Мисс Олдриж выглядела замученной и изможденной. Сегодня она узнала меня.
– Вы верите в чудо, доктор? – спросила она, когда я сел рядом.
– Не совсем, – ответил я. Надо быть предельно честным со своими пациентами, тогда они будут честны со мной. По крайней мере, так считаю я.
– Я тоже.
Она вздохнула и поправила седые не по возрасту волосы.
– Миссис Олдриж, что случилось той ночью? – спросил я. Сегодня она впервые выглядела собой. Даже казалась разумной. Она не называла меня сыном и смотрела ясными и чистыми глазами.
– Мой мальчик умер.
– Как?
Она посмотрела на меня и разрыдалась. Я задал глупый и жестокий вопрос. И без того убитая горем женщина не хочет возвращаться в ту страшную ночь даже в воспоминаниях.
– Почему вы спросили про чудо? – я решил сменить тему. Это помогло. Она вытерла рукавом слезы и посмотрела на меня.
– Я думаю… думала, что смогу попасть в Рай после того, что сделала. Но, кажется, только теперь понимаю, что его не существует.
Она снова заплакала и уткнулась лицом мне в грудь. Я погладил ее по голове.
– А что вы сделали?
Миссис Олдриж всхлипнула и подняла на меня глаза. Мутные, затуманенные.
– Я расскажу тебе сказку. Хочешь, Джон?
– Да, да, мама, давай.
Я решил, что пора исполнить обещание. Я столько раз говорил миссис Олдридж, что приду послушать ее сказки завтра, что пришло время отдавать долг. К тому же, мне почему-то захотелось ее порадовать. Позволить ей побыть счастливой. Она захлопала в ладоши, обняла меня, как маленького мальчика и начала рассказывать сказку, придумывая ее на ходу.
По дороге домой я встретил женщину с ребенком. Она приводила его ко мне ранее и настаивала на госпитализации. Я окрикнул ее, чтобы спросить, зачем она снова приводила сына, но она не отреагировала. Скорее всего, притворилась, что не слышит.
Письмо отца Флеккера (продолжение)
Когда я прочел записи доктора от пятого сентября, в глазах отца Грегори появился странный огонек. Он стал что-то понимать. Вернее, он начал догадываться, зачем я прибыл из далека, чтобы просить помощи.
Я выдержал паузу, но вопросов не было. Потом я зачитал записи от шестого сентября.
Записи доктора Ричарда Филдса
6 сентября
Снова просыпаюсь с головной болью. То ли мысли о мисс Мари, то ли выдуманные сказки миссис Олдридж доводят меня. Я выпил чаю и отправился на работу. Там я встретил мистера Хьюса. Он ждал меня с мальчиком, которого недавно приводила истеричная мать. Мальчик сидел на стуле и ковырял пальцами манжеты своего жакета.
– Инспектор? Чем обязан? – спросил я и указал рукой на дверь своего кабинета. Мистер Хьюс приказал констеблю следить за ребенком, а сам проследовал за мной.
– Рич, я был бы тебе премного благодарен, если бы ты взял этого мальчика к себе на время.
Я поднял бровь.
– Прости?
– Его родителей жестоко убили сегодня. Зарезали, как скот. Он один выжил, мы нашли его на кровати. Он лежал, обняв труп матери.
Эта новость меня встревожила. Я сразу вспомнил, что буквально на днях женщина приводила сына, да и вчера они тоже были здесь.
– Его мать приводила мальчика ко мне, – сказал я и указал инспектору рукой на пустой стул, на который обычно садятся пациенты, – говорила, что с ним не все в порядке. Но, осмотрев ребенка, я пришел к выводу, что он вполне здоров.
Мистер Хьюс нахмурился и сморщил лоб. Он всегда так делает, когда его что-то озадачивает.
– Намекаете, что мальчик мог?
