Осенний жираф

Была, правда, у Миши одна слабость: он очень любил сказки и предания о цветке папоротника. Так, что даже сделал его изображение экслибрисом на все домашние книги. Рассказывая о нем, он всегда делал акцент, что цветет папоротник всего один раз в жизни, и редким счастливцам удается увидеть его цветение. Тем же, кто увидел этот волшебный цветок, открываются все тайны мира, и клады сами идут таким счастливцам в руки. Умникам, кто говорил о спорах, коими размножаются папоротники, Миша всегда сочувственно пожимал руку, негромко приговаривая про себя: «Значит, не довелось». Но кто из нас без чудачеств?

Облачное королевство

Я спрашиваю Вас:

зачем звезда небес

Манит нас в этот мир,

где бедам нет числа?

Юлий Ким

О счастье, что ты? Легкое облачко с нарисованным единорогом на борту? Мираж, порхающий над головой? Но даже легкий ветерок, едва шевелящий листву деревьев, сдует его без следа, и все – нет его, словно и не было никогда. И всматривайся затем в небеса: не оно ли плывет навстречу? Но облака все больше попадаются пустые, пыльные, а то и совсем прибьет бурю вместо счастья, и дождь льет, как из ведра, или метет загулявшая метель. А ведь было, было!

Я помню это ощущение каждой клеточкой своего тела, когда хорошо, не жарко, не холодно, спокойно и счастливо на душе. Но ветер унес мое облако без следа – гулять среди бескрайних небесных просторов. Я помню тебя, мое счастье, твой влюбленный взгляд и статную осанку. Бывало, застыв с открытым ртом, всматриваешься в небо – не оно ли летит навстречу? Не покажется ли из-за туч развивающаяся грива моего единорога, не блеснет ли его горделивый взгляд? А после бредешь по мостовой, погруженный в думы об устройстве мира и вечном непостоянстве.

Облачный единорог родился в апреле, и как все младенцы даже у людей, что смешно топают внизу по старушке-Земле и коптят небо бесчисленными трубами, стал праздником для своих родителей, уважаемых членов облачного королевского общества. Мама единорога была фрейлиной при дворе, и королева-мать посетила счастливую семью, лично одарив юного наследника поцелуем.

Отец же нашего младенца слыл знатным повесой, и пропустил час рождения первенца, участвуя в славной королевской охоте, где, превращаясь в злобного хищного облачного тигра, вместе с ветром гудел и злобно рычал, так что даже благородные земные олени прижимали уши и бежали по зеленым лугам, выставив страшные рога на радость молодому королю и его свите. А поздно вечером, узнав благую весть о рождении наследника, он с виноватой главой и хитрой усмешкой предстал перед супругой у колыбельки сына. Не дав ей проронить ни слова, он крепко поцеловал супругу, как и мы, бывало, целуем друг друга после долгой разлуки, встречая родных на выходе из аэропорта и предваряя рассказ, который, казалось, уже собрался сорваться с уст любимых.

«Я принес тебе запах луговых трав. Я весь день гонял по полям, чтобы собрать самый пышный букет ароматов, вобрав в себя все полевые цветы, когда-либо росшие под солнцем», – сказал наш повеса, превращая себя в огромный полевой букет. «Прощен», – ответствовала ему фрейлина ее величества, и, приподняв из кроватки сына, с гордостью показала супругу их первенца.

«Слушайте все ветра, неподвластные никому, моря и океаны, высокие горы, подчас касающиеся своими вершинами свода небес! У нас родился сын! Пусть Солнце, отец наш небесный, и наша мать-Земля выберут ему предназначение, ведь рождаясь, облако не может жить без великой цели», – промолвил отец, принимая первенца из заботливых рук матери.

