Я не сдамся. Дамасская сталь. Книга первая

В моей семье тоже началась свистопляска. Муж по статусу в семье и характеру – хозяин, а по совместительству – мой водитель. А поскольку он распоряжается всем в доме, то, конечно, знает, что надо делать моим подчиненным. То есть, он захотел порулить бизнесом. При этом не спешил заниматься рабочими вопросами, ему хотелось руководить, давать указания. Мне кажется, что только спустя много лет до него дошло, что бизнесмен из него никакой, его потолок – продюсирование.

Вообще мы сами лишь недавно начали по правилам строить бизнес, осознав, что это целая наука. Бизнес – это долгие годы упорной, кропотливой работы с применением всех интеллектуальных и физических сил, с бессонными ночами и круглосуточной ответственностью. Мозг делового человека ни минуты не отдыхает. Он, бедолага, прикладывает огромные усилия, чтобы хоть на пару часов его отключить. Но со стороны все выглядит иначе: бизнесмен всегда энергичен, на адреналине, хорошо одет (это спецодежда, просто непосвященные не догадываются), и у него есть деньги. Внешне все спокойно, респектабельно, благополучно, а внутри – работа тридцать два часа в сутки.

Нет, я не ошиблась, именно столько. У делового человека мозги работают в ускоренном режиме. Вы еще не задали вопрос, а он уже вам все разжевал и в рот положил. Не замечали, как проходят совещания у успешных руководителей? Сотрудник еще только свой отчет на стол положил, а руководитель уже на все его ошибки указал. Если бы все так ответственно и много работали, как бизнесмены, все были бы богаты. Но люди не хотят растрачивать себя: деньги хотят, а работать – нет.

Вот и мой муж, ничего не понимая в бизнесе, только видя красивую картинку отлаженной, как часовой механизм, работы, решил высказывать свое видение бизнес-процессов. Подчиненные потихоньку психовали, не понимая, чьи указания им выполнять. А я металась между двух огней: дома он хозяин, а тут он кто? Как ему заткнуть рот и указать его место? Сделать это оказалось сложнее, чем я думала: муж увидел, какое количество денег проходит через наши руки.

Для бизнесмена деньги, вложенные в бизнес, не являются деньгами как таковыми. Они для него всего лишь цифры, которые в одном столбце – как выручка, а в другом – как товар. Предприниматель не любит изымать деньги из оборота. Для него это не денежные средства – это поставки, модернизация, технические средства, то есть прибыль. Жены бизнесменов знают, как сложно выпросить у мужа денег на домашние расходы или одежду и обижаются, что для бизнеса ему денег не жаль: все вкладывает и вкладывает, а вот шубку или машину покупает по остаточному принципу.

Я в данном случае на стороне предпринимателя – в мире бизнеса свои законы, не будешь им следовать – не будет развития, движения вперед. Но у большинства совершенно иное отношение и к бизнесу, и к деньгам. Для людей денежные знаки – это средство, с помощью которого можно получить все блага мира. И они хотят достичь всего сразу и как можно быстрее. Именно к такой категории людей относился мой муж. И если раньше мне приходилось защищать свое дело от посягательств посторонних, то теперь мне пришлось держать оборону и дома. Кроме того, деньги нужны были моим родным, близким. И я щедро и без сожалений тратила на всех столько, сколько у меня просили. Ох, Аня, Аня…

Мне сейчас в голову пришел такой пример. Вы взрослый человек и заведуете семейным бюджетом. В ваших руках сосредоточены все ресурсы и ответственность. Вы планируете, сколько купить продуктов, что приобрести из бытовой химии, сколько отложить на бензин и так далее. А возле вас полукругом стоят ваши детки, которым не интересен ни бензин, ни хозтовары, они хотят в кино и в Макдональдс. Вы же не станете давать им денег на все, что они попросят?! А я давала… Я раньше уже говорила, что честно носила свои розовые очки, сквозь которые эти взрослые «детки» казались мне умнее и опытнее, чем я сама. Я как будто играла в игру «магазин»: продавала и покупала, пила с подружками чай, в моем мире все было про «любовь, дружбу, жвачку». И это не притворство. Имея хорошее образование, математический склад ума, занимаясь серьезным, ответственным делом, я, в общем-то, оставалась неопытной дурочкой. В семейных отношениях – в первую очередь.

