13
Я понял, что не в силах контролировать свой гнев, превращающий меня в красноглазое чудовище, способное убить всех, кто не поступает по-моему. Это сокращало время на раздумье, и я снова почувствовал, как закипает моя кровь, а кожа все больше съеживается и стареет. Вечер я провел в своей комнате, стараясь не показываться родителям на глаза под предлогом уроков, я обложился книгами и тихо сидел, рассматривая ключи и анализируя всю информацию, которую знаю. Надо бы еще раз поговорить с кухаркой, почему она возит эти санки, если они не ее. Меня тут же осенила мысль, которая была так очевидна, но не посещала меня ранее: ее ужасная кожа, красные глаза, санки – все это очень походило на то, что происходит со мной сейчас. Возможно, она тоже жертва. Нужно срочно увидеться с ней и все разузнать.
Мама принесла мне ужин в комнату и хотела осмотреть мои локти, но я отказался в жесткой форме, сказав, что уже все прошло. Затем в дверь постучали, я подумал о сегодняшнем дне – ведь это не может сойти мне с рук, весь класс видел меня чудовищем и то, что я сотворил с Деном.
Это оказалась та самая женщина – психолог из школьной комиссии, что приходила ко мне раньше, сегодня было назначено второе занятие с ней, а мне вот совсем не до нее сейчас! Мама открыла входную дверь, а я одновременно закрыл свою на импровизированный замок, сделанный только что из бельевой веревки и резинки. Она попыталась войти, но дверь не поддалась. Я написал ей записку: «Здравствуйте, уважаемая дама! (Я забыл, как ее зовут, а на долгие размышления не было времени.) Прошу прощения, но сегодня я не смогу принять вас. Приболел. Надеюсь на скорую встречу».
Кажется, это вырванный кусок из какой-то недавно прочтенной книги, слова точно не мои, но мне понравившиеся. Я просунул записку под дверь и прислонился ухом. Тишина. Наверно, ушла. Я расслабился и лег на кровать, продолжая планировать.
Перед сном я заглянул в спальню к родителям.
– Спокойной ночи, мама, спокойной ночи, папа, – я послал им воздушный поцелуй своей состарившейся рукой, на которую набросил полотенце, имитируя поход в душ, таким образом скрыв изменения на коже. Они пожелали мне доброй ночи в ответ, и, уже закрывая дверь, я заметил, что на маминой прикроватной тумбочке стоит глиняная сахарница, что раньше стояла в шкафу в гостиной. Мама рассказывала, как бабушка лет сто назад купила ее у хромой женщины на гончарной выставке в Москве. «Неужели мама ест сахар по ночам?» – подумал я и поблагодарил родителей на сон грядущий за то, что облегчили мне задачу. Лучше иметь свой ключ, чем гадать, соизволит ли школьный отворить домашнюю дверь.
Ночь.
Я не стал дожидаться санок, так как не хотел тратить время, которое и без того подгоняло меня вперед. Собрался, взял фонарик, спички, маленький ножик (на всякий случай), тихо зашел к родителям и, убедившись, что они спят, взял из сахарницы ключ. Крышка звякнула в тишине под протяжный папин храп, я застыл в ожидании такого нелепого разоблачения, но и на этот раз мне чудом повезло: мама перевернулась на другой бок и заснула крепким сном. Я подошел к двери и чуть было не споткнулся обо что-то большое. «Ну понятно, без вас никак!» – прошептал я, скрутил длинную веревку, взял санки и вышел на улицу.
Это мое время. Белые хлопья, кружась в медленном танце, беззвучно и мягко ложились на землю, засыпая мои следы. Луна, оголив плечо, сквозь мутную небесную пелену привычно смотрела на меня, провожая в путь. Где бы я ни был, она всегда рядом, всегда смотрит и никогда ничего не говорит. Я привык к ночи, тишине, привык к санкам, что плелись за мной повсюду. Кожа на животе, спине и ягодицах сморщилась и покрылась редкими седыми волосками. Я заметил их еще днем и даже вырвал несколько штук, но сейчас они появились снова и непривычно щекотали мое измученное тело.