Сама по себе мысль о том, что десятилетний ребенок мог так жестоко расправиться со своими родителями была омерзительна, поэтому я отрицательно покачал головой и добавил, что у ребенка не хватило бы физических сил. Я предположил, что раз убили всех кроме мальчика, то убийца либо сам родитель, либо любит детей настолько, что у него не поднялась рука убить малыша, даже несмотря на то, что он, возможно, единственный свидетель, который может его опознать.
– Думаете, убийца связан с мальчиком? – протянул задумчиво инспектор.
– Не обязательно, конечно. Но что, если они были не его биологическими родителями? Может, малыша отняли у кого-то, и этот кто-то нашел его и решил отомстить?
Инспектор Хьюс стал еще более мрачным и задумчивым. Я сказал, что с удовольствием приму мальчика и понаблюдаю за ним так, чтобы он этого не понял. Инспектор поблагодарил меня, откланялся и собирался уйти, но потом прямо у двери остановился.
– Рич, Мари… – неуверенно начал он, – сегодня ночью у нее был приступ. Но не волнуйся, все быстро закончилось, – добавил он, видимо, заметив, как я изменился в лице.
– В котором часу это было?
– Около трех ночи. Я попросил Аннет, служанку, подежурить в ее комнате. Мари была крайне возмущена, но не особо спорила. Она так боится, что любой приступ может стать последним.
Инспектор погрустнел. Я убедил его, что все будет хорошо и пообещал зайти к мисс Мари к вечеру. Эта новость его обрадовала, он даже выпрямился и как будто забыл об ужасном убийстве.
Я проводил мальчика в палату. Он не говорил, только кивал или отрицательно качал головой. Из этого нашего полунемого разговора я понял, что он спал, когда убили его родителей. Нашел он их утром. Трупы увидела горничная и поспешила в полицию. Мальчик не видел преступника и ночью ничего не слышал. Я распорядился дать ему чего-нибудь сладкого и успокоительного, хотя выглядел он вполне спокойно.
Это был обычный мальчик, как и все в его возрасте. Разве что бледнее и застенчивее. Но я сделал вывод из короткого разговора с его матерью, что семья эта весьма трудная. Мать мальчика не просто недолюбливала, а будто ненавидела и видела в нем отражение чего-то ужасного. Неудивительно, что мальчик закомплексован и не уверен в себе.
Я пообещал ему, что принесу завтра книжку. Не забыть бы спросить какую-нибудь сказку у мисс Мари. Она любит фольклоры разных народов, поэтому у нее точно найдется что-то интересное. Когда я уходил, мальчик, казалось, слегка повеселел. То ли мое присутствие его утомило, то ли он просто рад уединению.
К вечеру я решил сделать обход. Мистер Хоффишер молился. На мои попытки поговорить, он никак не реагировал. Молился, как будто меня здесь и вовсе не было. А вот миссис Олдридж снова меня порадовала. Когда я зашел, она горько плакала, но глаза ее были ясными, и она меня узнала. Женщина снова была похожа на вполне вменяемую мать, потерявшую и оплакивающую ребенка. Я немного поговорил с ней и мне удалось ее успокоить. Она все еще всхлипывала, но в целом стала более умиротворенной. Она снова завела разговор о чудесах, и я убедился, что рассудок ее все еще не восстановился, хотя говорила она четко и последовательно, мыслила логично, что практически не бывает у душевнобольных. Если бы не ее упоминание Дьявола, то я бы подумал о выписке.
– Доктор Филдс, как вы думаете, что ждет нас всех в Аду?
– Вы верите в Дьявола?
Она помолчала, но замахала головой.
– Я верю, что он существует, но не верю в него. Я верю в Бога. Но он… не верит в меня.
Я подумал, что будет неплохо позвать отца Флеккера. Вера и религия хоть и вызывает у меня раздражение, но таким людям, как миссис Олдридж вполне может помочь. Однажды у меня был пациент, он вернулся с войны и не сумел вынести всего увиденного. Тогда я пригласил священника. Бывший солдат ударился в религию, выздоровел и отправился в паломничество. С тех пор о нем ничего неизвестно, надеюсь, что с ним все в порядке. Я к тому это, что иногда вера способна помочь найти путь, пусть даже вера в несуществующее.
