Екатерина Николаенко. Умные люди
То, что они вообще сегодня увиделись, было большой удачей, несмотря на невеселый повод, и важно было ее не просрать. Они давно не разговаривали, если не считать смсок на день рождения, а теперь Аня даже не удосужилась написать ему, он бы так и не узнал, если бы не позвонила ее тетка.
По крайней мере, она села с ним рядом. Он сразу совершил одну ошибку – начал было про деньги, как бы невзначай. Она посмотрела на него так, как будто с ней заговорил холодец на ее тарелке, и сказала – ничего не нужно, спасибо.
Ему показалось, что она то и дело с раздражением оглядывалась на племянников, которые носились по ресторану, и он ухватился за это.
– По моим наблюдениям, – сказал он, прокашлявшись, – умные люди никогда не заводят детей.
Аня повернулась к нему, удивленно приподняла брови и вроде бы в шутку спросила:
– То есть сам ты, получается, дурак?
– Конечно, – серьезно ответил он. – Я имею в виду по-настоящему умных людей, мне всего несколько таких встречалось. В НИИ и потом, когда я компьютерами занимался. И все бездетные.
– И все мужчины, – поддела она, зная, что это его смутит, и он правда смутился и забормотал, что женщины просто иначе устроены, ну просто на физиологическом уровне. Тут у нее губы сжались в нитку, он ужасно боялся, когда у нее было такое лицо, поэтому попытался выйти на безопасную землю, свести все к проверенной шутке, которая когда-то ее смешила, и сказал:
– Да ладно тебе, ты же знаешь, я ничего не смыслю в женщинах, иначе бы не женился на твоей маме.
Но Аня вдруг потемнела лицом и не своим голосом, как кукла чревовещателя, сказала:
– Мог бы и постыдиться. В такой-то день.
Он открыл рот, чтобы оправдаться, но она, не глядя на него, бросила: «Мне надо попудрить нос» и выскользнула из-за стола.
Когда она не вернулась спустя двадцать минут, он не выдержал и пошел ее искать. На поминках было много народу – большинство он не видел с тех пор, как развелся, а кое-кого, кажется, вообще никогда. Он прошел вдоль стола, где давно уже наговорились о покойнице и теперь обсуждали цены на нефть, тантрический секс, вышки 5G и дачный сезон, смущенно покараулил у туалета, надеясь, что она вот-вот выйдет, но ее нигде не было.
Он вышел на парковку, собираясь уехать, не прощаясь, но Аня оказалась там – курила, сидя на бордюре. Он потоптался и неловко, грузно присел рядом.
– Я беременна, – вдруг сказала она в воздух. Он машинально посмотрел на ее живот, но из-за ее позы и свободного черного платья ничего не было видно.
– Так может тебе не стоит… – начал он, показывая на сигарету, но замолчал, споткнувшись о ее взгляд.
– Посмотрите-ка, кто этот тут высрался. Воспитывать меня. Десять лет спустя, блядь, как мушкетер.
– Мушкетеры же двадцать лет спустя, – растерянно сказал он, и она проворчала:
– Ну еще десять лет подожди, – и прыснула, сама себя насмешив, и он с облегчением рассмеялся тоже.
– Между прочим, я всегда был на твоей стороне, – сказал он, когда они оба успокоились. – Даже сигареты тебе покупал.
– Был да сплыл, – беззлобно парировала Аня и затушила недокуренный бычок об асфальт. Они немного посидели молча.
– А кто… – начал он, но она помотала головой и отрезала:
– Неважно. Ветром надуло.
– Понятно, – сказал он, хотя понятно ему ничего не было. – Если надо будет отвезти тебя куда-нибудь или там сходить с тобой…
– Отвези меня домой, – вдруг попросила Аня, впервые за весь день посмотрев ему в глаза.
Он закивал, засуетился, попытался подняться, но почувствовал резкую боль в коленях и беспомощно сел обратно. Аня, которая уже поднялась и ждала его, раздраженно втянула воздух носом (в точности как ее мать, подумал он), но все-таки протянула ему руку.