Я дошел до того места, где вчера мы с кухаркой повернули на ее улицу, но сегодня все выглядело иначе: другие дома, заборы, лес стоит совсем не там, где стоял ранее. Я зажмурился, помотал головой и, открыв глаза, снова осмотрелся – место совсем другое. Я прочесывал улицу за улицей в поисках нужной мне, но ее, как назло, не было. Гнев подкрался незаметно, но очень внушительно, я обернулся, бросил веревку на землю и что было сил пнул санки ногой. Они отлетели назад, развернулись и остановились. Ничего не произошло. Я снова ударил их, а затем залез сверху и начал бить ногой по перекладинам со всей силы. На вид они тонкие и старые, но выдерживали мои удары очень стойко, ни одна из перекладин не треснула. Тогда я разозлился еще больше, достал спички из кармана и поджег кончик веревки. Синий огонек аккуратно, задыхаясь, пополз вверх. Я перевернул веревку, помогая ему разгореться.
«“Огонь – это самая страшная стихия, способная безжалостно уничтожать все на своем пути”, – говорила Вера Романовна на уроке обществознания», – вспомнилось мне вдруг.
Пламя охватило всю деревянную поверхность и безжалостно сожрало ненавистные санки. Я сел перед костром и закрыл лицо руками.
– Дурак, все же было так легко, а я не мог догадаться, мучил себя и всех остальных. Не прощу себя за тупость еще долго, – с облегчением причитал я, – не нужно искать хозяина, все закончилось. Если бы я сжег их раньше, когда они первый раз явились ко мне, то избежал бы кучи проблем, которые теперь нужно решать, пока меня не исключили из школы. Огонь сжигает все, огонь меня спас, – повторял я словно мантру, глядя на пылающие санки.
– Эй! Ты чего там жжешь? – мужчина выскочил из своего двора в валенках, семейных трусах и с фонарем в руках. – Я сейчас милицию вызову! – продолжал он кричать.
Я посмотрел на пылающий костер, в котором виднелись почерневшие резные металлические полозья, и бросился бежать. Мужчина не сдвинулся с места, лишь поводил фонарем по дороге и исчез в темноте своего двора. Хорошо бы вернуться, но вдруг мужик окажется хитрее, вызовет милицию, как грозился, и меня снова заберут в участок. Я сидел в сугробе и размышлял о том, как правильнее поступить, но ничего лучше, чем отправиться домой, я не придумал. Утром мне обязательно нужно пойти в школу и рассказать кухарке, что я наконец-то победил санки.
Утро.
У школы стояли две милицейские машины, скорая помощь и еще какой-то непонятный служебный фургон. У входа толпился народ, младшие классы кучковались слева, на газоне, старших загнали на площадку для футбола. Я пробрался через толпу старшеклассников, нашел своих, встал рядом, немного позади, и прислушался к разговорам, параллельно высматривая в толпе Дена. Световой день заметно прибавился, к первому уроку стало полностью светло. Завуч, набросив на плечи длинную, до пят шубу, придерживая ее на груди одной рукой, суетливо бегала от одной толпы к другой и что-то обсуждала с учителями, стоявшими на контроле у толпы учеников. Первоклашки кидались снегом, дрались, падали и строили крепость прямо у ног физрука, который стоял на страже, защищая проезжую часть от выпрыгивающих на нее детей.
– Что случилось? – спрашивали все друг у друга, передавая вопрос в первые ряды.
– Непонятно! – пожимая плечами, прикатывался ответ.
– Явно что-то случилось! – выкрикнул из толпы жирдяй из 7 «А». – Иначе бы нас тут не держали.
Я стал думать: «Может, это связано с санками? Их больше нет, возможно, это как-то отразилось на школе. Вдруг все из-за меня? Может, лучше удрать, пока есть такая возможность, сейчас на меня никто не обратит внимание, а вот потом… Но мне нужно поговорить с кухаркой, это срочно, она должна знать…»
– Круто ты Дена уделал вчера! – я услышал голос Сашки сзади.
Впервые за долгое время он заговорил со мной, и в его голосе звучала обнадеживающая нотка оптимизма.