В отличие от нас, людей, облака искренне верят в какую-то великую цель, стоящую перед каждым вновь родившимся. Не допуская обратного, каждое облако считает крайне важным открыть свое предназначение и следовать ему. «Величие замысла Вселенной откроется всякому, нашедшему свое предназначение», – выложено светом утренней звезды на сводах королевского дворца. Но как достичь цели, раскрыть тайну мироздания, постичь то великое предназначение, ради которого ты появился на свет? Этому не учат в школе и не расскажут многочисленные книжки с кричащими названиями типа «Поиск предназначения: советы для чайников».

«А вдруг я первое облако, родившееся без всякого на то предназначения?», – раз за разом посещала нашего единорога предательская мысль, когда все больше и больше сверстников вокруг проходили обряд «достижения цели», с высоких сводов сообщая миру о своем предназначении и поступая на вечную службу ему. И юное облако металось по небу, соревнуясь с грозными ветрами, всматриваясь в полет птиц и таяние звезд. Но тот счастливый момент, когда краски вокруг вспыхнут, как новогодний фейерверк, украшая небо огнями, и великое таинство появления на свет предстанет пред тобой во всей красе, все не приходил, вселяя грусть и отчаяние.

Облака живут гораздо дольше смертных, но бессмертие не даровано им. Десять человеческих жизней – вот тот срок, что отведен им, не ведающим тяжести земного притяжения. И время, беспощадный погонщик всего живого, гналось за облачным единорогом, больно жаля и кусая его за бока, но счастливый час откровения, выбранный Солнцем и Землей по просьбе отца, все заставлял себя ждать. И королева-мать, поцеловавшая сына фрейлины еще в день его рождения, пригласила не нашедшего свое предназначение в свои покои.

«Знаешь ли ты, сын моей фрейлины, о прекрасный облачный единорог, что и я, родившись на свет, долго не могла определиться, кто я и зачем? – сказала она. – Я прикрывала все живое от палящих лучей солнца, орошала дождем пустыни, рисовала влюбленным сердца на небе и пропускала сквозь себя свет звезд, чтобы путники не сбивались с пути. Все это было не мое, хотя я с удовольствием могла служить любой из этих целей. Но в один день я поняла для себя, что забота обо всех облаках на свете, поддержание основ жизни и порядка – и есть моя цель жизни. Это чувство нельзя забыть или перепутать. Чувство, словно давно попавшая заноза вынута рукой врачевателя, и сотни пут, связывающих твою душу, лопнули в один момент. Такое спокойствие приходит, и свет знания своего пути проливается на тебя небесным дождем. Испытал ли ты это, сын мой?»

«Нет, Ваше Величество, – ответствовал единорог. – Я плыл над морями и парил над землями, я играл с ветрами, управлял бурями и ураганами, находил пропавших и укрывал туманом влюбленных, но ничто из этого не заставило меня отказаться от всего остального. Что не так со мной?»

Королева стояла, направив взгляд на картину на стене своего дворца, где Солнце и Земля пеленали вновь родившееся облако. Картине было столько лет, сколько и самому замку, и мало кто из ныне живущих помнил, кем она была сотворена из небесных красок на королевской стене. Затем королева-мать решительно обняла единорога и подвела его к старому полотну.

«Что ты видишь?» – спросила она. «Я вижу старую картину, где нарисовано появление первого облака. Говорят, эту картину сотворили Солнце и Земля в память об этом чудесном рождении». Королева аккуратно потянула за край полотна, и картина, отстав от стены замка, приоткрыла проход, усыпанный мириадами звезд. «Это дверь, сотворенная Солнцем и Землей. Дверь для тех, кто не смирился с участью, уготованной облаку небесами, кто не готов выбрать себе предназначение, и, вновь и вновь просыпаясь с первыми лучами солнца, снова будет выбирать его для себя».

«А как же цель жизни? Кто эти существа, которые живут, не имея единой цели познать свое предназначение?» – спросил удивленный единорог. «Имя им – люди. Проживая свою непомерно короткую жизнь, они никогда не смирятся с одной конкретной целью, одним конкретным предназначением. Они будут искать себя каждый день, отвечая на вопрос, кто они и зачем приходят в этот мир, и никогда не примирятся с найденным ответом, снова и снова постигая неизведанное, растрачивая себя с десятикратной силой. Шагнешь в эту дверь – и оттуда нет возврата, но по-другому людям не суждено появляться на свет. Каждое новое человеческое дитя, каждая новая жизнь – это облако, прошедшее по звездному пути. Запомни: больше не будет облачного единорога, и где-то на Земле в человеческой семье родится ребенок. Он заплачет, и его жизнь начнется вновь».