Варвара Коновалова. Белые сны
Лара уже давно не спит по-настоящему крепко. Но когда ночью браслет на руке вибрирует, оповещая о срочном собрании, она выключает его и переворачивается на другой бок. Лару не волнует будущее колонии. Лара смотрит в серое от сажи окно, за которым едва видны очертания двух лун. Одна из них похожа на синий марбл, если прищуриться.
Наутро в дверь звонят.
– В участок.
Полицейский по имени Герхард Коул расспрашивает ее, где она была этой ночью после трех. Что делала. Почему не явилась на собрание.
– Я крепко спала всю ночь. Не слышала оповещения.
– Всю ночь, значит, – полицейский внимательно смотрит на нее. – А как же сирена?
Лара моргает.
– Сирена?
– Сирена. Ее вы слышали?
Лара мотает головой. От страха немеют руки.
– А что случилось? – в горле пересохло. Попросить воды Лара не решается.
– Кто-то пробрался на Ковчег.
Лара бросает взгляд за окно на зимний лес. Окна выходят не на ту сторону. Из ее окна Ковчег хорошо видно. Сейчас он настолько зарос пылью, что его можно принять за руины древней цивилизации.
Это недалеко от правды.
– Ясно.
Мысли у Лары обычно вязкие и сонные, но сейчас в голове ясно. Ей хочется расспросить полицейского и в то же время не хочется, чтобы задавали вопросы ей. Она молчит. Он продолжает щелкать тачпадом. Начинает что-то набирать на клавиатуре. Лара не видит экран, но следит за его лицом. У него круги под глазами. Он гораздо моложе. Скорее всего, он родился уже здесь. Такое чувство, что она его где-то уже видела.
– Лара, у вас сновидческая болезнь, верно? Из-за заморозки.
– Да. Первая стадия.
– Первая стадия – это значит, что у вас нет провалов в краткосрочной памяти? Только в долгосрочной?
Лара вся подбирается.
– Я неплохо справляюсь и с долгосрочной памятью.
– А белые сны видите?
– Нет, их не было пока.
– Не было пока… Лекарство принимаете?
– Да.
Полицейский продолжает что-то набирать на компьютере. Лара думает о таблетках. Две пачки в верхнем ящике и еще одна пачка под матрасом кровати. Недопустимое расточительство по меркам этой планеты. Лара не пьет их уже месяц. От этой мысли снова немеют руки. Лара дышит. Она успокаивает себя тем, что это не преступление – отказаться от лечения. В конце концов, она ведь не опасна для окружающих.
Не сказать, что рядом с ней так много окружающих.
Лара написала подробную инструкцию, что делать с теплицей и растениями. Как ухаживать, как убирать, какую температуру поддерживать. Все хранится в компьютере в лаборатории. Алиса справится без нее. Алиса напоминает ей ее прошлую ассистентку, чье имя Лара уже забыла.
Из прошлого Лара отлично помнит только последние минуты на Земле. Запах медицинского спирта и скрип кушетки. Игла, которую вводят в поясницу. Врач объясняет, что это для подготовки к криогенной заморозке. Лара нервничает. Шутит про цыпленка-бройлера. Все смеются. Когда вещество начинает действовать, Лара делает глубокий вдох, как перед прыжком в воду. Она погружается с головой, а через секунду выныривает на Ковчеге. Между двумя биениями сердца умещается несколько десятков световых лет.
Когда Лара впервые ступает на землю чужой планеты в другой системе, ей хочется плакать и смеяться. Они так много сделали для этого. Воплотили мечту поколений. Работа далеко не закончена, но это очень важный шаг. Сейчас от этого воспоминания несет болотным духом этой планеты. Так пахнут несбывшиеся надежды.
Полицейский напоследок просит осмотреть ее руки. Лара показывает. Есть несколько свежих царапин. Есть земля. Она ждет, что он потребует снять отпечатки, и готовится протестовать. Но ее сразу же отпускают.
В лаборатории уже ждет Алиса. Алиса говорит, пока Лара надевает халат и перчатки.
– Ты слышала? Про Ковчег? Я вообще в шоке, что такое могли сделать. Все-таки это историческое достояние.
– А что сделали-то?
– Разбили панель управления. Все расколошматили. До топливных баков, хорошо, не добрались, иначе взорвалось бы все к чертям собачьим. Но туда и не так просто добраться. Доступ к топливному отсеку только у городской администрации. Ты чего?