– Да, спасибо! – расценив его слова как комплимент, я опустил голову и поджал губу.
Остальные ребята со мной не разговаривали, а лишь скользили по мне недоверчивым взглядом снизу-вверх и брезгливо отворачивались, делая вид, что меня вовсе нет.
– А как ты сумел? Натренировался, что ли, пока болел? А ну, покажи бицепс! – Сашка схватился за мою руку, я тут же оттолкнул его, сам того не желая.
– Лучше не подходи, – с опаской для самого себя предупредил Сашку.
Он замолчал, глядя мне прямо в затылок. Во мне спорило непонятное, смешанное чувство обиды на него, страха и неконтролируемого желания вернуть все обратно. Забыть обо всем и начать с чистого листа. Броситься в сугроб, слепить оборонительную крепость, взять в команду Витька, Пашку, можно даже жирдяя из 7 «А», да и всех желающих, и устроить настоящую войнушку.
– Не тренировался я. Это все гнев, иногда он заставляет творить невероятные для самого себя вещи, – объяснил я Сашке, развернувшись к нему лицом.
Все засуетились, школьные двери распахнулись, но большего я не видел из-за толпы. Жирдяй встал на колено, а на него сверху залез длинный худощавый очкарик.
– Ну что там? – кричали обступившие их одноклассники.
– Народу много, все выходят, что-то несут. Завуч наша с ними, прыгает как заяц-беляк в своей шубе, больше ничего не видно.
– А чего вынесли-то?
– Да не разглядеть, мешок какой-то!
– Ты слепой! Куда залез? – очкарика тут же столкнули с живого пьедестала, а вместо него забрался новый смотрящий.
– Эй, – недовольно закричал жирдяй, – я замерз, снег-то холодный!
– Терпи, Коля, получишь сегодня дополнительную булку! Нужно посмотреть, что несут, правду ведь нам все равно не скажут!
– Ну что там? – подали голос замерзшие отличницы из 7 «А».
– Ничего уже не видно, все рассаживаются по машинам, наверно, отопление опять вырубилось или залило нас. Отменят уроки, сегодня все домой.
Толпа закричала: «УРА-А-А!»
В это время раздался морозный свист физрука, он поднял руку в сторону, как регулировщик, и указал на вход в школу. Сначала зашли малыши, потом мы и только после нас старшеклассники. Первый урок уже закончился, а второй не торопились начинать. Всех рассадили по классам, а потом заново выстроили на линейку в холле первого этажа. Я посмотрел на дверь комнаты завхоза – она была закрыта, а на полу около двери осталось множество еще невысохших следов от обуви, а обычно Петрович в это время всегда стоит у раздевалки и следит, чтобы все переобулись в сменную обувь.
«Неужели все из-за санок?» – недоумевал я, нервничая в неведении и все больше фантазируя. Все остальные были спокойны и радовались отмене занятий.
Мы стояли уже минут 15, меня раз двести толкнули и раз триста наступили на ноги. Сзади выстроились бэшки, им не хватило места, они то и дело выталкивали друг друга вперед, на нашу территорию, когда правильнее было бы прижаться плотнее. Самые лучшие места находятся сзади, там можно присесть на теплую батарею и тихонько разговаривать.
Наконец-то завуч вошла в холл, на бегу сбросив свою кроличью мантию. Ее лицо было необычно встревожено, глаза бегали по сторонам в поисках поддержки среди учителей, ощущение такое, будто она впервые обращается к нам с таким заявлением. Обычно все наоборот, она всегда уверена в себе и непоколебима, как и ее коллеги.
– Тишина! Прошу тишины! – начала говорить завуч школы.
Все замолчали, в холле возникла пауза, даже бэшки перестали толкаться и раскрыв рты внимали сказанному. Кто-то чихнул. Кто-то кашлянул. Кто-то крикнул громким шепотом: «Отстань!» Учительница математики, стоявшая справа, ударила указкой по стене.
– Сегодня очень грустный день. К сожалению, наш завхоз Алексей Петрович скончался сегодня ночью. Мы все очень любили его, уважали. Без этого человека наша школа…
Дальше я не слышал ее речь, меня словно оглушило снарядом, взорвавшимся прямо под моими ногами. В ушах стоял нестерпимый гул. Вот, оказывается, кто был хозяином санок. «Я убил человека» – с этими мыслями я сел на пол и заплакал.