Поэтому я предложил миссис Олдридж встретиться со священником. Она довольно радостно приняла это предложение и сказала, что будет с нетерпением ждать.
Около пяти вечера я был дома. Там меня ждал профессор Миррер. Его визит порадовал меня. Мне как раз нужен был совет кого-то более опытного, чем я по поводу лечения мисс Мари. Мне даже не пришлось заводить тему, потому что он вдруг, попивая остывший чай, – не знаю, почему он пил чай холодным – предложил передать лечение мисс Хьюс ему. Я поначалу опешил и, конечно, попросил разъяснить мотивы. На что он сказал:
– Ваши чувства друг к другу, мистер Филдс, мешают вашей профессиональной оценке состояния бедной девочки.
При этом он громко отхлебывал чай, наслаждаясь им, будто чем-то необычный и изысканным.
– Чувства? – я попытался казаться невозмутимым, но профессор хитро улыбнулся.
– Может быть, я мало знаком с вами двумя, но я прожил достаточно долго и познал, что такое любовь, мой друг. А потому я не перестаю видеть во взгляде мисс Мари, направленном на вас, взгляд моей юной, но уже покойной жены, а в вашем взгляде, направленном на мисс Мари, видеть самого себя.
Он снова улыбнулся и посмотрел на меня, слегка наклонив голову. Я помолчал с полминуты, размышляя о его словах и пришел к выводу, что он прав. Я не хочу верить, что у мисс Мари развивается шизофрения не потому что сомневаюсь в этом, а потому что не хочу, чтобы это было так. Будь она просто Мари Хьюс – обычная пациентка дома скорби или только его будущая пациентка, наверняка я бы распознал признаки шизофрении у нее на ранней стадии, потому что не был лицом заинтересованным.
– Пожалуй, вы правы.
Заключил я и сделал глоток чая.
– Что случилось с вашей женой?
Профессор мечтательно прикрыл глаза и устремил взгляд на потолок.
– Я бы хотел думать, что она ушла в лучший мир и сейчас смотрит на меня и думает о том, каким убогим и толстым я стал.
Он засмеялся. Я тоже не сдержался.
– Мне жаль, профессор, – добавил я, когда профессор погрустнел, а улыбка исчезла с его лица.
– Туберкулез, мой мальчик. Туберкулез – как чума от Всадника, губит, уничтожает и стирает. И вот их уже нет. Многих людей тогда унес этот Всадник.
– Вы верите в Бога? – удивился я. Профессор снова хитро улыбнулся.
– А разве можно иначе?
Я знал, этот вопрос ответа не требует. Поэтому лишь улыбнулся. Допив чай, мы отправились в дом Хьюсов.
Похоже, мои профессиональные записи уже давно превратились в некое подобие личного дневника. Это неплохо, хоть для меня и в новинку. Как-то я порекомендовал одной пациентке, склонной к депрессиям, записывать все, что с ней происходит. Со временем перечитывая дневник, она понимала незначительность некоторых ситуаций, которые в то время, когда она их описывала, представлялись ей смыслом всей жизни. Спустя время она не могла представить, что из-за такой ерунды еще недавно ревела, словно жизнь ее сломана или вовсе окончена.
Не то чтобы я преследовал какую-то подобную цель, но, возможно, эти записи помогут более объективно оценить положение дел.
На часах половина третьего ночи. Спать не хочу, читать не могу, поэтому пишу. Вечер в доме Хьюсов начался с расспросов инспектора о мальчике, которого он привел ко мне утром. Я заверил его, что с ребенком все в порядке, а он попросил меня поговорить с ним о родителях. Так же он сообщил, что недавно из его семьи сбежала гувернантка. Она просто ушла и не вернулась в этот дом, даже когда семья предложила ей большее жалование. Почему она так поступила, говорить не стала. Мне стало интересно, но профессор убедил нас сменить тему, потому что дама явно заскучала. Мари же вежливо отрицала сей факт.
