– Образумься Белла! Откажись от этой затеи, моя милая! Что за бредовые фантазии? Не осложняй свою жизнь! Отвергни возможность несчастного случая! – Он будто опасается раздражать ее в такие моменты и отговаривает от действий так деликатно, так мягко, так бережно, будто пытается донести до нее пустяковое замечание, как шуточный наказ малышу, не слушающемуся родителей. – Говори со мной. Я тебе нужен. Оставь Милану. Говори только со мной. – Он действует с лихорадочной поспешностью, разыгрывая полное неведение, что был вызван и обвинен компетентными органами по её вине.
Откуда они здесь вдвоем?
Растрепанная, с округлившимися зрачками, обмозговывает в неверии, что Джексон стоит перед ней и, окинув взором, бурчит непонятное, что зримо по движению ее губ.
– Как ты зде… – начинает она, меняя направление оружия постепенно на прибывших. И снова берет в руки руль сознания, управляя его в сторону навязчивой мысли: – Незваные гости церемонии смерти пожаловали!
В глазах рябит и в голове встает картина чудовищного сочетания троих обезоруженных против одной в сопровождении со вспышками и отдаленными рокотаниями в небе.
Два защитника с невозмутимым видом двигаются к нам. Взглядом они будто уверяют меня, что опасаться нечего, но предосторожности с их стороны не были бы излишними.
– Не двигаться, – орёт юродивая, и, видя, что мужчины, с серьёзными лицами не принимают во внимание её слова, она, захватив мгновенно мою руку, разворачивает меня спиной к себе и приставляет к сердцу пистолет, наказывая:
– Не шевелись! Убью!
Мое горло сжимается. Я не дышу, смотря искоса на эти уже озлобленные мужские лица.
– Так! Все тут собрались? Что ж!.. Куда более роскошно пройдет прощание с без пяти минут как смертницей, которая закроет свои глаза на веки вечные! – Устрашенная, перепуганная кровопролитным сражением, я слышно сглатываю.
– Разве такие намерения такой девушки благородны? – безбоязливо встревает Даниэль на её вступительное слово, пытаясь подстроиться к безмятежному разговору. – Ты отправляешь в могилу свою подругу? Еще совсем недавно ты собиралась с ней заниматься кулинарией и приглашать нас в гости… Запамятовала, что ли? – Беззащитный всеми силами уводит покушающуюся на меня на другой кратер сознания.
– Подругу? – грохочет смехом она. – Ты называешь её моей подругой? Ты хоть в курсе того, что все это время она изменяла тебе с моим женихом?! И что с твоими ногами? Думаю, это её рук дело! Захотела тебе навредить, чтобы быть ближе к моему Джексону! – Ее слова задевают тот самый уголок моей души, сверху до низа напоенный роковой тайной.
Дождь припускается сильнее, обмывая нас всех ведром небесной водицей.
– Нет, нет!.. – живо вставляю я в унисон её тону. – Ты… что… Я не… т… – Я глотаю половину слов. – Я… не…т… я… – Смотрю, непрерывно моргая глазами, на Даниэля; грудь распирает во все стороны. Судя по выражению лица, его не захватывает неслыханное зрелище – на вид при людях мы порой кажемся спокойными, но внутри каждого атакует своя стихия, – и он совершенно спокойно выдает, глядя мне в глаза, со всей любовью:
– Я это знал и простил… – Оглушенная ударом фразы, с меня тихой волной скатываются слезы, и я переношу взгляд на Джексона, глаза которого округляются до беспредела. Я с вибрацией выдыхаю.
Говорящая под влиянием наставлений отца, убеждается, что её восприятие окрашено правдой и увядает на время в способности уколоть нас троих в чем-то еще, что приводит не только в упадок её словоохотливость, но и её движения, и полуубийца ослабевает хватку, плавно поникая.