– Эй, ты чего? – Сашка поднял меня за рукав и подпер, словно труп. – Стой, а то сейчас выгонят из холла.
Мне было по-настоящему плохо. Это уже не воровство, не хулиганство, это убийство! Я настоящий убийца. Мне не хватало воздуха, чтобы произнести даже слово, только почувствовал, как меня подхватили и посадили на подоконник, что был сзади.
– Васину плохо, принесите воды! – крикнул Сашка в толпу.
Меня умыли, кто-то принес снег и натер мне руки. Это немного привело в чувство, я поднял голову – рядом с собой увидел медсестру и учительницу по биологии.
– Все в порядке, – сказала она, – просто мальчик очень впечатлительный. Сегодня не одному ему плохо, – заметила она и побежала дальше.
После пятого урока всех повторно построили внизу, завуч объявила минуту молчания. Я молчал, и почти весь класс тоже, а Витька, откусывая бутерброд, с полным ртом сказал практически мне в ухо: «Невелика птица, почестей – как будто Ленина хороним». Я развернулся и влепил ему пощечину. Не со злости, а поучительно, как это делает папа, когда я говорю глупости не к месту. Витька обиделся, но я уверен в том, что, когда он повзрослеет, обязательно поймет меня.
Ночь.
Я ворочался уже часа два, пытаясь заснуть. Санок нет, я покончил с этой историей, а мое тело все никак не становится прежним, видимо, на это нужно время. Мысли о Петровиче не выходили из моей головы, я покрывался холодным потом, представляя, как завхоз заживо сгорел в школьной подсобке. Я украл его санки, а потом сжег их вместе с хозяином. Если бы меня представили суду, никто не поверил бы в мою невиновность, меня сочли бы монстром, надели наручники, цепи на ноги и приковали к металлической клетке. Перевернувшись на правый бок сто пятидесятый раз, я наконец-то уснул. «Все же это слишком просто, чтобы быть правдой», – подумал я перед тем, как провалиться в сон.
4:15 – санки, ничуть не пострадавшие от пожара, стояли на своем привычном месте и сверкали начищенными до блеска полозьями. Я испугался, будто увидел их впервые, отпрыгнул к стене и даже произнес нецензурную речь вслух: «Да чтоб вас! Как так? А Петрович, он жив?» Вопросов в моей голове становилось все больше, я закрыл лицо руками и вдруг почувствовал жесткие волоски на подбородке. Длинные, седые, сантиметров семь. Хорошо, что немного, я взял мамин пинцет и выщипал все до последнего. Я думал, это происходит по-другому. У Вани, что учится в девятом, сначала вылезли усы, потом немного на щеках, а после уже на подбородке, и они точно были не седые.
Я дождался семи часов, оделся и помчался в школу, ноги практически не слушались, пришлось приспособиться и скользить, согнувшись в коленах, будто на лыжах, со стороны это, наверно, выглядело смешно и нелепо. Школу открыла техничка через полчаса после моего прихода, я мерз на улице, ожидая кухарку, но ее не было. Надеясь, что с ней все в порядке, я стал предполагать самое худшее: «Вдруг она обманула меня, сказав, что санки не ее? Вдруг она тоже сгорела, и сейчас ее труп лежит где-то и…» Я запутался.
Стоп. Санки же не сгорели, значит, и хозяин тоже не сгорел. Грань между реальностью и моим воображением постепенно исчезала, заполняя мою настоящую жизнь туманом вымышленных событий. С этого момента я решил записывать все, что произошло со мной, чтобы не выпасть из реальности полностью. Я сел на пол около окна, спрятавшись за доской почета на втором этаже, и уснул, прислонив голову к стене. Такое со мной не впервые, от эмоционального возбуждения стал быстро уставать и часто ненадолго вырубаться.