– Мисс Мари, я должен сообщить вам, что впредь вашим лечением будет заниматься профессор Миррер, – сказал я суровее, чем собирался. Мари выпрямилась и округлила глаза.
– Почему? – первым спросил Роберт. В голосе его я уловил нотку возмущения.
– Так будет лучше, профессор более компетентен в этом вопросе, – ответил я сухо.
– Но… профессор, я нисколько не сомневаюсь в вашем профессионализме, но при всем уважении, я не могу доверять никому так, как доктору Филдсу.
– Разве? – вырвалось у меня. Она напряглась, как струна. – Разве вы мне доверяете?
– Могу я украсть ваше внимание на пару минут, инспектор? – профессор деликатно увел Роберта в другую комнату.
Когда за ними закрылась дверь, Мари будто сбросила с себя маску. Сейчас она снова стала той Мари, которую я знал когда-то.
– Ты сомневаешься? – она вскочила на ноги, – после того, как я была готова уехать с тобой на край света, скитаться всю жизнь, снимая комнаты с клопами! А ты просто не пришел! Теперь ты будешь говорить, что сомневаешься в моем доверии?! Ты не имеешь на это право! – она громко топнула ножкой, это вызвало у меня улыбку. Сейчас я снова мог видеть ту живую Мари, без притворства, пренебрегающую рамками этикета.
– Ты смеешься надо мной? – возмутилась она, заметив мою улыбку, ставшую еще шире после того, как я заметил ее раскрасневшиеся щеки и нос.
– Если бы я пришел, моя милая Мари, то сегодня вы ненавидели бы меня так же сильно, как мяту, особенно в чае. Мы бы жили, едва сводя концы с концами, и смотрели на наше дитя, пожирающего конфеты у витрин, но только глазами.
Мне показалось, она смахнула слезинку. Потом она вздернула подбородок, видимо, прекрасно понимая, что я прав, и села на прежнее место.
– Это гнилое общество, – вдруг сказала она, – где статус, богатство и родословная куда важнее любви. И мне жаль, что эта гниль проела и вас, Ричард.
От ее слов мне стало немного обидно, но больше горько. Я усмехнулся.
– Как говорят в Америке, иду в ногу со временем, – улыбнулся я.
– Кажется, я вас совсем не знаю, – покачала она головой, – или не узнаю теперь…
– Что стало причиной вашего приступа ночью? – я решил сменить тему, сделав непринужденный вид.
Она посмотрела на меня взглядом полным разочарования.
– Твои губы могут говорить, что угодно, но глаза всегда говорят одно и то же. И я знаю, если бы не Роберт, мы были бы счастливы. Только я никак не пойму, почему мы не может быть такими сейчас.
Мне хотелось ответить, но я не знал как. С того дня, когда, подойдя к пристани, я смотрел издалека, как мисс Мари стоит с чемоданом, оглядывая все вокруг в ожидании меня, прошло четыре года. Но я помню, как было мучительно больно просто стоять и ждать, когда корабль отплывет без нас. Я все еще помню слова ее брата, которые я ненавидел, но признавал. Спустя два года она обратилась ко мне с приступами. Тогда я даже думал, что их причиной мог стать наш разрыв, но позже убедился, что мисс Мари пережила тот период, не держит зла и, скорее всего, рада, что не совершила ошибку. Наверное, поэтому я не решился впредь докучать ей чувствами и бередить былые раны. А может, мы просто оба умело играли свои роли.
– Приснился кошмар или это было что-то наяву? Который был час? – бесстрастно снаружи, но едва сдерживая слезы внутри, продолжал расспрашивать я.