«Так значит, люди – самые счастливые существа, живущие короткую, но яркую жизнь? Каждый день, как бушующий океан, обрушиваясь на земную твердь, они отступают, чтобы вновь и вновь подняться на борьбу за поиск своего предназначения. А найдя его, отвергают уже пройденный путь, чтобы опять вступить в борьбу с мирозданием за право обладать его тайнами. Но я много летал над Землей и видел, что далеко не все из живущих на ней счастливы. Глаза их печальны, их океаны давно залегли в полный штиль».

«О счастье, что ты? – ответствовала королева. – Не помня, кто они, от кого произошли, люди придумали себе много теорий, и кое-кто из них даже видит свое сходство с обезьяной. „Труд сделал из обезьяны человека“. Как бы не так! Труд сделал из обезьяны уставшую обезьяну, и не более того. Человек же, появляясь из облака, иногда забывает о небе, которое покорял так легко. Многие люди, конечно, инстинктивно помнят, ради чего пришли на этот свет – искать и не находить ответа. Их взгляд горит мириадами звезд, навсегда оставшихся в глазах прошедших тропой за картиной. Но часть людей сбились с пути и с тоской смотрят в небеса, желая вернуться назад и снова стать облаком, найти свое единое предназначение, а путь назад им уже заказан. Что выберешь ты, мой юный облачный единорог? Закрыть ли мне эту дверь, или ты сделаешь шаг навстречу звездам?»

О счастье, что ты? Легкое облачко с нарисованным единорогом на борту? Мираж, порхающий над головой? Даже легкий ветерок, едва шевелящий листву деревьев, сдует его без следа – и все, нет его, словно не было никогда. И всматривайся затем в небеса: не оно ли плывет навстречу? Где ты, мой облачный единорог? Увижу ли я тебя вновь? Шагнул ли ты вперед и сейчас живешь где-то по соседству, или улетел гулять по бескрайним просторам и, найдя свое предназначение, орошаешь земли дождем или укрываешь путников от палящего солнца? Когда-нибудь я встречу тебя, увижу в небесах или в глазах незнакомца на улице, во взгляде друга или любимой, верного пса или отражения в зеркале. Попутного тебе ветра!

Серенада солнечной долины

Моя любовь, ты знаешь,

Что твои глаза похожи

на яркие сияющие звезды?

Рон Рулье. Лунная серенада

Мне было двадцать пять, когда я впервые увидел Карен. Прекрасный пол всегда уделял мне много внимания, ведь как ни крути, а я был хорош. Долларовый миллионер, высокий и статный, спортсмен и завсегдатай роскошных вечеринок, я любил вечером посидеть с книжкой у камина, где мой покой могли нарушить только треск огня и мой верный пес Банга, время от времени подбивающий руку своей башкой, требуя ласки и внимания.

Светловолосая норвежка Карен появилась в нашей тусовке как-то ненароком, никто не помнит, кто впервые привел ее. Может, в это трудно поверить, но наша компания жила в целом весьма дружно, без сплетен, сердечных драм и сцен с разбитыми блюдцами. Мы были молоды, и нам просто хотелось жить. Так, наверное, обстояли дела. В двадцать пять я думал о браке, как о чем-то сверхъестественном, невероятном. «Теда смогут привести под венец, только предварительно здорово накачав его, и то наутро, увидев себя в супружеском ложе, он сбежит от невесты назад к нам», – говорили мои друзья, и были правы.