Звонок. Я разодрал тяжелые, слипшиеся веки – вокруг меня стояли ребята и, переглядываясь, весело хихикали. «Что со мной?» – испугавшись, я стянул свитер и закрыл им лицо, затем вскочил и бросился в туалет, где висело единственное в школе зеркало, – я был нормальным, но изрисован разноцветными фломастерами. Щеки, шея и кончик носа разукрашены синим, а уши и подбородок черным. Водой смылось совсем немного, скорее, размазалось, а мыла в туалете не было – спрятали, предусмотрительные гады. Пришлось идти на урок в маскировке, но это было мне на руку, ужасная раскраска скрывала бледность лица, о которой сообщал мне практически каждый заговоривший со мной человек.
Из уборной комнаты я сразу же помчался в учительскую, там находились все трое апостолов, физрук, и еще несколько учителей, я вбежал и громко, перебив их беседу, спросил:
– Петрович жив? С ним все в порядке? – будучи уверенным, что произошедшее вчера напрямую связано с санками.
Все разом застыли, выражая совершенно разные эмоции – физрук закатил глаза и молча прошлепал губами: «Васин!» Учительница по музыке сдвинула свои аккуратные брови домиком, поджала губу и с искренней грустью посмотрела на меня. Завуч, натянув серьезную административную маску, что уже приросла к ее лицу, взяла меня под руку, вывела из учительской и тихонько сказала:
– Васин, деточка! Человек умирает только один раз, после этого он уже не возвращается, не просыпается и не воскрешается! Наш Алексей Пет…
– А много ли вы знаете об этом?! – заявляя так уверенно и бескомпромиссно, я вырвался из объятий, не нарочно пнув ее локтем, эмоциональная обстановка накалилась.
– Да, Васин, это истина, разговор окончен, немедленно иди в класс! – уверенно сказала она и с этой минуты, как и все остальные, стала считать меня полным идиотом, тупым придурком и просто дебилом за мои вопросы и неуместную раскраску лица.
«Вы забыли добавить, что немедленно вызовете моих родителей в школу» – это сказал уже про себя, не желая еще больше накалять обстановку.
Я зашел в класс и сел за последнюю парту, где обычно сидел Ден, он, кстати, не появлялся уже второй день, видимо отлеживался дома, зализывая раны и готовя план отмщения. Все по очереди посмотрели на меня, но никто не засмеялся, не крикнул в мой адрес плохого слова, а молча разглядывали раскраску и перешептывались. Учительница по истории объявила самостоятельную работу, раздала задания и вышла из класса. Я, не поднимая головы, окунулся в учебник, желая скорее скоротать время, а после урока спуститься в столовую и поговорить с кухаркой.
Впереди сидели две болтушки, они весь урок обсуждали своих подруг из параллельного класса, какие-то браслеты и прочую ерунду, от которой устали мои черные уши. Я закрыл их руками, чтобы не слышать, но девчачьи раздражительные голоса продолжали проникать в мою голову.
– Что это? – спросила та, что слева.
– Это заколка из янтаря. Представляешь, я взяла ее без спроса из маминой шкатулки, чтобы надеть на Ленкин день рождения, но оставила в кармане и потеряла, это было еще в прошлом году, а сегодня я пришла и увидела ее на подоконнике в раздевалке, она лежала там вместе с другими вещами, вот мама обрадуется!
Я сразу понял, откуда на подоконнике взялись пропавшие вещи, и впервые за долгое время искренне улыбнулся.
9:15. Звонок.
Скорость звука 343 метра в секунду, в то время, как он пересек деревянное перекрытие между первым и вторым этажом, я уже вскочил с места и бросился к дверям, пытаясь обогнать самых быстрых и голодных соперников.
– Васин, тебя дома, что ли, не кормят? Запиши домашнее задание! – остановила меня учительница истории и вернула на место, строго ткнув в мою парту кривым указательным пальцем.
Я все записал и опять вскочил.
– Сядь, подожди, пока я закончу урок.
Она второй раз отсекла мою попытку сбежать, терзая еще минут семь или восемь, а потом все же отпустила, но не первым, а в хвосте класса, что указывало на пренебрежительное отношение ко мне. Я ничуть не расстроился из-за этого, а просто не обратил внимания, что разозлило учительницу еще больше.