Лара стягивает перчатки.
– Да так. Рука зачесалась.
– Наверное, кожу сушит, да? Кондиционеры, отопление. Ты пользуйся кремом.
– Да… конечно.
Лара рассматривает руки, пытаясь понять, что искал полицейский и чего не нашел. Почему не снял отпечатки. Но не находит ответа. Она надевает новую пару перчаток.
– Говорят, что появилась какая-то теория заговора. Что связь с Землей можно установить, но администрация не дает. Чтобы сохранить независимость. Может, поэтому и залезли туда… хотели связаться.
– Если бы можно было, уже бы сделали. Даже администрация. У нас же не хватает ресурсов. Давно бы обратились, – Лара говорит ровно. За столько лет эмоции протухли, как и надежды.
Она открывает файл и начинает записывать все, что произошло со вчерашнего вечера до этого момента. Кроме провала ночью. Когда она не слышала сирену.
Алиса звякает склянками за спиной.
– Возможно, все это – просто по-настоящему крепкий сон.
Лара допечатывает слово. Затем оборачивается:
– Что ты сказала?
Алиса пристально смотрит на нее. Между ее бровей застывает морщинка.
– Прости, пожалуйста, я прослушала.
– Я сказала, что, возможно, это просто спекуляции. Ты себя хорошо чувствуешь?
Лара не чувствует себя хорошо уже много лет. Но она кивает Алисе.
– Просто прекрасно.
Лара отправляет файл с пересказом этого утра себе на браслет.
Вечером она отправляется к Ковчегу. Она хочет посмотреть издалека. Наверняка там все перекрыто. Но она ошибается – возле Ковчега нет ни охраны, ни заграждений. Лара вводит через браслет свой код доступа. Он еще работает. Она открывает дверь и опускает лестницу, а потом забирается по ней.
На высоте захватывает дух. Над лесом плывет туман. Сверху Копоть похожа на Землю. Лара надеется, что когда дойдет до третьей стадии болезни, для нее уже не будет разницы, где она и кто она.
Она проходит внутрь. Ориентируясь по навигатору в браслете, находит сначала спальный отсек. Затем капитанский мостик. Все раскурочено. Стекло уже убрали.
– Вам сюда нельзя.
Лара вздрагивает. Полицейский, ну конечно. Как же его зовут, Бергер? Нет, Бергер – это фамилия Алисы.
– Я думала, если нельзя, то будет закрыто.
Полицейский качает головой.
– Не закрыто. Все уже убрали. Но в вашем состоянии лучше не ходить сюда.
– С чего бы?
– А с чего бы вам сюда ходить? Может, что-то знаете о вандалах?
– Нет. Я пришла, чтобы почтить память. Мы прибыли сюда на нем.
Полицейский разглядывает стены и потолок. Вздыхает.
– Понимаю. К сожалению, теперь он вряд ли куда-то полетит. Вся панель разбита.
– Как будто раньше мог. Те, кто умел его пилотировать, умерли. Новых пилотов никто не обучил.
– Верно. Отец мне рассказывал кое-что, но… – полицейский пожимает плечами.
– А ваш отец?..
– Бен Коул, он занимался посадкой этого корабля. Он умер три года назад.
Лара вздыхает. Так вот почему лицо показалось ей знакомым.
– Соболезную. Я помню вашего отца. Вы на него похожи.
Полицейский подается вперед.
– Правда? Помните его на Земле? Или в первые годы здесь?
Лара теряется.
– Ну… я… честно говоря, мы близко не общались. Все тогда больше думали о выживании. Но я его помню, он очень отзывчивый и добрый человек.
Лара не сразу обращает внимание, что говорит о покойном в настоящем времени. Ей неловко. Но полицейский этого, кажется, не замечает.
– А помните что-то о Земле? Он любил о ней рассказывать.
Лара садится в одно из кресел. Земля – синий марбл. Гладкий и холодный. Когда болезнь подберется к ее сердцу, оно тоже станет таким.
– Там очень красиво, – говорит она. – Одна из лун похожа на нее.