Прошло еще несколько месяцев активной жизни, и нам предложили взять в аренду помещение. Это была пристройка к жилому дому, где раньше располагалось кафе. Я решила сделать там классный ресторан клубного типа. В Прибалтике такие были, а в России еще встречались редко. Начала я с персонала. Поскольку перевоспитать бывших работников торговли и общепита было невозможно, я набрала молодежь и научила их готовить те блюда, которые хотела видеть в меню. Мои принципы были просты: во-первых, в процессе приготовления нужно все взвешивать и записывать; во-вторых, делать ставку не на разнообразие, а на качество и оригинальные рецепты. Меню я составила из блюд, которые любила есть сама, моя семья и друзья. Главной фишкой стали десерты: я достала все свои студенческие рецепты, вспомнила ассортимент любимых латышских и литовских кафе и составила десертную карту. Следующей задачей были официантки. Чтобы они научились правильно работать, я каждый день приезжала обедать или ужинать, они обслуживали меня, а потом мы делали разбор, выявляли слабые места и практиковались.

Важным вопросом стало развлечение гостей. Прежде всего я нашла хорошего ди-джея с современным подбором музыки. «Вишенкой на торте» стало стрип-шоу. Тут пришлось попотеть. Мало было найти тех, кто согласен танцевать, надо было научить их, как это делается. Я нашла видеокассеты с фильмами, где были сцены танцев в барах и клубах, затем отыскала девочку-хореографа, которой было интересно поставить такое шоу. Затем начались репетиции и шитье костюмов.

Кира занималась административными вопросами. Иногда мне казалось, что мы никогда не откроемся: предписание за предписанием, новые требования – одно за другим. И везде – пакеты, конверты, пакеты, конверты. Я хотела получить разрешение работать не до двенадцати ночи, как все рестораны, а до двух. Сами знаете: после полуночи все только начинается. Кира билась за ночные часы, как тигрица. Наверное, в те месяцы мы совсем сорвались с катушек. Не буду говорить о Кире, так как мы эту тему никогда не обсуждали, но я – точно. Возникло твердое убеждение, что всех можно было купить, дело лишь в цене вопроса. Мы ходили по административным кабинетам, платили деньги и получали необходимые разрешения. Если мы не могли чего-то добиться самостоятельно, подключалась «крыша». Можно было приехать домой к сотруднику любого ведомства: пожарной и санитарно-эпидемиологической службы, к муниципальному чиновнику, даже к главе администрации поселка и районного центра – и получить необходимую справку или подпись. Наши торговые точки уже находились во многих поселках, подчинявшихся разным административным центрам, но везде было одинаково продажное руководство.

Я стала резкой, надменной. Я покупала их и презирала их слабость, их холуйские взгляды, их жалкую игру во власть. Все измерялось количеством денег. Вот сидит человек в кабинете и строит из себя специалиста, показывает свою важность, строгость, следование закону. И как он меняется, когда видит сумму, которую ты кладешь на стол (без конверта, конечно, так эффектнее). Как он начинает мельтешить, подобострастно вскакивает и бежит закрывать дверь, чтобы никто случайно не зашел. Как он пытается делать строгое лицо, смотря на деньги, лежащие на столе. Но его выдают глаза: он уже считает, сколько там лежит. Человек не понимает в тот момент, что я смотрю на него, как в театре. У него все в мимике, в движении глаз. Он уже продался, готов подписать и выдать любой документ. Но ему хочется при этом сохранить лицо, свое мнимое достоинство. А ты уже не скрываешь своего презрения, потому что он – протянул руку к деньгам. Даже видя и понимая, как ты на него смотришь, он всё равно не убирает руку, а ведь мог бы. Но нет, он слаб. Он хочет эти деньги взять…

Продажность властей привела к полной потере уважения к ним со стороны народа. Однажды мэра нашего поселка, любителя выпить, вывезли в лес в течение рабочего дня, «отделали» и привезли обратно. Никаких последствий! Оказалось, что он не вышел на работу, сказавшись больным (запой – известная русская болезнь), а кому-то срочно потребовалась важная бумажка. Так этот человек обиделся и наказал мэра – «хозяина поселка» отметелили как последнюю «шестерку». С тех пор мэр начал носить печати с собой, понимая, что если не может пойти на работу из-за плохого самочувствия, то всё подпишет на дому. История эта, как это обычно случается в небольших поселках, немедленно стала известна всем.

Итак, мне было двадцать восемь лет, когда в моей голове сформировалось новое понятие о мире: «Всё и всех можно купить». У криминала в это же время сформировалось свое понятие о мире: «Всех и вся можно убить».