Очередь, как весенний ручей, струилась от кухаркиного окна к дверям в актовый зал, я стоял и терпеливо ждал, время от времени выпрыгивая вверх посмотреть, что происходит у истока. Наконец-то я предстал перед окном, сунул голову, но сначала не распознал, кто это, и испугался, что произошла смена кадров, но, приглядевшись, понял, что это она – кухарка, вполовину уменьшившаяся в размерах, похорошевшая трижды и помолодевшая на треть своих лет, порхала по кухне словно бабочка. Я застыл в изумлении и не шевелился до тех пор, пока сзади меня не пнули со словами: «Быстрее давай, не один тут! Потом поглазеешь, видишь, какая очередь из-за вас, любопытных».
Я протянул монетки и получил взамен пирожок с капустой и яйцом. Внешний вид нашей злобной матрешки потряс школу настолько, что все забыли про скорбь по Петровичу, а рьяно обсуждали внезапное омоложение.
– Я знаю, что произошло! – заявила самая длинноволосая отличница, слизывая повидло с края пирога. – Это американские таблетки, про них по телевизору показывали, скоро все будут выглядеть так же.
– Я не хочу выглядеть так же, – тут же перебила ее подруга, сморщив лицо.
– Я говорю про то, что уже изобрели таблетки, которые не только замедляют процесс старения, но и поворачивают его вспять.
– Хочешь сказать, что она скоро станет молодой и красивой? – засмеялась подруга.
– Откуда у нашей Марии такие таблетки? Она с кухни не вылезает! Уж тем более американские, – гримасничая, подключился жирдяй, подчищая пустую, уже четвертую тарелку с обедом, отобранную у младших.
В моей голове все перемешалось, каждый новый день отдалял меня от разгадки, а не приближал, как казалось мне до этого.
– На, это тебе, ты заслуживаешь добавки, – лестно издеваясь, я сунул пирог в открытый рот жирдяя и побежал в кухню.
Справа, от окна находилась техническая дверь, я дернул ручку и оказался внутри, по ту сторону нашей школьной жизни. От сильной концентрированной вони щами и тушеным мясом меня затошнило, я обернулся и, убедившись, что моего маневра никто не заметил, крикнул ей в спину:
– Мария!
Она обернулась:
– Ждать еду нужно около окна, сюда тебе нельзя.
– Мне нужно знать правду, – полушепотом сказал я и, жестикулируя, подозвал ее к себе. Она сделала шаг навстречу.
– Санки! Чьи они? Кому нужно их вернуть и как? Я пытался…
Ее глаза покраснели больше обычного, по лицу и шее побежали вздутые синие вены, будто внезапно разбуженные черви, выныривающие изнутри в поисках пищи. Она издавала негромкое шипение: «Уходи! Уходи!..»
Я испугался и шагнул назад, споткнувшись о порог, вдруг почувствовал, как синхронно с ее, потяжелели мои веки, налитые кровью, как по всему телу, с ног до головы извиваются налитые вены, а запястье на правой руке горело, будто его окунули в кислоту.
– Мы одинаковые, – сказал я вслух и бросился к раковине, над которой висело маленькое заляпанное зеркало. Я заглянул в него и увидел непроглядную, всемогущую, поглощающую меня тьму, которой мы оба всецело и безвозвратно принадлежали.
Через некоторое время.
Очнулся. Потолок. Лампы дневного освещения в ряд по две штуки висели длинной цепочкой. Горели выборочно – две первые, одна из среднего ряда и по одной в последнем и предпоследнем ряду. «Надо заменить», – почему-то подумал я и попытался приподняться.
– Лежи-лежи! – сказала школьная медсестра и положила мне на лоб холодную грелку. Я брякнулся на подушку.
– Что произошло? – с ужасом в голосе спросил я.
– Ты упал в кухне нашей столовой и ударился о кран, – пояснила она, – а еще, судя по всему, у тебя обезвоживание, как часто ты пьешь воду?
Я задумался и вспомнил, что последнее время стараюсь не пить, чтобы избежать лишних проблем с мокрыми брюками.
– Пью обычно стакан или два в день, – соврал я.