Наверное, обилие звезд, пусть и не самых ярких, может затмить любое сияние, разбавить и смешать его лучи. Как же я был слеп, не разглядев сияние глаз Карен сразу! Мы спускались с гор на лыжах, когда Карен подвернула ногу. Я поднял ее на руки, и так мы добрались к крошечному отелю, находившемуся недалеко от лыжной трассы. Ночь под луной, гитара и серенада, удававшаяся Карен лучше всего. «Я вижу солнце даже среди дождя», – кажется, так звучали ее слова. К утру я сделал ей предложение и вынес ее на руках к приехавшей за ней карете скорой помощи. Карен не сказала сразу «да», но перед тем, как санитары захлопнули дверь кареты, она приподнялась и, оглянувшись вокруг, взяла меня за руку и прошептала слова любви в самое ухо.

На радостях я решил купить этот мини-отель и запретил своему управляющему менять в нем что бы то ни было, даже его смешное название «Солнечная долина», никак не вязавшееся с лесной чащей, окружающей отель со всех сторон, и лыжной трассой рядом. Мой поверенный оформил покупку на моего пса, завещав нам с Карен от имени Банги его в наследство. Не знаю, сколько денег он отвалил местному нотариусу, но получилось смешно, когда Банга в зубах принес нам с Карен под венец оформленную купчую, свернутую в специальный чехол в виде сахарной косточки. «Спасибо, Банга!» – сказали мы хором, крепко поцеловав его с двух сторон.

«Почему ты женился на мне?» – спросила меня Карен после торжеств. «Разве ты не знаешь, что твои глаза похожи на яркие сияющие звезды?» – сказал я ей в ответ. Я бросил к ногам супруги весь мир, благо, дела у нас шли отлично. Монмартр, Тадж-Махал, пустыня Гоби, цветные скалы Китая…

Год любви. Разве я смогу забыть его? На Самуи мы попали в сезон дождей. Тропический ливень стоял стеной уже четвертые сутки, но Карен была счастлива, когда упиралась руками в непрерывную стену воды, выставив их в окно нашего бунгало. «Я вижу солнце даже среди дождя», – говорила она мне.

Наверное, я слишком увлекся своей молодой женой, хотя можно ли говорить «слишком», когда речь идет о Карен? Но, так или иначе, а очередную смену власти я прозевал, не успев, как водится в наших краях, заверить нового лидера в своих верноподданнических чувствах. А может, дело было и не в этом, но Михо бросил меня в тюрягу, тут же переписав весь мой бизнес и недвижимость на свою челядь. Через сто дней тюрьмы он даже встретился со мной. Меня привезли в президентский дворец, дав возможность наскоро привести себя в порядок. «Тед, – сказал он мне, – нужно отдать все». И я отдал, чем выкупил свою свободу. Я сам перевел деньги со своих швейцарских счетов.

На улице шел проливной дождь, когда мы с Карен стояли, нищие, посреди улицы. Нас выбросили, как приблудившихся котят, прямо на мостовую, без денег, еды и дома, не дав унести с собой даже зубную щетку. Карен, светловолосая дочь Норвегии, плакала, и ее слезы вместе с дождем каплями скатывались по моей груди. «Куда нам идти?» – спросила она. «В „Солнечную долину“», – сказал я и взял ее на руки. Это единственное, до чего не дотянулись власти, и что чудом осталось в нашем распоряжении, ведь благодаря шутке моего поверенного в реестре этот отель принадлежал нашему псу. «Ты жил у меня с рождения, а теперь я пришел жить к тебе», – сказал я ему, вилявшему мне хвостом, как маленький щенок.

Первую ночь мы спали голодные в холодном доме, и только Банга грел нас, забравшись в нашу постель. Но голод прекрасно умеет мотивировать, заставляя человека подниматься с самого дна своих печалей, и на время забывая о всех трудностях и несправедливостях жизни, взяться за тот насущный труд, который может накормить прямо сейчас, к обеду или хотя бы к ужину. Дом нашего знакомства второй раз за короткое время коренным образом менял нашу жизнь, теперь обеспечивая самым необходимым.