Начали пропадать заведующие государственных магазинов. Через недельку-другую такие магазины банкротились, затем их выкупали у мэрии за копейки новые хозяева. Трупы прятали, но не особо тщательно. Говорят, водолазы приходили в шок, когда в купальный сезон искали в близлежащих водоемах утопленников. Трупы, не один и не два, находили на дне – они стояли, замурованные ногами в тазы с бетоном. Их даже не вытаскивали, иначе много вопросов возникло бы к милиции. Поэтому все делали вид, что ничего не знают и не видят.

Первоначальный шок исчез, и дальше всё было ещё страшнее. Трупы уже никто не прятал: после разборок убитых оставляли там, где «разговоры разговаривали». Не щадили никого: ни молодых женщин с маленькими детьми; ни мужчин – единственных кормильцев в семьях. Сейчас это называется рейдерскими захватами. Криминал начал переводить государственную собственность в частную. Бандитские сообщества разрастались на глазах. Куда ни сунься, почти в каждой семье – или коммерсант, или бандит. У наших подруг, приятельниц, продавцов бандитами стали мужья, женихи, братья.

Мы все начали дружить семьями: собирались играть в лото, выезжали на шашлыки, отмечали праздники в ресторанах. Родственники, по-прежнему, хотели от нас много денег: родители, младшие и старшие братья и сестры, тети и дяди. Приходилось оплачивать их безбедную жизнь. Подарки, продукты, одежда, поездки в отпуск, квартиры – на всё надо было зарабатывать. И никто не спрашивал, какими усилиями, нервами и слезами это давалось.

Я скажу то, за что, может быть, меня осудят. Мне самой больно об этом говорить. Но все-таки я решусь поднять одну из тем, ради которых я вообще пишу эту книгу. Я считаю, что наши родители, все старшее поколение, нас предало. Предало своих детей. Предало и продало за материальные блага. В результате выжившие получили убогую старость. А многие и не дожили – сошли с ума, умерли в страданиях от болезней, спились и погибли. Я давно не живу в том подмосковном поселке, но там остались наши друзья. Из разговоров с ними узнаю, что многих не минула чаша сия. Пришло время собирать камни…

Посудите сами. Родители, наблюдая за сыном или дочерью, не понимали, откуда берутся продукты, деньги и подарки?! Что это за работа, которая начинается вечером, а заканчивается в четыре-пять утра? Почему нельзя увидеть место, где работает твое чадо: палатку, офис, заводскую проходную? Почему с работы дочь возвращается обкуренная, пьяная, пропахшая неизвестно чем? Почему вечером сын уходит с другом на работу в ночь, а утром мать друга стучится в дверь в истерике – ее сын убит! Почему родители делали вид, что ничего не происходит? Почему они брали эти грязные деньги у своих детей? Почему принимали подарки, купленные на деньги, заработанные грабежами и убийствами? После «терок», «стрелок», «разборок» молодёжь приезжала в родительские дома и дрыхла до обеда. А матери стирали перепачканные (в том числе и кровью), рубашки, готовили обеды. И что? Неужели никто ничего не понимал? Совсем? Более того, родители хвастались заботливыми детьми перед соседями и гордились, что их сыночек или доченька стали кормильцами семьи. А потом слезы на похоронах… Как же так?

Могло быть по-другому? Могло!

Надо было говорить «нет». Отцу – бить морду сыну за пистолет в сумке или набитые деньгами карманы. Матери – отказаться от сумок с дефицитными продуктами: «Откуда это, доченька?» Не брать, выкидывать на помойку, не допускать в дом грязные деньги. Следовало говорить «нет»! А они говорили: «Да! Больше! Молодец! Еще!» А если кто-то из подросших детей не хотел или не мог так жить, то ему тыкали в соседа Петю или Васю, который (молодец какой!) хорошо заботится о родителях и сам на машине, одет, при деньгах, и друзья у него такие же успешные.

Начинающих предпринимателей это тоже касалось. Неужели наши родители не видели, какими мы становились? Наглые, высокомерные, мы перестали уважать всех вокруг. Мы швыряли деньги направо и налево, тратили неприличные суммы, решали все вопросы взятками. Надо оплатить обучение брату? Пожалуйста! Надо заплатить врачам? Да не вопрос! Надо получить разрешение на участок, а вы там себе лишнюю землю захапали? Договоримся! Надо шубку, сережки, летний отдых? Получите!