Мари с минуту молча смотрела на меня, видимо, выжидая, когда я сдамся. Но плюс работы психиатра заключается в том, что мы можем выдерживать подобное психическое насилие. Я смотрел на нее, не смея отвести взгляд, она тоже смотрела на меня.
– Мой врач теперь профессор Миррер? Вот ему я и отвечу на эти вопросы, – гордо сказала она, а я улыбнулся, чтобы скрыть раздражение и обиду.
– Что ж, воля ваша, мисс Хьюс, – сказал я.
Я встал, слегка склонил голову, прощаясь, и ушел, попросив передать профессору, что я извиняюсь, и у меня возникли неотложные дела. Мисс Мари натянула дежурную улыбку и кивнула. Мы снова вжились в свои роли.
Письмо отца Флеккера (продолжение)
О, моя милая мисс Мари, читать записи от вечера 6 сентября мне было больно до слез. Что ж, я их и не сдерживал. Если бы мы только могли знать, что нам отпущено так мало времени с любимыми, разве мы тратили бы его на перепалки и обиды? Уверен, что нет. Отец Грегори тоже прослезился. Я видел это, хоть он и скрывал. О, моя мисс Мари, не перечитывайте эти записи более одного раза, они ранят ваше сердце, как и мое.
Отец Грегори уточнил, что в итоге вы ответили на те вопросы, что задал вам доктор Филдс. Я же попросил его набраться терпения и позволить дочитать все записи до конца, учитывая, что их осталось совсем мало. Он согласно кивнул.
Я зачитал записи от седьмого сентября. Все они есть у вас. Может быть я уже писал об этом. Если так, то простите мне мою плохую память.
Записи доктора Ричарда Филдса
7 сентября
Утро огорчило меня плохой погодой. Проливной дождь омрачал мое и без того плохое настроение. Меня беспокоила не столько погода, кончено, сколько слегка испорченные отношения с мисс Мари. Впрочем, профессор Миррер всегда умел поднять настроение и в этот раз не подвел. Едва я спустился, как он встретил меня в гостиной. Он уже сидел с чашкой чая. Заметив меня, он встал с дивана и улыбнулся. Миссис Адлер сделала чай и мне. Профессор рассказал, что мисс Мари сказала, что ей приснился сон, в котором снова был я. Я просто говорил с ней, а потом, уходя, умолял ждать снова. На счет времени, ее ответ вновь не соответствовал действительности. Мистер Хьюс уверял, что было около трех ночи, а вот сама мисс Мари говорит, что едва доходило до десяти. При этом Аннет, дежурившая в комнате Мари, согласна с мистером Хьюсом.
– Не знаю, что конкретно вы сказали, Ричард, но своим поведением вы заставили мисс Мари расстроиться, – вдруг сказал профессор, – она то и дело повторяла, что сказала вам лишнего.
Я не посчитал нужным вдаваться в подробности. Ответил, что мисс Мари слишком ранимая и мягкая, поэтому все принимает близко к сердцу.
Профессор, в меру своего воспитания, решил не вмешиваться в личную жизнь посторонних, поэтому заговорил о новостях из мира психиатрии.
– Знали ли вы, доктор, что есть специальные маятники, способные облегчить гипноз?
Я отрицательно покачал головой.
– Посторонние предметы важны в этом плане. Важно настроить пациента и сосредоточить его на чем-то одном. Не думаю, что есть какие-то волшебные маятники. Можно использовать хоть карандаш.
Мое мнение вызвало у профессора улыбку.
– Мой друг, вы как всегда думаете глубоко, – на мгновенье мне показалось, что новость о маятнике была рассказана специально, чтобы проверить мою реакцию. Хотя, уверен, что мне не показалось.
– Простите, мистер Филдс, – в разговор неловко вмешалась миссис Адлер, которая то и дело всплывала в гостиной и исчезала.
Мне даже показалось, что она подслушивает, что для нее несвойственно. Но, по всей видимости, у нее срочное дело, а она просто боялась показаться невоспитанной, вмешиваясь в наш разговор.