– Это очень мало! Нужно пить два литра, а с твоей потливостью можно и три! – заявила медсестра, искренне обеспокоенная моей проблемой. – Давно ты был у врача?
– Я от него не вылезаю, поверьте.
– Сегодня сообщу твоим родителям, что нужно немедленно…
– Нет! Пожалуйста, только не звоните им! Я сам все улажу, прошу вас! – я вскочил, бросился к раковине, налил полный стакан воды и демонстративно выпил залпом. – Буду пить много, очень много!
Я занервничал и почувствовал новый прилив, последнее слово издав почти шипением. Закрыл лицо рукой и выдохнул полной грудью, попытавшись максимально расслабиться. Лучше бы обмочился, честное слово. Напряжение не сходило, я сжал кулак и хотел было ударить в стену, как тут дверь отворилась и медсестру вызвали в учительскую.
– Посиди тут, – сказала она и вышла.
Я лег и снова пересчитал перегоревшие лампы, их было на одну больше, чем работающих, это помогло мне расслабиться и сбалансировать свой организм, после чего я опять почувствовал жжение в правом запястье. Вены бегали по руке, подбираясь все выше, образуя синий кишащий сгусток, он жил внутри меня своей жизнью, не желая поддаваться. Я надавил на него, но это не сработало.
Тогда, воспользовавшись своим одиночеством в медицинской комнате, я достал из шкафчика бинт и замотал запястье так туго, как мог. Рука тут же онемела, я снял и наложил новую повязку, более правильно, вспомнив практические занятия по оказанию первой помощи на уроках ОБЖ.
– Что ты делаешь? – спросила медсестра, когда вернулась в комнату.
– Я воспользовался бинтом, руку ушиб при падении, правильно наложил? – И похвастался, выставив кисть перед ее носом.
– Хорошо, что укол себе не вколол, Васин, тебя и оставлять-то страшно, – возмущенно мотая головой, прокомментировала она сама себе. – Правильно, а теперь иди в класс, а то пропустишь опять все уроки.
Физкультура.
Этот ужасный резкий свист просто выводит из себя.
– Я и так делаю что могу, – сказал я физруку, лежа под десятикилограммовой штангой.
– Давай, Васин, не ленись, ты должен поднимать вдвое больше девчонки, а то так и будешь вечно болеть и ныть.
Все засмеялись, а Витька предательски выкрикнул: «Да он претворяется, видели мы все, как он умеет», – вспомнив про Дена.
Я сделал над собой усилие и оторвал один край от пола.
– Ай, молодец! – Физрук надел еще по одному килограмму веса с обеих сторон и засвистел.
Я не мог сдвинуться с места, потому что бросил все свои силы на то, чтобы не разозлиться. Иногда мне казалось, что я могу контролировать этот процесс, но случай с кухаркой показал обратное. Почему она меня выгнала, не захотев поговорить, и чего она боится? Может, хозяин санок в школе и наблюдает за нами? Но тогда почему он просто не заберет свою вещь обратно, зачем мучает меня, я ведь достаточно настрадался из-за них?
Я стал думать, кто бы это мог быть, перебирая в голове образы знакомых людей. Физрук? Нет, он слишком глуп, чтобы управлять столь всемогущим процессом. Может, завуч? Вряд ли, у нее и без того полно дел, она вечно бегает выпучив глаза как рак, решая внезапно возникшие проблемы. Директриса? Ее мало интересуют школьные дела, она всегда занята своими и ничуть не интересуется нашими. Может, прелестная Муза, что указала мне на ключи? Но тогда ее действия совершенно нелогичны.
В школьном архиве есть личные дела на всех учителей, нужно залезть туда и изучить каждого, что-нибудь я наверняка найду, осталось только дождаться подходящего момента.
Вечер был спокойным, пока в дверь не постучали, ну неужели опять она? Я отложил в сторону раскрытый учебник и выглянул из комнаты на половину туловища.
– Здравствуй! – сказала психолог, поправляя примятую под шапкой прическу. От нее веяло уличной свежестью с легкими нотками уже выветрившихся духов. – Сегодня мы пообщаемся? – спросила она.
– Если вы пообещаете отстать после этого, то да, – ответил я.