Наш отель перестал быть закрытым клубом – «Солнечная долина» распахнула свои объятия туристам, предлагая им простую еду и ночлег. Всего два номера нашей мини-гостиницы кормили и поили нас, позволяя не ожидать с тревогой прихода голодных спазмов желудка. Мы с Карен спали в кухне, чтобы не занимать комнаты. Вдвоем мы заменили весь обслуживающий персонал, и периодически нам казалось, что мы состарились и, как два старика, носимся вокруг толпы детей и внуков, приехавших к нам погостить и задержавшихся сверх всякой меры.

А вечерами моя Карен пела для гостей свою серенаду о том солнце, которое она видит даже посреди дождя, и ее глаза все так же сияли, как самые яркие звезды небосклона. Мы засыпали в тесной кухне, прижимаясь друг к другу, и мое серце разрывалось от слез, и уныние накатывало волнами, вызывая ужас и тошноту. Наверняка это потому, что я не умел, как Карен, видеть солнце, когда его нет. Но рано утром я просыпался до первых петухов, и с первыми лучами солнца мое сердце пело и согревалось, ведь вся моя семья – мой пес и Карен были рядом. Мы разменяли мир цветных витрин на жизнь вдвоем ради друг друга – разве не об этом мечтают власть имущие, находясь на вершине олимпа?

Второго января во дворе «Солнечной долины» я увидел Михо с его супругой Вивьен на руках. Четверо охранников угрюмо осматривали наш отель, а Михо и Вивьен с усмешкой стояли у нашей импровизированной стойки регистрации. Вивьен, некогда чрезвычайно красивая и властная женщина с горделивым профилем, возвышалась над Михо, стояла за ним, как нерушимая скала, демонстрируя всю мощь и полноту власти. «Мы хотим остановиться у вас на ночь, – сказал Михо, глядя мне прямо в глаза. – Мы снимаем весь отель, по комнате мне и Вивьен. Охрана переночует во дворе в автомобиле».

Голодная жизнь учит смирять свою гордость сильнее десятков лет, проведенных в тибетском монастыре, скажу я вам. Я принял деньги, не рискнув отказать. Раз Михо оказался здесь, значит, наша шутка с реестром всплыла, и только от него зависит, оставят ли «Солнечную долину» нам. По требованию гостей мы накрыли ужин на четверых. Дорогое вино вперемешку с деликатесами, привезенными гостями с собой, пьянило кровь, и легкий туман, как после приема особенно мощного обезболивающего, застилал глаза. Мне казалось, что мы никак не могли насытиться, изголодавшись по вкусностям богатой жизни. Затем Карен нам пела, и казалось, что сам ангел раскинул крылья над нашим домом.

Огонь в камине догорал, и Вивьен попросила показать ей дорогу в ее комнату. Взяв свечу, мы поднялись наверх. Я вошел в комнату первым, освещая ее. Вивьен прошла за мной и закрыла дверь, перегородив собой выход. Чуть погодя, возвращаясь из комнаты Вивьен, я услышал ритмичное поскрипывание койки в комнате Михо. Я лег в кухне и обнял пса. Где-то через час пришла Карен и молча легла рядом…

Проснувшись утром, я понял, что гости покинули наше жилище еще ночью, оставив на стойке плату и скудные чаевые, завернутые в записку. Развернув ее, я увидел начерченные рукой Михо буквы: «Надо было отдать все». Поднявшись, я убрал комнаты, приведя их в порядок, и застелил кровати свежим бельем. Затем выполнил всю свою утреннюю работу: наколол дрова, принес воду и провизию с рынка. Работа отгоняла хандру, разгоняя кровь по жилам и наполняя энергией каждую клетку тела.

На пороге дома появилась Карен, суровая дочь Норвегии, одетая по-зимнему, так, будто собиралась в дальний поход. В ее руках был собран весь наш нехитрый скарб, а рядом стоял Банга в своем парадно-выходном ошейнике. Она подошла ко мне и поставила чемоданы рядом. Мы стояли вместе, плечом к плечу, разглядывая нашу «Солнечную долину», и ветер грозно ревел вокруг, разбрасывая снег по веткам деревьев. Затем Карен бросила пылающий факел в дом, и огонь стал быстро набирать силу.