К слову, она была права. Я невольно сделал недовольное выражение лица, но взглядом дал понять, что слушаю ее. Иногда мне бывает стыдно за мою реакцию, но поделать с этим ничего не могу.
– Могу ли я уйти пораньше? Сегодня хоронят мадам Леванш, мне бы хотелось проститься. Я работала в их доме много лет.
Новость о смерти мадам Леванш застала меня врасплох. Я даже не заметил, как миссис Адлер раскраснелась, и руки ее затряслись от нервов.
– Мадам Леванш умерла? – переспросил я голосом, который сам не узнал.
– Да, сэр. Повесилась ночью. Говорят, за церковью.
– Вы знали ее?
Громкий голос профессора вернул меня в реальность. Я медленно кивнул, едва сумел выговорить, что она была моей пациенткой, извинился и поднялся наверх, чтобы собраться. Конечно, я отпустил миссис Адлер и попросил профессора поговорить с мисс Мари на счет гипноза. Время, потраченное на смену одежды, немного привело в меня в чувства. Но, тем не менее, профессор Миррер заявил, что не бросит друга в такой ситуации и отправился на похороны вместе со мной. Хотя я не был уверен, что там будут мне рады.
Эта запись будет большой. Сначала напишу о похоронах. Не знаю, стоит ли вообще обращать внимание на то, что я там узнал. Боюсь, мой здравый рассудок не может принимать все всерьез. Но начну по порядку.
Когда мы с профессором пришли на кладбище, то увидели толпу. Мадам Леванш была знатной дамой, она много помогала нищим и детям из работных домов, поэтому проститься с ней пришел едва ли не весь город. Конечно, там же была мисс Мари, хотя я был удивлен увидеть ее. Не знал, что они были знакомы.
– Мы ходили в один приход, – ответила мисс Мари, когда я спросил ее тихо, чтобы не мешать отцу Флеккеру читать речь.
– Вы ходите в церковь? – спросил я теперь громче. Потому что был удивлен. Мисс Мари украдкой посмотрела на меня, а потом отвела взгляд.
– Конечно, как все нормальные люди, – сказала она и снова посмотрела на меня, улыбаясь. Я выдавил улыбку в ответ из вежливости.
– Вы в порядке? – поинтересовалась она и взяла меня под руку. Заметив это, профессор словно испарился.
– Да, просто… мне не нужно было ее выписывать, это моя вина, – сказал я.
Я действительно чувствовал ответственность за смерть мадам Леванш. Конечно, я понимал, что это был ее выбор, но я зря выписал ее. Иногда я не был уверен, что выбрал правильный путь. Человеческий разум, мысли, эмоции и чувства всегда влекли меня. В них есть нечто таинственное и необъяснимое, что хочется доказать и объяснить. Но имею ли я право быть врачом, если моя невнимательность к пациенту стоила жизни.
– Вы здесь не при чем, доктор, – мисс Мари сжала мою руку, и я почувствовал ее нежное тепло. Я снова скривился в улыбке, не желая продолжать разговор.
– Ты слышишь меня? – Мари легонько дернула меня за локоть.
– Да, да, я… я слышу вас.
На этом мне пришлось изобразить улыбку получше, потому что мисс Мари не собиралась отступать и была намерена убедить меня в невиновности. А так как спорить я с ней больше не хотел, то лучше было согласиться.
Мы стояли и молча наблюдали за тем, как люди прощаются с мадам Леванш. Казалось, все цветы в городе сегодня были здесь.
После речи священника ее гроб занесли в фамильный склеп. Я дождался профессора и предложил ему пойти ко мне и отдохнуть, но в наш разговор вмешался отец Флеккер.
– Доктор Филдс, могу я отвлечь вас на минуту? – он улыбнулся, как бы извиняясь, глядя на профессора и мисс Мари. Профессор улыбнулся и кивнул, а потом направился к безутешному вдовцу. Мари направилась к брату.