– Одна из лун? – спрашивает полицейский с улыбкой.
– Да. Меера. Она тоже синяя.
– Понятно.
Они молчат.
– У меня осталась семья на Земле. Сын. У него была игрушка – шарик такой маленький. Из стекла с переливами. Всегда напоминал мне маленькую Землю.
Полицейский хмурится. Лара жалеет, что рассказала. Сейчас он скажет что-нибудь сочувственное, и будет совсем тошно.
– Так вы нашли, кто сломал панель? – быстро говорит она.
– Ждем результатов экспертизы.
Лара молчит. Страх снова накатывает волнами. Хочется признаться, чтобы этот ад закончился. Но она не решается.
Когда пищит браслет полицейского, Лара вздрагивает. Она ждет вердикта, пока он читает сообщение. По его глазам Лара пытается угадать, что он думает. Он выглядит встревоженным.
– Пойдемте, я провожу вас вниз.
– Что-то узнали? – спрашивает Лара. Ей кажется, если она сейчас встанет из кресла, то упадет.
– Можно и так сказать.
В ушах шумит. Лара боится упасть в обморок, но на воздухе становится лучше. Зимой, когда торфяники не горят, воздух на Копоти очень чистый. Летом – хуже, чем на Земле.
– Вы доберетесь домой? Мне срочно нужно в участок.
Лара кивает. Ей тяжело идти. Ноги дрожат.
Через час раздается звонок в дверь. Лара не собрала вещи. Она парализована страхом. Лара не знает, чего именно она боится. Того, что она сделала? Того, что еще могла сделать, но о чем не знает? Того, что не владеет собой?
Она думала, что будет легко – как укол анестезии, но вышло еще хуже. Почему, почему решение, которое казалось простым, приводит к таким мучениям?
За дверью – полицейский Герхард Коул, сын Бенджамина Коула.
– Я должен с вами серьезно поговорить.
Он достает что-то из кармана. Лара думает, что это наручники. Но это маленький предмет. Лара берет его в руки. Синий и гладкий шарик. Ее начинает трясти.
– Откуда это у вас?
– Мы разговаривали прошлой ночью. Я патрулировал улицы. Видел, как вы закапывали этот шарик возле дома. Вы тогда еще кое-что мне сказали. Вы не помните?
Лара мотает головой. Поздно уже отпираться. Она не помнит.
– Вы сказали, что лучше жить в белом сне, чем в серой реальности. И про шарик вы мне еще тогда рассказали. Про сына.
Лара молчит. Моргает. Слезы катятся по щекам, она вытирает их медленно.
– Вы арестуете меня?
Полицейский хмурится.
– Нет, за что? А, погодите… – он делает паузу, его лицо проясняется. – Вы думаете, это вы разбили панель? Нет, не вы. Мы с вами той ночью разговаривали, как раз когда это сделали. Когда включили сирену.
Такого облегчения Лара не испытывала ни разу в жизни.
– Правда? Господи…
Слезы все текут и текут. Лара не успевает их вытирать. Полицейский дает ей платок и сжимает плечо.
– Я думала… это я сделала.
– Не вы, нет. Но вы меня обманули. Вы не пьете таблетки.
Лара плачет сильнее.
– Я не могла. У меня не было никаких сил. Я все, все потеряла из-за этой чертовой планеты. Они бросили нас тут. Я ждала семью. Я не знала про болезнь. И оказалась не готова.
Говорить правду – облегчение. Лара успокаивается. Надо же, она думала, что выплакала все слезы десять лет назад, когда поняла, что теряет память.
– Я думала, когда окончательно все забуду, станет легче.
Теперь, когда все выяснилось, говорить правду – облегчение.
– Я не могу себе представить, что вы чувствуете. Но я думаю, что вы очень смелая. Не только потому, что прилетели сюда. Все это преодолеть тоже нужна смелость. А болезнь – не выход. Вам надо жить, Лара.
Он говорит негромко, как с нашкодившим ребенком. Лара сжимает в кулаке детскую игрушку. Он прав, как бы ей не хотелось это признавать. Нет никакой анестезии. Все, чего она лишилась, останется с ней.
Смелая Лара. Шарик в руке теплый на ощупь.
– Я попробую.