Гостья из прошлого

Глава 5

День и ночь на корабле, дрейфующем в открытом космическом пространстве, определяются автоматическими часами Единого Времени Альянса, сопряженными со световыми датчиками во всех помещениях. Приглушенный «ночной» свет – холодный, как планетарные спутники, от которых отражается свет звезд. «Дневной» – теплый и яркий, дающий резкие тени, в нем почти нельзя затеряться, любое движение освещено с нескольких точек внутри корабля. За прошедшие пять суток после пробуждения я поняла, что лучшее время для поиска ответов – через час после выключения дневного света.

Марта по-прежнему мало со мной разговаривала, на вопросы о Джене и остальных членах экипажа не отвечала, обижалась и уходила в общий зал. Там обычно сидели другие пассажиры – девушки разных возрастов, всего человек двадцать на всем космолайнере. За пять дней я не смогла обойти его целиком и оценить размеры, но ясно было одно – это огромный корабль, предназначенный для продолжительных полетов, оснащенный большим количеством медицинского оборудования, напоминающий межпланетный стационар. Все девушки, которых я успела встретить, знали меня, и удивлялись, что я совершенно их не помню. Это дало уверенность в том, что я все-таки потеряла память. Я не доверяла ни Марте, ни леди Шиме, ведь они могли быть в сговоре, хоть причин для этого я так и не придумала; верить им больше, однако, тоже не стала. Соседка по-прежнему приносила вечером травяной чай, первые дни я пила его и через какое-то время засыпала, но с каждым днем это помутнение становилось все менее заметным, вырабатывалась резистентность, и вот к шестому дню я смогла прободрствовать целый час. Варианта не пить не было, так как Марта все время сидела в своем кресле и, периодически поглядывая на меня, пила чай из своего стакана.

Невероятным усилием воли спустя час после выпитого чая, когда дневной свет был переключен на ночной, а девушка на соседней кровати заснула, отвернувшись к стене, я старалась не вырубиться, потирая уши, пролежала еще некоторое время, и наконец тихонько встала, направляясь к двери. Глупо было надеяться, что меня не заметят по датчикам движения, скрытым камерам в коридорах, которые определенно должны быть, или по данным с двери в наш блок, к которой я приложила руку, чтобы выйти. Однако я покинула комнату, углубляясь в мягко освещенный коридор космолайнера.

Слева каждые несколько метров располагались двери в каюты пассажиров, справа – подсобные помещения, кухонно-обеденная зона, санитарные блоки. Все это было неинтересно, так как эти комнаты были открыты для передвижения всем, на кого зарегистрированы биометрические данные в базах безопасности дверей. Пройдя мимо всех одиннадцати жилых кают, я оказалась в переходной зоне перед, предположительно, медицинским блоком. Туда мне не приходилось заходить в сознании, но определенно там я лежала, пока была в коме. Никто из девушек не ходил в эту часть корабля, а я приняла решение не расспрашивать о причинах.

Передо мной снова возник люк с биометрическим ключом. Я подняла было руку, но остановилась в сантиметре от сканер-дисплея, раздумывая. С одной стороны, если не откроется, значит в базе двери нет моих данных, и считать, кто пытался войти, будет невозможно. С другой, если откроется, есть шанс попасть внутрь и узнать хоть что-то. Мне неизвестен уровень системы безопасности этого космолайнера, но на основании изучаемых мной систем биометрических дверей, их механизм допуска работает именно так. Пока в голове метались мысли о возможных последствиях, откуда-то справа послышались шаги нескольких людей и голоса. Только теперь я заметила за крутым поворотом коридор, намного уже и темнее чем тот, из которого мы попадаем в комнаты.

– Док, я уверен, это сбой ВСБ. Но мы сейчас же проверим датчики и камеры коридоров.

Нужно было отступать, пока идущие сюда воочию не увидели, кого зафиксировала Внутренняя Система Безопасности. Пятясь и прислушиваясь к медленным шагам людей за поворотом, я старалась не привлечь внимание своими шагами. Был бы здесь хоть какой-то выступ, за которым можно спрятаться. Но внутренние металлические пластины космолайнера не оставляли и шанса на укрытие, стык в стык скрывая за собой неизвестность, и, в моем случае, безопасность. Будто услышав мою просьбу, за спиной тихо щелкнуло, и я увидела в стене возникшую темную щель, приглашавшую к скорейшему бегству. Не думая ни секунды, тихо отодвинула пластину, ступила в темноту за стеной, и также аккуратно закрыла укрытие. Ни один выступ не должен выдать мое местоположение.