Джексон, быстро переглянувшись с Даниэлем, переговорив глазами, в очередной раз призывает наш пустой источник спасения:
– Дорогая моя, отойдем? Поговорим наедине? Я хотел обсудить наши с тобой планы о переезде в Бостон… Ты помнишь? – И принимается вдохновенно лгать: – Я успел заскучать по тебе… – Он поглаживает её по щеке, имитируя подлинные чувства, и уменьшительными словами, соображая, что от него требуется, пробирается медленными шажочками в её префронтальную кору мозга, принимающую под сильнейшим действием голоса излюбленного существа его просьбу. Ему удалось укротить вздыбленные когти её душевного расстройства моментально. Слушаясь его, она так покоряется, разительно подчиняясь его власти. Это представление напоминает мне то сильнейшее воздействие, производящее на кобру льющейся музыкой. Её смирение отражается не только в понижении изъятия слов из мыслительного блока, до краев напоенного мщением мне, но и в зачарованных глазах, уже не передающих тот, вселяющий ужас, огонь. Ошибочно мне было полагать, что она руководит Джексоном, яко бы порабощенным ею. Скорее это был спектакль для зажжения моей ревности со стороны Джексона.
– Я та-а-ак люблю тебя, мой и только мой! – с теплотой, на какую способна любящая женщина, произносит она, и я с сильно забившемся сердцем замечаю ощущение колкости, проявляющейся в теле. Их лица так близки друг к другу. – Поцелуй меня, прошу-у-у… – Джексон медленно взирает на меня растерянными глазами. Через секунду спохватившись, чтобы взгляд на меня не был истолкован иначе, он впивается в её губы и прижимает к себе со всей страстью. И кажется, она окончательно тает в его сильных руках, когда я с оглушительным ревом сердца неопределенно моргаю глазами.
– Милана, – со стороны моей спины говорит Даниэль, спугивая меня. Прилепившись глазами к этим двоим, я, затерявшаяся мыслями в полуобморочном состоянии, совсем отвлекаюсь от того, что обязана объясниться с тем, кого ранила… Вся правда была так грубо обнажена.
Я разворачиваюсь к нему, не произнося ни звука. Мы стоим параллельно другой паре, не умолкающей разговорами о переезде и свадьбе. «Как быстро переменилась Белла». Грызущая изнутри меня противная злость кричит: «Точно Джексон играет с Беллой, чтобы спасти сейчас нас всех, или он всерьез собрался угодить её желаниям?»
– Я не знаю, с чего начать… – Я пытаюсь сказать хоть что-то, не отвлекаясь на слишком реалистичную сцену любви. – Даниэль, ты… Не знаю… я… я… Я признаюсь во всем, – и про себя повторяю эту же фразу еще раз. – Я виновата и… Я и Джексон мы…
Он трогает мою руку, висящую вдоль тела, со словами:
– Не говори ничего. Скажу только я и только одно. – Он откидывает две поддерживающие его палки, разлетающиеся влево и вправо, и делает невероятное усилие, чтобы сесть на одно колено, но у него не получается, и он падает, негодуя: «Черт. Должно же было получиться. Я же столько тренировался». Я приземляюсь рядом, нутром чувствуя, что он хочет сказать.
– Ну зачем ты, зачем, я же не подниму теперь тебя одна… – изнуренно приговариваю я. Тронув меня за запястье, он препятствует тому, чтобы я вставала и произносит секундой позже громко и внятно, с тоскливой нежностью:
– Милана, выходи за меня… – Будто с этой мыслью из него слетает последняя надежда.