А вы все хотели и хотели. Без меры и стыда. А мы все давали и оплачивали. И в конечном итоге решили, что весь мир у наших ног. Слишком молоды (а многие и юны) были мы для такой вседозволенности и больших денег. Собственно говоря, мы покупали у родителей разрешение на плохое и даже неприличное поведение – если мы даем деньги, значит нам можно всё. Взрослые отошли в сторону и гордились своими успешными чадами. Вот поэтому я и говорю, что виноваты мы все. Тот, кто не делал, но брал деньги – тоже виноват. Тот, кто молчал – виноват. Тот, кто делал вид, что не видит происходящего – виноват вдвойне.

Теперь это касается всех. Но уже поздно…

В декабре 2014 года я разговаривала с сыном в «Скайпе». И он поделился со мной своим решением, которое не хотел озвучивать раньше, чтобы я не расстраивалась. Утром я отправила ему имейл. И хотя он ни разу не сказал, что получил это письмо, он все-таки переменил планы и никуда не поехал.

Вот мое письмо к сыну.

«Мне не уснуть сегодня.

Хожу по квартире кругами и мысленно разговариваю с тобой. Чтобы хоть как-то успокоиться, села писать дневник, а потом подумала – лучше я напишу тебе письмо.

Я не была готова к этому разговору, поэтому не уверена, что мне сразу придёт в голову все, что я хочу тебе сказать.

Я знаю – твои размышления серьезны, о таком не шутят, тем более с близким человеком.

Смерть – страшное событие. И то, что у тебя пока нет детей, вовсе не означает, что ты не сможешь понять мои чувства. Давай представим, что я позвонила тебе и сказала: „У меня рак и через полгода меня не станет… Ты не увидишь больше, как я улыбаюсь, не узнаешь, о чем я мечтаю… Больше ты не сможешь мне звонить, у тебя не получится меня обнять, теперь ты будешь один“.

На войне умирает намного больше людей, чем остается в живых. И я останусь одна. После меня – никого. Многие вещи, которые сейчас важны и интересны, станут совершенно незначительными по сравнению с тем, что тебя нет в этой жизни.

Можно сказать, что все умирают, и я тоже умру, но это не значит, что твоя жизнь перестанет иметь наполнение и смысл. Есть порядок: дети знают, что родители умрут раньше – таков закон природы. Но когда ребенок уходит в молодом возрасте, для матери это противоестественно, потому что именно она дарит ему жизнь. Рискуя своим здоровьем и благополучием, мать старается защитить своё дитя.

Невыносима мысль о том, что после меня никого не останется.

Если ты примешь решение пойти воевать – это будет точка невозврата. Вне зависимости от того, чем закончится для тебя эта история, даже если судьба будет к тебе благосклонна, и ты выживешь, Рубикон будет пройден.

Я против этой войны. Я против того, что страна поставляет оружие, людей, деньги и из-за этого гибнут дети, женщины, мужчины. Для меня это война олигархов и амбиций. Человеческая жизнь здесь не в счет. Люди живут, надеются, любят, а потом их всех убьют. Просто так. Без видимой на то причины, мотива или идеи. Убьют, потому что они родились на земле, которая сейчас кому-то нужна. Кому? Убийцы защищают тех, кого убили? Или еще не успели и сделают это завтра?

Мой сын собирается поехать на чужбину. И каждый показанный по телевизору ребенок, женщина, солдат армии – молодой пацанчик, призывник восемнадцати лет – может быть убит моим сыном. Если ты решишь уехать, я сразу стану матерью убийцы. Да, нам кажется, что мы в ответе только за себя, но это не так. Каждый лишенный жизни станет членом нашей семьи. И его непрожитая жизнь, неиспытанное счастье, так и нерожденные дети обернутся горем для нашей семьи. Мысль о том, что я – мать убийцы, мне придется пережить по полной. Как в духовном, так и в социальном плане.

Это убьёт смысл моей жизни. Неужели всё было напрасно?! Сын, которого я очень люблю, которым горжусь, за которого радуюсь, собирается взять оружие и защищать непонятно кого, в чужой стране, на чужой земле.

Я ПРОТИВ!

Ты знаешь, я во многом тебя поддерживала и поддерживаю до сих пор. Я радуюсь, когда ты стараешься жить интересной и творческой жизнью. И ты помнишь, что я принимала даже те твои решения, которые мне совсем не нравились. Но если ты решишь уехать воевать, я не смогу найти для себя ни одного шанса для утешения и ни одного слова оправдания – для тебя.

Я просто стану матерью убийцы, и в моей душе будет зияющая рана, и сердце будет спрашивать: получается, что все, что ты делала для своего сына, было для того, чтобы он пошел убивать? Все эти тридцать лет для этого?