Шаги приближались, одни были четкие, резкие, норовившие ускориться, вторые мягкие, но они держали размеренный ритм, никуда не торопясь. Я опять осталась в темноте и могла полагаться только на звуки, в этот раз за стеной. Как и во время комы, из темноты я услышала шероховатый голос леди Шимы.

– Джим, безопасность – наша первая задача. Проведешь проверку камер и датчиков, и сразу ко мне в медблок, нужно проверить, все ли стабильны.

За этими словами последовал звук, подтвердивший считывание биометрии, затем открылся люк, возле которого я стояла пару минут назад, и резкий стук обуви затерялся за стенами шумоизолированного блока. Какое-то время была тишина, затем несколько мягких шагов приблизили второго человека, Джима, прям к панели, за которой сидела я.

Мягкое постукивание пальцами по стене эхом отразилось в моем скромном укрытии, а затем прям у стыка с соседней панелью я услышала шепот:

– Я знаю, что вы здесь. Нащупайте справа вверху углубление, потяните на себя, откроется люк. Идите вперёд, пока слева не будет вентиляционная решетка. Там я встречу.

Быстро проговорив это, человек за стеной тут же удалился своими мягкими шагами.

Нельзя было выходить в тот же коридор, это понятно и ребенку. Но в том, можно ли доверять этому Джиму, были сомнения. Он точно не мог увидеть, как я пряталась в стене, а это значит одно – он знал, что кто-то, кто не должен здесь быть, находится в коридоре. И у него есть доступ к ВСБ, камерам и датчикам. Идти прямо в руки человеку с таким влиянием на корабле по меньшей мере неразумно; повторно попадать на камеры у медблока и, не дай Альянс, на глаза леди Шиме – неразумно вдвойне. Старый земной афоризм гласил, что из двух зол нужно выбирать меньшее, и я нащупала справа углубление, потянула, как проинструктировал человек за стеной, и затем действительно открылся небольшой ход.

Медленно шагая по темному лазу, пригнувшись, чтобы не биться головой о торчащие каждые пол метра поручни на потолке, я мучилась от догадок, кем окажется этот Джим, и главное, не сдаст ли он меня. Через десяток метров слева показался свет, и приблизившись я увидела у пола решетку вентиляции. Признаков наличия людей за стеной не было, я наклонилась к решетке, пытаясь разглядеть, что за ней находится. Мало что удалось увидеть, только на полу справа от решетки показалось основание кровати, такой, какая стоит в жилых каютах пассажиров.

За стеной скрипнула дверь-люк, я отпрянула от решетки, затаив дыхание. Знакомые мягкие шаги приблизились, раздался скрежет, и я увидела пальцы, взявшие за прутья и легко открывшие лаз вентиляции.

– Выходите.

Голос принадлежал человеку из коридора. Я пригнулась, в очередной раз раздумывая о последствиях, и все-таки полезла в образовавшийся проход.

– Это вы, Нино. Я не удивлен.

Как только удалось принять вертикальное положение, я увидела перед собой молодого человека, может чуть старше меня, в медицинской форме, круглых очках с немного затемненными стеклами, за которыми сложно было разглядеть цвет глаз; волосы коротко стриженные, черные, и очень загорелая кожа, с янтарным отливом.

– Джим?

– Вы внимательны. Да, это я. Садитесь, – он указал на кресло у небольшого стола, а сам прикрыл решетку.

Комната выглядела точно как наша с Мартой, только рассчитана на одного пассажира. Я села в кресло, напряженно выпрямив спину, пока Джим неспешно делал что-то в планшете, присев на край кровати. Он поглядывал на нейробраслет на руке, одновременно печатал и читал, не обращая особого внимания на меня. Такое затишье не способствовало моему успокоению.

– Кто вы? – пришлось начать с самого банального вопроса. Действительно, я не видела этого человека за шесть дней, что находилась в сознании, и это первое, что показалось необходимым узнать.

Джим еще несколько секунд что-то печатал, глянул на нейробраслет, нажал на него пару раз, затем отложил планшет из рук, снял очки, протирая их краешком рукава, и наконец посмотрел на меня. Черные большие глаза очень спокойно изучали фигуру напротив.

– Мне говорили, что вы потеряли память. Что вы помните, Нино?