Мое сердце подпрыгивает и проваливается. Меня охватывает ступор. И природа притихает, чтобы услышать моё согласие или отрицание. Косые полосы дождя то унимаются, то с горячностью льются, увеличивая обороты. Обуреваемая противоречивыми чувствами, сбитая с толку, я теряюсь, перебегая взглядом от одного мужчины к другому, от любимого к нелюбимому. Воздух еще сильнее разогревается между всеми нами. Второй раз он делает мне предложение руки и сердца, и второй раз я вынуждена отказать ему и вонзить еще один нож внутрь его сердца. Жалость вскрывает, стоящую на очереди, рану, ибо он простил мою измену и пошел на такой шаг. Пораженная в самое сердце, я стараюсь унять дрожь. На миг, соединив с Джексоном беспомощные выражения лиц, мы, кажется, перестаем дышать. Его ответ, начертанный мне двусмысленным, только понятным мне взглядом, – «сказать нет». Незавидная участь постигает каждого из нас. В следующую минуту он сокрушенно мотает головой в разные стороны, и моя не одушевленная любовью душа бормочет, сопровождаемая взглядом зеленых глаз:
– Прости, прости меня… мне сложно сказать… Я не знаю… я не могу сейчас… нет… Не могу… нет… – Окруженная вниманием Беллы и Джексона, я, в боязни от реакции Даниэля, еле-еле поднимаю на него глаза, и он, потянув меня к себе, шепчет:
– Это понарошку разыграно. – Я ошеломленно смотрю на него, чувствуя слезы сердца, силясь произнести: «Что?»
– Повторим и ты ответишь… – начинает Даниэль, я качаю головой, соглашаясь, но Джексон раздраженно перебивает нас, негодующе протестуя, уверив себя в догадке, что я приняла его предложение:
– Уже нет сил на еще один отчаянный обман! Прекращайте!
Жестами я пробую заставить отказаться Джексона от своих предположений, но тот в ярости дергает себя обеими руками за волосы и опускает голову назад, тяжело произнося: «А-а-а-а… За что… дьявол!»
– Белла! Забудь всё, что я…
Во мне всё трепещет.
– Джексон! Не надо! – жестко отрицает Даниэль на то, что тот хочет сказать. – Ты должен понять Беллу, что…
Взметнув сильными руками, он отпихивает ладонью девушку, непонимающую происходящего, не отходящую ни на миллиметр от своей любви:
– Нет! Не должен! Я ничего ей не должен! Достаточно лжи!
Я цепенею от ужаса. Глазам моим после затишья открывается новая война. А в голове трещит: «Невыносимо жалко Даниэля. ЖАЛКО. ЖАЛКО. ЖАЛКО. Я ненавижу себя за это чувство вины…»
Белла, докопавшись до корней мыслей, со вздохом открывает рот, разглашая правдивые подозрения:
– Нарочно ты, Джексон, всё зашифровал! Вы хотите все довести меня до белого каления и уложить в больницу! Ты подкупил его! Вы все обманщики!
Джексон, дав волю гневу, выходит из себя – он не укротим, если речь идет об опасности моей жизни, он выдержал от силы двадцать минут и в одну из секунд разразился – и уже ни капли не сдерживается в выражениях. Он был скован лицемерием, но теперь нет ни малейшего притворства в его выражениях:
– НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! – Ненависть в нем, перемешиваясь с сочувствием, становится пуще. Человек не только носит в себе светлую сторону. Порой случается, что темнота выигрывает это бесконечное пари. – Не обольщайся мыслью, что я, зная о твоей болезни, буду с тобой. К тому же я никогда не буду с той, что посадила меня в тюрьму! – И в глаза ей продолжает неописуемо резко: – Зачем ты это сделала? Зачем разнесла про меня лживые сведения? Зачем ты собрала здесь нас всех? Ты думала, что я никогда не узнаю, что ты и твой папаша сотворили со мной гадость?
Беллу настигает истерический припадок. Бьющаяся в судороге, клянется, что если он её не простит, не даст ей второго шанса, то она уничтожит меня и Даниэля.
Тем временем я встаю на ноги, из меня стекают крупные капли воды, одежду хоть выжимай, и с силой помогаю Даниэлю, но напрасно.
– Брось это занятие. Пусть я пока буду здесь. – И крайне быстро молвит, подавая свой телефон: – Убегай в машину Джексона, не думая! Там связь лучше берет… И звони в полицию. Джексона уже не остановить, а я попытаюсь как-то приструнить Беллу до приезда. Они оба уже не в себе.