«Куда нам идти?», – спросил я ее, как она когда-то спрашивала меня, стоя на мостовой. «К солнцу», – сказала мне она. Огонь трещал за нашими спинами, освещая заревом путь.

К вечеру, когда голод и усталость сморили Карен, а непроходимый зимний лес окончательно скрыл от нас отблески пожара, я снял с поводка пса и крепко поцеловал его. Затем я поднял Карен на руки, и так мы шли еще некоторое время, а Карен шептала мне слова любви прямо в ухо.

Умник и Мила

Если даже кто-то холит и нежит,

Так это только тот, кто потом зарежет

Андрей Макаревич. Песенка про корову

Кто видел совет львиной стаи, тот никогда не забудет этих минут. Величественное зрелище восхождения всего прайда на гору, включая молодых львят, львиц и почтенных пожилых львов, чьи седины порядком смешали благородный рыжий цвет с белым. В отличие от гиен, чьи стайные повадки хорошо известны всему животному миру, львы собираются крайне редко, чаще представляя собой союз гордых воинов с роскошными гаремами и многочисленным потомством.

Но повод был особый, и львы шли и шли, как кочевники, невзирая на дичь, потерявшую всякий страх и высыпавшую на поляны взглянуть на невиданное зрелище. «Panem et circensis» (хлеба и зрелищ, латынь), – важно проговорил один из львов, разглядывая набежавшее зверье. Умник, так звали этого льва, вообще был весьма недурно образован и любил потолковать о Ювенале (римский поэт-сатирик) среди мирских утех и прочей суеты. В жены он себе, кстати, выбрал юную львицу Милу, с трудом отличавшую немецкого философа Фейербаха от Баха, сына той же земли и величайшего композитора. «Amor Caecus (любовь слепа)», – сказал Умник на свадьбе, и опять был не понят современниками.

«Любимый, – сказала Мила весьма игривым голосом и потерлась головой о могучую шею Умника. – Почему хлеба и зрелищ? Мы, кстати, хлеб в пищу не употребляем, а кроме тебя, самого умного льва, весь прайд рассматривает зрелища в театре исключительно с гастрономической точки зрения, пробуя зрителей и актеров на вкус». «Чертовски хороша», – подумал Умник, и в его голове пронесся еще ряд мыслей о Миле, но обстановка не способствовала их мгновенной реализации.

«Видишь ли, любимая, для чего живут травоядные? Что дает им жизнь в наших краях, право жить или право хранить себя в качестве нашего будущего корма? Подумай, ведь заколов всех зверей, мы будем вынуждены заполнить мясом все холодильники и есть остаток жизни только мороженый продукт, да и тот рано или поздно закончится. А так получается, что они сами поддерживают свою численность и усердно наращивают жирок, тем самым обеспечивая нам свежатину каждый божий день. Как скатерть-самобранка, звери набираются сочного мяса и растят потомство, и их плоть всегда к нашим услугам. Но понимают ли они это? Стали бы они плодить себе подобных и поглощать сочную траву, приняв мысль, что все это делается для услаждения львов?»

Мила застыла на секунду, как вкопанная, а затем, хищно оскалившись, рыкнула на непомерно приблизившуюся антилопу. Та от удивления присела на задницу и захлопала ушами, но убегать не стала, инстинктивно чувствуя себя в полной безопасности. «Но разве не так задумал Господь? – спросила львица. – Разве не он создал львов и остальное зверье, коим питается наш прайд?» Хвост Милы вращался, как пропеллер, а спина выгибалась при каждом шаге, но Умник собрал свою волю в кулак и продолжил речь.