Возмущение от ответа вопросом на мой вопрос немного поубавило нерешительности, и я вскинула подбородок, садясь в кресле удобнее. Хотелось просверлить этого человека взглядом, но в ответ я не увидела ни претензии, ни высокомерия. По-своему заинтересованный, но спокойный, Джим сидел, закинув ногу на ногу, смотря ровно мне в глаза в ожидании ответа. Тишина продлилась еще десяток секунд, и я наконец выдохнула, сдавшись. Необходимо было что-то узнать, раз уж я здесь, но не дав информацию взамен, это вряд ли получится.

– Я помню аварию. И потом очень долго было темно. Это все.

Джим не отнимал от меня взгляда, будто пытаясь прочесть мысли.

– Насколько хорошо вы помните аварию?

– Обрывочно. Во время комы были какие-то сны, связанные с ней.

– Можете описать подробнее? – этот допрос мне порядком надоел, и я раздраженно бросила:

– Ответьте, кто вы и что делаете на этом корабле. Слишком много вопросов мне одной.

Повисла тишина. Джима мое возмущение никак не тронуло, или это непроницаемое лицо не способно выдать хоть какую-то эмоцию. Он неспешным движением вынул из нагрудного кармана медицинской формы бейдж, привстал и протянул его мне.

– Доктор Джим С. к вашим услугам, Нино. И в данный момент я провожу опрос пациента, собирая анамнез вашего клинического случая.

На бейдже, оказавшемся в моих руках, под его фотографией помимо имени и должности было написано: «специализация – психосоматическая медицина, доступ к МБ – полный, доступ к ВСБ – приоритетный». Доктор забрал бейдж, убирая обратно в карман, сел снова на кровать, продолжая допрос.

– Итак, что конкретно вы помните?

– Последнее, что помню четко – я была у себя в каюте, до этого нашего навигатора сменил Шон в рубке, а Марта, моя подруга, пошла к Джену. А дальше очень смутно. Помню, Карла, наша главная, крикнула про толчок, и чтобы я бежала за скафандром. Еще я видела, что кто-то лежал в блоке с экипировкой, а потом толчок повторился, и меня, кажется, откинуло на спину, – я потерла затылок, там отозвалось болью от воспоминаний об ударе, – еще слышала крик Марты, но ее не видела, – немного помолчав, добавила неуверенно: – но это все я помню из-за снов, возможно было не так.

– Это все? Больше ничего, пока вы находились без сознания?

Я старательно вспоминала те многие часы или дни, что были проведены в темноте, но решила, что не буду рассказывать о том, что только слышала.

– Я не помню полгода, это несложно было выяснить. Но сложно поверить, что все это время я была без сознания, ведь многие меня помнят, даже вы, – я пристально, также, как и собеседник, смотрела прямо в глаза, в попытках прочесть скрытую мотивацию, – Вы знаете, что со мной было?

– Есть предположения?

– Сколько еще вы будете отвечать вопросом на вопрос? – злость накрыла, не успела я скрыть возглас возмущения. Прямой взгляд, направленный из другого конца комнаты, вдруг подернулся прищуром, на лице на мгновение показалась ухмылка, тут же скрытая за безразличием. Я откинулась на спинку кресла, скрестив руки на груди, не отступая на этот раз.

– Я только лишь хотел послушать ваши догадки. Чувствуете, изменилось ли что-то в физическом состоянии? Это не более чем опрос доктора, повторюсь, я собираю анамнез, что от древнегреческого означает «воспоминание». Иронично, с учетом того, что вы потеряли память. – Джим впервые отвел взгляд, встав с дивана, приблизился к стене и открыл, по-видимому, кухонный блок. В наших каютах их не было, я встречала такие на пассажирских кораблях, они встроены прямо в стену и предназначены для подогрева еды и воды. Мужчина снова повернулся и уже с более дружелюбным видом произнес: – Чай будете?

– Я пила два часа назад, спасибо.

– Вы не поняли, не травяной. Обычный чай, или кофе, если хотите, но я бы не рекомендовал пить его ночью. У меня есть Земной черный чай из Южноазиатских островных плантаций. Пробовали?

– Нет. С подсластителем, если есть, – возможно, выпить чай – не такая уж и плохая идея, по крайней мере лучше, чем продолжать этот допрос в напряженной обстановке.

– Есть тростниковый сахар, подойдет?

– Наверное, давайте.