– Я не оставлю вас! – с железной твердостью возглашаю я, глотая ползущие водяные косы по щекам. Наклонившись к нему, я кладу свою руку на его плечо. – А если что-то случит…
– Любовь моя, – он крепко сжимает горячими мокрыми пальцами мои ледяные ладони, – я готов принять смерть, чтобы спасти тебя. – Его вьющиеся вороные волосы сейчас прямые, прилизанные от сделанной укладки владыкой водяного царства.
Взбешено отвечаю, видя боковым зрением, как Джексон, восклицающий на жалкие мысли Беллы и отвечающий ей на все дары мира, готовые ее семейством одарить его, отказом, показывает мне знаком, чтобы я уходила:
– Не говори такого! Ты помешался рассудком? Я ни за что не позволю повернуться к вам обоим спиной, когда… – Я не заканчиваю и перескакиваю на другое: – Мы не поговорили, я не могу так…
– Милана! Не сейчас! – злится он. – Не время упрямиться. Хотя бы раз выполни мою просьбу. Я прошу тебя – покинь эту территорию. Христом Богом прошу! – Этому беспокойному мужскому властному взгляду не отказать.
Одолеваемая горячечным жаром в груди, вне себя от страха, я слышу звериный вопль Беллы, которая не может обуздать задней мысли и в ней так и не смолкает призыв убить меня, который она проговаривает раз за разом Джексону.
– Я пойду, но только чтобы вызвать полицию и «скорую помощь» для сумасшедшей. Я мигом вернусь!
– Милана, не медли!
В сострадании, в беспамятстве, на иголках я несусь к воротам, спиной ощущая взгляд защитников, и одновременно тыкаю мокрыми непослушными пальцами в телефон экстренной службы, но полный кошмара голос Джексона возвращает меня к действительности и я, обратившись в слух, не реагирую на голоса, раздающиеся в трубке.
– БЕЛЛА! Н-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Т!
Поворачиваю голову в момент, когда раздается внезапный удар. Даниэль, бросившись вперед, закрывает меня собой, и пуля погружается в область его груди. Застонав от боли, покачнувшись на своих ногах, он падает. «Встал на ноги! Он встал на ноги!» Вскрикнув, я закрываю на секунду глаза, чтобы не видеть окровавленного тела. Несмотря на опасность, я рвусь к нему и под буравящий меня взгляд безумной, издалека напоминающий два крокодильих охотничьих глаза, застываю на лету. Непрерывно гремят еще два пистолетных выстрела.
– ДЖЕКСОН, ЛЮБИ-И-И-МЫЙ!!! – Совершенно не понимая ничего, я ору, ору так, как никогда в своей жизни и теряю голос.
Я не успеваю закрыть глаза, как кто-то сбивает меня раньше, подставляя под себя залп, и грохается вместе со мной. Ударившись головой, я припадаю замертво к ногам лежащих навзничь, вытянувшихся во весь рост. Все очертания лиц, пейзажа смываются и расплываются перед моим взором. Зависнув глазами, как из проколотых и изодранных белых рубахах мужчин сочится кровь и бегут рубиновые ручейки, накапливаясь на груди, я коченею, точно труп, зажимая двумя руками рот.
Совершившая преступление, завидев, что сотворила, скрывается с места.