– Чем могу помочь, святой отец? – спросил я, заметив нервное напряжение на лице священнослужителя.
– Этот малыш, ребенок Фримансов у вас? – спросил он шепотом, воровато озираясь.
– Да, у ребенка некоторые проблемы, но в целом он здоров.
– Это не ребенок, доктор, – отец Флеккер взял меня за локоть и отвел в сторону, подальше от кого-либо, кто мог даже случайно услышать наш разговор.
– Ребекка Фриманс приводила малыша ко мне, я молился за очищение его души, но однажды он упал прямо на крыльце церкви. Он плакал, бил кулаками о плиты и просил мать не заводить его внутрь.
– Его мать была немного не в себе, – я не особо понимал, что пытается рассказать мне отец Флеккер.
– Она как раз была в себе. Около месяца назад ее муж мистер Фриманс запретил ей приводить сына в церковь и велел вести к вам. Но она сказала, что вы не приняли ее, потому что ее сын сумел повлиять на одного из пациентов.
– Простите? – я сложил руки на груди, предвидя итог сего рассказа.
– В этом мальчике поселилось зло, – отец Флеккер стал говорить совсем шепотом, что даже я едва мог его слышать.
– Ну, это слишком! – твердо и громко сказал я.
Даже профессор услышал. Это я понял, когда заметил, что после этих слов он посмотрел на меня, потом похлопал вдовца по плечу с сочувствующим взглядом и направился в нашу сторону.
– Не рассказывайте мне байки про демонов и прочую чушь! Это рассказы для глупцов, склонных списывать все свои неудачи на неисповедимые пути господни.
Отец хотел что-то сказать, но я не позволил.
– При всем уважении, святой отец, я не стану слушать и слова. Прошу простить, – я торопливо откланялся и направился в сторону профессора, который не решился вмешаться в разговор и просто стоял неподалеку, глядя на меня. В спину мне отец Флеккер крикнул, что мальчика нужно привести в церковь, я проигнорировал его.
Вернувшись домой, я обнаружил, что миссис Адлер еще нет, поэтому заваривать чай пришлось самостоятельно. По дороге профессор сказал, что должен готовиться к предстоящим лекциям и отправился в гостиницу. Я же принялся пить чай и читать утреннюю газету, на главной полосе которой была статья о самоубийстве мадам Леванш.
К вечеру я решил, что будет неплохо привести в порядок рабочие бумаги, поэтому отправился в клинику. Там меня ждал сюрприз. Санитар Матис был одет не в форму и собирал вещи в чемодан.
– Мистер Матис? – заторможено от неожиданности и удивления спросил я, медленно проходя в комнату отдыха персонала.
– Я больше не буду здесь работать, доктор! – санитар был возбужден и зол. Он яро скидывал вещи в чемодан и коробку, даже не глядя на меня.
– Но…
– И не пытайтесь меня отговорить! – крикнул он и повернулся ко мне, выставив указательный палец вперед, будто угрожая им.
– Я не буду, – я говорил спокойно и ровно, – но мне просто любопытно узнать, в чем же причина такого решения?
– Этот! Этот Хоффишер, с ним что-то не так, я говорю вам, доктор! – теперь и сам Матис был похож на Хоффишера.
Я сел на краешек стола, сделал серьезное выражение лица и, положив руки ладонями вверх, чтобы Матис видел, что я открыт к разговору, попросил его успокоиться и пояснить.
– Сегодня ночью я дежурил. Он закричал, я к нему. Смотрю – он молится. Я открыл дверь, говорю, чтобы успокоился. А он начал орать: «Он идет! Идет! Идет!». Я у него спрашиваю, кто? А он смеется. Я собирался уходить, а он мне сказал, что моя жена не от меня беременна. И говорит, мол, спроси у нее, когда ребенок был зачат и как. Я послал его куда подальше, но дома что-то мне в голову тямкнуло и я спросил.