«Видишь ли, ты ставишь самый сложный вопрос, который по сей день не удалось разрешить даже самым мудрым из мудрых. Как задумал Господь? Он никому не поведал свои планы, и нам остается лишь догадываться и додумывать, исходя из сделанного и сотворенного им. Но ты не ответила на мой вопрос: стали бы звери жить и плодиться, осознав себя исключительно поданным львам кормом? Думаю, нет. Не прижимала бы антилопа малыша к себе, зная, что растит лишь лакомство к твоему столу. И львам пришлось бы умереть с голоду или есть друг друга, слоняясь по бесплодной земле. А значит, главнейшая забота львов есть, была и будет – забота о пропитании, чтобы до последней секунды, до решительного мгновения, когда львиные клыки вцепятся в горло беззащитной твари, та же антилопа жила в полном ощущении собственной безопасности и не прекращала кормиться и размножаться. В свою очередь, как достичь этого? Как сделать факт львиных пирушек второстепенным? Как отвлечь зверей от следов крови на траве и брошенных прайдом скелетов?»

Умник помолчал. Пройдя пару шагов, он неторопливо подошел к антилопе, не бросившей процесс наблюдения за прайдом и мирно трусившей рядом, лизнул ее огромным языком в нос и спокойно вернулся в строй. Антилопы криками высказали свое восхищение львиным поступком, и долго одобрительно галдели.

«Да, – продолжил свою мысль Умник, – забота, забота и еще раз забота. Как искусный повар колдует над своей стряпней, сдабривая ее маслом и специями, так умный лев заботится о своем пропитании, оберегая дичь от пожаров и направляя составы травы в пораженные засухой районы. Как ты думаешь, миллионы из казны тратятся на благотворительность из бескорыстной любви? Нет! Любовь, скажем, к антилопе – это любовь к тебе, твоим львятам, чтобы роскошнее был ваш пир, и привлекательнее блестела твоя шерсть».

«Но как остаться добрым волшебником, поедая плоть и всласть напиваясь кровью? – задал непростой вопрос лев. – Один только выход видится мне, как и всем нашим предшественникам: отвлечь, спрятать, смешать и распылить струйками песка истину, чтобы никто не смог собрать ее крупицы в единое целое и поведать нашу тайну зверью. И зрелища – лучшее, что мы можем предложить нашим подопечным. Охотник убил волка, напавшего на стаю овец, но с друзьями и собаками съел за месяц десяток баранчиков. Перешли ли после этого овцы на сторону волков? Нет, они жмутся к своим благодетелям, преданно блея за сочную траву и неусыпную охрану, размножаясь и увеличивая поголовье. Вот и получается, что забота о желудке антилопы и ее мыслях есть задача архиважная и архинужная».

Мила питала неистребимую страсть к умным речам своего супруга, и в такие минуты чувствовала себя самой счастливой львицей на свете. Но сегодня привычные глупости были вытолкнуты из Милиной головы монологом Умника, и она шла, мерно покачивая боками. «Получается, что овцы обмануты всеми – и волками, и охотниками. Но почему волки не перебили всех охотников или, наоборот, охотники не истребили волков?»

«Любимая, для многих из нас повод сегодняшнего совета является секретом. Львы тоже не являют собой однородную массу, многие из них не взращивали мозги одновременно с мускулами. Но я знаю, зачем мы собираемся! Крокодилы поймали несколько антилоп на нашей территории и утащили их в свое царство». «Это возмутительно, – наливаясь силой, сказала львица. – Мы порвем их, как тузик грелку или как лев гиену». Но Умник лизнул Милу в нос и продолжил речь: «Это я послал антилоп на самую границу и предупредил крокодилов о дичи».

Если бы Станиславский был рядом в эту секунду, пауза, которую выдержал Умник, запомнилась бы ему как образец актерского искусства. «Я сделал это, чтобы сейчас мы могли собраться на совет и на глазах всех зверей принять решительные меры против крокодилов. Еще вчера в рядах травоядных кто-то пробовал подло шептаться о львиных аппетитах и нравах. Но думаю, наш сегодняшний выход на скалу советов и меры, санкции против оборзевших крокодилов, как минимум, на целый год запомнятся каждому живущему в наших владениях. Это будет темой встреч, бесед, телешоу и всех печатных изданий. Крокодилы также не останутся в накладе – они показали поедаемым зверям, что в ближайшее время удовлетворят свой аппетит за счет наших антилоп, поэтому тоже заручатся поддержкой и уважением. И все довольны, и дальше могут соблюдать привычный уклад жизни. Поэтому крокодилы нам так же жизненно необходимы, как и антилопы. Кто будет кормить охотника или пастуха, не будь волка?»

