спрятав в полутьме всё то, что подчас хотелось выкинуть из жизни: ненужные вещи, боль и воспоминания. Возможно, пришло время разворошить былое, сломать стену и превратить чердак в супружескую спальню.
«А потом, там можно будет поселить внука».
– Что?! – глаза с мягкой глубиной испуганно распахнулись, и лицо на миг перекосило, будто мысль о том, что придётся делить комнату с Костей, была девушке противна. – Но я не хочу.
– Хоть в чём-то наше мнение схоже, – поддержал её юноша. – Я тоже не намерен спать с ней.
– Ну, об этом ещё никто не говорил, – пошутил Данила, тут же получив подзатыльник от брата и суровый взгляд Нины в ответ.
– Тебя беспокоит Костя? – Коля, как всегда, проник в её мысли, выудив на поверхность ту, к которой так не хотелось прикасаться. – Его равнодушие?
– Ой, ладно, – пальцы Вали с тягучей неторопливостью кружили по его животу. Круг, второй, третий, медленно соскальзывая к лямке трусов, игриво задевая её, чтобы слегка приподняв, подушечкой указательного пальца пройтись по коже. – Мы-то знаем, на что способен обряд. Ему нельзя противиться.
– Да, гон уже начался и первая ночь не за горами, – он засмеялся, прижимаясь губами к её виску, и женщина точно знала, что в этот момент в его русой голове вспыхивали воспоминания об их первой ночи, когда они страстно ласкали друг друга, ослеплённые желанием настолько, что кровать поутру напоминала место кровавого побоища, а не пристанища любви.
– Наш сын, конечно, упрям, но не дурак. Он прекрасно понимает, что гон будет продолжаться до тех пор, пока в её нутре не окажется его семя, – шероховатая ладонь легла на её мягкий живот, нежно лаская, напоминая, что это тело подарило жизнь двум прелестным малышам, и вскоре это ожидает и Нину.
Только, в отличие от неё, девушка никогда не сможет познать радость материнства, и увидеть, как растёт сын. Богиня кровожадна в своём решении и потому не жалела тех, кому доставалась роль спасителя. Да, люди продлевали жизнь племени, но за это платили собственными душами, становясь вечными рабами Луны.
«Нужно жертвовать всем ради рода», – напоминали старцы, говоря о том, что даже Ульвальд поступился своей любовью.
«Но он не знал, – хотелось крикнуть ей на собрании, когда старейшины обсуждали решение призвать принца к обряду. – Не знал, что при слиянии двух рас ребёнок рождается чуждым этому миру, что тело человека неспособно выносить его. Не потому ли он бросил своих детей и сгинул? Утратив смысл жизни, он выбрал вечной забвение. Не потому ли, что не хотел превращать плод любви в ненависть?»
Но она молчала, отстранённо слушая их разговоры, зная, что крики и стенания бессмысленны. Они пойдут на всё ради власти, как тогда, много лет назад, когда меч Коли навис над головой Данилы, подчиняясь приказу Елисея, который жаждал избавиться от подопытной мыши, чья сила оказалась слишком большой для него.