Небо раскалывается от оглушительного рева. Молнии свирепо чертят зигзаги, знаком извещая о чем-то скорбном. Грозно и невыразимо словами, как в секунду темнеет, словно уже глубокая ночь и, звезды, устрашающие бело-черные глаза нечистого духа, повисают над сферой. Рваные тучи косятся, представляясь лицом дьявола. Минута… и происходит нечто, что никакое описание не передаст того, что разворачивается перед глазами. Пробуждается сердце небесного купола и мир меняется, поднимается от непробудного сна в незримых просторах Владыка Земли. Очертания неба так быстро меняются, со стремлением открыть фестиваль теней света – чернота, сжираемая невидимой дырой, собирающейся поглотить темноту, мгновенно сменяется пестротой. Всё куда-то катится, мчится, меняет свою структуру, потоком брызгая светом искры, ливнем сеющиеся по всему небесному своду. Бронзовая пыль сыпется, точно золотистый песок пустыни Сахара. Кто-то там сверху медленным движением убирает занавес. Луч света, спустившийся из межзвездного галактического пространства, с ликующим сиянием пронизывает все земли, луга, поля, озера и реки, дома, каждую деталь сущего, и мир начинает светиться от ослепительного света, готовясь перед кем-то предстать и заслышать приговор. Воцарившееся на миг безмолвие, длившееся несколько секунд, становится еще глуше и еще безнадежнее. Воздух не шелохнется. Все готовы.
Резким порывом, на несколько мгновений приковавшим к себе око упавших наземь, из-под смутных облаков, обтянутых зловещей пеленою, из-за отделяющейся завесы, показывается увесистый огромный коралловый шар, невидимым острием дотрагиваясь груди и из недр своих уст донося чей-то поднебесный вздох, немо предсказывающий настоящую гибель. Борьба завершается. Поражение. Смерть. Умолкают птицы. Звезды падают. Черные силы побеждают. Облака истекают ржано-алой кровью, отбрасывая полосы, донося до всех вердикт Правителя.
Рок бросает нас троих в самую гущу непоправимого несчастия.
Леденящее душу завывание ветра вызывает во мне сильнейший озноб.
Распростершись между двумя окровавленными телами, замершими в страдальческой неподвижности, лишенными жизненных очертаний и удерживаемые глазом вселенной, не отпускающей их, я безвольно завываю хриплым голосом, зовя и зовя неподвижных. Слезы, закипающие с еще большей силой, льются на раненые мужские сердца, пытаясь зажечь в них живую ветвь. Лихорадочно разметавшись головой, я вдыхаю имена несчастных, вдыхаю в них жизнь, но они не проникаются оживлением, не отзываются, не подают и малейшего гласа, будто меня не существует и между нами плотное хрустальное преграждение, не пропускающее звуков. Со злобой за мощный удар судьбы, бросив беспомощный взгляд на предмет, зачаровавший этих двоих, как под воздействием гипноза, будто, созерцая развернувшуюся бездну, они видят некую бесконечность, нечто неизвестно-обаятельное, порог того мира, куда не препятствуют проникнуть, я проклинаю весь мир и обращаюсь к нему же за спасением. Я переживаю в одно мгновение то, чего опасалась всю свою жизнь.
Уловив различимую тень несчастной любви, мне слышится разносимое всем живым, рассекаемое горизонт, пропитанный горячим воздухом, жалобное журавлиное курлыканье, наполненное трагическими страстями, как обрывок недопетой песни жизни…
Две свечи
В чёрном омуте сладостных грез
Переплетались друг с другом две свечи.
Пылкие поцелуи на фоне погасших звёзд
Зажигали тусклый свет в грешной ночи.
Меж ними пылали искры сокрытые
С трудом дыша, их души раскрывались.
Стуки сердец были рьяные и оглушительные –
Объятия запретной страсти возрождались.
Отчаянно таяв и расплавляясь,
С каждой секундой они погибали…
Но любви до конца отдаваясь,
Они сердцем взирали в искушенные дали.
Зной в их груди ничем не остудить,
Они шагнули в пучину любовных наваждений.
И были обречены втайне любить,
Живя без отеческих благословений.
Ничто не вечно в мире земном,
В жизни минута – миг один.
Все уходят с неисповеданным грехом,
Оттого слезы струятся из святынь.
От свеч оставались только тени,
Ангелы за окном рыдали.
Смерть для них была спасением,
И они до последнего любили… и умирали.
В чёрном омуте сладостных грёз
Испустили последние вздохи две свечи.
Соединенные огарки на фоне мерцающих звезд
Не зажигали свет в смертной ночи.
Продолжение следует…