«Выходит, крокодилы – тоже львы? – спросила Мила и округлила свои чудесные глаза цвета бескрайних степей и прерий. – Выходит, к львам относятся и племя волков, и человеческие стаи?» «Нет, конечно нет, глупенькая», – сказал Умник и затрусил рысцой вперед, догоняя прайд. «Какой же он умный!» – подумала Мила и затрусила вслед за ним.

Умник бежал, и мысли его уносились вдаль, по безбрежным просторам Вселенной. Он думал о смысле бытия и вреде умных разговоров с красивыми самками. «Крокодилы – тоже львы!» Скажет тоже! Скорее, многие из львов – больше антилопы. Они выполняют отведенную им роль и не задумываются о последствиях своих деяний. Сейчас прайд соберется и будет решительно требовать покарать крокодилов. Львы будут рычать, и их рык будет слышен в самых отдаленных частях саванны. И главное, что большая часть племени будет делать это искренне, яростно требуя разорвать зарвавшихся зеленых выскочек и выпотрошить их под палящим солнцем. Будет рычать вместе со всеми и Мила, которая забудет этот разговор буквально через двадцать минут.

Но с вредными разговорами надо заканчивать, а то, поди, еще кто-то из львиц задумается о своей роли и начнет сравнивать себя с антилопами. Мила вспомнит, что до нее у меня были другие львицы, начнет думать и анализировать. К чему это? Ведь так хорошо покататься с ней в сочной траве, а потом насладиться свежим антилопьим мясом. Нет, любимая, крокодилы – не львы. Как не львы волки и человеческие охотники. Как и в львином прайде, не каждого повернется язык назвать настоящим львом. Лев – это не зубы, мускулы и окрас, не когти и не рык. Лев – это звание, как доктор наук или академик, это заслуженное признание тому, кто понял, увидел проблески разума и гениальную задумку творца. Зачем убивать белого медведя далеко от юрты, если лучше бежать от него до самой юрты под выстрелы охотников? Тогда зверь сам себя доставит к жилищу, и его не придется тащить. «Cui bono» (в чьих интересах, латынь)? Лев – это тот, кто ответил себе на этот вопрос.

А еще Умник подумал о том, что крокодилы прекрасно сказали о рыжих кошках, и это оскорбление заставит возмутиться пуще прежнего не только львов, но и антилоп. «Что там Мила, – подумал Умник, – если даже антилопы считают себя львами? И, кстати, пожалуй, прозвище „зеленые выскочки“ для крокодилов сильно устарело. Надо найти что-то свежее, колючее, чтобы кусалось и рвало».

Крокодилы ползли к Болоту советов. Ползли самки и детеныши, ползли старые крокодилы и могучие вожди. Звери высыпали вокруг и, позабыв страх, дивились редкому зрелищу. Чувствовалось единение, и общий дух охватывал всю округу. «Антилопы с вражеской стороны не только нагло нарушили наши владения, – начал главнейший из крокодилов, – но еще и употребили в наш адрес оскорбительное высказывание о зубастой вонючей тупой лягушке». Стон возмущения пронесся над болотом. «Так не позволим им глумиться над нами, будем едины в решительный час!»

Но в то же время крокодил подумал, что рыжая кошка, придумавшая такой обидный пасквиль на крокодилье племя, пришлась бы кстати среди его собратьев и подопечных. И, тоскливо оглянувшись на собравшихся, он смачно плюнул в воду. «Крокодилы? Антилопы зеленые – вот вы кто…»

Где-то завыли волки, и охотники, оторвавшись от шашлыка, стали заряжать ружья…