Сыночек, неужели это так?…

Почему, когда у тебя есть крыша над головой (Господи, сколько ночей я не могла уснуть, переживая, что у тебя нет своего угла); деньги на то, чтобы заниматься тем, что ты хочешь; здоровье; красивое тело; ум; талант; любящая семья – все это надо похоронить ради чужой войны? Там ты не будешь защитником. Я, твоя бабушка, твой дядя, тетя, двоюродные братья и сестра не живут в той стране. Можно защищать тех, кого любишь, своих родных, близких. Почему тебе вдруг стала близка сторона, которую мы все считаем чужбиной?

На войну идут с родительским благословением, а с чем пойдешь ты? С нашим горем?

Почему ты хочешь все бросить и либо умереть постыдной смертью, либо вернуться домой в чужой крови? Это не будет героическим поступком или смертью героя. Рано или поздно, но военных преступников будут судить. Кто-то должен ответить за гибель мирных людей.

Если это была шутка, то мне не смешно. То, что я сейчас переживаю, я даже словами не смогу передать. Для описания страданий души слов нет, только слезы скорби. И за сегодняшний вечер я выплакала их немало, да и завтра уже не будет счастливым для меня. В очередной раз рушится мой мир, и от моих желаний и радости остается только пепел. Что за жизнь у меня такая нелегкая? Неужели нет мне ни счастья, ни радости, ни покоя в этом мире?

Подумай обо всем, отнесись ко всему серьезно. Дороги обратно не будет ни для кого. Наш мир и так очень хрупок, сейчас всем нужно спокойно делать свое дело, каждому – свое и на своем месте. Нас и внутри страны лихорадит, не до резких движений сейчас. Всем нужно успокоиться и сесть за стол переговоров. Зима на носу.

Я тебя очень люблю. Твоя мама».

Дети вырастают. Им кажется, что они уже понимают жизнь и по многим вопросам могут принять серьезные взвешенные решения. Но у них ещё нет опыта последствий судьбоносных ошибок. Они ещё не выли от боли при осознании невозможности вернуться во вчерашний день. В моем поколении многие с этой болью начали жить слишком рано.

Надо было с нами разговаривать. Надо было не бояться называть вещи своими именами. Но…

Недавно подруга рассказала мне историю своей бывшей начальницы, владелицы здания, в котором раньше располагался крупный универмаг, а она была его директором. Внучка втихаря от бабушки стащила документы, подделала подписи и продала черным риелторам половину этого здания. Когда бабушка обо всем узнала и стала читать внучке нравоучения, та ей ответила: «А что ты хочешь? Я ведь дочь бандита». У этой женщины был единственный сын, и он, действительно, был известным на весь город бандитом, который «помогал» приватизировать этот универмаг. Жил он недолго, сложил голову в бандитских разборках, дочь росла, как сорная трава, поэтому нет у нее уважения ни к отцу и его деятельности, ни к бабушке и ее имуществу. Обычная история, даже обыденная.

У моей сотрудницы, воспитывающей с мужем (водителем электропоезда) двух девочек-близняшек, в тот год погиб брат, который был на два года её старше. Мать на похоронах сына сказала ей: «Лучше бы ты, чем он». Вот так! Лучше смерть молодой женщины, умной, образованной, жены и матери, чем смерть сына-бандита, который сам выбрал такую судьбу. Лет через десять у её матери помутился рассудок – она умерла в психиатрической клинике.

Через год был убит брат Иры. Его нашли в лесу. Его даже не убили, а забили – рубашка намертво впечаталась в изодранную кожу.

Вот истинная цена той радости, которую испытывала мать, когда сын приносил дорогие продукты и деньги. В этом, действительно, заключается гордость отца? Сколько таких матерей и отцов по стране, делавших вид, что ничего не происходит, а потом рыдавших на могилах сыновей? И нет здесь никакого «тлетворного влияния Запада». Мы еще толком про Запад даже не знали, ни наши родители, ни мы, их дети, воспитанные в СССР.

Так, может, перестанем врать нашим детям, что там, в Советском Союзе, было хорошо! Может, мы перестанем учить их уму-разуму, если сами не знаем, как правильно? Мы все сплоховали, два поколения подряд. И нам страшно об этом говорить. Как мы можем научить наших детей строить будущее? Ведь мы до сих пор боимся рассказать им всю правду о себе, о бабушках и дедушках. Нам страшно, что наши дети могут от нас отвернуться…

А тогда, в лихие девяностые, мы все-таки открыли ночной клуб-ресторан! И мой муж захотел стать… бандитом.

Как у Розенбаума: «Гулять – так гулять, стрелять – так стрелять!»