– А если нет? – поинтересовалась женщина, присаживаясь на стул.
– Если нет, то я, пожалуй, продолжу делать уроки, вы же не хотите стать причиной моей завтрашней двойки за несделанное домашнее задание?
– Хитрый какой, – улыбнулась она, – я не задержусь надолго, времени на уроки у тебя останется предостаточно.
Я сел напротив и, уставившись на нее стеклянным взглядом, произнес практически не шевеля губами:
– Слушаю.
– Что у тебя с рукой? – тут же спросила она, бросив небрежный взгляд на бинт.
Нужно, конечно, было спрятать его, чтобы не возникало подобных вопросов, не догадался я заранее.
– Ударился в школе, бинт наложила медсестра, чтобы рука меньше двигалась.
Она наклонила голову вбок и взялась за кончик ручки зубами.
– Обычно в таких случаях накладывают шину, а не бинт. А еще, судя по узлу, ты все же наложил ее сам, это так? – она опустила голову в свою тетрадь и сделала первую на сегодня запись.
«Ну прям провидица какая-то», – разозлился я.
– Вы пришли поговорить о моей руке? – возмущенно поинтересовался я, пытаясь выиграть время.
– Я пришла поговорить о тебе в целом и о твоих проблемах, но отдельные части твоего тела, вызывающие у меня подозрения, мы также можем обсуждать отдельно.
– Подозрения? Какого плана, а точнее, подозрения в чем? – я занервничал, это стало видно – подмышки, лоб и руки неприятно вспотели.
– Будь добр, сними, пожалуйста, бинт, я осмотрю твою руку и наложу тебе более правильную повязку, необходимую при ушибе кисти, – она говорила очень официально, будто нас записывали на диктофон.
– Я не могу, – серьезно ответил я, скривив лицо.
– Назови причину? – она приподняла бровь и снова что-то записала.
– Я не хочу вас испугать, лучше закроем тему, – я начал защищаться, чувствуя, как под бинтом кишат накаленные вены, будто кровь в них нагрелась до ста градусов и закипела.
– Меня? Напугать?
– Вы умничаете совершенно зря, остыньте, – я впервые так дерзко разговаривал с человеком старше меня по возрасту и статусу, отчего сам не на шутку испугался.
– Я знаю, почему ты не хочешь снять бинт и показать свое запястье, ведь на нем что-то есть, я права? – изменив интонацию, сказала она и посмотрела мне прямо в глаза, сделав запись в тетради и приподняв ее, чтобы я не увидел: «Попытка самоубийства, вскрытие вен на правом запястье».
«Может, это она хозяйка санок, раз знает про запястье? – мысль взорвала мое сознание словно бомба. – Как же я раньше не догадался?! Так и есть! Нужно воспользоваться ситуацией».
– Я хочу извиниться, – изменившись в голосе, сказал я и опустил в пол виноватые глаза. – Это вышло случайно, неосознанно, понимаете?
– Расскажешь?
– Да! – я почувствовал облегчение в надежде, что наконец-то раскрыл тайну, терзающую меня уже долгое время, и начал рассказ: – Это был первый день после каникул, мы вышли из школы, было холодно, и нас отпустили раньше обычного, мы с Пашкой… – я резко замолчал.
Она перевела взгляд, ожидая продолжения.
«Хоть они и предатели, – подумал я, – хоть и испортили мне жизнь, я все равно не сдам друзей, потому что, даже будь я самый тупой и беспомощный подросток на свете, не способный поднять штангу с девчачьим весом, – все же я не стукач!»
– И?.. – нетерпеливо протянула она.
– Мы вышли из школы. Я, Пашка, Ден, Сашка и ребята из «Б» класса, договорились пойти на задний двор и поиграть, построить крепость… – мысли разбежались, и, как говорит мама, я проглотил язык, перед тем как сказать правду, точнее, полуправду, слишком долго копившуюся во мне.
– Они тебя не позвали играть? – предположила она.
– Не-е-ет! – я удивленно возразил. – Я сам не пошел. Они убежали, а я подошел к тыльной двери школы, там никого не было, я осмотрелся…