На Волде подсластитель делали из корнеплода бето́ды – морфологически схожего с Земным семейством Амарантовых. Но сейчас больше распространен синтетический подсластитель, а растительный сахар с Земли – почти роскошь за ее пределами. Попробовать черный чай с тростниковым сахаром в космосе за Альянс знает сколько световых лет от прародительницы – возможность, выпадающая, вероятно, раз в жизни.

Пока Джим готовил чай, я думала над его последним вопросом. Не знаю, почему, но предположениями захотелось поделиться вслух.

– У меня сбриты волосы, значит, была операция черепа, возможно травма. Больше физических изменений я не чувствую. Во время комы долго ощущала, что не могу ничем пошевелить, – мужчина поставил кружку на стол рядом со мной и встал напротив на комфортном для разговора расстоянии. Я ощутила от кружки терпкий приятный аромат, попробовала. Вкус не был похож на чаи с Волды, сильно пряные и резкие, или на травяно-сладкий вкус «вечернего» чая здесь, на космолайнере. Очень чистый, слегка древесный привкус сначала, сладость сахара в середине глотка и горьковатое послевкусие на языке.

– Нравится? – Джим следил за моей дегустацией, держа кружку обеими руками так, чтобы насладиться ароматом напитка. Я сделала еще несколько глотков, потом довольно покачала головой, замечая, как он улыбается и тоже отпивает.

– Я рад. Моя семья занимается этими плантациями уже много лет, постоянно отправляют мне чай.

– Вы с Земли?

– Да. А вы?

– Волд. Неужели этого нет в моей медкарте?

– Я не изучаю карты пациентов, тем более личную информацию. Меня интересует лишь ваше состояние, и что вы можете мне рассказать.

В этой минутной повседневной беседе я забыла, в каком положении и где нахожусь. Комфортное чаепитие совсем выбило из нашего разговора атмосферу допроса, а напоминание о пациентах вернуло его в прежнее русло. И главное я вспомнила, что хотела выяснить с самого начала.

– Что я могу рассказать? Больше ничего, по ощущениям, я в норме, только мои шикарные кудри будут теперь отрастать и возможно не один год, – я грустно улыбнулась, погладив еще короткую щетину на голове, – но скажите мне вот что, там в коридоре, вы шли с леди Шимой? – Джим кивнул, – Вы знали, что я за панелью в стене, откуда?

– Это я ее открыл.

Мои предположения оказались верными, ведь человек с приоритетным доступом к системе безопасности вполне может контролировать перемещения в коридорах и любые двери, в том числе и тайные входы. Как странно, что именно у человека с такой власть на корабле я пью чай в весьма уязвимом положении.

– Не бойтесь, – вдруг продолжил Джим, – если бы я хотел вас сдать – не прятал бы в стене, – простодушная улыбка на его лице совсем не подходила под эту фразу.

– Но зачем?

– Во-первых, мне нужно было узнать, кто именно в коридоре, и без лишних глаз в виде леди Шимы. И поверьте, я не удивлен, что это оказались именно вы, Нино.

Взгляд, обращенный на меня после этих слов, был удивительным сочетанием радости и дружеского укора, будто этот человек знал меня не один год. Моя неусидчивость и вечное желание докопаться до истины были хорошо знакомы близким друзьям, но мужчина напротив точно не входил в их число.

– Это во-первых. Что же во-вторых?

– Мы с вами на одной стороне, и всегда были. Я преследую здесь свои цели, и хочу помочь вам. То есть тебе, Нино, – пауза после столь резкого перехода на «ты» отозвалась тревогой в грудной клетке. Джим поставил свою кружку на стол и снова сел на кровать, потирая ладони, на лице опять нельзя было прочесть ни единой эмоции, кроме задумчивости.

– Ты знаешь, почему я не помню эти полгода?

– Мы пытались выяснить, почему и как это могло произойти физиологически, но пока понятна только причина – сильный стресс.

– Что именно произошло? – затаив дыхание, я вжалась спиной в кресло. Сейчас должна приоткрыться завеса тайны. Джим тяжело вздохнул, опуская голову к ладоням, потер лицо, и не поднимая взгляд произнес полушепотом:

– Ты потеряла дочь.

На секунду показалось, что я ослышалась. Затем, сделав судорожный вдох, осознавая, что не дышу в тишине уже не меньше минуты, вцепилась в подлокотники кресла. Глаза намокли, дыхание стало поверхностным, я смотрела на Джима и не видела его, вспоминая ее лицо. С губ сорвался истеричный стон:

– Лорри?..